Парень и святая

Страница
Настя смотрит прямо в жестокие глаза молодого мужчины на экране компьютера. Это Глеб, тот самый, бросивший ее мужа парень. Красивый, злой, холодный.
Почему это должно было случиться именно с Михой? Почему именно ему приходится проходить через этот кошмар? Когда-то через такой же бесконечный, вязкий, тошнотворный дурной сон продиралась она сама, в одиночку. Как раз перед встречей с Михой. Тогда Настя исхудала так, что не могла найти в магазинах вещей нужного размера и покупала джинсы и юбочки для подростков. Страсть привела ее к самому краю гибельной пропасти. Было дикое желание прыгнуть, закончить никому ненужную жизнь, раствориться в небытие. Немного не по настоящему красивый, словно чуть отстраненный от окружающих Михаил спас ее – тем, что сумел собой заинтересовать. Настя уловила его непохожесть на остальных мужчин. Он словно оберегал какую-то тайну, или пестовал глубокую скрытую рану – несмотря на немалый рост и явную, бьющую в глаза силу, Настя чувствовала в новом поклоннике тщательно скрываемый надлом. И именно то, что отпугнуло бы любую другую женщину – явное обещание непростой жизни, - привлекло ее и заставило дать согласие на брак.
Они познакомились на деловой встрече; рекламное агентство, где работала Настя, проводило для Михи рекламную кампанию. Он заприметил хорошенькую, дерзкую девчонку, такую худышку, что хотелось немедленно повести ее на обед, решил лично присутствовать на всех рабочих встречах с рекламщиками и тоже запустил успешную акцию – завоевание будущей жены.
Насте хотелось не торопясь разгадать тайну мужа, чтобы не сойти с ума от собственной боли.
Она переехала к нему в безупречно обставленную, просторную, словно необжитую квартиру, где, казалось, обязательно должна была быть некая тайная комната, или хотя бы чуланчик с наглухо запертой дверцей, или уж, на худой случай, старинный шкаф с тусклым зеркалом, который ей ни за что нельзя было открывать. Но загадка крылась не в глубинах полупустых комнат, а в их владельце. Молодой муж словно ускользал от Насти; казалось, он хотел, но не мог в чем-то признаться. Лишних вопросов ему Настя не задавала, и даже не спрашивала, когда его ждать домой в рабочие дни - ей не хотелось ставить взрослого человека в неловкое положение, вынуждая лгать.
Сначала Настя решила было, что у Михи есть другая семья, или хотя бы внебрачный ребенок. Поразмыслив, Настя и сказала мужу прямо:
-Мих, если у тебя есть дети, я не против. Просто скажи, меня это не смущает.
Со странной, непонятной ей тогда печалью Миха ответил, чуть улыбаясь:
- Нет, милая. Детей у меня нет. И ты знаешь, что я….
Настя кивнула. Они сразу же сошлись в одном – обойтись без потомства.
Они жили мирно, не мешая друг другу, ничего друг от друга не ожидая, вполне довольные иллюзией семейной жизни. На вечеринках или деловых ужинах, днях рождения Михиных деловых партнеров – у него почему-то не было близких, с детства или хотя бы с юности, друзей, - молодые супруги чуть насмешливо разыгрывали роли любящих друг друга мужа и жены. Настю забавляло то, как ловко они с Михой водили за нос окружающих. Иногда ей казалось, что тень его тайны падает и на нее, не позволяя найти себе подруг или хотя бы близких приятельниц.
Из-под опущенных ресниц Настя наблюдала за красавцем мужем, когда они оказывались вместе на людях . Он был на удивление равнодушен к женщинам, безупречно вежлив, но холоден, хотя невозможно было не заметить, что сам его облик волновал прекрасных дам, с завистью посматривавших на Михину подругу жизни; но вот мужчины инстинктивно держались от него чуть дальше, чем требовал этикет, безошибочно определяя чужака. А иногда на Миху засматривался какой-нибудь юный официант, вряд ли отдававший сам себе отчет в том, что не сводит глаз со статного, безупречно одетого гостя.
