Оттенки серого. 8. Несвобода

* * *

Да, наш мир полон чудовищ. И вампиры среди них далеко не лидеры проблем.

Торговаться долго не пришлось - Мерри стянул с кровати подушку и отправился на диван. К тому времени я сменил повязку, и рана начала слегка дергать, но вполне сносно. Кто бы подумал, что молочные коктейли - такой антидот. Следы были глубокими и одинаковыми, будто от зубьев капкана. Или акулы.

Я уже закрыл глаза, но внезапно тихонько скрипнул пол и рядом неслышно, как привидение, возник Мерри, завернутый в одеяло.

- Там мало места, - сказал он.

- И что? - Плечо ныло, и по телу снова разливался знакомый холод, мешавший думать и воспринимать окружающие предметы адекватно. - Ты, конечно, спас мне жизнь - дважды - но твоими же усилиями мне хреново, и кровать моя. Завтра будет твоя очередь, обещаю, и спокойной ночи.

Последняя фраза стоила мне некоторых усилий. В голове начался тихий гул, который все нарастал, словно разогревались двигатели самолета, и мимоходом пронеслась вялая мысль о подскочившей температуре в абсурдном сочетании с холодом, а также о том, что не было слышно и скрипа половиц.

С трудом я приоткрыл глаза. Мерри не ушел - он стоял у окна, всматриваясь во тьму. Как бы то ни было, сил у меня осталось только на то, чтобы закрыть глаза и попытаться заснуть.

Проснулся я после полуночи, трясясь от лихорадки. Температура поднялась до точки кипения, а плечо словно жгло каленым железом. Или промерзшим - не знаю. Попытка приподняться успехом не увенчалась, но зато через секунду надо мной возникло испуганное нечеткое лицо.

- Позвони... портье... - выдохнул я из последних сил, видя его словно сквозь фиолетовую пелену. Тут же на мой лоб легло мокрое полотенце, и на мгновение стало легче.

Надо же, за сутки я чувствую смерть в третий раз, но только теперь знаю, о чем думают умирающие. Ни о чем. Просто умирают.

- Они ничем не помогут, Джек. Потерпи немного, - донесся откуда-то издалека голос Мерри. Теперь он показался немного увереннее. Полотенце исчезло, вернулось снова холодным, и затем Мерри начал осторожно снимать повязку. От каждого прикосновения я вздрагивал, будто меня клеймили, раз за разом прижимая к коже раскаленное тавро.

Наконец, все было закончено (или только начато), и он дотронулся до краев раны. Но, как бы деликатно это ни было сделано, меня пронзила такая чудовищная боль, что из глаз брызнули слезы, тут же высыхающие каплями воды на горячей печи. Вот и полная беспомощность, хотя в сочетании с болью она втройне невыносима. Когда единственное, что еще можно - обливаться слезами и мысленно умолять ПРОСТО ПРЕКРАТИТЬ ЭТУ ПЫТКУ. Убить меня, если надо, только быстрее. Он член семьи, он мог бы сделать это без труда.

Хорошо, что хоть плеча своего я не видел, хотя и доступное зрелище было не для слабонервных. Болела не только рана, как вчера, но и вся рука от шеи до кончиков пальцев. Кожа приобрела кошмарный красно-синий цвет, а ногти побелели.

В движениях Мерри угадывалась некая последовательность, но думать об этом было невмоготу. После очередного прикосновения я почувствовал, что теряю разум от боли, и из последних сил слабо попытался его оттолкнуть. Тогда он наклонился к моему уху:

- Я попробую, только скажи, что тебе помогает?..

Слова воспринимались мной на удивление четко даже сквозь смертельный жар. И сразу же подумалось о море.

Я всегда обожал мечтать о море. С детства. Шелест воображаемых волн навевал сон, приглянувшиеся девушки брели по прибрежному песку, даже оргазм представлялся в виде захлестывающей цунами. Да, море было самое то.

Мерри не стал ждать, когда слова прозвучат вслух, осторожно приподнял мою голову... и следующим, что я почувствовал, был его поцелуй, проникающий глубже, чем боль.

