Чем небо темнее, тем ярче луна

Рецепт 4

И с тех пор не стало Владьке покоя.

Он выглядел, наверное, как молодой бигль, вставший на след. Он ненавязчиво, но довольно упорно между делом опрашивал санитарочек и медсестричек в их отделении. Те отвечали охотно, но, как правило, ничего конкретного, всё то же самое, что Владик сам видел и знал. Даже Марфа Степановна, старейшая медсестра терапевтического отделения, на его ненавязчивый интерес неопределённо махнула рукой: мол, что с этого Зуева взять? А Марфа Степановна знала всё и обо всех, Владик не раз имел возможность в этом убедиться.

Владик до того был заинтригован, что осмелел и неожиданно нашёл Зуева в соцсети. Оповещение гласило, что на сайте Зуев был несколько часов назад, с телефона, и Владик приободрился. Просмотрел фотографии, которых оказалось негусто, промотал стеночку до самого низа, и понял, что аккаунт этот чисто информативный, прилизанный, созданный для знакомства с лечащим мануальным терапевтом. Тут расписывались все невозможные достоинства Зуева, пройденные им многие множества курсов повышения квалификации, участия в конференциях и съездах, даже освоения восточных и азиатских практик массажа. Что Владька мог сказать? Обилие информации поражало и снова вызывало чувство благоговения. Вот только совсем не приподнимало завесу тайны над Зуевым-человеком, а не мануальным терапевтом. Не видно было, кто у него в друзьях, не понятно, чем Зуев вообще занимается кроме своей практики, ни музыки, ни видео — всё закрыто от посторонних, ничего лишнего. Даже фото в масть — всё тот же немного отстранённый вид, кофейный пиджак и чёрный кардиган под ним, который Зуевским волосам очень шёл. Помешкав, Владик открыл фотку и сохранил себе в телефон. А после, совсем осмелев, отправил Зуеву запрос в друзья.

После чего мучился весь день, то и дело проверяя его состояние. Зуев, изверг, принял его в друзья только вечером, видимо, уже из дома. У Владика внутри всё затрепетало от этого, он снова полез шерстить его страницу, и — ничего. По большому счёту, ничего не изменилось. В аудиозаписях появилась пара записей лекций какого-то индийского гуру, в видео — несколько любительских съёмок каких-то конференций, на которых в кадре Зуева не было вовсе. Владик приуныл. Наверняка, у Зуева, как у любого нормального человека, был тайный аккаунт, где он отрывался без оглядки, слушал какое-нибудь непотребство типа «Ёлки», постил мемасики и смотрел порнуху. Только как его найти? Список друзей по-прежнему был закрыт для него, видимо, эту часть информации Зуев считал строго конфиденциальной.

Матернувшись, Владик отложил телефон и посмотрел за окно скорой. Они ехали по адресу уже час, едва двигаясь, и, серьёзно, если у человека там было бы что-то опасное для жизни, у него были все шансы склеить ласты с этими час-пиковыми пробками. Истинно глаголят, «спасение утопающего — дело рук самого утопающего».

Ещё немного позже, когда волнение не отпустило, Владик подумал, что, наверное, должен Зуеву что-то написать, раз уж залез в друзья. Хотя бы пресловутое «Здравствуйте, Глеб Юрьич. Ничего, что я тут к вам? Чего поделываете?» Но при одной мысли об этом Владиком овладела странная робость, и на приветственное сообщение решено было забить. Раз принял в друзья — его проблемы. Может быть, Владик на него случайно напоролся на просторах великого и могучего интернета и решил добавить для коллекции, чтобы не потерять, на всякий случай?

И только поздней ночью, ухайдоканный после смены и согретый большой тарелкой магазинных пельменей, Владик допёр, что фишка с друзьями работает в обе стороны. Он был безумно сонный и тупил в какой-то очередной мамин сериал на кухне, рядом с мамой и сестрой, когда любимые племянницы уже спали. И тут телефон его, мирно лежавший на столе, вдруг завибрировал. Как оказалось, из-за посыпавшихся на владькин аккаунт лайков. Это до того контузило, что Владик телефон взял, и по стеночке, содрогаясь от каждой новой вибрации, ушёл в свою комнату. Игнорируя перешёптывающихся за спиной маму и сестру на тему: «Посмотри-ка на Владьку, девушку завёл что ли, наконец?»

Лайкал Зуев щедро. И при этом всякое дерьмо, о наличии которого Владик давным-давно позабыл. Это было до того эпично, что горели уши, и от стыда и волнения захотелось по-большому в туалет. Зуев «отлюбил» каждую фотографию с позапрошлогодней вписки, где Владика отметили добросердечные однокурсники. И был на этих фотографиях Владик очень пьяный, местами невменяемый, кое-где чересчур весёлый, а на некоторых — и вовсе без большей части одежды. Сейчас, когда лайки от Зуева всё не прекращались, теперь отмечая пафосные реблогнутые посты из медицинских пабликов типа «Только врач сидит на работе и думает, где бы заработать денег», Владик вообще не понимал, зачем хранил у себя всё это. Господи, как же стыдно-то. Особенно после всех Зуевских откровений на его кухне, которые Владька, даже протрезвев, помнил отлично.

Намаявшись терзаниями совести, Владик отключил на телефоне интернет и улёгся лицом в подушку, надеясь, что завтра в больнице на смене с Зуевым не сгорит от стыда при первой же встрече взглядами.

Но на самом деле реальность оказалась намного прозаичнее. Зуев был как обычно свеж и бодр, и выглядел на миллион, чего нельзя было сказать о проворочавшемся половину ночи Владике. «Это всё хамам», — недовольно звучала на повторе в голове глупая шутка собственного производства. Однако Владик не мог не признаться сам себе, что вид Зуева вдохновляет. И даже радует глаз. Ну, серьёзно, не поношенным же треникам потянувшихся к ним с самого утра пациентов радоваться? Зуев не сказал ему ни полслова, только, может быть, чуть дольше задерживался взглядом, когда думал, что Владька не видит. Он и не видел, но почему-то остро чувствовал. Вообще в кабинете Зуева словно стало больше. Он заполнил собой и своими приятными запахами всё пространство, и Владик неминуемо отвлекался, уплывал куда-то в свои размышления вместо заполнения карты больного о проведенном сеансе терапии.

А на обеде, на который Зуев обычно не ходил, а тут внезапно пошёл в больничный кафетерий, да ещё и сел с Владиком за один столик, случилось странное. Он взял пюре с бифштексом и салат «Витаминный», в то время как Владик, согласно запросам молодого растущего организма, набрал себе салат, первое, второе и компот. Если Зуева впечатлил набор, он совсем не подал вида.

Они сидели друг напротив друга и ели молча. Владик впервые имел сомнительное удовольствие наблюдать за ещё одной аристократической стороной Зуева — не жрать, словно за тобой гонится стая хищных гиен, а вкушать пищу, что тот, несомненно, и проделывал сейчас перед благодарной публикой. Владик тоже невольно сбавил темп, хотя привычка студента-медика просто вопила внутри сиреной: «Заглатывай быстрее». А потом Зуев промокнул губы бумажной салфеткой, сложил руки на столе и вдруг очень серьёзно посмотрел на Владика. Тот даже жевать перестал.

— А ты, Слава, зачем в мануалы пошёл?

Владик поперхнулся, чуть не подавился. Выпучил глаза и принялся быстро-быстро дожёвывать и глотать, запивая компотом:

— А что, Глеб Юрьич? Я плохо работаю?

Зуев чуть виновато улыбнулся, отвёл глаза:

— Нет, я не в этом смысле. Просто интересно, почему именно в мануалы. Наверное, выбора было немало?

Наконец, с обедом было покончено. Можно было и поговорить, коли его сиятельство изъявили желание. Владик на миг задумался. История была жалостливая и глупая, как и любые детские жалостливые истории. Мама очень много работала, отец почти не помогал содержать семью. И после смен мама постоянно жаловалась на боли в спине и пояснице, что нет у неё ни времени, ни денег пройти курс массажа, а может быть, даже к мануальному терапевту сходить. Тогда Владик, как настоящий рыцарь без страха и упрёка, и решил во что бы то ни стало освоить эту непростую профессию. И со спиной теперь, благодаря его стараниям, у мамы было намного лучше. Он поддерживал её в хорошем состоянии и доставал еженедельными проверками и курсами массажа. Зуеву он, однако, это всё рассказывать не собирался. Он вообще особо никому ничего не рассказывал. Это ведь только его дело, как и что. И больше ничьё.

— Ну, знаете, Глеб Юрьич, — он со смущением понял, что не знает, что сказать. И неловкость усиливается под ровным взглядом холодных глаз. — Как-то так исторически сложилось. Сначала хотел массажем деньги зарабатывать, потом то да сё, вроде как несерьёзно показалось, захотелось более глубоких знаний. Ну, и вот…

— Деньги зарабатывать, — негромко повторил Зуев, взгляд его был нечитаемым, — лучше всего, торгуя. Дёшево купил, дорого продал, вот и деньги. Развернулся на несколько точек — вот тебе и прибыль. А с медициной… тут так не получится, Слава.

