Еутопия

На могучей реке, носящей имена Зевса, Миссисипи, Великой Реки, в том месте, где водопад подводил черту навигации, земледельцы основали город. Сейчас (переписи никогда не проводились) в Варади насчитывалось около ста тысяч жителей, чьи дома с окнами, выходящими только во внутренние дворики, окружали башни замка Воеводы.
Сразу же после пробуждения Язон вышел на балкон и прислушался к отдаленным звукам уличной жизни. Куполообразные крыши домов напоминали бункеры защитных фортов. Вопрос, подумал он, сможет ли мир, основанный на равновесии сил между этими крохотными державами, продержаться долго?
Но утро было слишком чистым и солнечным, чтобы предаваться размышлениям. Он был в безопасности, уже успел вымыться и отдохнуть. Сразу после прибытия, видя, в каком состоянии находится беглец, попросивший убежища, сын Белы Жолта приказал накормить его и отправить спать.
Аудиенция близко, подумал Язон, и мне понадобится вся моя осторожность, если я хочу жить. Но он чувствовал себя таким сильным и свежим, что выбросил тревогу из головы.
За спиной послышался звонок. Язон вернулся в комнату – просторное помещение с хорошей вентиляцией, но разукрашенное сверх всякого разумения. Он вспомнил, что местный обычай не одобряет наготу, и потому накинул одеяние, слегка содрогнувшись при виде покрывавших его узоров.
– Войдите, – произнес он по венгерски.
Дверь раскрылась, и в комнату вошла молодая женщина, толкая перед собой столик с завтраком.
– Доброго тебе дня, гость, – в ее голосе звучал туркерский акцент, на ней был одет национальный туркерский костюм, обшитый бусинками и большим количеством бахромы. – Хорошо ли ты спал?
– Как койот после охоты, – ответил он со смехом.
Она улыбнулась, сравнение ей понравилось, и принялась накрывать на стол. Завтракать они сели вместе – гость не должен был есть в одиночестве. Дичь показалась Язону слишком тяжелым блюдом для такой ранней поры, но кофе был необычайно вкусен, а девушка оказалась очаровательной компаньонкой. Она работала горничной во дворце, часть заработанных денег откладывала на приданое, которое собиралась преподнести своему будущему мужу из страны Черокезов.
– Захочет ли Воевода принять меня? – спросил Язон, когда завтрак приближался к концу.
– Он ждет тебя, и не сомневаюсь, что беседа с тобой доставит ему удовольствие. – Девушка затрепетала ресницами. – Но торопиться некуда… – И она принялась развязывать пояс своего платья.
Щедрое гостеприимство… На мгновение Язону показалось, что он вернулся на родину, в Еутопию, в мир, где люди искали и получали удовольствие совершенно свободно… Какие у нее широкие и гладкие брови, совсем как у Ники… Усилием воли он превозмог искушение. У него не было времени. Если он не успеет укрепить свои позиции до того, как Оттар сообразит позвонить Беле – он в ловушке.
Язон перегнулся через стол и утешающе погладил маленькую ладонь девушки.
– Благодарю тебя, милая, – сказал он. – Но я поклялся хранить верность.
Его отказ она приняла так же спокойно, как сделала свое предложение. Провожая ее взглядом до двери, Язон почувствовал, как возвращается ощущение инородности. Ему стало жаль эту туркерку… Пожалуй, она была единственным свободным человеком из всех, кого он встречал в Вестфалии. А в остальном жизнь в этом мире оставалась лабиринтом законов, обычаев, традиций и бесчисленных табу. Однажды ты уже чуть не поплатился жизнью за их незнание, сказал он себе. И, кстати, игра еще не кончена. Так что поспеши. Незнание закона не освобождает от ответственности.
Язон накинул приготовленную одежду и выбежал из комнаты. Спустившись по лестнице, он оказался в большом каменном зале, откуда один из дворцовых слуг направил его к покоям воеводы. Там была очередь – несколько человек, принесших на суд владыки свои жалобы и просьбы. Однако, как только Язон попросил доложить о себе, его впустили немедленно.
Зал, в который он попал, относился к старейшей части здания. Потрескавшиеся от времени деревянные колонны, покрытые гротескными изображениями богов и героев, поддерживали низкие своды. Дым от разведенного на полу костра поднимался к отверстию в потолке; увы, часть его оставалась в помещении, и у Язона почти сразу защипало глаза. Могли бы выкроить для своего владыки более современное помещение, подумал он с досадой. Но, конечно, это им и в голову не пришло. Раз уж цари когда то правили с этого места, значит, иначе быть не может.