Сопротивляться не было никакой возможности, а также, как ни странно, и желания. Мерри требовательно провел языком по моим губам, и они покорно приоткрылись. Сейчас, в гудящей топке лихорадки, я наконец был рад подчиняться ему во всем безо всяких угрызений совести. Он целовал меня с невообразимым трепетом, как никогда и никто, но в этом почти не было чувственности. Просто он хотел помочь и делал это единственным известным ему способом.

А потом она появилась. И не уверен, что целиком от Мерри - нет, я так не думаю.

Боль растаяла, остался только жар. Я перевернулся, вжимая в кровать враз напрягшееся тело и не чувствуя ничего кроме восхитительного прилива сил. Поцелуй мы так и не разорвали, я уже не хотел, а Мерри, кажется, не мог.

- Осторожно, Джек... - наконец прошептал он, едва ли не испуганно, когда я разомкнул губы для вдоха. - Тише, пожалуйста...

Не знаю, как можно быть осторожнее в эпицентре торнадо, когда все твое естество - это стержень, вокруг которого лишь гудящий вихрь, экзальтация и ярость. Я словно впитал силу Мерри, потому что он не сопротивлялся, распластанный подо мной - только дрожь и соль на губах, а может, кровь. Боги всемогущие, как это казалось естественно и верно, каждое движение языка, выдохи рывками и желание того, что и представить нельзя... Но внезапно, когда Мерри снова с усилием отстранил меня, я будто со стороны услышал собственное рычание и пришел в себя. Что я... что я делал?.. Глаза заливал пот, но я уже мог концентрироваться - еле-еле, но мог.

- Вот и хорошо, - Мерри облизнул губы. - Хорошо, Джек. Ты справляешься.

Рану снова резануло, я застонал - боже, только не опять. Руки, вновь обретшие силу, перевернули меня, ноги сжали бедра, язык коснулся рта.

- Море, Джек... Думай о море.

А в следующий момент нахлынул океан.

...Я лежал на воде, и она держала меня. Ощущалась ни с чем не сравнимая эйфория, жар исчез или был погашен этими восхитительно прохладными волнами. Они смывали с плеча кровь и остатки боли, рана затягивалась на глазах и вскоре превратилась в узкую красную полоску.

Когда ноги коснулись дна, я пошел к берегу, с наслаждением преодолевая сопротивление воды. У берега стояла лодка, и две белокурые девушки, подоткнув юбки, перебирали рыбу. Одна из них разогнулась и помахала мне. Рыба сыпалась из сети серебряным потоком и нестерпимо сверкала на солнце. Все это казалось абсолютно реальным.

А потом - видение.

Мелисса шла по песку навстречу, на ней была широкая шляпа и кусок прозрачной ткани вместо накидки. Я часто видел ее в парке, проходившей мимо ровно в пять и садившейся в автобус. Единственное, что было известно про нее, - она работала в университете, преподавала литературу девятнадцатого века и раз в месяц покупала обувь в моем магазине. И с ней, незнакомкой, был связан один из священных моментов жизни, картинки, которые не забываются и пребывают с тобой до самого конца, до смерти. У кого-то их больше, у кого-то - меньше, а у меня - ровно три.

В первый раз меня охватило это всеохватывающее чувство восторга и бесконечного счастья, когда, наконец, вернулся отец. Мне было четыре года. Он вошел в дверь из-под проливного дождя и сразу подхватил меня на руки, забыв, что с него стекают потоки воды. Я визжал, пропитываясь насквозь дождем, запахом намокшей кожи его плаща, безмерной любовью, захлестнувшей меня с головой, а мама бежала к нам, смеялась и кричала: "Оставь, Патрик, он же простудится!".

Потом - брачная ночь сразу после безумного венчания в Вегасе - Пилар в гостиничном номере, окутанная белой пеной взятого напрокат венчального платья, встряхнула бутылку шампанского, а пробка вдруг выскочила и разбила лампу, погрузив комнату в кромешную тьму. Мы хохотали, как безумные, поливали друг друга шампанским и плясали аргентинское танго до утра, а ее глаза горели ярче огней "Танжера".