— Это вы сейчас про что? — Владик наклонился чуть пониже, словно потянулся к Зуеву, а на самом деле привычно набычился. Этот его взгляд исподлобья кого угодно заставлял нервничать. Но, видимо, только не Зуева. Тот тоже придвинулся и наклонился чуть ниже. Между их головами оставались считанные сантиметры.

— Я про то, Слава, что тебе нужно свою нишу искать. Если ты, конечно, с медициной серьёзно, — он, только что рассматривающий узор на столе, вдруг поднял взгляд, вымораживая душу до ледяной корочки. — Тебе нужно подумать, что тебя больше всего интересует, в каком направлении ты будешь двигаться. С кем работать. Руки у тебя хорошие, голова тоже на плечах. Если захочешь… и если сможешь найти что-то своё, что зацепит — всё у тебя получится. И деньги будут. Только перестань уже их зарабатывать. Отвлекись на то, что ты делаешь.

Такая речь. А Владик все слова растерял. И от удивления, и от поднявшейся снова ярости. Хорошо судить о деньгах, когда ты живёшь в огромной шикозной квартире и ездишь на новенькой «БМВ». А когда дела обстоят так, как у Владика, особо пальцы не погнёшь. Но и это Зуеву он говорить не собирался. Подгрёб поближе грязные тарелки, взял их и встал, коротко кивнув:

— Я вас понял, Глеб Юрьич. Спасибо за совет.

— Пожалуйста, — ответил тот с таким видом, словно на самом деле осенил Владика истиной и открыл какую-то великую тайну. Зуев выглядел умиротворённым. И Владик подумал, что чёрт с ним, пусть почивает на лаврах — и пошёл в сторону окошка с надписью «Грязная посуда».

Работать после этого инцидента стало словно легче, всё у них спорилось. И отношения, немного зависшие в разделе «странные», снова вернулись в чёткое рабочее русло. Любопытство Владькино как-то пообтрепалось. Стало очень прозрачно видно, что сокол ящерицу не поймёт. Всё у них слишком по-разному.

За час до окончания смены Владик устал от заполнения карт и выпросил у Зуева десятиминутный перекур. Взял свою куртку и спустился вниз, пошёл к служебному входу, по пути кивнув седому охраннику. И уже на выходе столкнулся в дверях с мужчиной, который собирался, очень нагло отстранив его плечом, пройти внутрь. Только Владика, если он этого не хотел, сдвинуть с места было трудно. Почти нереально. Даже такому нафуфыренному крупному мужику почти с него ростом. Столкнулись они близко, и от чужого холёного лица дохнуло каким-то одеколоном. Запах был сильный, дорогой и резкий, Владика от него передёрнуло. Он понемногу выдавил мужика обратно на улицу и закрыл за собой дверь, дождавшись щелчка замка.

— А вы куда? — спросил он как ни в чём не бывало, прикуривая свою «Бонд». Мужик от такой наглости настолько обалдел, что даже растерялся. И ни модная короткая причёска, ни дорогое пальто с кашне, небрежно обёрнутым вокруг шеи, ни кожаный портфель не помогли уже ему восстановить в глазах Владика утерянный вес.

— Да я вообще-то… работаю здесь, — в запале выдал мужчина.

— Неправда, — меланхолично ответил Владик, затягиваясь и выдыхая вверх. — У всех, кто тут работает, карточки есть, — и он показал свою, прицепленную к шлейке джинсов на специальный брелок с леской. Да и никто во второй, кроме Зуева, конечно, не одевался так понтово. Скромные у них врачи, если так посмотреть.

— Вы можете открыть? Мне нужно пройти к заведующему отделением мануальной терапии, — мужчина до сих пор пытался наезжать, но в более сдержанной манере. Владик задницей чуял, что тот вообще не привык кого-то о чём-либо просить. Но всё равно делал непонимающее лицо. Особенно после того, как мужик объявил о цели своего визита. Какой-нибудь богатенький клиент? Так пусть ждёт, когда Зуев будет в одном из своих частных центров, и ломится туда. А здесь вообще-то не проходной двор.

— Вы можете пройти через приёмный покой, если вас пропустят. Или через главный вход. Здесь только для врачей и медперсонала, — сказал он и пошёл вдоль стены больницы, к месту за углом, негласно и с позволения главврача отведённому под «курилку». Там даже лавочку поставили и урну, а ещё камеры, натыканные по периметру территории, этот уголок не брали. Владик ждал лета, потому что прямо напротив «курилки» за чугунным ограждением росла раскидистая старая липа. Сейчас она выглядела невзрачно и коряво, но можно было только гадать, как прекрасно тут будет пахнуть в июле.

Кажется, мужчина за его спиной пробормотал что-то ругательно-обидное. Или Владику почудилось. Но ему откровенно было плевать. Он пытался насладиться невкусной сигаретой и десятиминутным перерывом, чтобы разогнуть уставшую спину.

А за полчаса до окончания смены, когда у них на кушетке лежала сегодня припозднившаяся с терапией Верочка, и Зуев вдохновенно мял и показывал Владику в собственных пальцах, что надо делать при таких показаниях, им позвонили прямо в кабинет.

— Ну-ка, давай сам, — обозначил улыбку Зуев, уступая место на кушетке. Он выглядел уставшим. Владик присел и, как следует разогрев руки, без какого-либо стеснения пополз пальцами между верочкиных ягодиц, нащупывая крайние позвонки.

— Отделение мануальной терапии. Я вас слушаю, — меж тем сказал Зуев в трубку. — Что? Кто? Меня? — и по его тону, чуть растерянному и нервозному, Владик понял, что что-то не так. И совсем выпал из процесса мануальной терапии, превратившись в слух. — Нет, не надо. Скажите, я сейчас сам спущусь. Хорошо? Да. Сейчас.

Он повесил трубку, ненадолго замер на одном месте. Его пальцы отбили сложный нервный ритм по стекляшке на столе.

— Владислав Сергеевич, вы заканчивайте тут с Верочкой без меня, хорошо? Я сейчас спущусь вниз и вернусь.

И он, не успел Владик и рта открыть, взял с плечиков своё кашемировое пальто цвета жареного кофе и вышел. Даже свои супер-белые кеды не переодел.

Владику стало тревожно. Это был первый раз за время совместной с Зуевым работы, когда тот так вот бросал всё и убегал. Владик понял, что бесцельно поглаживает Верочку ладонью по пояснице, а та совсем окаменела от подобного обращения, и извинился. Ему было совсем не до терапии сейчас, и, кажется, Верочка была с ним солидарна.

— Верочка, вы позволите, я попробую кое-что из моих личных наработок? Это совершенно безопасно для вашей травмы, я только думаю, что вам следует хорошенько разрабатывать поясницу для улучшения кровотока в тазовом отделе. Тогда будет не так болеть, да и заживление пройдёт быстрее. Конечно, всё в связке с обезболивающим. Попробуем?

Вера ожидаемо невнятно кивнула. Владик чувствовал, что нарывается — пробовать что-то без одобрения Зуева в его отсутствие. Но он был уверен в своём мануальном массаже, и хотел бы побыстрее закончить с Верой. Потому что всё его нутро тянуло за дверь, вслед за Зуевым. Словно со взрослым, крепким мужиком могло случиться что-то плохое. «Это тот козёл в кашне, — услужливо сообщал ему мозг, — это точно он». Меж тем руки его привычно разминали верочкину поясницу. Немного грубо и очень действенно. Верочка ойкала, охала, но Владик чувствовал, как под пальцами горячеет кожа, как лучше проминаются скованные мышцы у позвоночника. Красота, да и только.

Когда поясница Верочки приняла малиновый оттенок, Владик закончил массаж поглаживающими успокаивающими движениями, растёр между ладонями, а потом и по коже, специальную согревающую мазь с обезболивающим эффектом, и сказал, что на сегодня сеанс закончен. Кажется, Верочка, довольная донельзя этим фактом, буквально вылетела из кабинета.

А потом Владику пришла совсем уж странная и внезапная смс-ка от Зуева:

«Надеюсь, Верочка жива? Закрой кабинет на ключ. До завтра.»

— До завтра? Совсем охренел, — ворчал себе под нос Владик, быстро закрывая кабинет и натягивая на локти куртку, — Сейчас я тебе покажу, до завтра, — и, не дожидаясь лифта, стремглав понёсся по лестнице на первый этаж.

