Полет фламинго

Этим вечером Папа Бритва ужинал у себя комнате. Сначала я хотел расспросить его про Троя Фламинго и про то, что было в серебряной шкатулке, но потом передумал. Лучше, когда мамы не будет дома. Так что вместо этого я снова спрятал журнал под рубашку и пошел к Ллойду.
Вел открыла дверь.
- Он дома, ты знаешь, - улыбнулась она.
- Знаю.
- Кинжал! - позвала она. - Смотри, кто пришел!
Отец Ллойда появился на лестнице, голый по пояс и в черных шортах. - Чего орешь? Я ведь не на другом конце света. - Он взглянул на меня. - Проходи, Дог.
Я поднялся по лестнице.
Кинжал упражнялся с гантелями, он взмок от пота. Его грудь поросла черными волосами, они ползли по плечам и спине.
- Чертовы бабы, - он положил мне руку на плечо. - Скажу тебе, предложи мне болтливую бабу и холодную волну в двадцать футов в Северном море, и я выберу волну.
Вел подала голос снизу.
- Ох, перестань так шутить, Кинжал. Он решит, что ты серьезно.
- А кто сказал, что я шучу? Ну-ка, давай закрой рот на минуту и приготовь поесть. Сделай хоть что-то полезное.
Вел хихикнула и отправилась на кухню.
- Вот упражнялся, - сказал Кинжал. - Попробуй, ударь меня.
- Куда? - спросил я.
- В живот. - Он приготовился к удару. - Давай же.
Я ударил его. Это было все равно, что стукнуть кулаком по дереву.
- Видишь. Твердый, как камень. Скажу тебе, Дог, я в прекрасной форме. Никакого жира. Потрогай руки. Давай.
Я потрогал его бицепсы.
- Ну как? - спросил Кинжал.
- Твердые, - тихо подтвердил я.
- Потрогай ногу. Давай.
Я пощупал его ногу под коленом.
- Ну как?
- Твердая, - признал я.
- Крепкий, как бревно, - сказал он. - Никто на вышке не дает мне моих лет. Думают, мне двадцать с чем-то. Когда я говорю, сколько мне, все отвечают «Не может быть», а я им: «Да, это так. Моему сыну тринадцать». Ты небось думаешь, что я выгляжу старым? Из-за лысины? Но это не так. Люди говорят, лысый ты или нет, разницы никакой. На самом деле, многие считают, что от этого я выгляжу моложе. Словно младенец. Ты думаешь...
- Будешь сосиски или ветчину? - крикнула Вел из кухни.
Кинжал округлил глаза.
- И то, и другое, женщина! Я всегда хочу и то, и другое, - затем, понизив голос, сказал мне: - Глупая толстая корова. Напрасная трата кислорода. Запомни, что я тебе говорил, Дог. Я выберу волну. Женщины хороши для двух дел. И она на кухне как раз занимается одним. - Он ухмыльнулся. - Понимаешь, о чем я?
- А где Ллойд? - спросил я.
- У себя, - ответил Кинжал. - Ну, рад был тебя повидать.
Я постучал в дверь и вошел. Ллойд лежал на полу, перед ним - его фотоколлекция.
- Посмотри вот эту, - предложил он. - Это самая лучшая.
Ллойд протянул мне фотографию: американский солдат приложил пистолет к голове вьетнамца. Пистолет только что выстрелил. Вился дымок. Кровь и мозги вылетали из черепа. Вьетнамец кричал.
- Круто, да? - сказал Ллойд. - Момент смерти. И, к твоему сведению, я спросил папу насчет отрубленной головы. Он сказал, что, когда тебе отрубают голову, ты мертв. Неважно, дрожат у тебя губы или нет. Ты все равно умер. Говорит, у них на буровой был однажды несчастный случай. Одного мужика перерубило пополам стальным тросом. Перерубило прямо по поясу. Папа говорит, что у него ноги дрожали еще минут пять, словно он отплясывал. Но это не значит, что он был жив. Хотелось бы мне такую фотографию. Представь себе - человек, разрезанный пополам.
- У меня есть кое-что получше, - я вытащил из-под рубашки журнал и дал его Ллойду.
Он взглянул на обложку, потом открыл.
- Посмотри! Тут видны пиписьки.
- Да, - я посмотрел ему через плечо.
- И глянь, - сказал Ллойд. - Тут что-то капает из дырки на конце, - он рассмеялся. - А этому что-то засунули в жопу. - Он засмеялся громче.