И, наконец, Мелисса Клеменс. Тогда я спешил на работу в свой магазин, а она просто прошла мимо, так близко, что облако ее волос зацепило меня. И тут я замер, боясь пошевелиться. Непередаваемый запах осени, полевых цветов, густой и терпкий, обволакивающий тело и парализующий все органы чувств, исключая обоняние, утопил меня в себе. Это было то самое забытое-незабываемое ощущение, и, чтобы продлить его, я долго стоял на месте, провожая ее взглядом. А она оглянулась - несколько раз. С тех пор мы начали здороваться глазами, но так толком и не познакомились. Может быть, просто боялись погубить священность момента.

Теперь она шла ко мне по берегу, и волны разбивались у ее идеальных ног на тысячи соленых брызг, а волосы колыхались, живя своей собственной жизнью.

- Женись на мне, Джек, - сказала Мелисса.

Ее дыхание пахло фиалками.

* * *

Была еще ночь. Плечо больше не болело, жар пропал, но вместе с ним и морская эйфория. Мерри немного сполз с меня во сне, ровно дыша прямо в щеку и обнимая всем набором конечностей, что были в его распоряжении. В бок что-то давило - обруч-спираль. Я отложил его в сторону, мне хотелось посмотреть на Мерри, но для этого нужно было его сдвинуть. А все мое естество это запрещало, будто враз нарушится какой-то кропотливо созданный порядок - и мир наш до сих пор невредим, лишь пока расслабленное тело Мерри укрывает мое.

Это был аргумент. Я натянул одеяло повыше, положил руку на спину Мерри и спокойно заснул.

Когда день подошел к полудню, просыпаться все так же не хотелось. Я обнаружил, что Мерри сполз еще ниже, и судя по невесомому движению пальцев по моему плечу, не спал. Круги, зигзаги, восьмерки, решетки... и судя по приятным щекочущим ощущениям, рана осталась в прошлом, будто ее и не было. Я все же дотронулся и встретил его пальцы, на миг приостановив рисунок где-то между восьмеркой и решеткой.

- Спасибо за коктейль, - сказал он хриплым со сна голосом. - За тот, первый.

- Не за что.

- Почему ты не сердишься?

- А с чего ты взял, что я не сержусь?

Мерри привстал, дав наконец себя разглядеть, - безнадежно растрепанные волосы, легкие лиловатые круги под глазами и ранка на губе. Туда я старался не смотреть.

- Это видно.

- Тогда считай, что тебе повезло с попутчиком. А сейчас пусти меня в душ... и сам оденься. Если нас увидят, я сяду, и надолго.

  Он пожал плечами, словно не понимая, о чем речь, но слез, и я наконец добрался до душа. Рана действительно исчезла - просто бледные розовые метки.

Мерри выглядел повеселевшим, он вертел головой по сторонам и что-то напевал в унисон радио, будто специально закинув ноги повыше, чтобы я отвлекался. Я отвлекался. И меня это беспокоило мало, я считал, что звание Джека-Пофигиста прочнее камней Стоунхенджа и пошатнуть его непросто. Я так считал. Всю жизнь.

Потом подлез мне под руку, и камни зашатались.

- Ты такой счастливый.

- Почему это?

- Машину водишь. Я всегда мечтал.

- Да не вопрос.

Это оказалось просто, Мерри схватывал все на лету. Уже через пятнадцать минут он вполне уверенно держал руль, и я смог отодвинуться - больше мешал, чем помогал. Некоторые мечты так легко исполнить, что и думать тут не о чем. Некоторые - но не все.

- Ух ты, - сказал он, безупречно припарковавшись у обочины. - О, Джек...

Огромный бигборд гласил: "Парк развлечений мистера Уэллса! Вы еще не видели ничего подобного!" Внизу, под плакатом, в пыли сидел енот и смотрел на нас любопытными блестящими глазками.

Мерри оглянулся на меня. У него были ровно такие же глаза, и мне невесть почему свело челюсть.

- Скоро Нью-Йорк, скоро все закончится. А я еще не видел... подобного.

- Я тоже.

Меня, в отличие от отца, прежде никогда не интересовали парки, даже в детстве.

Я повернул руль, и мы съехали с дороги.

Следом съехали еще несколько машин, но мы уже не обращали на них внимания.

