Горячая точка

3.

Всему в этой жизни рано или поздно приходит конец. Сомнениям, терзаниям, ожиданию, счастью. Такова она, жизнь - то сука, то баба, дающая за так. Иногда она умудряется показать обе эти рожи одновременно. И вот тогда наступает полный "плезир".
Я держу в руках долгожданный пакет. Пёстрый, картонный, с эмблемой службы доставки и кучей наклеек-пометок. Держу с опаской и радостью. Как гранату, подвешенную на растяжке.
Вижу имя отправителя - и понимаю, что может там находиться. Иначе Жан-Кристоф не стал бы тратиться на бандероль, отписался бы электронной почтой.
Конверт я вскрываю в ближайшем кафе. Внутри, как и ожидалось - документы, кредитка на моё новое имя и короткая записка.
"Здорово, приятель!
Как видишь, я человек слова и хороший агент. Мне удалось найти тебе достойного работодателя. Возможно, ему пригодятся таланты друга, о котором ты упоминал. Приезжай как можно скорее, об остальном позабочусь я.
До встречи в Марселе. Жан-Кристоф".
Я рассовываю документы по карманам, кредитку убираю в бумажник. Недолго подумав, сжигаю записку в дешёвой пепельнице. Конверт бы тоже хорошо сжечь… Хорошо, но нереально. И я сдираю яркие наклейки с мелованного картона.
Как будто кого-то может заинтересовать выброшенный мной пакет!
Сажусь в маршрутку, автоматически включаю плеер с любимыми "Депешами". Режим случайного выбора. Вслушиваюсь в тягучую, плотно ритмованную мелодию "It's No Good".
В десятку. Мне действительно дерьмово.
Ну не рассчитывал я на успех! Всё было случайностью - встреча с Жаном-Кристофом, демонстрация моих "талантов", мимоходом сделанное предложение…
"Ты чертовски хорош, русский, - сказал он тогда. - Не надоело продавать жизнь за гроши?"
"Ты можешь предложить больше?", - усмехнулся я.
"Я - нет. Но я знаю людей, которые оценят тебя по достоинству".
"Кто они? Мафия?".
"Фу, какая глупость, - замахал он руками. - Частные армии содержат не только криминальные боссы. Всё вполне легально, поверь. Просто в Европе всё меньше парней, готовых рисковать шкурой, пусть даже за хорошие деньги. Так как, замолвить словечко?"
"А почему бы и нет?", - подумал я тогда и согласился. Француз записал моё имя, адрес, номер мобильника. И посоветовал запастись терпением: скоро такие дела не делаются. Я только кивнул, понимая, что это - выстрел в пустоту.
И вот на тебе.
Пустота, оказывается, может отвечать.
Я смотрю на плывущие мимо дома и понимаю: в этой стране меня почти ничего не держит. У меня нет ни друзей, ни семьи… Если не считать семьёй мать и Влада.
Реакция матери мне, по большому счёту, безразлична. Она так долго твердила, что хочет умереть там, где родилась - ещё не зная о моём знакомстве с французом и его предложении - что я считаю ответ известным заранее. Переезжать куда-то под старость лет, пусть даже в Европу - да никогда в жизни!
Остаётся Влад.
Какую-то часть меня эти отношения не устраивают - и я безумно радуюсь скорому отъезду. Не видеть, не слышать, не чувствовать. Отгородиться расстоянием, комплексами, предрассудками… да чем угодно, лишь бы не запускать пальцы в эти волосы, не пить это дыхание, не ласкать эту кожу.
Но это - только часть меня, к тому же не самая большая.
Для остального меня уехать - значит умереть. Уснуть. Отключиться. Превратиться в холодного, расчётливого сукиного сына.
"Возможно, ему пригодятся таланты друга…", - вспоминаю я записку Жана-Кристофа. Ещё бы не пригодились. Двадцать первый век на дворе, Филип Дик и Брюс Стерлинг отдыхают.
И ещё - мне надоело спать, Влад.
Я требую водителя остановить "Газель". Тот недовольно ворчит, но прижимает маршрутку к обочине. Выскакиваю и иду пешком. По дороге к дому Влада захожу в магазин и покупаю французское вино.
В конце концов, сегодня праздник.
Только погода совсем не праздничная. Солнце то и дело прячется за наползающие тучи, холодный ветер забирается под ветровку, поднимая волосы на теле. Окна закрыты, на улицу не пробивается ни единого звука.