Я тоже стал смеяться.
Мы услышали шаги Кинжала. Ллойд запихнул фотографии и журнал под матрас.
Дверь открылась.
- А как твоя мама, Дог? - Кинжал вытирал голову полотенцем.
- Все в порядке.
- Передавай ей привет, - он закрыл дверь.
- Завтра, - прошептал Ллойд, - у меня будет лучшая фотография на свете.
- Что же? - спросил я.
- Американские солдаты закалывают ребенка.
Я еще посидел, потом пошел домой. Мама сидела в гостиной. Она держала одно из платьев Катрин. Я заметил, что она плакала.
- Они по-прежнему пахнут ею. Все.
- Незачем тебе так расстраиваться, - сказал я.
- Знаю. Но ничего не могу поделать, - она снова уткнулась лицом в платье. - Я не хотела, чтобы ее звали Катрин. А тебя - Карадог. Но мне пришлось. Представь себе. Не имела права даже решить, как назвать детей. «У нас будут Кет и Дог и никаких разговоров», - заявил твой отец. Я хотела, чтобы тебя звали Оуэн. Оуэн - прекрасное имя. Я хотела, чтобы тебя звали Оуэн, а ее - Шарон. Но он меня не слушал. Можешь поверить? Он мне не разрешил.
- Называй меня Оуэн, если хочешь, - предложил я.
- О, нет. Слишком поздно. Теперь ты Дог, и ничего не изменишь. Твой отец должен был послушать меня, хотя бы потому, что я тебя родила. У меня тоже есть право голоса. Хотела бы я, чтобы он сейчас был здесь.
- Понять не могу, чего ты по нему скучаешь.
- И не поймешь, - тихо сказала мама, - пока не вырастешь. Просто... я привязана к нему. Физически. Он был моим первым и единственным, понимаешь. Больше не было никого. И когда я лежу в постели... я чувствую, что твой отец рядом. Хочу, чтобы он меня ласкал. И ничего тут не изменишь. Знаю, он был плохим человеком, но со своими чувствами ничего не могу поделать.
После ужина я постучал в дверь Папы Бритвы. Ответа не было. Я заглянул в замочную скважину. Увидел, что он спит. Мне очень хотелось войти и разбудить его. Потребовать, чтобы он рассказал историю до конца. Но я не стал. Пошел к себе.
Ночью, в постели, я слышал, как Кинжал орет на Вел. Кинжал кричал, что она ленивая корова и что он ее ненавидит. Вел плакала.
- Не умеешь готовить, - вопил Кинжал. - Не умеешь убираться в доме. Не можешь вырастить ребенка. Ты разжирела. Меня от тебя тошнит. Почему ты не следишь за собой? Не хочу возвращаться домой к жирному чучелу.
Вел выбежала в садик. Я слышал, как она всхлипывает. Потом встала мама, открыла окно.
- Вел! - крикнула мама. - Ты в порядке, дорогая?
- Он снова завелся, - пожаловалась Вел. - Полез на меня с кулаками.
- Переночуй у нас.
- Не могу.
Окно маминой спальни закрылось. Вел поплакала еще немного, потом вернулась в дом.
Утром за завтраком мама сказала:
- Он все еще болен, знаешь.
- Кто?
- Папа Бритва. Кто ж еще?
- Я останусь дома.
- Второй день подряд не ходить в школу... Не знаю, стоит ли? Не хочу, чтобы ты много пропустил. Потом не догонишь.
- Сегодня только игры. Кроме того, должен же кто-то за ним присматривать.

Когда мама ушла на работу, я вымыл посуду и отнес чашку чая Папе Бритве.
- Не лучше?
- Ах нет, - отвечал он. - Наверное, из-за этих вчерашних разговоров. И спал всего несколько часов. Что-то меня разбудило. Кто-то плакал, кажется.
- Это у соседей, - я сел на край постели. - Вел с Кинжалом поцапались. Как обычно. Кинжал приезжает всего на несколько дней. А потом снова уезжает. Понимаете? Ему противно быть дома.
Папа Бритва сел, отхлебнул чаю. Я понаблюдал за ним немного. Потом спросил:
- А дальше вы мне расскажете?
- Дальше?
- Что там, в серебряной шкатулке?
Он поставил чашку на тумбочку и откинулся в постели.