На морщинистое лицо Белы свет падал сквозь узкие окна. Воевода был коренастым и седоволосым старцем. Черты его лица выдавали значительную примесь туркерских генов. Он сидел на деревянном троне, закутавшись в плащ, голову украшал шлем с рогами и перьями. В левой руке держал скипетр, украшенный конским хвостом, на коленях лежала обнаженная сабля.
– Привет тебе, Язон Филипп, – сказал он с важностью, указывая Язону на кресло. – Садись, прошу тебя.
– Благодарю тебя, господин мой. – Эллин с трудом заставил себя произнести унижающее его обращение. В Еутопии не титуловали никого.
– Ты готов говорить правду?
– Да.
– Хорошо. – Воевода неожиданно отбросил официальность, закинул ногу на ногу и достал из складок плаща сигару. – Куришь? Нет? Ну, а я закурю. – Улыбка пробежала по его морщинам. – Ты чужеземец, так что нет нужды соблюдать этот чертов церемониал.
Язон отважился на такой же тон.
– Мне тоже так будет легче. Мы в Пелопонесской республике не признаем церемоний.
– Это твоя родина, да? Я слышал, что вам там не очень то хорошо живется.
– Согласен. Мое государство переживает упадок. Мы понимаем, что будущее принадлежит Вестфалии, поэтому и направляем сюда свои взоры.
– Ты сказал вчера, что прибыл в Норландию, как купец.
– Да. Приплыл, чтобы заключить торговый договор. – Язон старался не лгать, насколько это было возможно. В иных историях нельзя разглашать, что эллины изобрели парахронион. Это не только изменило бы исторические структуры, являющиеся предметом исследований, но, что гораздо серьезнее, люди этих миров увидели бы, что другие уже достигли совершенства, в то время, как они сами бесконечно далеки от него. Слишком сильный шок. – Моя страна нуждается в импорте древесины и мехов.
– Ага. За этим Оттар и пригласил тебя. Понимаю. Нечасто нам приходится видеть людей со Старой Родины. Но потом он возжелал твоей крови? Почему?
Язон мог уклониться от ответа, пользуясь правом сохранить тайну личных поступков. Но такая скрытность произвела бы плохое впечатление. А ложь была небезопасна: перед троном Воеводы следует отвечать как под присягой.
– Без сомнения, здесь есть и моя вина, – сказал он. – Некая особа из семьи Оттара, впрочем, почти взрослая, – привязалась ко мне, и… Ну, моя жена осталась в Пелопонессе… А кроме того, все меня убеждали, что отношения в Данскаре весьма свободные, ну и так далее. Я не хотел никого обидеть! Оказал этой особе несколько больше сердечности. А Оттар, узнав обо всем, вызвал меня на поединок.
– Почему ты не принял вызов?
Бессмысленно объяснять, почему цивилизованный человек избегает крайних мер, если в его распоряжении есть другие возможности. Варвар – он варвар и есть.
– Сам подумай, господин мой, – сказал Язон. – Если бы я проиграл – то погиб. Если бы выиграл – это означало бы конец нашей торговли с Норландией. Сыновья Оттара никогда бы не приняли выкупа, ведь правда? В лучшем случае, просто выгнали бы нас из страны. А Пелопонесс нуждается в дереве. И я решил, что лучшим выходом для меня будет побег. Потом мои соотечественники извинились бы за меня перед Норландией.
– Хм… Странное предположение. Но в любом случае – ты честен. Чего ты желаешь от меня?
– Единственное, о чем я прошу, это – доставить меня в безопасности в Стейнвик. – Язон с трудом удержался, чтобы не произнести название «Несафины». Он заставил себя умерить воодушевление. – Там меня ждет агент и корабль.
Бела выпустил клуб дыма и с печальным видом посмотрел на быстро уменьшающуюся сигару.
– Хотел бы я знать, отчего Оттар впал в такой гнев. На него не похоже. Но с другой стороны, если той особой была его дочка, он вполне мог быть несдержан… – Он наклонился к Язону. – Для меня, – заявил он резко,
– самое важное то, что вооруженные норландцы пересекли границу моего государства, не спросив меня о согласии.