На лестничной площадке - тишина.
- Чего растрезвонился? - выглядывает соседка. Массивная тётка в дверной проём шириной, с бигудями в волосах и мордой ящиком. - Нет его. Ушёл.
Мне хочется разбить бутылку об эту рожу.
- Куда?
- А я знаю? Ушёл и всё…
"А ты кто? Секретарша грёбаная?", - хочется крикнуть мне.
- … на работу вроде.
Мне удаётся держать себя в руках. Чёрт возьми, я же не в командировке!
- Штопор есть?
Тётка освобождает проход. И снова загораживает его через минуту:
- Водку надо пить, а не штопоры спрашивать!
Я уже собираюсь повернуться и уйти, но вдруг вспоминаю, что в последнюю нашу встречу Влад отдал мне ключи. "Вдруг ты захочешь стать моим домработником, чистюля", - сказал он. Вспоминаю его наглую ухмылку, морщусь - иногда он бывает просто невыносим - сую руку в карман куртки. Ключи, ледяные на ощупь, обжигают меня. Спускаюсь, не желая усиливать подозрения соседки.
Я пью вино прямо из горлышка, сидя на скамейке в соседнем дворе, недалеко от дома Влада. Пью за Жана-Кристофа, за себя, за Влада…
Дейв Гэхан поёт что-то про высокую любовь, но я не воспринимаю слов. Я слушаю музыку и грежу наяву. Зелёными паскудными глазами. Которые раздевают меня.
Кровь приливает к низу живота. Джинсы, конечно, не трещат, но заметно топорщатся. Влад погасил бы этот пожар одним долгим поцелуем.
Я хочу, чтобы он оказался рядом.
Я хочу забыть о нём навсегда.
Я разрываюсь пополам.
Несогласие с самим собой - вот что такое настоящий ад.
Я грешник, и ад следует за мной.
Влад, ну где тебя носит? Ты мне сейчас так нужен! Хочу забыться тобой.
Забыться - чтобы возненавидеть потом с удвоенной силой. Не тебя - себя. За слабоволие, за то, что поддался желанию.
Если ты ходишь рядом, Влад - не приближайся ко мне. Сделать из бутылки "розу" - дело одной секунды. И я не уверен, что в последний момент смогу удержать руку. Зато уверен, что не переживу тебя надолго.
Что там сейчас в плеере?
Правильно, "Strangelove".
"You take my pane, I've give it to you, again and again…"
Я даю тебе только боль, Влад. Снова и снова. И пусть ты говоришь, что без меня тебе ещё хуже… Я тебе не верю.
Пустая бутылка летит в кусты.
Решено.
Я уезжаю.
Один.

***

Шефиня буравит меня тяжёлым взглядом. Такой себе, бурильный завод. Да, столько бурят нам точно не одолеть.
- Что это значит, Владимир? - шипит она и тыкает в меня наманикюренным пальчиком. - Что вы себе позволяете?
Я позволяю себе смертный грех по нынешним временам - нарушение корпоративной этики.
- Алевтина Петровна, а чем вас не устраивает мой килт? Может, клетка не того размера? Или вы предпочитаете цвета другого клана?
Алевтина, женщина лет пятидесяти в самом разгаре климакса, обмахивается газетой "Правда".
У нас дьявол носит "Правду".
- Килт в нашем банке неуместен, - холодно говорит она. - Вы это прекрасно знаете, Владимир. В Горца будете играть в другом месте.
Уголок её идеально накрашенной губы нервно дёргается.
- Алевтина Петровна, как там с моим заявлением по собственному? Вы его подписали?
Конечно, у неё нет никакого желания увольнять ведущего программиста, на плечах которого лежит половина технической деятельности банка. Но я не обязан тащить этот горб, получая за свою работу копейки, и при этом ещё соблюдая долбанную корпоративную этику. Я всегда найду себе работу, это уж и к бабке не ходи. В крайнем случае, опять подработаю стриптизёром. Так что дорогая и любимая Алевтина Петровна давайте уже распрощаемся, наконец.
- Вы же знаете, что мы не можем сейчас вас отпустить… - заводит она старую волынку - вот кому надо быть шотландским горцем, так это ей.
- Алевтина Петровна, завтра я приду в женском платье, - обещаю ей. - Только вы мне скажите, как вы больше любите - в цветочек или в горошек?
- Хватит! - она хлопает холёной ладонью по столу. - Вы взрослый человек, Владимир, а ведёте себя как… как…
Она краснеет от гнева.