- Боже, Карадог. Ты настойчивый молодой человек. Зачем тебе это знать? У тебя наверняка очень насыщенная жизнь. Какая тебе разница, что случилось со мой почти сорок лет назад?
- Но мне важно, - сказал я. - Я думал об этом всю ночь. Я должен знать, что там было у вас с Троем Фламинго. И что в серебряной шкатулке.
Папа Бритва кивнул.
- Да, - сказал он ласково, - думаю, ты должен. - Он помолчал. - Так вот, была коробка и в ней семь золотых волосков, обрезки ногтей, пластыри со струпьями, носок и шорты со следами рвоты. Все эти вещи были кусочками красивого юноши. Юношу звали Трой Фламинго. Никто не знал, настоящее это имя или нет. На спине у него была татуировка: розовые птицы, летящие кругом. Трою поклонялся тринадцатилетний мальчик, сначала он мечтал коснуться Троя, любить его, подружиться с ним. Но, в конце концов, удовлетворился коробкой. - Папа Бритва улыбнулся. - Как, оказывается, легко рассказывать истории. Как легко.
- Но что же было дальше?
- Каждый вечер, - Папа Бритва закрыл глаза. - Я ходил в раздевалку смотреть, как Трой принимает душ. Конечно, там были и другие мальчики. Но меня они не интересовали. Я их едва замечал. Трой был единственным. Я мыл пол и собирал грязные полотенца. Но не спускал глаз с Троя. Он всегда уходил последним.
Как-то вечером, когда Трой и еще один мальчик мылись в душе, я заметил на полу расческу Троя. Она была черной, между зубьев - жир и перхоть. Осторожно я стал отпихивать расческу в угол. Зашвырнул за шкафчики, и, убедившись, что меня никто не видит, подобрал. - Папа Бритва вздохнул. - О, это было изумительно, Карадог. Просто изумительно. Расческа пахла бриолином - запах Троя Фламинго. Я ее нюхал, проводил ею по губам.
Я услышал, как Трой и другой мальчик вышли из душа. Сначала я просто стоял там, сжимая расческу. Я знал, что они меня не заметят, так что на время был в безопасности. Но мне надо было уйти из раздевалки до того, как Трой оденется и заметит, что расческа исчезла. Я выглянул из-за шкафчика. Трой стоял голый в центре раздевалки. Другой мальчик, он был чуть постарше Троя, волосы у него были черные и блестящие, склонившись, вытирал ноги. И... Трой смотрел на этого мальчика. Просто глядел на него. И я понял - догадался мгновенно - что Трой испытывает к нему то... то, что я испытываю к Трою. Я не мог в это поверить. Я был потрясен выражением его лица. - Дыхание Папы Бритвы участилось. - И... потом Трой подошел. Он подошел к этому мальчику... и... дотронулся до него. Потрогал его между ног. Тот отпрыгнул. Он был в бешенстве. Трой пытался что-то сказать. Отрицать всё. Сделать вид, что это произошло случайно. Но мальчику это не понравилось. Он ударил Троя. Сильно ударил по лицу. Трой отлетел назад. Из губы пошла кровь. Трой был сильнее этого парня и куда лучшим боксером, но он... он не хотел отвечать. Совсем не сопротивлялся. Казалось, он хочет, чтобы его избили. Как будто понимает, что этого заслужил. Тот парень быстро оделся и позвал моего отца. Тот спустился с одним из молодых боксеров. Парень рассказал моему отцу, что произошло.
- Это правда? - спросил Троя отец. - Ты трогал его?
- Нет, - отвечал Трой. - Пальцем к нему не притронулся.
- Он врет, - крикнул парень.
- Неправда, - ответил Трой. - Это он трогал меня.
И вот тогда я... я вышел из своего укрытия. Я вышел, сжимая расческу, и сказал: «Я все видел, папа». «Кто же кого трогал, сынок? - спросил отец. - Кто это сделал?»
Помедлив, я указал на Троя: «Он».
Тут же отец и тот боксер, с которым он спустился, схватили Троя. Трой был по-прежнему голый и мокрый. Помню, его кожа как-то странно поскрипывала, когда они его схватили. Потом парень - тот, которого трогал Трой - ударил его. Ударил в живот. Папа сказал: «Не надо нам тут полиции. Сами с ними разберемся. Извращенец чертов». Парень ударил его еще и еще раз. Я подошел поближе. «Смотри, сынок,- крикнул отец. - Вот как надо поступать с такими, как он.» Лицо Троя было залито кровью. Парень все бил его и бил. И я смотрел... смотрел, как кровь струится по его лицу, по груди, животу... по ногам. Я смотрел... - Папа Бритва заплакал. - И это... Это...