Он вылетел из служебного входа, тут же окидывая взглядом парковку. Но машина Зуева стояла на месте. А самого Глеба нигде не было. Владик, выматерившись, хотел уже было закурить, как вдруг услышал из-за угла больницы с трудом приглушаемые голоса. Слов было не разобрать, но разборки там велись нешуточные. И холодный тон Зуева Владик бы ни с каким другим не спутал.

Он не придумал ничего лучше, чем уйти под прикрытием угла в сторону парковки, затеряться там между машин, а потом уже выйти с другой стороны, откуда курилка отлично просматривалась. Ему не хотелось светиться. Идея была идиотской, но просто так вывалиться из-за угла и сделать удивлённые глаза было нельзя — стрёмно. За такое Зуев по головке не погладит.

Владик нашёл самое удобное место и выглянул из-за машины. Так и есть. Этот расфуфыренный козёл и Зуев стояли в шаге друг от друга. Зуев больше бесстрастно внимал, изредка вставляя какие-то фразы. Зато мужчина напротив что-то яростно доказывал, заливаясь соловьём. Владик нахмурился, когда мужчина как-то очень странно схватил Зуева за руку, сжав ладонь. А тот её совсем не сразу высвободил. После этого мужик ещё что-то говорил, но Зуев вдруг развернулся на пятках и хотел было уйти. И тут мужик в кашне, снова схватив его под локоть, развернул обратно и дёрнул на себя так, что Зуев буквально упал в чужие объятия. Владик вдохнул и забыл, как выдыхать. Это не была случайность. Мужик прижал Зуева к себе, и пока тот ошарашенно таращился на него, пытаясь отстраниться, взял и засосал его серьёзным поцелуем. Взрослым, совсем нешуточным, даже у Владика внутри что-то ёкнуло. Зуев дёрнулся было — но мужик вдруг руку свою переложил ему на шею, пальцами вплёлся в растрепавшиеся светлые волосы, притягивая к себе… и Зуев как-то обмяк, потёк словно. У Владика во рту всё пересохло. Картина мира разваливалась на части, медленно опадая кусками. И тогда, когда мужик мягко отстранился, продолжая касаться Зуева лбом и ворошить ему волосы на затылке, что-то успокаивающе приговаривая; и когда Зуев, прикусив нижнюю губу и держа взгляд долу, что-то ответил и кивнул. И когда они, ещё немного постояв вот так, вышли из-за угла и направились в другую сторону парковки. Но не к машине Зуева: за оградой больницы стоял большой чёрный «Лэнд-крузер». Именно он пиликнул и моргнул, когда мужик нажал на брелок. Только на середине дороги Зуев словно очнулся, выпрямил спину и выдернул руку из чужой руки. Он не остановился, хотя Владику мучительно, до нервного тика хотелось, чтобы Зуев очухался от наваждения и сел в свою машину. Он едва не выпрыгнул из своего убежища и не побежал за ним. Но нет. Зуев шёл следом за ждущим его мужиком в кашне, словно действовал согласно принятому решению и отступать не собирался.

Владик стёк на корточки и прислонился спиной к чужой машине. Шок не отпускал его. Он даже сфотографировал через решётку «Лэнд-крузер» и его номер — на всякий случай. Мало ли что. Во рту странно горчило. Он всё прокручивал в голове произошедшее, неизменно циклясь на внезапном глубоком поцелуе и моменте, как мужик берёт Зуева за шею, и как тот позволяет это. Как властно, ненормально, дико смотрится это в исполнении какого-то хрена и ставшего покорным Зуева. Чтобы он… чтобы его сиятельство позволяло кому-то делать вот так — сложно представить. Невозможно. Это рвало все владькины шаблоны и мир переворачивало с ног на голову.

И только спустя ещё какое-то время до Владика дошла основная мысль. Что Зуев, похоже, педик. Что он по мальчикам. По мужикам. Что он, видимо, с ними ебётся. А они вообще-то работают вместе. В одном кабинете. И Владик спокойно так переодевался перед ним, когда успевал перед сменой на тренировку по карате забежать. И все эти взгляды, оставляющие ощущение странной томящей недосказанности. И то, как Владька, распоясавшись, вис на нём, пьяный, заставляя себя почти что нести. И что Зуев был совершенно не против.

И что он всё, всё о Владике знает. Даже адрес для таксиста у него не спрашивал. А телефон Владькин появился у него в записной книжке словно сам собой.

— Твою ма-ать, — протянул Владик, утыкаясь лицом в ладони, — блядь, ну я и попал, — прошептал он.

В это время «Лэнд-Крузер» съехал на дорогу и поехал вдоль ограды в сторону перекрёстка. Владик отнял руки от лица, провожая его взглядом. Ему могло показаться, но когда машина проезжала мимо, Зуев, сидящий на пассажирском кресле, заметил его. Глаза его расширились, он обернулся, но водитель прибавил газу, и машина очень быстро затерялась в потоке других.

А Владик сидел, не чувствуя, что начинается привычный весенний снегодождь, смотрел в пространство и понять не мог, как ему теперь быть дальше.

Рецепт 5

В эту ночь Владик узнал, до чего у него яркая и богатая фантазия.

Не зря говорят, что дурная голова ногам покоя не даёт. Вот и владькина не давала ему ни заниматься лекциями, хотя он планировал с утра появиться на парах, ни спать. Он ходил по комнате — тихо ходил, после того как мама из своей спальни крепко постучала по стене в знак, чтобы он не шумел и своим хождением другим спать не мешал, — и думал. Всё прокручивал в голове Зуева и этого хрена-с-горы, так их вертел и этак, как заправский оператор порно. И ведь никогда раньше особо Владик не отличался ни гомофобией, ни гомоинтересом. Ровно ему было на всё это. Но мизансцена с Зуевым так его захватила, что успокоить свой больной мозг он не мог. Вообще, принять возможность анального секса и удовольствие от него оказалось не сложно. Любой студент-медик понимает, что и как у человека работает. Вот с женским организмом у Владика не было ни единой проблемы — он очень хорошо знал, что надо делать, чтобы наверняка. И никакие пресловутые «точки джи» особо не искал, действуя трением на внешние обстоятельства. И всегда получалось, до искр из глаз девчонки кайфовали. А тут, понимая анатомию и физиологию мужского тела и отчего-то не испытывая ничего, кроме любопытства и непонятной одержимости, Владик всё думал — как они с Зуевым это делают? Кто кого ебёт? Или меняются? И… неужели Зуев… Зуев, которого он знал и в глубине души побаивался, даёт вот так себя раскладывать? Прогибается в спине, открывается для другого мужика, стонет от удовольствия? Что ни говори, а для мужчины собственная жопа не менее драгоценна и уязвима, чем для женщины вагина. Это член можно, озаботившись защитой, много куда толкать. А вот впускать в себя… для этого особый склад души нужен. И потребность. Неужели у Зуева была потребность садиться на чей-то член?

Владик в который раз с вымученным стоном вцепился в свою отросшую короткую стрижку и потянул волосы во все стороны. Боль не отрезвляла. Только делала порнографические картинки в голове, — возникшие, к слову, с лёгкостью, — ярче. И апофеозом была та самая. Яростный поцелуй и момент, когда хрен-с-горы по-хозяйски брал Зуева сзади за шею. Владик клял свою фантазию за то, как хорошо представлялась тяжесть чужой руки, её тепло. И как это успокаивало Зуева, наверное. Как ему приятно, когда поглаживают волосы на затылке. Владьке, между прочим, тоже нравилось. Только в женских пальцах и жестах он никогда не чувствовал этого доминантного и хозяйского подтекста, что увидел сегодня на парковке. И именно этот подтекст заводил внутри него тёмное нечто, которое потом урчало и не хотело выключаться.

Грёбаное нечто требовало ещё. И когда в четвёртом часу ночи до совершенно вымотавшегося Владика это дошло, он долбанул себя по лбу справочником МКБ и чётко, вслух сказал:

— Да ну нахуй.

И завалился на кровать забыться если не сном, так беспамятством до первого будильника.

На первую пару он ожидаемо не пошёл. Просто не смог встать в семь утра. Да и снилось ему такое, что Владик вообще не понял, спал ли он, или присутствовал на съёмках порнографии.

В его сне был Зуев. В одном докторском халате на голое тело. Между расстёгнутых пол стоял ровный член, и Зуев, посматривая словно свысока, хотя не был Владика выше, будто пытался его смутить этим зрелищем. Только хрена с два. Что, Владик, членов не видел? Напугали ежа голой жопой.

Наконец, приведя себя в порядок после утренней учёбы и заглотив наскоро сварганенный бутерброд, Владик поскакал на смену в больницу. Он не знал, как стоит себя вести, ведь Зуев его, похоже, заметил вчера. Однако это его не особо терзало. Всё, что его терзало, умещалось в два слова, и именно их он собирался Зуеву сказать. Спросить собирался, как говорится, в лоб. За спрос ведь денег не берут? Вот и Владик надеялся, что с премии его Зуев не скинет.