Мистер Уэллс не врал - парк был что надо, и современные фишки не забивали восхитительный старинный дух довоенных аттракционов и зрелищ. Странно, что раньше я его так не чувствовал... На русских горках с вагончиками - сегментами драконьего тела - у меня чуть сердце не остановилось, но Мерри проехал все кольца и петли в молчании, даже не моргая, и только в самом конце медленно выдохнул. Следом было чертово колесо в форме огромной змеи - оно впечатлило его больше, чем горки, - чем выше, тем сильнее светилось его лицо, он не выпускал моих рук, пока мы не сошли на землю. И когда земля все приближалась, медленно, неумолимо, я вдруг понял, как действительно близок Нью-Йорк. Всего ничего...

Потом был павильон "Чудеса мира" - женщина-ящерица, двухголовый ягненок из Огайо, кошка с восемью ногами и человек-змея - сам хозяин парка. Это была ошибка, но Мерри захотел, и я не посмел отказать. Нет, мы не увидели ни минуты шоу - потому что я смотрел только на Мерри, а он - на зрителей, смотрел долго, пока, вырвав руку из моей, не выскочил на улицу.

Я вышел следом - Мерри смотрел в землю, словно хотел просмотреть ее до самого ядра.

- Людям так нравится такое, - сказал он тихо.

Слова - только сотрясение воздуха, я погладил ладонью его плечо - и неожиданно тут мне вспомнилось остро-красивое лицо Номера Два, и это помогло, потому что я обнял Мерри, а он - меня.

- Не бери в голову, - брякнул я наконец очередную чушь, и Мерри засмеялся и оттолкнул меня, и потом потянул дальше, в другие павильоны, а влажные пятна на моей груди быстро высохли - было жарко.

Пещера ужасов вызвала у него истерический смех, зато дети (и не только) в вагончике позади орали от ужаса до самого конца, и я догадывался почему. Обычно чудовищ не сажают прямо в ваш поезд. Затем мы стреляли - худо-бедно я выиграл енота с головой величиной с голову самого Мерри. Сам же Мерри с азартом наемного снайпера сбил все возможные мишени и отказался от призов с условием, что енот достанется ему. Я был только рад - иначе пришлось бы прямо здесь открывать лавку игрушек.

Последней была гадалка мадам Земфира - бесподобной колоритности дама в роскошном шатре, полном сияющих звезд и полумесяцев. Ну, и стеклянный шар, по-любому. Мы пошли туда по очереди, я был чуть дольше, Мерри вышел практически сразу. Сразу после него она закрылась на технический перерыв.

Несколько минут мы молчали, потом Мерри спросил, обнимая енота:

- И что с тобой будет?

- Да как у всех. Я встречу любовь, потеряю любовь, бла-бла-бла, и снова встречу. А с тобой что?

- Я умру, - ответил Мерри просто.

- Как у всех - в конце концов, - хмыкнул я, хотя за шиворот словно сыпанули снега, и он улыбнулся.

- Как у всех. Пойдем найдем отель.

Было десять вечера, а до Нью-Йорка три часа езды, так близко.

- Пойдем. Я устал.

- Возьмешь номер повыше?

- Все, что захочешь.

Если бы "Америкэн экспресс" так же легко выполняла любые желания.

Это был пентхаус в викторианском стиле на восемнадцатом этаже - выше только небеса. Да здравствует пункт 5! Мы заказали в номер хот-догов и шоколада с ромом (гори пламенем пункт 3!), и в ожидании Мерри прыгал на кровати чуть ли не потолка, пока я обследовал бар и открывал старомодные портьеры - отсюда было видно чертово колесо парка Уэллса и рассыпанные, как цветные осколки, огни города.

- Джек! Лин! Ски!

Я обернулся. За пару минут моей борьбы с портьерами он успел добраться до бара и теперь прыгал на кровати, отмечая каждый прыжок глотком из маленькой бутылочки.

- Сейчас же положи назад. Если я разрешил шоколад с ромом, это не значит...

- Джек, а я красивый?

- Что?

- Ну, не считая ног?

Я протянул руку, и Мерри бросил мне бутылочку в прыжке, сделав последний глоток.