- Что? - спросил я.
- Это мне нравилось! - выкрикнул Папа Бритва. - Как ты не понимаешь! Боже, ну что я плачу? Какой толк от слез? Это тогда мне надо было плакать. Но я не плакал. Я наслаждался этим, Карадог. Мне нравилось смотреть на то, что они с ним делали. - Он вытер слезы уголком простыни.
Я смотрел на него.
Папа Бритва несколько раз глубоко вздохнул. - Наконец, они насытились и отпустили его. Он свалился на пол. Отец и те двое вышли. Мы с Троем остались одни. Я слышал, как отец зовет меня. Трой попытался сесть. Я схватил полотенце, намочил в душе и вернулся к Трою. Я вытер кровь с его лица. Его губы были разбиты и окровавлены. Нос сломан. Глаза заплыли. Я вытер кровь с его груди. Он вздрагивал, морщился от боли. Очевидно, ему сломали несколько ребер.
И тут... он взял мою руку и поднес ко рту. Он издал такой гортанный, задыхающийся звук, наклонился и выплюнул что-то мне в ладонь. Все в кровавой слюне. Выплюнул мне в ладонь, словно подарок.
- Зуб, - сказал я.
- Зуб, - подтвердил Папа Бритва. Он пошарил под одеялом, достал серебряную шкатулку и открыл. Я увидел желтый коренной зуб. - Зуб Троя Фламинго, - сказал Папа Бритва.
- И что с ним стало?
- С Троем? Не знаю. Я его немножко помыл, потом отец выволок его из спортзала. Трой едва мог ходить. Наверное, попал в больницу. Но мы о нем ничего не слышали. Ты только представь, что означало жить с тем, что я наделал. С тем, что я чувствовал. Ужасно, Карадог. Ты не мог бы налить мне воды? Горло пересохло.
Наливая воду, я спросил:
- Почему вы сохранили зуб?
- Потому что это часть меня. Я не могу объяснить. Но вся моя жизнь словно прояснилась в этот момент. Когда мальчик, которого я так страстно желал, выплюнул мне в ладонь свой зуб. Это ведь единственное, что он дал мне.
Я протянул Папе Бритве стакан, и он сделал несколько глотков.
- А как же ваш отец? Я думал, ему нравился Трой.
- Конечно, нравился. В тот самый вечер я промывал кулаки отца в соленой воде. Он рыдал, Карадог. Рыдал, как младенец. И все время повторял имя Троя, словно оплакивал его. Я залепил пластырем его разбитые руки. Сделал ему какао. Он все время повторял имя Троя. Позже, перед тем, как лечь спать, он посмотрел на меня. Посмотрел на меня с такой ненавистью, таким ожесточением.
- Почему ты не мог держать язык за зубами? - спросил он. И с тех пор я все время задаю себе этот вопрос. Почему? Почему я не мог держать язык за зубами?
Папа Бритва закрыл глаза.
- Пожалуй, мне надо поспать, Карадог, - произнес он тихо.
Я пошел к себе и лег. Отчего-то весь день я чувствовал себя очень уставшим и сонным. Меня разбудила мама, вернувшаяся с работы. Я слышал, как она быстро поднимается в комнату Папы Бритвы. Потом зашла ко мне.
- Хорошая же из тебя нянька. Он там спокойно помереть мог.
- Он хотел спать.
- Говорит, с утра тебя не видел. Бедный старикан умирает от жажды.
- Мог бы меня позвать.
- Ну ты же его знаешь. - Она вошла в комнату, посмотрела на меня. - Ты себя хорошо чувствуешь, Дог? - Она потрогала мой лоб. - Не заразился от него?
- Нет. Все в порядке.
Мама присела рядом.
- Только что виделась с Вел. Кинжал вчера ее опять ударил. Видел бы ты ее губу. Раздулась, как воздушный шар.
- И что она сказала?
- Ох, ну ты же знаешь Вел. Бодрится. Говорит, Кинжал не хотел. Но мне-то лучше знать. Он - паскуда, это уж точно. Твой отец всегда говорил, что буровая вышка - самое для него подходящее место. Либо буровая, либо Алькатраз. Что угодно, лишь бы подальше от цивилизации. Я тебе рассказывала, как он однажды напал на твоего отца?