Настин муж никогда не разговаривал при ней по телефону дома; он всегда уходил в кабинет и плотно прикрывал за собой дверь. Миха жил в своем мире; Настя видела, что он бывал счастлив, и бывал рассержен, или раздражителен; иногда он явно ждал - звонка? сообщения?- и тогда бродил по квартире, теребя ухо и угрюмо глядя в пустоту.
Настал день, и Настя поймала взгляд, которым ее муж обменялся с каким-то симпатичным юношей, совсем молоденьким, лет двадцати с небольшим , и тысячи кусочков головоломки наконец-то соединились в одно целое. Настя не ахнула вслух огромным усилием воли. Чувственность этого взора обжигала. Узнавание своего, и еще призыв, и признание , и сожаление- Миха был не один. Дело было в шумном торговом центре. Мгновение решало все.
- Я зайду посмотрю перчатки, - сказала Настя мужу, - боюсь, что это надолго. Прогуляешься один? Позвони, когда заскучаешь.
И, действительно, мгновение определило всю Настину жизнь – она пересекла черту, разделявшую дозволенное и запретное, и перешла на сторону Михи. Одним шагом.
Она долго выбирала перчатки, потом подходящую по цвету сумку, шелковый шарф, не следя за временем. Ее подхватил довольный молодой муж, и они как ни в чем ни бывало отправились ужинать с приятелями. Только когда вечером супруги укладывались спать, Насте стало на миг нехорошо, охватила легкая дурнота.
И в те же самые дни, по решению судьбы, Настя проснулась ночью от жажды. Михи рядом не было. Она поднялась и отправилась на кухню. Ее муж был там и говорил по телефону. Настя замерла на полдороге. Она никогда не слышала, чтобы Миха был так ласков, нежен, чуть насмешлив – влюблен.
- Да, милый мальчик, и я тебя. Завтра. Угу. В пять позвоню. Давай, не мерзни. И жди. Целую.
Через неделю она сидела в ресторане с приятным бездельником из спортивного клуба; еще через пару дней она оказалась в постели с тем же симпатичным, забавным бездельником; потом она предложила мужу разъехаться по разным спальням, чтобы не мешать друг другу, если кому-то из них захочется почитать после полуночи.
Позже череда бездельников сменилась постоянным другом, веселым, бесшабашным переводчиком.
- Мой парень, - говорила Настя своему отражению в зеркале, собираясь на свидание, - у Михи парень, и у меня.
Она была уверена, что ее друг вовсю встречается и с другими любовницами; но к тому времени сама концепция верности кому-то одному уже казалась молодой женщине фантастической - так не бывало и не могло быть, не в ее мире, не с ее жизненным опытом.
Настя не могла понять, почему она осталась с Михой. Вернее, она не могла понять, какой именно изъян в ее собственной натуре позволил ей так легко согласиться на странную, полную недомолвок и многозначительных пауз жизнь. Зачем?
Настя погрузилась в странный, скрытый от посторонних глаз мир запретных мужских страстей. Там царили безудержный секс и неистовая жажда любви. Любая случайная встреча могла обернуться как кошмаром, так и счастьем, хрупким и уязвимым, и именно поэтому бесценным. За каждой строкой объявлений стоял живой человек. Наперекор холодному миру, человек надеялся на тепло и близость, пусть мимолетную, пусть иллюзорную; вполголоса, шепотом, украдкой, потихоньку – так жили эти мужчины, обреченные на непонимание и осуждение, на гнев святош.
Иногда Настю охватывала мрачная, болезненная чувственная истома. Она смотрела на переплетения тел на экране компьютера, завороженная грацией спаривающихся друг с другом самцов. В этих ласках была такая же невинность, как и в играх молодых, полных сил зверей, больших гибких кошек. Настя представляла себе мужа, скульптурное тело, предмет неустанных забот, запрокинутое лицо, чуть заметную улыбку, пока кто-то, какой-нибудь молодой паренек с шелковистой кожей, стоя перед Михой на коленях, прилежно доводил его до оргазма. Или покорно склонялся, чтобы отдаться неоспоримой и неумолимой силе. И этот же Миха оказывался с ней в спальне, и она так же опускалась перед ним, чтобы повторить те же самые ласки. Насте казалось, что извращена, в сущности, она – ее с мужем близость словно свидетельствовали невидимые зрители, смутные совершенные, безликие мужские фигуры из кошмаров.