Он завалился в их кабинет в момент, когда Зуев, неожиданно более взъерошенный, чем обычно, застёгивал нижние пуговицы на своём докторском халате.

— Доброе утро, Слава, — прозвучало его негромкое, а Владика как в стеклянную стену шарахнуло: на Зуеве под халатом была рубашка, которая постоянно тут в шкафу на плечиках болталась «на всякий случай». Ещё одной такой дурацкого лилового цвета, который Зуеву неожиданно шёл, у него не было. Он вообще терпеть не мог повторы — каждый день надевал новую стильную рубашку, и они никогда не повторялись. Словно у Зуева был комплект «неделька».

— Доброе утро, Глеб Юрьич, — промямлил Владик, а потом подумал, собрал себя в кучу, закрыл до щелчка дверь за спиной и спросил, глядя в глаза: — Скажите честно, вы гей?

Глаза Зуева расширились. Он коротко повёл точёными ноздрями, словно принюхивался, не пьян ли Влад. А он был пьян. Не от алкоголя, конечно, а от собственной дерзости. Она пьянила лучше водки. И в кишках пекло так же. Но Зуев снова натянул высокомерную мину:

— Мне кажется, Владислав Сергеевич, это вас не касается. — С этими словами он отвернулся и сел за свой стол.

— Это вы завуалировали «да», или всё же «нет»? — не унимался Владик.

Зуев взглянул на него со страшным выражением. На миг Владику показалось, что он сейчас вскочит со стула и просто ему врежет по морде. Но Зуев как-то быстро с собой справился, лоб его разгладился, а взгляд потух, становясь привычно-ледяным. Зуев жестом показал на богатую стопку карт на столе напротив:

— Не хотите поработать?

Вот как. Значит, это не Владькиного ума дело? Значит, как на него пялиться и губы облизывать, пока он в поисках футболки с голым пузом бродит по кабинету — это можно, а как отвечать прямо — сразу в кусты? Владик снова искренне разозлился. Сцепил зубы и принялся снимать верхнюю одежду. Он не считал разговор законченным. И он был до того упёртым, что знал — рано или поздно до Зуева дойдёт, что его проще убить, чем послать.

До самого обеда они работали в молчании. Владик на Зуева, взявшего себе треть карт, не смотрел. Он был занят своим делом, просматривал и подготавливал карты сегодняшних пациентов, чтобы не заниматься этим после каждого сеанса. Зуев его тоже не трогал. Только изредка Владик чувствовал, как он смотрит — коротко, украдкой, — и снова возвращается к карте.

После обеда, на который Зуев ожидаемо не пошёл, а Владика отпустил с напутствием не задерживаться дольше положенного, у них начались пациенты. Первым был большой мужик среднего возраста, страдающий от межпозвонковой грыжи. Про себя Владик называл его «Копатычем», потому что как примерный дядька порой оставался с племянницами один на один, и современные мультики произвели на него неизгладимое впечатление. Мужик был олицетворением персонажа на двести процентов. Зуев занимался его спиной, Владик немного помогал с поясницей. Спина у Копатыча была настолько огромная, что ее нужно бы мять небольшим асфальтоукладчиком, а не длинными, но все же довольно изящными пальцами Зуева. Даже Владик своими лапищами охватывал ненамного больше площади. Зуев привык работать точечно и филигранно. Намучившись с чужим позвоночником, Зуев вспотел и совершенно автоматически расстегнул пару пуговок на крепко застегнутом прежде вороте рубашки. От старания он всегда прикусывал верхнюю губу, над которой сейчас блестели крохотные искорки пота. Владик сполз взглядом по привычно идеально выбритому подбородку Зуева и вдруг забуксовал на шее: в районе, где воротничок теперь расходился, отчётливо виднелось большое красноватое пятно. Почти на самой ключице, ближе к яремной впадинке.

Именно это пятно, о происхождении которого Владик не имел сомнений, окончательно выбило из колеи. Ярость полыхнула внутри огненным столбом. Почему-то отвлечённо представлять Зуева с кем-то в кровати было вовсе не так раздирающе, как понять, что он на самом деле хорошо провел ночь. Что, пока Владик развлекался тренировкой фантазии, Зуева кто-то кусал за шею. А раз его кусали, то, получается, его и трахали. И… Просто какого хрена Зуев это позволил? Он ведь очень искренне не хотел сначала. Руку вырывал. Или просто по-бабски набивал себе цену?

Владик стиснул зубы, пытаясь утихомирить разбушевавшийся насос в груди. Стучало так, что отдавало даже в висках. Владик старался не смотреть на шею в распахнутом воротничке. Но красноватое пятно магнитом тянуло взгляд, и он смотрел. И злился все больше.

— Все в порядке? — не выдержав, спросил Зуев.

Владик сглотнул. Перед ними на кушетке лежал Копатыч, раскрасневшийся после мануального массажа. Он не мог позволить себе ни единого слова в опасном формате выяснения отношений. Но и молча смотреть на это он тоже не мог.

— У вас тут, Глеб Юрьич, что-то на шее, — он показал пальцем себе в область яремной впадины. — Собака укусила?

Эмоции на лице Зуева были как утренний бриз на кипящую Владькину душу. Он непонимающе нахмурился, потом глаза его расширились, он схватился руками за воротничок, сдвигая его края и торопливо застёгивая. Пальцы не слушались, Владик смотрел на них и не мог отвести глаз. Наконец, лицо Зуева, прекрасное и холодное в своей красоте, стало цветом, как спина у Копатыча после мануального насилия. Губы же, напротив, сжались в тонкую бледную полоску.

Вот бы сейчас взять, и…

Чего взять, куда и — Владик не стал додумывать. Поднялся на ноги и крайне вежливо спросил:

— Разрешите, я на перекур сбегаю, Глеб Юрьич? Жарко тут у нас.

— Идите, Владислав Сергеевич.

И Владик пошел. Куртку взял и рюкзак, и вышел из кабинета. В груди до сих пор колотило, и эмоции, которые раньше кочевали между «злость» и «пофигизм», затопили лёгкие до самых бронхов. Их распирало и жгло, словно Владик наглотался воды, пока тонул.

А он ведь правда тонул. И даже почти утоп.

Выкурив подряд две сигареты, он как следует напинал кроссовком ножку лавочки. Не полегчало. Прохладный весенний воздух обдувал горящие щёки и гудящую голову, от дозы никотина снова хотелось что-то делать, но возвращаться к Зуеву Владик не собирался. Было в этом пятне на его шее что-то, что затронуло самую владькину суть. Затронуло и выдрало с корнем, оставив внутри кровящую дыру. От этой дыры появился металлический привкус во рту, поэтому Владик, не понимая толком, что делать, написал Зуеву смс, мол: «Извините, плохо себя чувствую, температура, пойду домой лечиться». Зуев ответил ему не сразу, телефон завибрировал, когда Владик уже дошёл до остановки троллейбуса. «Выздоравливай», — вот и всё, что было там написано.

Владик не переживал о своём вранье. Ван работал терапевтом и без проблем организовал бы ему справку о перенесённом ОРВИ с высокой температурой. И всё же… что делать дальше, как латать внутри себя рану, когда не знаешь, ни где она, ни отчего появилась, не имея никаких хирургических инструментов… Владик не понимал. Это был первый серьёзный тупик.

У них с Зуевым всё было плохо с самого начала, и хорошо быть не могло. Но Владик хотя бы мог работать с ним, ненавидя и опасаясь, не думая о том, что именно Зуев сегодня ночью позволял с собой делать. Как-то быстро у него получилось перемахнуть грань «вообще не думать о Зуеве» до «как думать о чём-то другом, а не о Зуеве».

Выйдя на Площади Мужества, Владик забежал в ближайший магазин и на деньги, что оставил на карте «на чёрный день», купил бутылку шампанского. Не самую дешёвую, игристое полусладкое. Потому что это именно то, что доктор прописал, когда нужно быстро залить в себя и опьянеть. И выключить свой мозг до вечера, а лучше до завтра. Лишь бы дома никого не было.

Так он мучался неделю. Исправно ходил на пары и смены в СМП, ездил со своей бригадой по вызовам, заполнял бесконечные бумажки. Даже угораздило на одно «авто» попасть, но, к счастью, ничего слишком серьёзного в аварии не было. Все остались живы, травм, калечащих на всю жизнь, у пострадавших тоже не оказалось. Обошлось. Скорая выступила отличным действенным лекарством от ненужных мыслей. И всё равно Владик понимал, что его будто располовинило. Чувствовал себя так. Словно добровольно сдал повторяющиеся части своего тела на трансплантацию. И это напрягало. Очень напрягало.