- Нет.
- Мы были в городе, все четверо. Выпили немного, сходили в кино, собирались поесть. Твой отец был за рулем, так что он не пил, как всегда. Я выпила пару бокалов шипучки, так что была слегка навеселе. И вдруг, мы как раз шли тогда в ресторан, Кинжал вцепился в твоего отца и обвинил его в том, что он глазеет на Вел. И с чего это, спрашивается? Твой отец знал Вел тыщу лет, даже до того, как она познакомилась с Кинжалом, к тому же она была совсем не в его вкусе. Он любит худеньких, твой отец. Таких, как я. Любит чувствовать кости, когда сжимает. И тут, ни с того ни с сего, Кинжал вытаскивает нож и приставляет твоему отцу к горлу. Как раз туда, где у него вена - голубая и нежная. Я чуть в обморок не упала, а Вел жутко закричала. Но твой отец... твой отец совершенно спокойно говорит: «Не глупи, Кинжал. Мы же с тобой кореша. Лучшие друзья. И если я на кого-то и засмотрелся тут, так это ты, и ты это знаешь». И Кинжал прячет нож и начинает хохотать, а мы все обнимаем друг друга и ведем себя, как будто ничего не случилось. Только все-таки что-то случилось. Что-то очень важное. Беда в том, что я до сих пор не очень понимаю, что именно.
Я стал кашлять.
- Я же говорила, - сказала мама. - Ты от него заразился. Я сделаю суп.
- Ненавижу суп. И потом мне надо сходить к Ллойду.
- Ничего тебе не надо, молодой человек. К тому же они уехали на выходные в кемпинг. Как раз собирались, когда я говорила с Вел. Кинжал решил их отвезти, хочет загладить вину за то, как он вел себя прошлой ночью. В воскресенье вернутся.
Я снова стал кашлять.
- Ну-ка надень пижаму! - распорядилась мама.
Неохотно я подчинился, потом снова залез в кровать. Внезапно я почувствовал, что мне жарко, у меня температура, все тело болит.
Потом мама принесла мне теплого лимонада.
- Мне нравится, когда ты болеешь, - сказала она. - Как будто снова становишься маленьким. Нуждаешься во мне и такой беспомощный.
Весь вечер и следующий день, субботу, я провел в постели. Мама сказала, что Папе Бритве лучше, и он уже встал.
- Эта простуда ходит кругами, - сказала мама. - Я буду следующей. Вот увидишь.
Вечером ко мне заглянул Папа Бритва:
- Это вирус дня на два. Вот увидишь. Завтра будешь совершенно здоров.
Утром в воскресенье я уже чувствовал себя получше. Достаточно, чтобы встать и помочь маме приготовить мясо.
- Не знаю, зачем я это затеяла, - мама чистила картошку. - Ты не любишь жареное мясо. Мне тоже все равно. А Папа Бритва ест всё подряд.
Когда обед был готов, мама пошла прилечь. Я читал в гостиной. Папа Бритва надел плащ и шляпу:
- Пойду-ка прогуляюсь, Дог.
- Можно с вами?
- Я хотел бы побыть один.
После того, как он рассказал мне историю про Троя Фламинго, он снова стал вести себя отстранено. Едва решался взглянуть мне в глаза.
Я решил за ним проследить. Как только захлопнулась входная дверь, я натянул ботинки и выскочил следом. Он шел по главной улице к парку. Я двинулся за ним на безопасном расстоянии. В парке он сел на скамейку и стал смотреть на играющих детей.
Мне очень хотелось, чтобы он сделал что-то еще. Что-то драматичное. Наверняка у него были тайные друзья, незаконные занятия. Но нет. Просто сидел и смотрел на детей. Я чувствовал, что меня обманули. Он сидел и смотрел на детей часа три. Лишь дважды поднимался: первый раз, когда в его сторону полетел мяч, он отбил его назад, и второй - купить шоколадное мороженое.
Когда он встал и пошел домой, я двинулся следом. Он шел так медленно, словно в его распоряжении все время на свете. Мы свернули на нашу улицу, и я увидел, что Ллойд вернулся. Он как раз вытаскивал чемодан из багажника. Кинжал отвязывал что-то от крыши автомобиля. Вел видно не было.
Папа Бритва прошел мимо них.
Я подбежал к Ллойду.