– Это серьезное посягательство на твои права, Воевода.
Бела выругался, как старый кавалерист.
– Ты не понимаешь! Границы священны не потому, что того хочет Аттила. Это жрецы порют подобную чушь. Границы священны потому, что благодаря их святости сохраняется мир. Если я официально не выражу своего недовольства и не заявлю протест Оттару, то очень скоро какой нибудь авантюрист может повторить его попытку А сейчас у каждого есть ядерное оружие!
– Но я вовсе не хочу, чтобы из за меня началась война! – взволнованно воскликнул Язон. – Уж лучше вышли меня в Норландию!
– Не говори глупостей. Я накажу Оттара тем, что не дам отомстить тебе, независимо от того, что правда на его стороне. И ему придется это проглотить. – Бела отложил сигару в пепельницу, встал и поднял саблю. Казалось, говорит не человек, а какой то варварский бог: – С этого мгновения, Язон Филипп, никто в Дакоте не смеет коснуться тебя! Ты находишься под защитой моего щита и зло, причиненное тебе, будет злом, причиненным также мне, моему дому и моему народу. Клянусь в том Троицей!
Язон потеряв над собой контроль, упал на колени и забормотал слова благодарности.
– Перестань! – буркнул Бела. – Лучше будет, если мы как можно быстрее начнем готовиться к твоему неблизкому пути. Полетишь самолетом, с воинским эскортом. Но, разумеется, сперва я должен буду получить разрешение от властей тех стран, над которыми тебе придется пролетать. На это у меня уйдет немного времени. А теперь возвращайся к себе, отдохни, я вызову тебя, когда все будет готово.
Язон удалился, все еще чувствуя нервную дрожь.
Он провел несколько приятных часов, прогуливаясь по замку и его дворам. Молодые люди из свиты Белы сделали все, чтобы доставить удовольствие человеку со Старой Родины. Он не мог не подивиться их красивой технике верховой езды, стрельбе и изощренности в разгадывании загадок. Неясные чувства возбудили в нем рассказы и песни о странствиях по огромным равнинам, вглубь лесов и через бурные реки, к стенам сказочной столицы Уинборг.
Но именно от этих искушений мы отказались в Еутопии. Мы отреклись от звериного прошлого. Мы – люди, наделенные разумом, в котором заключена суть нашей человечности.
Возвращаюсь на родину. Возвращаюсь домой. Возвращаюсь домой.
Слуга коснулся плеча Язона:
– Воевода хочет видеть тебя.
В его голосе слышался страх. Язон вздрогнул. Что могло случиться?
На этот раз его не отвели в тронный зал. Бела ждал на стене замка. Рядом стояли на страже два рыцаря, их ничего не выражающие лица скрывались в тени шлемов, отделанных султанами из перьев.
Взгляд Белы не предвещал ничего хорошего. Воевода плюнул Язону под ноги.
– Оттар позвонил мне, – сказал он.
– Я… Что он сказал?..
– А я то думал, что ты просто хотел переспать с девчонкой. А ты же просто обесчестил семью, оказавшую тебе гостеприимство!
– Господин!
– Можешь не бояться. Ты заставил меня присягнуть на Троице… Пройдет немало лет, прежде чем мне удастся загладить перед Оттаром твою вину, которая пала на меня.
– Но… – Спокойно! Спокойно! Ты же был к этому готов.
– Ты не полетишь на военном самолете. Но эскорт у тебя будет. Машину, на которой тебя доставят, потом придется сжечь. А теперь марш туда, вон к той куче навоза. Будешь ждать там.
– Я не хотел никому повредить! – закричал Язон. – Я не знал, что…
– Уберите его отсюда, а то я его убью, – распорядился Бела.

Стейнвик был старым городом. Узкие, мощеные камнем улочки и унылые дома видели еще корабли, украшенные мордами драконов. С Атлантики дул ветер, соленый и свежий, и именно он разогнал в душе Язона остатки печали и сожаления об утраченной дружбе людей из Эрнвика и Варади, дружбе, которую он, может быть, хотел сохранить… В конце концов, на ошибках учатся! И нечего переживать: слишком много есть вариантов историй, где этих самых людей не существует вовсе.
Насвистывая, Язон пробирался сквозь толпу прохожих.
Вывеску мотало на ветру. Братья Хинаиди и Ивор. Судовладельцы. Превосходная маскировка в городе, где чуть ли не любая фирма имеет отношение к морю. Он взбежал по ступенькам на второй этаж.