Он сталкерил за Зуевым каждый день по несколько раз: постоянно заходил на его страничку и смотрел, когда он был там. И чувствовал неадекватно теплеющее нечто в груди, когда видел, что Зуев онлайн. Словно это было гарантией, что у того всё в порядке. Владик нашёл знакомую знакомых, которая училась в медколледже и ходила на лекции Зуева. Затесался к бедной девочке в друзья и чередовал слегка флиртующий трёп с ненавязчивыми расспросами, как и что вещал в этот раз Зуев у них на лекции. Пару раз даже попросил снять короткие видео — и глупышка присылала их, чувствуя гордость за порученную сложную миссию.

А Владик потом смотрел и… и не мог дышать. Зуев был в порядке. И он был такой красивый, уверенный. Владик представить не мог, что за неделю соскучится так сильно. И потом не испытывал никакого стыда за то, что засмотрел эти нерезкие, скверно записанные и полученные путём махинаций видюшки до дыр.

Решив, что дальше так продолжаться не может, он спустил оставшиеся на карте деньги на бутылку хорошего коньяка и поехал к Зуеву домой.

Оказывается, одной поездки на машине вполне достаточно, чтобы запомнить нужную арку на Литейном, вот только у подъезда он ждал долго — не хотелось тревожить хозяев через домофон. Но дверь, наконец, открылась, выпуская кого-то из соседей, и Владик шмыгнул внутрь. Четвёртый этаж, вот эта самая дверь. Он постучал, не рискуя звонить: время двигалось к десяти вечера, и он боялся потревожить парализованную женщину.

Зуев открыл дверь и, видно было, очень удивился. А Владик весь замер. Зуев на расстоянии вытянутой руки, волосы собраны сзади, а вечно вылезающие пряди на висках небрежно закинуты за уши и вот-вот вывалятся, нависнут по бокам от лица. Такой тёплый и домашний, совсем не холодный. И какой-то очень уставший.

— Слава?

— Добрый вечер, Глеб Юрьевич. Можно, я зайду?

Тот осмотрел его с головы до ног и вдруг пропустил. Хотя Владик уже думал, что пошлёт нахрен — и будет прав. Когда Зуев закрыл за ним дверь, из комнаты его мамы донесся властный вопрос:

— Глебушка, кто там?

Зуев на миг прикрыл глаза и вздохнул. Прошептал:

— Не знаю, что ты здесь делаешь. Но тебе придётся зайти к ней и поздороваться.

— Я… поздороваюсь, — кивнул Владик и продолжил стягивать с себя кроссовки.

Пока он ходил туда-сюда по чужой квартире, пока мыл руки и здоровался с Аллой Марковной, Зуев сопровождал каждый его шаг, следовал за ним тенью. И от этого негласного и безмолвного конвоирования было не по себе, от волнения сердце внутри разошлось не на шутку. Запахи квартиры Зуева снова защекотали нос, посылая по телу тёплые волны. Владик, оказывается, соскучился по всему этому. И был счастлив видеть прямую спину, кое-как стянутый хвост и совершенно белую шею и ключицы Зуева в растянутом вырезе домашнего свитшота.

— Он всего на пять минут, не беспокойся, мама, — сказал Зуев за его спиной, когда он уже вышел из спальни. — Я обещал Владиславу кое-какие конспекты по работе показать. Отдыхай.

— Хорошо, Глебушка. Не засиживайся допоздна.

— Не буду, — кивнул Зуев и закрыл за собой дверь.

А потом он пригвоздил Владика взглядом и как на привязи повёл за собой на кухню. Там он встал спиной к окну, став похожим на картину в раме, сложил руки на груди и больше не пытался казаться радушным хозяином. Даже чаю не предложил.

— Что тебя привело ко мне, Слава? — спросил он прохладно. — Ты выздоровел? Все вопросы терпят до рабочего времени.

Оказывается, Владик отлично умел держать прямую атаку. Он даже не разволновался ещё больше — уже некуда было. Взял стоящие на фартуке раковины высохшие стаканы, достал из рюкзака бутылку и открыл.

— Я, вообще-то, не очень люблю крепкие напитки, — сказал Зуев, глядя на его самоуправство. Владик только плечами пожал и оставил стакан перед ним на столе. А сам выпил. Поморщился и выдохнул — обычный, не экстра-премиум класса, коньяк шёл жёстко. Владик отставил стакан на стол и встал рядом с Зуевым, рассматривая в окно тёмный дворик. Они стояли так близко, что касались плечами, и Владик чувствовал идущее от тела Зуева тепло. Смотреть ему глаза в глаза было очень сложно сейчас, и внутри всё ходуном ходило. — Но, раз уж ты всё равно принёс… — неожиданно Зуев тоже взял свой стакан, покрутил в пальцах, понюхал и даже отпил: — Хм, не так уж и плохо. Если это извинения, то можешь считать их засчитанными.

Владик чуть не поперхнулся. Извинения? За что это, интересно?

Он повернул голову и уставился на профиль Зуева. И, секунда за секундой, Владик не смог удержать нахмуренности на лице. Она растекалась, оставляя лишь ощущение детской обиды. Словно его зло обманули.

— Глеб Юрьевич, вы правда с ним спите? — спросил он тихо, понимая, что Зуев не собирается поворачивать голову и смотреть ему в глаза.

Тот зажмурился и медленно выдохнул. А потом всё же встретился с Владькиным взглядом.

— Я понять не могу, Слава, почему ты спрашиваешь. Откуда такое внезапное, некомпетентное любопытство? И как тебя вообще может касаться, с кем и каким образом я сплю?

Он словно был рассержен, и это было бы правильно, только вот выглядел и говорил при этом слишком спокойно. А Владику так хотелось снова вывести его на эмоции. Тёмные инстинкты говорили в нем, он чувствовал эти древние барабаны внутри себя, глухо бьющие по его внутренним органам. Он тянулся к Зуеву изо всех своих сил, ничего не понимая о природе этой тяги. Просто не мог вести себя с ним по-другому.

— Потому что это… словно вы меня обманывали.

— Я? — Зуев чуть повысил голос. — Каким же это образом, Слава?

— Потому что я вам нравлюсь, — твёрдо сказал Владик. Зуев на это ничего не ответил, только брови его взлетели вверх, лицо вытянулось, а глаза округлились. Он явно что-то хотел сказать, но никак не мог подобрать слова. Потом он тяжело вздохнул.

— С чего ты это взял?

Владик же сделал то, чего хотел весь вечер. Чуть переменил положение тела, прижался к Зуеву половиной себя и приник к теплой коже на шее носом. Его нога оказалась у Зуева между ног. Он не делал ничего запрещённого — лишь, едва касаясь, вдыхал остатки запахов парфюма и табака. И Зуев не оттолкнул его — только застыл, как ледяной памятник самому себе. Кажется, даже дышать перестал.

— Что ты делаешь? — спросил он тихо.

— Я вам нравлюсь, — повторил Владик, решаясь, и руку свою укладывая Зуеву на пах. Это была уже совершенная наглость. Игра вслепую чужой краплёной колодой. За такое он должен был в зубы получить, Владик отлично это понимал. Однако Зуев только вздрогнул всем телом, когда под владькиными пальцами оказался тёплый, твердеющий ком полувставшего члена. Ткань домашних штанов была мягкая и совсем тонкая, так что Владик мог почувствовать, как головка Зуева упёрлась ему в середину ладони. Ощущение пробрало его дрожью под кожей. Он чуть смял это богатство пальцами и убрал руку. Помедлив, поднял глаза на Зуева.

Тот стоял, сжав губы и зажмурившись. Его щёки и уши были красными. Он сразу словно десяток лет скинул. Смущение, совершенно дикое в его исполнении, было ему к лицу.

— И что дальше, Слава? — спросил вдруг шёпотом, едва разлепляя губы и приоткрывая глаза. Они снова встретились взглядами, но теперь в глазах Зуева бушевал холодный огонь. — Даже если так, что дальше? Разве я на тебя кидался? Или чем-то обидел? Вёл себя двусмысленно?

Владик сглотнул. Он следил за тем, как двигаются губы Зуева, потому что смотреть в глаза было очень тяжело. Его уже начинало потряхивать. Но он считал должным ответить.

— Нет. Я не об этом.

— А о чём тогда? Слава, что тебе от меня нужно? — спросил он со вздохом то ли сожаления, то ли нетерпения.

Тогда Владик распутал Зуеву скрещенные на груди руки, взял его ладонь и так же положил себе на ширинку. Ощущение чужой руки оглушало, и Владик тоже на миг закрыл глаза, сглатывая.

— Я не знаю, Глеб. Я просто думал… Думал, ты мне объяснишь.

Вот так просто оказалось перейти на ты. Проще простого, когда пальцы Зуева, чуткие и умелые, начали мять и оглаживать и без того давно стоявший колом член.

— Что я должен тебе объяснить? Почему у тебя стоит? Или как двое мужчин занимаются сексом?