- Рано вернулся.
- Да, - кивнул Ллойд.
- А я болел.
- Правда?
Кинжал отвесил Ллойду подзатыльник.
- Отнесешь это или как?
Ллойд потащил чемодан в дом.
Кинжал взглянул на меня. - Вот так мечтаешь о чем-то несколько месяцев, - произнес он хмуро, - мечтаешь, строишь планы, надеешься кого-то встретить, что-то сделать. И вот, когда твоя мечта осуществляется, это просто куча дерьма. Понимаешь, о чем я, Дог?
- Нет, - признался я.
- Ну так потом поймешь, - он запер машину. - Поверь мне.
Я вернулся домой и забежал к маме. Она сидела у окна.
- Так и знала, что все кончится слезами, - она покачала головой. - Как всегда. А чего ж еще ожидать? Когда уезжает Кинжал, вечером или завтра утром?
- Вечером.
- Да. Похоже, ты прав.

Я хотел пойти к соседям и поговорить с Ллойдом, но знал, что лучше подождать. Кинжал успокоится не раньше, чем через несколько часов. Чтобы убить время, я решил поболтать с Папой Бритвой. Я постучал в его дверь. Ответа не было. Я заглянул в замочную скважину и увидел, что он ходит внутри. Я постучал еще раз, громче:
- Я знаю, что вы здесь, - я повернул ручку, но дверь была заперта. - Пожалуйста. Откройте. Пожалуйста.
Дверь открылась.
- Ну что тебе? - спросил Папа Бритва нетерпеливо.
- Поговорить, - сказал я.
- О чем?
- Не знаю. Обо всем.
Папа Бритва был взволнован. Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, он обливался потом. Мокрые пряди прилипли ко лбу.
- Послушай, Карадог. Я не хочу говорить. Ни о чем. Понимаешь?
Я заглянул в комнату. Матрас был снят с кровати, простыни свалены на пол, ящики комода открыты.
- Вы что-то потеряли? - спросил я.
Папа Бритва прикрыл дверь, высунул только голову.
- Да, - произнес он едва слышно. - Кажется, да.
- А что?
- Не важно.
- Это не зуб?
- Я не хочу говорить про зуб, - ответил он сердито. - Ты что, не понимаешь? Ох, боже мой, это мне урок. Никогда никого не впускай. Слышишь меня, Карадог? Никогда никого не впускай и ничего никому не рассказывай. - Он вытер пот со лба. - Ты... ты ничего не брал у меня в комнате?
- Нет, - ответил я. - С чего бы вдруг?
- Ох, не важно. Не имеет значения. Не стоило и спрашивать. Глупость какая-то. Боже мой. Это должно быть где-то здесь. Просто засунул куда-то и забыл.
Он захлопнул дверь у меня перед носом.
Я немного постоял, послушал, как он мечется по комнате, передвигает вещи, роется. Потом спустился вниз. Мама смотрела телевизор.
- Пойду к Ллойду, - сказал я.
- Подожди еще, - сказала мама. - Ты же знаешь Кинжала.
- Но мне скучно.
- Завел бы других друзей.
Я пошел к соседям, позвонил.
Вел подошла к двери, она была бледной и взвинченной. Верхняя губа распухла, под глазом синяк. Она была в ночной рубашке, от нее пахло джином.
- А, это ты, - она впустила меня. - Он у себя. Только не шуми. Кинжал спит.
Я поднялся. Ллойд лежал в кровати, смотрел в потолок. Я сел рядом.
- Я просто хотел на пляж, - сказал он. - Вот и все. Я спросил: «Мы пойдем на пляж?». Мама сказала, что слишком холодно. А отец сказал, что не холодно. И они поцапались. Я сказал, что мне все равно, что делать. Мама предложила посмотреть кино. Потому что очень холодно. А отец сказал: «Почему ты хочешь смотреть кино! Я приехал в этот сраный кемпинг не для того, чтобы смотреть сраные фильмы. И потом слишком жарко, чтобы смотреть сраные фильмы». И ударил ее. Она упала прямо на стол, все чашки разбились. А я прыгнул на отца и схватил его за горло. А он ударил меня. А мама кинулась на него и сказала, чтобы он не смел меня бить. И ударила его. Вот так все и вышло. Все трое. В этом сраном кемпинге. Били друг друга. Кричали. Все вокруг переколотили. Все кувырком. И все потому, что я хотел пойти на пляж.