- Убьешься.

Он остановился - внезапно, будто замер, и взгляд стал серьезным.

- Так я тебе нравлюсь или нет?

- Одно не обязательно значит другое. И не обязательно исключает.

- Я не понимаю.

- Это значит да. По обоим пунктам.

Мерри смотрел еще секунду, а потом сделал кувырок назад.

- Супер. Мне такого еще не говорили.

- Какие твои годы... Мерри, кому сказал - шею свернешь. Тебе нужен и такой опыт?

Оттолкнувшись, он перевернулся в воздухе и мягко приземлился почти у двери, за пару секунд, как постучали.

- Не будь занудой, Джек Лински. Я хочу многое успеть.

Мы разложили еду на кровати, попутно я нес что-то про школу, футбол и скаутов, в то время как в голове противно тикало, неуклонно, и Нью-Йорк был все ближе, словно мы с каждой минутой придвигались к нему.

- И что вы делали?

- Разводили костры, жарили хлеб и зефир на палочках. И рассказывали страшные истории.

- Типа?

Так это все и началось - байки у воображаемого костра. Я пользовался небольшой, но имеющейся базой литературных произведений диапазоном от Лавкрафта до Кинга, а Мерри по всему видимому таковой не имел вовсе, однако ловко выкручивался, творя сказки прямо из ничего.

Как говорится в банальных мелодрамах, "ничто не предвещало".

Приняв эстафету очередной раз, я попытался пересказать рассказ "Люди Десятого Часа", о популяции монстров, ловко уживающихся среди ничего не подозревающих людей. Но Мерри история не позабавила совсем. Он изменился в лице в одно мгновение - так выглядит увлекшийся человек, которому внезапно напомнили, что у него неоперабельная опухоль.

- Эй... - обеспокоенно произнес я. - Что?

Он посмотрел на меня. Почти так, как и при первой нашей встрече. Потом снова положил голову мне на колено и закрыл глаза.

- Да ничего. Моя очередь, Джек, - сказал он. - Итак, жили-были Особи одного древнего Вида, и была у них Проблема - не умели они жить среди людей. Физически. Ну, в общем, и не сильно хотели - но в таком случае нужно, чтобы их стало больше, чем людей, или хотя бы столько же. Это долго, они почти бессмертны и терпеливы, не представляешь как, и добились бы своего, если бы не другая Проблема - ничего у них не получалось. За много десятков лет - всего три идеальных образца. И тут такая, представь, ирония - те, кто был безупречен физически, кто мог оставаться человеком столько, сколько хотел... те почему-то и хотели быть только людьми и с людьми, а не с...

- Семьей? - осторожно подсказал я. На мгновение его веки дрогнули, но глаз он так и не открыл.

- Первый образец держали в изоляции - и в конце концов она уничтожила большую часть семьи и даже какое-то время побыла нормальным человеком, пока природа не взяла свое... Второго решили отдать на усыновление, но ничего не вышло - со временем он поехал крышей, так, что стал убивать людей - просто потому, что не чувствовал себя их частью. Третий... он был лучший. Идеальный притворщик. С ним были осторожны, пытались не повторять ошибок. Однако у него рано развились суицидальные наклонности, его лечили антидепрессантами, ублажали как могли - и не оставляли ни на секунду без присмотра, в результате чего он вообще выходить перестал... Ему дали лучшее домашнее образование, знания о мире, говорили, что читать и что смотреть, да и вообще до фига говорили. Как он важен, как много может сделать для семьи, как сильно им обязан... Он должен стать конгрессменом, или даже президентом, а главное - заиметь как можно больше детей, и правильные из них тоже получат наилучшее образование и наиперспективнейшее будущее...

Я протянул руку, непроизвольно, и Мерри прижал ее к своей щеке.

- И что было дальше?

- Да ничего. Однажды ему даже разрешили пообщаться с человеком - подтвердить, что он готов, так сказать, влиться... Только это была ошибка. Он понял одно - каким бы идеальным ни казалось его тело, пусть он самый лучший притворщик - но все равно не человек и никогда им не будет. Его никогда не оставят в покое. И он останется частью семьи - навеки ...