Владик, уплывая в ощущения и пульсацию крови в паху, мотнул головой. И, решившись, снова начал Зуева трогать. Он стал совсем твёрдым. Так они стояли у окна, полуприжатые друг к другу телами, глядя в глаза и трогая друг друга. У Зуева трепетали ноздри и яростно блестели глаза. Никакого поплывшего тумана Владик не увидел в них. Только опаляющее желание. И от этого желания и, главное, возможности, у него самого совсем повело крышу. Он потянулся и поцеловал Зуева полураскрытым ртом, лизнул, коротко укусил за губу. Наверное, ему такое не нравилось — он никак не отреагировал. А когда Владик, растерявшись, захотел отстраниться, вдруг резко потянулся следом и, — у Владика чуть колени не подкосились, он вообще перестал чувствовать ноги и что-нибудь ещё, кроме руки, мнущей член сквозь джинсы, — Зуев сам жёстко прижался губами и глубоко просунул язык, обнял, прижимая рукой за шею — и Владик полетел на карусели. Руки стали не нужны — он прижался своей эрекцией к стояку Зуева и толкнулся. Короткий стон вибрацией растёкся по его языку.

Нацеловавшись вдосталь, Зуев неосторожно отстранился. Владик уже очень плохо соображал. Тот, кого он знал раньше и с кем работал, был совсем другим человеком. Тот, кто стоял сейчас и прижимался к нему, потираясь, не имел к Зуеву Глебу Юрьевичу никакого отношения. Раскрасневшийся, горячий и очень похотливый, красивый и совершенно незнакомый мужик.

— Что дальше, Слава? — спросил этот мужик возбуждённым шёпотом, прикрывая блестящие глаза светлыми ресницами.

Владик не любил вопросов с подтекстом. Поэтому он просто чуть сполз рукой по гладкой теплой коже спины до поясницы и пролез кончиками пальцев под резинку домашних штанов и белья — не дальше. Коснулся косички редких волосков, теряющихся между ягодицами, и замер, словно спрашивая разрешения. Зуев в этот момент широко и как-то хищно улыбнулся.

— А что, если я скажу, что сам имею виды на твою задницу? — спросил он, пытливо заглядывая в глаза. — Ещё не поздно собрать вещи и уйти. Я сделаю вид, что ничего не было.

Владик размышлял ровно секунду. Он, конечно, никогда не задумывался об этом всерьёз. Но сейчас почему-то не видел никакой проблемы, если это будет Зуев. Он просто был уверен, что так или иначе посадит Зуева на свой член. Это было написано в глазах напротив горящими неоновыми буквами. Поэтому он лишь коротко пожал плечами, повергая Зуева в нервный смех.

— Ты такой смелый. И такой глупый, Слава. Наказать бы тебя за это.

— Не надо, Глеб.

— Знаешь, это такая идиотская повторяющаяся история. Тебе ведь это совсем не нужно. Тебе просто любопытно. Тебе хочется всё это препарировать, разглядеть под микроскопом. А смысла во всём этом ноль.

Владик про себя только фыркнул. Смысл секса всегда был один. Чтобы двум людям было хорошо. Желательно до искр из глаз и полного изнеможения. Какой ещё скрытый смысл пытался в нём найти Зуев? Но вслух он этого не сказал.

— Глеб…

— Слава, есть ещё одна проблема. Серьёзная, — он смотрел на Владика своими тёмно-серыми поплывшими глазами. — Дело в том, что я не сплю с теми, с кем работаю. Никогда. И нарушать правило даже ради тебя не намерен.

В этот раз Владик думал дольше. Стало немного зябко, но Зуев не переставал мять его. Ни на секунду его пальцы не остановились, добравшись теперь сквозь джинсу до мошонки. Работу терять было обидно. Тем более причина, на взгляд Владика, была надуманная. И всё же он пришёл к выводу, что работы у него ещё будут и разные, а вот Зуев… Никто не мог знать, что он придумает завтра. А обихаживать его потом, когда они почти у цели уже сейчас, Владик не собирался. Он даже девушек почти никогда не обихаживал. Как-то само собой всё получалось, естественным образом. Поэтому он нагнулся, прихватил Зуева за краешек уха и чётко прошептал:

— Я никуда сейчас не уйду.

Зуев посмотрел ему в глаза ещё несколько долгих мгновений, потом сказал:

— Хорошо, — и за руку потянул вон из кухни. Владик только и успел, что подхватить со стола свой стакан с недопитым коньяком. Он любил трахаться немного пьяным. Тогда у него всё через край перехлёстывало. Пока Зуев вёл его по коридору, он успел сделать три коротких глотка и оставить стакан на какой-то антикварной этажерке.

— Тихо, — Зуев затормозил у входной двери. Зачем-то стал шуршать куртками, потом открыл дверь и чётко сказал: — Спокойной ночи, Владислав. — А затем, словно они какие-то малолетки, громко дверь закрыл и щёлкнул замком. Вид он при этом имел до того сконфуженный, что Владик чуть не расхохотался на всю квартиру, херя весь великий Зуевский план конспирации.

Наконец, они добрались до спальни. Она была за две двери от комнаты Аллы Марковны, и всё, о чём Владик мог думать, это чтобы не издавать звуков. Потому что Зуев, едва дверь спальни закрылась за ними, прижал его к деревянной поверхности и осел на колени, принимаясь расстёгивать ремень джинсов. От предвкушения у Владика потемнело перед глазами, а член выпрыгнул из ширинки и трусов, словно его до этого держали на привязи. Владик поднял руку и зажал себе рот, когда Зуев совершенно невыносимым похабным образом пропустил ствол между губами. Горячо, тесно и скользко, Владик пытался сдерживаться — и всё равно толкал себя внутрь, глубже, даже когда Зуев начал давиться и отстранился. Задыхаясь, он улыбнулся. Его бледные губы даже в темноте стали выделяться на фоне светлой кожи .

— Здесь очень хорошая звукоизоляция. Ничего не слышно даже в коридоре. Поэтому можешь не сдерживаться. Я люблю, когда…

Договорить ему Владик не дал. Ткнулся мокрой потемневшей головкой в полураскрытые губы и надавил, скользя внутрь. Зуев прикрыл глаза и принялся сосать так, что совсем скоро у Владика звёзды закружились под веками. Он страшно хотел кончить — и не хотел этого тоже. Почему-то он боялся, что минетом всё и закончится.

И, наверное, именно поэтому он протянул руку и схватил Зуева за затылок и хвост, останавливая размашистый ход его головы, прижимая носом к паху. Зуев забился и, ударив Владика ладонью по ноге, вырвался из хватки. Он был зол. Он был в ярости.

— Чтобы иметь право так меня… хватать, — прошипел он, — надо заслужить.

Владик нехорошо улыбнулся. Запомнил. Надо заслужить, значит?

Он, имея силу и навык, кинулся на вставшего на ноги Зуева и, подгибаясь под него, приемом из борьбы схватил и взвалил себе на плечо. Благо, до кровати было несколько шагов. Так и донёс его, брыкающегося и офигевшего, и уронил на кровать. Долой все эти шмотки, которые мешают. Владик хотел поскорее увидеть всё, что скрывают модные зуевские тряпочки. Торопливо стянул с него свитшот и штаны, пока Зуев, прекрасный в своём ошарашенном состоянии, смотрел куда-то сквозь него. И немного замешкался на плавках. Зуев носил очень эротичное бельё: тонкая ткань очерчивала эрекцию так чётко, что не оставляла простора для фантазии.

— Снимай, — сказал Зуев. Почти приказал. И Владик снял. Стянул плавки до колен и на долгое время замер, рассматривая всё и сразу. Белая и видимо очень тонкая кожа была у Зуева. Под ней просвечивали близкие вены и капилляры, и рёбра так натягивали её, что можно было пересчитать кости. Соски оказались маленькими, со сморщенной розовой ореолой. Впалый живот, вздымающийся вместе с грудью от дыхания, и аккуратный вертикальный пупок на нём. Коротко подстриженные паховые волосы, член и аккуратная мошонка словно такие же, как Владик видел во сне.

— Ты обрезан?

— Если ты не заметил, я еврей наполовину, — ответил на это Зуев, и его щёки снова стали розовыми.

— Прямо настоящий еврей? — тихо спросил Владик, обхватывая его твёрдый член ладонью и аккуратно, на пробу, двигая по стволу вверх-вниз. Горячая, тонкая кожа на твердой плоти ощущалась очень приятно, бархатные края головки будоражаще прошлись по кольцу пальцев.