- Это не твоя вина.
- Нет, моя, - сказал он.
Я засунул руку под матрас и вытащил несколько фотографий.
- Эй, давай-ка лучше поговорим об этом. Какая твоя любимая? Все еще эта?
- Нет, - сказал Ллойд.
- А какая же? Скажи. - Я вытащил все фотографии из-под матраса, разбросал их по полу.
- Вот эта? Где застрелили вьетнамца?
- Нет, - Ллойд сел рядом.
- Вот эта? Девочка с сожженной кожей?
- Нет.
- Ну тогда вот эта. Где отрубают голову.
- Нет. Вот эта. - На снимке были четыре американских солдата. Они стояли над телом мертвого младенца. - Вот это моя любимая.
Дверь в комнату отворилась. Вошел Кинжал. - Услышал ваши голоса, - он посмотрел на Ллойда. - Ну, как ты, сынок?
- Нормально, - сказал Ллойд.
Кинжал вошел, закрыл дверь. Замешкался, глядя на нас. Он вдруг показался мне большим ребенком, смущенным, неуклюжим. Потом заметил фотографии, его глаза загорелись, он сел по-турецки на пол.
- Ну и ну. Потрясающе. Где ты их достал?
- В школе, - сказал Ллойд.
- Боже! Ты посмотри на это. Здесь все вены видно. А это! Где ты их прятал, сынок?
- Под матрасом.
Кинжал засмеялся.
- Старые места самые надежные. - Он взял снимок с солдатами и мертвым ребенком. - Ясное дело, американцы его убили, - сказал он весело. - Они часто так делали. Для них это как игра. Ты посмотри на ребенка. Все кишки наружу.
- Знаю, - сказал Ллойд. - А посмотри на эту. Вот, папа. Посмотри. У него голова отвалилась, кровь так и брызжет.
- Да, верно, - Кинжал положил Ллойду руку на плечо. - А вот эта. Вот уж красавица. Вся кожа сгорела. Ох, мерзость какая. Я тебе рассказывал о своем приятеле, который сгорел?
- Нет.
- Ну, все лицо у него сгорело. Ничего не осталось. Ни ушей, ни носа, ни губ, ни глаз, ничего. Вся голова как жеваная ириска. Его забрали в больницу и засунули голову в пластиковый мешок. Просто, чтобы не развалилась. Кто-то на буровой его сфотографировал. Я попробую тебе достать. Ну-ка, посмотрим, что у тебя там еще за фотографии.
И прежде чем мы могли его остановить - прежде чем поняли, что его надо остановить - он вскочил и поднял матрас.
И замер.
У меня сперло дыхание.
Медленно Кинжал вытащил журнал. Перелистнул страницы.
- Господи Иисусе, - он задрожал. - Что это, сынок?
Я взглянул на Ллойда. Никто из нас не произнес ни слова. Я слышал, как тикают часы. Очень громко.
- Я тебе задал вопрос, - Кинжал повертел журналом перед носом Ллойда. - Эта мерзость - твоя?
Ллойд не отвечал.
- Отвратительно, - рявкнул Кинжал. - Меня чуть не вырвало. Еще раз спрашиваю, - лицо Кинжала налилось кровью, - это твое?
- Нет, - тихо произнес Ллойд.
- А чье же?
- Мне дал Дог.
Кинжал уставился на меня.
- Ах ты грязный сучонок! - он схватил меня за волосы и поставил на ноги. - Как ты посмел принести это в мой дом. Показывать моему сыну!
Ллойд вцепился ему в руку и закричал:
- Оставь его в покое!
- Я его оставлю в покое! - Кинжал не выпускал мои волосы. - Я тебе оставлю его в покое. Да я из него дух вышибу. - Он вцепился в мои волосы еще крепче.
Мой череп словно подожгли. Я представил, как кожа рвется в клочья, и скальп слезает, точно кожура апельсина.
- Это не мое! - закричал я. - Не мое!
- А чье же? - крикнул Кинжал.
Открылась дверь и вошла Вел. Ее лицо блестело от крема.
- Что тут за шум?
- Вот! - Кинжал швырнул журнал к ее ногам. - Эта грязь! Вел подняла журнал. Одного взгляда на обложку было достаточно.
- Откуда это, Кинжал?
- Это нам Дог расскажет. Ну, кто тебе его дал?
- Отвечай, - сказала Вел.