- Ты говоришь о зависимости?..

- О несвободе. Когда все время оглядываешься, а потом перестаешь оглядываться, потому что бесполезно. Когда знаешь, что несвободен ВНУТРИ и ничего не можешь изменить. Даже убегая. Это все равно, что бежать от собственной тени. Он с самого начала знал, Джек. Знал, что обречен стать генетическим материалом, Будущим своего Вида, только ему наплевать было и на Вид, и на расовое самосознание. Он хотел всего лишь спокойно гулять по городу, ходить в кино, пить шоколад с ромом, играть в бейсбол, встречаться с кем-то. Это что, много, Джек? Скажи мне, ты, свободный человек, разве так много он хотел?

Я молчал, в последнее время у меня все чаще недостает слов. Потом сказал - и снова первое, что в голову взбрело:

- Ну, шоколад с ромом всегда легко устроить.

Мерри приоткрыл глаза - они казались влажными лишь секунду.

- Умеешь ты утешать.

- Не замечал. И чем закончится история?

- Чем?.. - Он чуть потянулся, потом заполз на меня сверху, обхватив обеими руками. - Чем закончится? Да просто закончится и все. - Голос становится все более сонным. - Никогда... никогда так ни с кем не спал.

- А как спал?

- Иди ты...

Через некоторое время я попытался осторожно переложить его рядом, но не тут-то было. Даже в глубоком сне Мерри не забывал держаться - так, будто боялся упасть со страшной, головокружительной высоты.

На самом деле он мне не мешал, однако уснул я далеко не сразу - очередной сюрприз для Джека-Пофигиста, грозы бессонниц. Тень небоскребов Нью-Йорка, подкравшегося совсем близко, уже почти накрыла нас, и невесть почему мне было жутко - будто я не знал, что там, а может, как раз хорошо знал. И вряд ли это были мои мысли, очень вряд ли.

***

Сон внезапно прервался перед рассветом.

Надо мной прямо в воздухе висели два тусклых оранжевых кольца. Я испуганно дернул за шнурок торшера и увидел Мерри.

- Ты почему не спишь?

- Тише, - сказал он. - Тише, Джек, не бойся. Чувствуешь?

- Что?

Из открытого окна тянуло утренним сквозняком, Мерри вдохнул его с наслаждением.

- Свободу, она уже прямо здесь.

- Ты о чем?

Он наклонился так, что я ощутил его дыхание.

- История заканчивается.

- Мерри...

- Тс-с. Знаешь, я ведь до конца не верил, что они разрешат мне тебя. Пока не увидел...

- Кровь.

- Ага. Наконец-то я им хоть за что-то благодарен.

Я привстал, но Мерри не отодвинулся, почти прижавшись ко мне лицом. Это было спокойно и тревожно одновременно, и я не знал, могу ли обнять его, не знал, смогу ли потом расцепить руки.

- Джек, у меня мало времени. Можно попросить тебя об одолжении?

- Что хочешь, - голос внезапно сел почти до шепота. - Что угодно.

- Джек, можно еще раз?

Машинально моя рука коснулась безболезненного шрама на плече.

- Да уже не больно совсем...

Он вздохнул.

- Я рад. Но это для меня.

Теперь все было по-другому, как бы "наяву", в сознании, но поначалу я не ответил и просто закрыл глаза. Его мягкие холодные губы коснулись моих, неглубоко, однако и сейчас захватило дух, пронесся короткий неповторимый вихрь - мокрый плащ отца, белое пятно платья Пилар в темноте гостиничного номера для молодоженов, запах волос Мелиссы... И отчаяние, смешанное со счастьем, вряд ли мои чувства, очень вряд ли. Хотя... может, наполовину.

А может, больше.

А может, целиком.

Тогда будто обрушилось - я обхватил Мерри так крепко, как мог, он всхлипнул, и за секунду все вышло из-под контроля и стало настоящим. Самый долгий поцелуй. Бесконечный, потому что с ним закончится что-то очень важное, разбавленный бог знает чьими слезами, такой, о котором можно только мечтать. Или мечтать, чтобы он не случился. Никогда.