— Нет, Слава, обрусевший и никогда не чтущий субботу. Боже… — он подкинул бёдра, задавая свой темп, только Владик не поддержал. Убрал руку и, с улыбкой выслушав стон разочарования, принялся торопливо снимать с себя оставшуюся и мешающую одежду. Он понимал, что иногда обстоятельства диктовали свои условия — и если намечался быстрый перепих в чужой машине или где-нибудь в примерочной, совсем не обязательно было раздеваться. Но только не в кровати. В кровати Владик любил, чтобы кожа к коже. Чтобы прилегать друг к другу плотно, тереться телами и потеть, смешивая все биологические жидкости. Только так секс мог считаться полноценным. Наконец, он улёгся между раскинутых ног Зуева, и их члены и животы соприкоснулись. Горячее с горячим, твёрдое с твёрдым. Владик уставился в глаза Зуева, а тот словно плавал где-то, смотря сквозь него. Надо было срочно его возвращать. Чем Владик и занялся, скользнув языком в приоткрытый рот.

На самом деле, ему даже не обязательно было оказаться внутри желанного тела. Он так давно уже гулял по самой кромочке, что и такого подросткового трения тел ему бы хватило, чтобы обкончать Зуеву живот и простынь. Поэтому он не стал ничего предпринимать. Глубоко, жадно целовал, пока Зуев, наконец, не обнял его руками за шею, притягивая в ещё более тесное слияние. Слюна текла у них по губам, язык болел, а член готов был залить всё спермой, как вдруг Зуев сделал что-то непонятное, резко переворачивая их и оказываясь сверху.

— Ты так и не осмелишься? — спросил он, поднимаясь над Владиком на колени. Заметался взглядом, высматривая что-то, потом смешно свесился с кровати и появился назад уже с баночкой лубриканта в руке.

Владик мог только смотреть, как мужик, очень красивый, с длинными светлыми волосами, которые давно выбились из хвоста и теперь обрамляли лицо, стоит над ним на коленях и медленно, с чувством себя растягивает. Владик на самом деле был бы не прочь сам это сделать, прочувствовать его изнутри, но немного робел от неопытности. Он не хотел вот так сразу сотворить какую-нибудь херню и был благодарен Зуеву, что тот сегодня заботился о себе сам. Даже когда пальцы с хлюпаньем скрывались внутри, член Зуева только сильнее напрягался, дёргался, приподнимаясь выше. Владик глаз не мог отвести — настоящее порнографическое искусство. Сосредоточенный и увлечённый, Зуев так же прикусывал верхнюю губу.

— С презервативом? — спросил вдруг Владик, когда Зуев откинул флакончик в сторону.

— Я чист, — оскалился Зуев в ответ. — А ты? Давно был у врача?

Владик оскорбился. Стиснул зубы и взял Зуева за задницу обеими руками, придвигая ближе.

— Давай, Глеб.

И Зуев медленно, но очень ощутимо насадился на его член, неторопливо опускаясь ниже и ниже, пока не сел на Владика сверху и не расслабился, сгорбился, тяжело дыша. Это было... небо и земля. Такую скользкую тесноту сложно спутать с рукой или вагиной. Владик в первые секунды задохнулся от ощущений, в глазах защипало. А потом Зуев начал двигаться.

Владик знал, что надолго в первый раз его не хватит. Чувствовал, что надвигающийся на него сейчас оргазм он уже не остановит, не отодвинет. Это было похоже на девятиметровую волну — а он ничто. Просто рыбацкая деревушка на берегу. Он был обречён.

— Какой ты… большой… — хрипел Зуев, всё быстрее и быстрее насаживаясь на каменно твердеющий ствол. Он уже выдохся, у него не хватало сил довести их до конца. Поэтому Владик обнял его и притянул к себе, укладывая грудью на свою грудь. И принялся размашисто вдалбливаться в растянутую задницу, сжимая Зуева в своих руках до фантомного хруста.

Глеб так сладко стонал. Низко, хрипло, ни на что не похоже. Он весь был мокрый, потный и разгорячённый, волоски прилипли к его вискам и лезли в глаза, рот и нос, только, видимо, сил у Зуева их убрать не осталось. Владик почувствовал этот момент, когда на его живот полилось тёплое. Он кончил на несколько мгновений раньше, но не останавливался, пока не привёл Зуева на тот же пляж со смытой подчистую рыбацкой деревушкой. Они ещё вечность лежали так и даже, кажется, заснули. Потому что когда Владик проснулся посреди ночи от страшного сушняка, Зуев уже лежал рядом, закинув на него ногу, и сосредоточенно курил. За высоким окном, занавешенным только лёгкой органзой, было темно. Но свет от фонаря позволил рассмотреть очертания комнаты. Владик от всей души вдохнул только что выпущенный Зуевым вверх ароматный дым.

— Пить хочу, — проговорил он, еле разлепив губы.

— Слева от стола мини-бар. Там есть вода.

Владик нехотя встал и пошлёпал босыми ногами по паркету к столу — он занимал всё место перед окном. Электронные часы показывали четвёртый час ночи. Он нащупал ручку маленького холодильника, открыл и поразился выбору. Тут было всё: от дорогой «Эвиан» до текилы и абсента.

— А ты понторез, Глеб, — сказал Владик, доставая бутылочку воды и с хрустом откручивая крышку. Зуев на его слова только еле слышно фыркнул. Значит, мог себе позволить и никаких мучений совести не испытывал. Ну и хрен бы с ним.

Владик снова сел на высокую кровать, жадно глотая воду. Воздух в комнате, даже несмотря на курящего Зуева, оставался свежим. Значит, тут не только звукоизоляция, но ещё и вытяжки. Сама комната резко выделялась из нарочито-дорогого стиля квартиры конца девятнадцатого века. Она скорее была чем-то в стиле хай-тек, хотя Владик, конечно, не очень в этом разбирался. Она была современной, минималистичной и просторной. Ничего лишнего. Стол у окна, удобное компьютерное кресло, закрытый ноутбук на столе. Напротив кровати на стене большая плазма. Шкафа Владик не увидел, значит, здесь была гардеробная. Например, вон за той раздвижной дверью. Больше в комнате не было ничего. Светлые стены с тёмными зонами, никаких тебе штор, кроме прозрачной легкой занавеси органзы. Хорошо тут было. Так по-зуевски. Владик напился и лег рядом, борзея и забирая у Зуева сигарету.

— Не наглей, — просто сказал ему тот, беря с тумбочки пачку и прикуривая себе другую. — Мог бы просто попросить.

— Твоя вкуснее. Из губ в губы.

Зуев ничего не ответил. Они лежали рядом, голые и грязные, и дымили в потолок. Где-то за панелями тихо гудела работающая вытяжка.

— Так ты и живёшь?

— Как — так? — уточнил Зуев.

— Ну, — задумался Владик, вспоминая сцену с псевдо-выпроваживанием себя домой и открыванием-закрыванием дверей. — Скрываясь от всех. Алла Марковна тоже не знает?

— Уверен, что догадывается. Просто имеет чувство такта и предпочитает не расспрашивать. А я предпочитаю не говорить ничего в лоб. Знаешь, Слава, это полезное умение и тебе немного его не достаёт.

— Юлить? — фыркнул Владик. — Ну уж нет. Пусть это остаётся по твоей части.

— Я не юлю, — голос Зуева стал чуть обиженным. — Я обтекаю факты.

— Называй, как угодно.

— Мы не в Америке, Слава. И даже не в Европе. В России, если поднимается вопрос, с кем и как ты спишь, это означает, что, скорее всего, вся твоя карьера, твои связи и достижения скоро пойдут в задницу. А я, Слава, совсем не для того жизнь положил, добиваясь того, чего хотел, чтобы потом всё просрать.

— А если кто-то настучит? — он просто спросил, из любопытства, ничего не имея в виду.

— Например, ты? — тихо спросил Зуев, глубоко затягиваясь.

Владик не выдержал, перевернулся и навис над ним.

— Не городи херню, Глеб. Я просто спросил.

— Поэтому я тебя сразу предупредил. Я не сплю с теми, с кем работаю. И не обижайся, но ты уволен.

Владик хмыкнул, снова забирая у Зуева сигарету и целуя его в горчащие губы.

— Всё было так плохо?

— Нет, было слишком хорошо. Именно поэтому ты уволен. Не собираюсь больше с тобой работать.

— А спать, значит, собираешься?

Вместо ответа Зуев прижался к нему и вязко проскользил по бедру снова поднявшимся членом. Владик всегда понимал намеки без лишних слов. Приподнялся, раздвинул Зуеву колени, взглядом облизывая ровный член и небольшие поджавшиеся яйца, и уложил лодыжки себе на плечи. И медленно, смакуя, втиснулся в его припухшую задницу по собственной сперме.

Снова Владик проснулся, когда начало светать. С непривычки даже серый свет раннего утра заставил его приоткрыть глаза, мучительно вспоминая, где он и что вчера было. Зуев спал рядом с ним, уложив голову на плечо и закинув на него ногу. Владик сильнее приобнял его и ткнулся носом в макушку, чувствуя смешавшиеся запахи сигарет и секса. Само обнажённое тело рядом заводило, а уж то, каким Зуев внезапно показался беззащитным и кротким, вообще что-то резко переключило в голове в сторону похоти. Владик аккуратно выбрался из-под посапывающего Зуева и лёг с другой стороны, теперь прижимаясь со спины поднявшимся членом. Для Владика любиться три-четыре раза за ночь было совершенно естественно. Он считал себя очень хорошим ёбырем, и слава его часто летела впереди.