- Это... это... - начал заикаться я.
- Продолжай, - приказал Кинжал.
- Это... это...
Вел подошла поближе.
- Это ведь он, верно? - спросила она. - Этот ваш жилец. Человек, которого твоя мать пустила в дом. Это он! Отвечай! Это он!
Все смотрели на меня: Ллойд, Кинжал, Вел. Ждали моего ответа.
- Да, - произнес я громко и четко. - Это он.
- Так я и знала, - в голосе Вел звучало торжество. - Знала с самого начала. Совратитель малолетних.
- Ну я с ним разберусь, - крикнул Кинжал. Он выбежал из комнаты и помчался по лестнице.
Вел бросилась за ним. - Только без ножа, Кинжал. Только без ножа!
Я побежал за ними. Кричал, чтобы они остановились. Когда я добрался до дома, Кинжал был уже наверху и топал по ступенькам.
Вел и мама стояли в прихожей.
- Не волнуйся, - сказала Вел. - Он не взял нож.
Сверху доносились вопли.
Мама выглядела ошеломленной.
- Вел, - произнесла она тихо. - Вел?
Вел обняла ее.
- Ох ты, бедняжка. Ты не понимаешь. Я ведь тебя предупреждала. - Она провела маму в гостиную и усадила.
- Что происходит? - мама попыталась встать.
Вел усадила ее обратно.
- Кинжал разберется. Так будет лучше.
Вопли прекратились. Доносились лишь жуткие шлепки. Словно кто-то лупил по мячу. Звук отражался от стен, пробирался мне под кожу.
- Я спала, - мама смотрела на Вел. - Спала, и вдруг постучали в дверь. Я открыла, и ворвался Кинжал. Что он делает с Папой Бритвой, Вел? Что происходит?
- Преподает ему урок, - Вел погладила маму по голове. - Так нужно.
Через некоторое время Кинжал спустился. Он обливался потом, его кулаки были в крови.
- Я отделал этого типа, - сказал он, задыхаясь. - Увижу еще раз, убью. Клянусь.
Мама заплакала.
- Ну ты идешь? - спросил Кинжал Вел.
- Сейчас приду, дорогой. Иди. - Кинжал кивнул и ушел.
Я стоял, глядя, как Вел убаюкивает маму. Комната была залита оранжевым светом уличного фонаря. У мамы в горле что-то булькало. Вел напевала колыбельную.
- Что случилось, Вел? Что случилось?
- Он приставал к нашим мальчикам, - сказала Вел тихо. - Дал Догу грязный журнал.
- Правда? - спросила мама.
- Да. Правда.
- Просто не понимаю, - сказала мама сквозь слезы. - Он всегда был такой милый, любезный.
- Так всегда бывает.
- Я не понимаю, - сказала мама.
- Расскажи ей, Дог.
- Он смотрел на детей, - сказал я. - В парке. Я видел его. Просто сидел и смотрел.
- Видишь, - сказала Вел. - Что я тебе говорила.
- А когда он болел, он рассказывал мне истории.
- Ужас, - сказала Вел. - Просто ужас.
Мама закрыла лицо руками.
- Вот так, вот так, - убаюкивала ее Вел. - Завтра утром Кинжал уедет. Вернется к холодным ветрам и огромным волнам. А мы останемся вдвоем. Будем помогать друг другу.
Я слышал, как Папа Бритва пошел в ванную. Я представил, как он смотрит в зеркало и видит свое отражение: глаза заплыли, кожа в синяках и ссадинах, сломанный нос, из ноздрей течет кровь. Я представил, как он ощупывает языком зубы, и они шатаются в разбитых деснах. Представил, как он наклоняется к раковине, открывает кран с холодной водой, набирает воду в ладони, подносит к распухшим губам, пьет, полощет рот, выплевывает воду с кровью, розовое на белой эмали.
Я представил как, умывшись, Папа Бритва возвращается в комнату, достает из-под кровати чемодан, запихивает одежду, надевает плащ и выходит. Он постарается спуститься по лестнице как можно тише, избегая любого скрипа, чтобы ничего не выдало его присутствие.
Я представил, как он на секунду застывает перед дверью гостиной, прислушивается к плачу мамы и бормотанию Вел. Затем глубоко вздыхает и выходит из дома.
- Дог, - позвала Вел.
- Что?
- Ты правильно поступил.
- Я просто сказал правду.

Перевел Дмитрий Волчек