Слепое пятно

X

24.02. Пятница. Запреты


Под конец февраль медленно убивал все живое, что мог настичь загребущими узловатыми лапами. Этот месяц всегда дается особенно тяжело сейсмически зависимым людям: мрачные тени, черные тучи, ураганные ветра, дожди со снегом, скачки давления, словно на американские горки его посадили. Все вели себя тихо — прятались по домам от непогоды, жили вполголоса и надеялись, что их не заметит самый опасный рыцарь зимы. И Горячев следовал примеру большинства, не показываясь в резиденции, не дергая лишний раз никого из людей Льва. Не отсвечивая, в общем. Даже хозяйка ненадолго затихла. Настигла она Горячева внезапно, одним довольно обширным сообщением, совершенно неожиданным — в разгар рабочего дня, что не было на нее похоже:
«Антон, привет.) Сижу тут на кастинге лица новой линейки косметики. Делают мужскую линию, ты помнишь? Они хотели привязать сразу к личности ее, перебирают моделей, блогеров. Хотят сразу найти кого-то, ведь уже готовы образцы косметики и разработана товарная сетка. Скорее всего, скоро будет совещание на эту тему, где представят… Ужас, такая суматоха… Мальчики все красивые, конечно. Есть и умные, кто спорит. Но вот смотрю на них и думаю, что я знаю одного самого красивого и умного, и он из головы у меня не идет. Что делать, Антон?»
Горячев, который в тот самый момент едва вернулся из качалки в раздевалку и остывал после душа, замер с телефоном в руках. Он не знал, что делать, и только глупо улыбался в ответ. В затянутом тучами разуме словно солнце выглянуло — такими для него выглядели хозяйкины сообщения. Антон подсчитал тут же — а ведь они уже две недели не встречались. В этой бешеной скачке, протащившей Горячева через все ухабы и коряги, которые только можно было собрать на казавшейся ровной дороге, он почти отвык от ласки. Смирился со своим положением, отвлекся, но не забыл. И мозг, освободившись от стрессов, недвусмысленными сигналами напоминал, что нужно организму и душе для истинного благополучия и полного спокойствия. Даже похвалы и кокетство лились все равно что бальзам…
«Даже не знаю… — Антон ответил незамедлительно. Он решил отшутиться, поиграться, как и всегда, отхватить больше: — Жалеть, что я не пошел в моделинг? Что у меня опыт только в рекламе нижнего белья в этом качестве? Придется тебе выбирать из того, что есть… =))»
«Что тут жалеть. Так бы на тебя глазели и желали потрогать многие, а сейчас у меня есть шанс думать, что это могу делать только я…)) Но ты только подумай! Прямо сейчас так много молодых тел, а мне только ты нужен. Даже смотреть не хочется. Понимаешь? Ты не хочешь навестить меня? Не соскучился? Уже должен был и смертельно, почти до отключки».
У Антона дыхание перехватило, и он восторженно согнулся над экраном в ладонях еще ниже. Вот как весна подбиралась к февралю со спины. Тихо, бесшумно подкрадывалась — а потом одним броском, как кошка, вскакивала и вцеплялась когтями в ребра. Только больно от этого почему-то становилось человеку, а не природе.
«Так, так… пощади меня!.. =) Я тут сейчас в общественном месте и совершенно голый… Неудобно будет, если все узнают, насколько сильно я соскучился… — заскользили пальцы по припотевшему стеклу. Антон остановился, дрогнул. И тут же, облизав губы, добавил: — Я тоже предпочел бы показать это только тебе».
«Голый в общественном месте?..)) Хочу посмотреть! Отрадно слышать. Тогда приходи ко мне в выходные? В субботу или воскресенье, когда тебе удобно? У меня там нет дел, кроме тебя. А ты мое самое важное дело в последнее время».
Антон ухмыльнулся, и уже через пять минут в чате хозяйки появилось фото: снял себя перед зеркалом. Мокрые волосы, кожа, полотенце на бедрах, напряженные мускулы и пяток синяков: два самых больших из них темнели под коленями, как неприятное и несколько болезненное напоминание о том, что стоит смотреть под ноги, когда пытаешься убежать от кого-то вверх по лестнице. К концу недели следы неосторожности Горячева приобрели сочный желтовато-бурый оттенок. А дополняла композицию пара натруженных мужских спин на заднем плане и — в самом краю — кусочек чьей-то задницы.
«Критически замечу, что один твой знакомый мальчик, может, и самый красивый, но в его интеллектуальных способностях я бы засомневался. =)) Смотри, какой треш! А на счет вы…»
Воодушевившийся Горячев едва успел написать, что выбирает и субботу, и воскресенье, и даже сегодня готов забежать, как поперек диалога, подобно цепному псу, выскочил входящий звонок — от Лехи. Едва не выронив телефон, Антон зафыркал, раздражился — но ответил, конечно же. К сожалению, он догадывался, что именно может услышать с того конца…
— Бля… — прорезался злой голос Коткова сквозь шум машин. — Антон! Ты сейчас где?
— В спортзале.
— Тогда двигай своей задницей ближе к дому и собирай запасные труселя! Вечером сегодня едешь с нами на дачу.
— В смысле? А что так срочно? Где приглашения, планы?.. — засмеялся было Антон, но Лехе, как оказалось, было совсем не до смеха.
— В пизде! Горячев, все планы в пизде! И дела в пизде! И ты тоже в пизде! И отказы я не принимаю — мало того, что ты и так… Короче, тебя сдали и теперь ты в пизде вдвойне.
Горячев помрачнел, крепче сжав пальцы у торцов смартфона. Значит, Влад все рассказал. И, похоже, к тому же не вовремя…
— Это типа я наказан? Отправляюсь на исправительные работы расчищать сугробы и убираться в гараже?
— Правильно мыслишь! А еще и сортир в конце выносить будешь именно ты, я тебе гарантирую, — рявкнул Леха. В динамике послышался рев еще одной пронесшейся мимо машины. — А вообще у меня беда, Антоша, и сейчас, возможно, похлеще твоей… И ты нам нужен. Но прохлаждаешься там непонятно с кем и проблем на жопу ищешь! В общем ты понял… Потом расскажу… Поедем на моей тачке, возьмем белобрысого и ближе к пяти — за тобой. Будь на связи.
Леха кинул трубку, а перед Антоном снова открылся сладкий, манящий диалог.
«Я от тебя в таком восторге, что все сводит. И я думаю, ты знаешь, где.) И ты такой молодец у меня, следишь за собой… Так что думаешь о том, чтобы встретиться? Не томи меня…)» — звало пришедшее наперерез его недописанному ответу сообщение, а у Горячева сохло во рту. Теперь хозяйка была недостижима, как последний самсунг гэлакси. 
«Я очень хорошо об этом думаю… Но, к сожалению, в этот раз мои мысли в расчет не идут. Мне придется уехать до конца недели. Поверь, самому очень жаль. Хочу к тебе, но пока так надо».
«Как жаль. Но ничего, Антон, в следующий раз я буду ждать тебя с не меньшим желанием.) У тебя все хорошо? Напиши мне вечером, когда будешь свободен, ладно?»
«Если буду… =)) Просто что-то произошло, а я даже не знаю что. Видимо, пока не кончится февраль, так все и будет. Месяц обломов и пиздеца. Но я к тебе выкарабкаюсь как-нибудь обязательно… А пока найдем друг друга тут. =)»