Прижал ладонь к морской карте, развешенной на стене. Скрытый аппарат идентифицировал формулу его дактилоскопических линий, и дверь, перед которой он стоял, распахнулась. Комната была обставлена согласно царящему в Стейнвике стилю, по пропорции ее наводили на мысль об Еутопии, а на полке распростерла крылья Нике.
Ники… Ники… Я возвращаюсь к тебе! Его сердце забилось сильнее.
Даймонакс Аристидес поднял взгляд от своего рабочего стола. Язон не раз задавал себе вопрос – есть ли на свете хоть что нибудь, способное нарушить спокойствие этого человека.
– Хайре! – услышал он глубокий бас Даймонакса. – Радуйся! Что привело тебя?
– Мне жаль, но я принес плохие вести.
– Да? По тебе этого не заметно! – Даймонакс поднялся с кресла, подошел к шкафчику с вином, наполнил два изящных и красивых бокала, после чего расположился на ложе. – Ну, теперь рассказывай.
– Нечаянно я нарушил то, что по видимому, является здесь табу первостепенного значения. И мне сильно повезло, раз уж я выпутался живым.
– Ну, ну… – Даймонакс погладил начинающую седеть бороду. – Не первый такой случай – и не последний. Мы получаем знания наощупь, и действительность всегда поражает нас… В любом случае, я рад, что ты смог унести ноги. Я с искренним сожалением оплакивал бы твою смерть.
Прежде, чем пригубить вино, они торжественно отплеснули по нескольку капель из своих бокалов – в дар богам. Рациональный человек способен оценить очарование ритуала, а пол был пятноустойчив.
– Ты уже готов составить рапорт?
– Да. По дороге сюда я все упорядочил в памяти.
Даймонакс включил регистрирующий аппарат, произнес несколько каталогизирующих формул и сказал:
– Начинай.
Язон мог гордиться собой, его отчет был подготовлен отлично: ясный, честный и полный. Но когда он говорил, его память невольно возвращалась к пережитому… Он снова видел пляску волн на самом большом из озер Пенталимни, снова прогуливался по внутренней галерее замка в Эрнвике с полным любопытства и восхищения молодым Лейфом; бежал из тюрьмы, оглушив стражника, дрожащими пальцами заводил машину, мчался по шоссе, а потом пробирался сквозь лес из последних сил; вздрагивал, когда Бела плевал ему под ноги, и чувствовал, как радость от близкой свободы оборачивалась горечью. Под конец он не смог сдержаться:
– Почему мне ничего не сказали? Я бы был осторожней! Ведь меня убеждали, что в Вестфалии люди свободны от предрассудков и половых табу. Откуда я мог знать?
– Да, это упущение, – кивнул Даймонакс. – Но согласись, мы слишком недавно стали заниматься парахронией…
– Зачем мы вообще тут? Чему мы может научиться от этих варваров? У нас в распоряжении бесконечное число миров, почему мы тратим время, занимаясь именно этим? Одним из двух наиболее отвратительных из всех, какие мы знаем…
Даймонакс выключил регистрационную аппаратуру. Какое то время оба молчали. Снаружи доносился шорох шин проезжающих автомобилей, чей то смех смешивался с распеваемой песней. За окном раскинулся блестящий в солнечном свете океан.
– Ты разве не знаешь – зачем? – заговорил наконец Даймонакс. Голос его звучал глуховато.
– Ну да… Научные интересы, разумеется. – Язон проглотил слюну. – Прости меня. Разумеется, деятельность Института опирается на рациональную основу. В американской истории мы наблюдаем тупик в развитии человека. Допускаю, что и в этой тоже.
Даймонакс покачал головой:
– Нет дело не в этом.
– А в чем?
– Мы учимся здесь кое чему слишком ценному, чтобы от него отрекаться,
– ответил Даймонакс. – Этот урок унижает нас, но немного унижения не повредит нашей самодовольной Еутопии. Ты, конечно, не в курсе, так как до последнего времени мы, не располагая доказательствами, не публиковали свое заключение… Кроме того, ты недавно работаешь у нас, и первое задание выполнял в другой истории. Но теперь мы можем утверждать, что Вестфалия – тоже своеобразная Еутопия, Счастливая Страна.
– Это невозможно, – прошептал Язон.