- Как кто?
- Убирайтесь с глаз моих. Заявление позже заберёте у секретаря, вам сообщат.
Я картинно кланяюсь.
- Спасибо, ваша милость не знает границ.
- Проваливайте, шут гороховый.
Я подхожу к двери, намереваясь выйти из кабинета, как слышу раздражённый шёпот в спину.
- Мало тебя били.
Ну да. Следы Роминой "страсти" ещё не сошли с моего лица и тела. Знатно он меня отделал тогда. Не сомневаюсь, что мог бы и убить. И, наверное, это была бы лучшая смерть из возможных.
- Алевтина Петровна, - оборачиваюсь к ней. - Это знаки любви, а не ненависти.
- Мне не интересны подробности ваших голубых похождений. Вон.
Ещё как тебе интересно, сука! Уж мне ли не знать все твои секретные файлы, которые ты якобы надёжно спрятала. От меня ничего не спрячешь. Ты собираешь досье на всех своих сотрудников - кто с кем ел, пил и спал. Не знаю, используешь ли ты их для каких-то других целей, кроме вуайеристических, но факт в твоей биографии, согласись, позорный.
Хмыкаю. Я знаю, что мне делать. И следов никто не найдёт.
Я представил лицо шефини, которая полезет в свой компьютер добавить в файлы очередное свидетельство грехопадения какого-нибудь менеджера среднего звена, и вдруг обнаружит, что все свидетельства куда-то делись. Наверное, забрали наверх, для Страшного суда.
Мне хочется сплясать от этой мысли. Может быть, даже джигу.
Переписав и стерев все важные файлы и логи, я с лёгкой душой выключаю машину. Скидываю небрежно вещи со своего стола в сумку. И только Ромкину фотографию аккуратно кладу в отдельный карман.
Долгие проводы - лишние слёзы.
Но я тепло прощаюсь и с теми, кто мне здесь нравился, и с теми, к кому был равнодушен.
Отходной, ребята, не будет.
Всем удачи.
Я иду по вечернему городу, не обращая внимания на удивлённые взгляды, насмешки и откровенную похоть. Я, конечно, фиксирую всё это отдалённым уголком сознания, но людское любопытство протекает мимо. Вдыхаю запах приближающейся осени - сырость, прель и горький дым.
Запах дыма у меня теперь всегда ассоциируется с Романом. Не знаю, почему. Может, потому что война тоже имеет запах дыма со сладковатым привкусом человеческой крови.
Если бы я мог.
Если бы я мог - я стал бы твоей бронёй, любимый.
Такой бронёй, которая защитит от любой пули.
Но любовь, какой бы сильной она ни была, пока не знает подобного волшебства. И я вынужден надеяться только на твою магию, Ведьмак. Надеяться и бояться до нервной дрожи.
Проклятое "а если" застряло занозой в моём сознании.

Расскажи мне о смерти,
мой маленький принц,
или будем молчать
всю ночь до утра...
Слушая проколотых
бабочек крик,
или глядя с тоской
мертвым птицам в глаза…

Эта песня "Flёur" навязчиво крутится в моей голове, с тех пор, как я её услышал.
Расскажи мне о смерти, мой маленький принц.
Расскажи мне о смерти. Только не о своей.
У меня дома гость. Кто-то совсем недавно здесь курил жуткие сигареты, которые могут пробрать до печёнок. Это может быть только один человек.
Унимая враз забившееся сердце, захожу в квартиру, говорю:
- Привет, Ведьмак.
В ответ - тишина.
В комнате по-вечернему сумрачно. Я улавливаю слабый запах спиртного, различаю смутный силуэт у окна. Хочу зажечь свет, но Рома останавливает меня:
- Не надо.
Бросаю сумку на пол, подхожу к нему, утыкаюсь лицом в шею сзади. Он вздрагивает.
- Ну и по какому поводу праздник?
Я хочу обнять его, но он отстраняет мои руки. Вежливо и настойчиво.
- Рома, что случилось?
Он поворачивается ко мне. В сумерках его лицо кажется призрачным. Только блестят серые глаза. Тоже мне, тень отца Гамлета.
- Ничего особенного. У тебя как? Что-то ты поздновато…
- Да вот наконец-то дали вольную. Теперь я свободный гражданин Рима.
Гражданин Ромы. Подданный Ромы.
Он смотрит на меня как-то странно.