- ...пусти меня, - мягко, но настойчиво прошептал Мерри, оторвавшись от губ, расцепляя мои пальцы, разводя руки. - Отпусти, пора. Ну что ты делаешь, блин, я же настроился. Испортишь все.

В глазах было мутно, я лишь почувствовал холод от того, что он исчез из моих рук... от того, что окно открыто. И портьеры на полу, а шнур, аккуратно смотанный, в руках у Мерри, он перебирал пальцами скользящую петлю, стоя в оконном проеме.

- Закрой глаза, Джек. Ну пожалуйста.

Я оцепенел. За дверью послышались торопливые шаги, и внезапно в дверь ворвался коридорный, тот, что вчера принимал нас. Тогда Мерри взглянул на меня в последний раз с такой улыбочкой - мол, как я их, а? - и прыгнул вниз.

И я закрыл глаза.

И еще долго не мог открыть.

* * *

Меня никто не побеспокоил, и в тот же день мы с енотом улетели домой. Родные стены помогали - прошел целый день, а я все еще не пустил в голову ни одной мысли, из тех, что кружили вокруг, будто осы, и бились о стекло моего сознания - о, оно всегда было прочным. Всегда.

Вечером раздался стук в дверь. Я подошел, молча - и оперся об нее спиной. Я знал, кто там.

- Джек, - раздался голос Пилар, - открой. Я принесла деньги.

Я молчал.

- Максвелл просил передать, что ты ни в чем не виноват. Он сожалеет, что тебе пришлось... У тебя не будет проблем, мы все уладили.

Уладили? Изо всех сил я двинул по двери кулаком, и на мгновение наступила тишина.

- Нам так жаль, - сказала Пилар тихо, будто растерянно. - Ну почему физическая идеальность никогда не совпадает с душевной стабильностью, не понимаю. Не понимаю.

Я так и не открыл. Боялся, что запущу пальцы в ее новые красивые волосы и буду бить головой о стену, пока не убью - или пока она не убьет меня.

А потом все пошло своим чередом. Только воспоминание о ночи в Вегасе будто выгорело, оставив на месте картинки болезненную ранку. Осиротев, две другие потускнели и надолго покинули меня.

После этого я очень долго не вспоминал Мерри. Даже когда произнес созвучное слово, делая предложение Мелиссе, только на миг запнулся - и что-то в моем лице подсказало ей не медлить, да, да, я согласна. Я так тебя люблю.

И когда сын назначил енота из парка Уэллса в свои любимые игрушки, таская за собой везде и всюду, я тоже не вспоминал.

Только однажды на Рождество к нам понаехала чуть ли не вся родня, в том числе и кузина Лил с дочкой. А у дочки был обруч-пружинка. Розовый. И молочный коктейль в руках.

Я вдруг почувствовал, что задыхаюсь. Извинился, вышел, пока держали ноги, и нашел укрытие в комнате Остина. Енот восседал в компьютерном кресле - единственный, кому позволялось там сидеть в отсутствие владельца.

Обхватив его, уткнувшись в круглую ушастую голову, я почти в панике попытался сделать вдох - и получилось. А потом еще. И еще. Все рушилось, я сжался, ожидая чего-то страшного... но неожиданно, так неожиданно нахлынуло совсем другое. Моя рука, прижимающая руку Мерри на руле, ветер по коже, и то, как я закрыл глаза на мгновение, потеряв лицо в его осветленных солнцем волосах где-то за ухом, чувствуя губами холодок обруча, запах дождя и пыли, и как он сказал: "Не щекочись, блин, разобьемся!". И как я был не против, совсем не против тогда.

Ранка затянулась. Картинки снова стало три.

Я Джек-Пофигист, меня, как и прежде, ничего не волнует. Почти.

Правда, я очень люблю бродить с женой вечерами по городу, заходить в старые кинотеатры и запивать поп-корн шоколадом... С ромом, конечно. Ну, и молочные коктейли тоже. И следить за успехами сына в бейсболе. И делать множество других вещей, из которых состоит жизнь, обращая внимание на любую мелочь. И ценить. И наслаждаться.

Наслаждаться дарованной мне маленькой свободой, зная, что кому-то отказано даже в ней.

энд