Даймонакс улыбнулся и отпил глоток вина.
– Подумай сам, – сказал он. – Что нужно человеку? Прежде всего, он должен удовлетворять свои биологические потребности: должен иметь пищу, крышу над головой, лекарства, возможность вести половую жизнь и, наконец, жить в безопасности, чтобы растить детей. Во вторых, человеческий разум постоянно испытывает неистребимую жажду нового, тягу к знаниям и творчеству. А теперь присмотритесь повнимательнее, и ты увидишь, что в этой истории люди удовлетворяют все свои потребности.
– То же самое можно сказать о любом племени каменного века. Нельзя ставить знак равенства между удовлетворением потребностей и счастьем.
– Разумеется, нет. Просто этот мир не похож на упорядоченную, унифицированную Еутопию, страну ласковых коров, в которой все распланировано. Мы разрешили конфликты: и между людьми, и те, которые раздирали душу каждого человека; освоили всю Солнечную Систему, хотя звезды по прежнему нам недоступны. И если бы Господь в милосердии своем не позволил нам выдумать парахронион, чем бы мы тогда занимались?
– Ты хочешь сказать, что… – Язону не хватало слов. Он вдруг вспомнил, что только умственно больной человек обижается, если слышит что то противоречащее его взглядам. – Значит, человек, избавленный от агрессивности, лжи, предрассудков, ритуалов и табу – ничего не имеет впереди?
– Почти так. Общество должно обладать структурой и целями. Природа же не диктует ему ни того, ни другого. Наш рационализм является нерациональным выбором. То, что мы подавляем зверя в себе, – попросту еще одно табу. Нам можно любить кого угодно, но нельзя ненавидеть. Так разве мы обладаем большей свободой, чем жители Вестфалии?
– Но ведь есть культуры, которые лучше остальных!
– Не спорю, – сказал Даймонакс. – Я лишь обращаю твое внимание на то, что каждая культура за свое существование платит определенную цену. Мы дорого платим за все, чем наслаждаемся в Еутопии. Мы не позволяем себе ни одного бессмысленного, эгоистического поступка. Ликвидировав все опасности и трудности, уничтожив различия между людьми, мы не оставили себе никаких шансов на победу. А быть может, худшее здесь то, что мы становимся законченными индивидуалистами. У нас нет ощущения сопричастности. Наши обязанности носят чисто негативный характер: мы обязаны не принуждать к чему бы то ни было никого другого. Государство – безличный, великолепно организованный, непринуждающий механизм – заботится об удовлетворении любой нашей потребности, об избавлении от любой неприятности, которая может с нами случиться. А где наше уважение к смерти? Где интимность, которую можно испытывать лишь проведя вдвоем с любимым человеком целую жизнь? Мы частенько балуемся разными торжествами и церемониями, но, зная, что все они сводятся к отработанным жестам, я не могу не спросить: чего же они стоят? Мы сделали однообразным наш мир, мы потеряли его цвет и контрасты, мы растеряли собственное своеобразие…
А вот жители Вестфалии – несмотря на их варварство – знают кто они, какие они, и что им принадлежит. Их традиции не вычитаны из книг, они неотъемлемая часть их жизни. И их мертвые остаются в памяти живых. Перед ними стоят реальные проблемы, потому и дела их реальны. Они верят в свои ритуалы. Верят, что стоит жить и умирать ради семьи, короля, народа. Быть может, хотя я в этом и не уверен, они меньше нас размышляют о вечном, но зато в большей степени используют свои нервы, железы и мышцы. И если они создали при этом науку и технику, то не стоит ли нам кое чему у них поучиться?
Язон молчал.
Даймонакс снова нарушил тишину.
– Теперь ты можешь вернуться в Еутопию. А когда отдохнешь, получишь новое задание. В той истории, которая тебе более симпатична. Расстанемся друзьями.
Зашелестел парахронион. Тетива времени натянулась между вселенными… Распахнулась дверь и Язон вышел наружу.
Он оказался в лесу блестящих колонн. Белые Несафины – вечный, родной город террасами спускался к морю. Откуда-то доносился звук лиры.
Радость звенела в Язоне. Он уже не помнил о Лейфе. Мимолетное увлечение, спасательный круг от одиночества и тоски… А теперь он был дома. И здесь его ждал Ники, Никиас Демосфенос, самый красивый и самый очаровательный из мальчиков.