Чёрт, в последнее время я не могу уловить всех нюансов его поведения. А мне иногда так хочется забраться в его мозг, знать все его мысли, знать чувства, знать радости и печали, иногда я ловлю себя на мысли, что даже хочу стать Ведьмаком.
- А я, кажется, добровольно попал в рабство.
Что-то внутри меня начинает дрожать.
- Как это?
Он криво усмехается.
- Я уезжаю, Влад. Завербовался тут на одну работку.
- Какую ещё работку? - тупо переспрашиваю я.
- Неважно.
Ведьмак внезапно притягивает меня к себе, прижимает так, что кости трещат. Он никогда не умел соизмерять нежность и силу.
- Рома, - сдавленно говорю. - Куда ты опять вляпался?
- Я уезжаю, Влад, - повторяет он. - Не знаю, надолго или нет. Возможно, навсегда.
Он проводит ладонью по моему бедру и тут же отдёргивает руку, будто обжёгшись.
- Ты что, в юбке?!
- Это килт.
Он вдруг начинает хохотать, и мне не нравится его смех. Ведьмак никогда так не смеялся - напряжённо, почти истерически. Пьяный смех человека на грани нервного срыва.
- Килт… - почти всхлипывает Ведьмак. - Господи, Влад, я никогда в своей жизни не встречал таких чудаков на букву М. Ты что, Дунканом Маклаудом заделался? Выебнуться захотел?
- Ну тебе же можно Ведьмаком?
Он резко обрывает смех и, обхватив мой затылок, нетерпеливо присасывается к моим губам. Да, квасил он много и долго. В паху разливается сладкая истома, член набухает, но я сейчас не настроен на любовные утехи. Я отталкиваю его язык своим, но только сильнее его раззадориваю, упираюсь ладонями в железобетонную грудь.
Навсегда, - пульсирует в моём мозге кошмарное слово.
Навсегда.
"Я уезжаю навсегда".
Наконец, я высвобождаюсь из его объятий.
- Что значит - навсегда, Рома?
- Ты мне ещё истерику закати, как баба, - он холодно и совсем трезво смотрит на меня. - Я не знаю. Но тебе придётся это пережить.
- А тебе?
- Ну, это ты же меня любишь. Тебе будет труднее.
Это похоже на пощёчину.
Я не верю тебе, Ведьмак. Ни единому твоему слову. Потому что если бы…
Ничего бы не было, Ведьмак. Я тебя знаю.
- Хорошо, - смиренно соглашаюсь я. - Хорошо, я тебя люблю, ты меня нет. Но скажи ради всего святого, Рома, куда ты уезжаешь? Что за работа?
- С каких пор ты стал почитать святое, педик?
И это я тоже проглатываю. Требовательно смотрю на него.
Ждите ответа.
Наконец, Ведьмак сдаётся:
- Во Францию. Больше тебе знать не положено.
Франция… Беспокойное селение в горах или спокойная сытая Франция - разницы никакой, если и там, и там ты рискуешь поймать пулю. Если и там, и там я не смогу быть рядом.
- Я поеду с тобой.
- Нет, - отрезает он. - Вот уж кого мне там не хватало, так это тебя.
- Поверь, я тебя не напрягу. Я даже согласен встречаться раз в неделю, раз в месяц, чёрт тебя подери, но только быть рядом.
В моём голосе появляются умоляющие нотки, но мне похрену. Если он попросит меня поползать перед ним на коленях - я поползаю. Наступлю на горло собственной гордыне, не переломлюсь.
Ведьмак хмурится, будто над чем-то размышляя.
- Нет, - говорит он. - Прекращаем этот наш голубой огонёк.
Он отталкивает меня и идёт к входной двери. Оборачивается, на скулах играют желваки.
- Мне с тобой было хорошо, Влад. Спасибо.
И я понимаю, что не смогу его удержать. Если я применю силу, выйдет только хуже. Выйдет совсем плохо. Я потеряю его окончательно.
- Рома, я люблю тебя.
Нет ничего более бесполезного, чем слова, повторённые миллион раз на разные лады, залапанные миллионами языков, опошленные миллионами бездарных творений.
Нет ничего более бесполезного, чем слова.
Если бы ты мог, если бы ты только мог, мой маленький принц.
Расскажи мне о войне, что творится в наших душах.
- Ведьмак… - мой голос дрожит.
Рома вскидывает голову.
- Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя на прощание?
Я подавленно молчу.
- Прощай, Влад.
Хлопок входной двери похож на выстрел.