Или и это была любовь, темная и порочная, и Настя любила Миху? Она перестала искать ответ, отдавшись приключению.
Миха был очарователен; в хорошем настроении он так смешил Настю, что она порой хохотала до слез. Он вообще не следил за ее расходами, ни во что не вникал и без громких слов предоставил жене полную свободу, полагаясь на ее здравый смысл.
Потом случился Глеб, и Миха перестал быть осторожным.
Жестокость Глеба кажется Насте ужасающей. Он сломил, унизил, растоптал Миху, вышиб у него почву из-под ног. Трус. Да, это еще и трусость, страх сказать правду о расставании в глаза человеку, так явно в тебя влюбленному. Миха был влюблен, она это видела; он парил, окрыленный, ворковал по телефону в своем кабинете, не до конца притворив дверь, словно приглашая Настю послушать, понять, взбунтоваться и уйти, освободив его от тяжелых объяснений.
Миха спит, свернувшись клубком, оглушенный алкоголем и валерьянкой, призрак человека, которым он недавно был. Осознавать его уязвимость и ранимость – непереносимо. Настя представляет себе, какой вихрь сплетен взвился бы, узнай деловые партнеры мужа о его настоящей жизни. Сколько из них вывели бы свои деньги из Михиной компании, только чтобы не пожимать ему руку и не сидеть за одним столом на переговорах?! Не сразу, конечно, постепенно, но бесповоротно. Как часто Миху с женой продолжили бы приглашать на милые дни рождения? Сколько потребовалось бы времени, чтобы его жизнь разбилась вдребезги?
Все не так, думает Настя, с Михой должна быть не я, а ласковый, любящий друг, преданный и верный. Я не нужна, я лишняя, но мне нельзя уходить, только не сейчас, я избежала одной пропасти, только чтобы сорваться в другую, но у этой другой расщелины нет дна, мы оба будем парить в ледяном воздухе одиночества вечно, не в силах вернуться назад, никогда не достигая камней внизу; мы оба обречены, вот уж семья, так семья, но выбор сделан, карты сданы, нам остается только продолжать игру.
Как жить теперь, когда они открылись друг другу?! Уже невозможно будет делать вид, что они – любящая молодая чета; не будет больше ни спасительных хороших манер, ни недомолвок; что за болезненная близость будет теперь связывать их, хранителей общей тайны?! Что будет с Настей? Неужели так и должно было случиться, проносится у нее в голове, я всю жизнь шла именно к этой минуте, именно к этому мужчине, да как же быть, как мне самой-то выжить? Что же я за дурра такая, говорит она себе, мне надо собирать вещи, отсуживать деньги, выходить по новой замуж. Дело только в том, что я остаюсь.
Настя еще раз смотрит в лицо Глебу на экране, запоминает черты своего врага и быстро, горячим шепотом просит у кого-то, кто не может не услышать: «Пожалуйста, пусть Миха встретит хорошего парня. Пожалуйста. Пусть он будет счастлив. Пусть мой муж полюбит и будет любим».
Его счастье – ее спасение; именно так, она освободится, когда Миха встретит большую любовь, он отпустит ее, вернее, не заметит, если она уйдет. Все еще можно будет успеть; будет другая жизнь, придут другие заботы, тяжелый сон развеется. Пожалуйста, умоляю, услышьте меня, пусть Миха будет счастлив, не потому что он этого достоин или заслуживает, просто так, из милосердия, умоляю, умоляю, умоляю.
Миха вздыхает во сне, поворачивается на спину, совершенно беззащитный перед жизнью.
Неожиданно для себя, Настя добавляет: «Хорошо, если счастье не дают задаром, то заплачу я. В моей жизни нет смысла; что толку ее беречь, если я сама разуверилась в любви?! Пусть хоть один из нас будет не одинок, пусть хоть один из нас будет согрет теплом дорогого человека».
Настя накрывает Миху пледом, вздыхает и идет на кухню, покурить у приоткрытого окна.