И всё же он пощадил Зуева и его припухшую дырку. Даже пальцами сфинктер ощущался гиперемированным и чуть вывернутым. Владик на ощупь нашёл флакончик с лубрикантом где-то за собственной спиной и щедро смазал член и анус, пока Зуев ещё не проснулся. Он очень хотел войти в него, сонного, пока тот не поднял свои маски-заслоны. Взять его тело, успокоить, увести за собой в блаженство. Разве не так любой нормальный человек представляет себе удавшееся утро субботы? Владик только надеялся, что Зуев никуда не собирается сбегать утром.

Зуев проснулся, когда Владик уже давно медленно покачивался и тяжело дышал, вталкиваясь в него сзади. Зашипел, прогнулся и застонал, выдавая хрипловатым после сна голосом:

— Слава, ты секс-террорист.

— Просто люблю трахаться. Тебе хорошо? Когда вот так, — он втиснулся на всю длину члена, соприкоснувшись кожа с кожей, и начал медленно толкаться, почти не вытаскивая. Зуев, понятное дело, не ответил. Но очень скоро его словно залихорадило. Владик перехватил его руку, которой он потянулся к члену, и сам начал лениво дрочить ему.

Он уже устал удивляться, как это просто и ловко выходит у него — спать с мужчиной. Словно только этим всю сознательную взрослую жизнь и занимался.

Зуева изломало оргазмом, он кончил почти сухо, излившись только несколькими вязкими каплями на пальцы. И тогда Владик отпустил себя, разогнавшись и прижимая Зуева крепче, и оглушающе кончил в самой глубине его задницы.

— Ты даже не спрашиваешь, можно ли, — с тихим смешком заметил Зуев немного позже.

Владик опешил:

— Прости, я… не знал, что должен спрашивать.

— Видимо, не должен. У тебя отлично получается не спрашивать. Мне нравится.

Зуев замолчал, хоть и чувствовалось, что-то ещё хотел сказать. Владик же знал только, что ему очень хорошо лежать вот так, всё ещё погружённым глубоко в тело Зуева, чувствовать, как ещё подрагивает вокруг ствола анус и медленно начинает вытекать на простынь сперма, лежать, обниматься и вообще не пытаться двигаться.

— У тебя когда-нибудь женщины были? — спросил он у Зуева спустя непонятно сколько времени. Серость за окном становилась всё светлее.

— Была одна. Я даже жениться хотел.

— Ого, — только и сказал Владик, носом зарываясь в светлые волосы Зуева. — Почему не женился?

— Как-то так вышло. Молодой был, глупый. Мама была категорически против нашего брака. Тома тоже в меде училась, на два курса старше, но была из простой рабочей семьи и жила где-то в области в деревне. Мама решила, что она мне не пара. Наговорила ей что-то, что ли, не знаю. Мы расстались по Томиной инициативе. Меня в подробности истории не посвятили.

Владик лежал и думал. Складывал паззлик к паззлику человека по имени Глеб Зуев. Было понятно, что с тех пор много лет прошло. А всё равно неудавшиеся отношения и сорванная женитьба задевала внутри Глеба что-то хрупкое, отчего он едва дышал сейчас. Некоторые воспоминания ранят, даже спустя сто лет лежания в пыльной коробке на полке.

Зуев, наконец, медленно высвободился от Владькиного члена и повернулся лицом.

— Мне, Слава, почти сорок лет. Я в самом расцвете сил. При этом у меня ещё работает голова, и я могу отстаивать свои убеждения. А убеждения у меня такие, что ни семья, ни отношения мне не нужны. В силу специфики моих пристрастий. А всё остальное у меня есть.

— Даже хороший секс?

Зуев долго молчал. Смотрел Владьке то в глаза, то на губы.

— Тебе это всё не нужно, Слава. Ты молодой и очень красивый. Ты чего угодно можешь достичь, если прекратишь растрачивать себя направо и налево. Ты полюбопытствовал, я пошёл тебе навстречу, и мы оба довольны результатом. Но на этом всё, — он потянулся и коротко поцеловал Владьку в губы. — Почти шесть. Я вызову тебе такси.

Владик даже выдохнуть забыл. Вот умел Зуев так: взять — и одним словом похерить всё хорошее, что уже готово было появиться. Но Владик его не осуждал. У каждого такого человека, как Зуев, завораживающего, внешне успешного, полноценного, всегда будет в душе местечко с подвалом и десятком скелетов в нём. Поэтому он приподнялся на локте, ещё раз жадно оглядел Зуева с головы до ног и попросился в душ. Засохшая сперма стягивала кожу.

Он вымылся как следует, нагло побрился навороченным станком Глеба и надел на себя вчерашнее. У него был выходной впереди и ночная смена на скорой. Он вообще не переживал об упаднических настроениях Зуева, потому что сам прекрасно знал, как всё будет на самом деле.

Записки неразборчивым почерком

Владик очень скоро ушёл из СМП. Чувствовал вину, но чувствовал и то, что должен идти вперёд и заниматься «своим делом». Делом он выбрал спортивную травматологию и восстановление после травм. Отдел был и правда очень интересным. А ещё, как оказалось, реабилитационные центры и врачи с хорошей специализацией и опытом очень востребованы по городу. И получают хорошо.

Владик узнал от знакомых, что место ассистента у Зуева сразу же после его ухода сократили. Словно к этому давно всё шло, но Зуев как-то умудрялся выторговывать у главврача ещё и ещё немного времени. После известий очень хотелось поехать и набить морду одному голубоглазому недоеврею, но он удержался. У Владика была важная миссия. Он приручал Зуева. А для этого требовалось, чтобы тот начал скучать.

Когда от девочки из медицинского колледжа начали поступать сигналы, что Зуев ходит сам не свой и забывает тему лекции, Влад собрался, купил хорошего вина и поехал к нему.

Они чуть не подрались ещё в прихожей квартиры на Литейном. Зуев не хотел Влада пускать. Однако, тот был очень убедителен. Они едва добрались до спальни, роняя одежду на пол, и любились весь вечер и половину ночи. В тот раз Влад впервые почувствовал в себе чужой член. А ещё он взял Зуева за шею, когда трахал сзади, ощутил под ладонью острый кадык и другой рукой потянул на себя за растрепавшийся хвост. И Зуев, коротко вскрикнув, кончил от этого, растекаясь в какое-то тёплое, подрагивающее желе. Таким он Владу нравился не меньше, чем когда был недосягаемой пафосной сучкой. Именно эти грани составляли полную картину его личности. И Влад был счастлив хранить его тайну и нести ровно половину её на своих широких плечах.

Они никогда не пересекались по работе. Да и Влад стал работать и учиться по своему выбранному направлению так усердно, что у него едва ли оставалось свободное время на что-то кроме сна. Поэтому Зуев, понимающий его как никто другой, идеально подходил ему в партнёры. Никогда не пилил упрёками, только спрашивал порой, как продвигается его работа. И Влад с упоением рассказывал о своей новой баскетбольной команде — «тайная извращённая мечта врача-травматолога». Иногда советовался по сложным случаям. Потом переключался и спрашивал у Зуева насчёт его практики, потому что, ну, правда хотел узнать.

Влад отдал весь свой долг Глебу с процентами через полгода. Тот не хотел брать, Влад настаивал. В итоге, они вместе перечислили сумму благотворительному детскому фонду.

Спустя семь лет их странных отношений ушла Алла Марковна. Почти на месяц Глеб выпал из жизни, и только Влад оставался звеном, его с внешним миром соединяющим. Но он справился. Конечно, справился. Так непонятным образом Влад однажды остался ночевать и не ушёл с утра. Не оставил Глеба ни через месяц, ни через год. Хотя тот периодически пытался его выгонять и даже бил посуду, когда был особенно не в духе. Это были драгоценные воспоминания, память о которых Влад хранил в вымышленной шкатулочке с бархатным нутром у самого сердца. Зуев был совершенно не приспособлен к жизни с кем-то, кто не парализован и разгуливает голышом по квартире, допивает последние глотки любимого сока прямо из тетрапака, иногда устраивает беспорядок и может дотла сжечь яичницу, изгадив фирменную стальную сковороду. Поэтому они очень долго и упорно притирались друг к другу. Порой в буквальном смысле — только таким способом удавалось удержать шаткое мирное равновесие между ними.

Но сейчас у Влада свой реабилитационный центр для спортсменов с различными травмами опорно-двигательного аппарата, а Глеб в своей жизни почти ничего не менял — его всё устраивало и так.

И у них всё хорошо. В чём Влад никогда и не сомневался.