К назначенному часу, подгоняемый угрожающими сообщениями от ребят в духе «Ты ждешь?», «Одет?», «Мы уже подъезжаем!», Антон угрюмо сидел в обнимку с пакетами еды. Стандартный взнос в общую выходную жизнь. В теплое время года они в среднем раз в месяц выезжали за город вместе: обычно там много времени проводили Лехины родители, а сам он порою выбирался из начальнического кресла, чтобы решить все дела и помочь… Но только не в выходные. Потому что когда у всех нормальных людей работа заканчивалась, у Коткова она закономерно вскипала с утроенной силой. Уже это насторожило Горячева. А полуторачасового переезда в область вполне хватало, чтобы обстоятельно все рассказать.
— В понедельник ко мне завалились следаки с собаками. Наркоконтроль. Вот так просто. Никаких предупреждений — кто-то стукнул, прокуратура разрешила, здравствуйте-проходите. Якобы мы в «Бермуде» наркоту сбываем. Я! Мои! Пересрал, думал, мало ли какая тварь что-нибудь прикопала, подкинула… Потом, когда об этих Горячевских теориях заговора узнал — вообще пополохело, хотя и пронесло. Не нашли ничего. Просто — стоп работа. Все эти показания, бюрократия, короче, почти до конца недели… А теперь Роспотребнадзор заглянул следом. Раз не наркота — ничего, значит, херовый бар, паленкой торгуете, кто-то отравился. Или не бар, значит, а еда. Вы помните, какая толпа ко мне с пятницы по воскресенье набирается? Да у меня пара косарей народу поток — только за эти три дня, с четырех дня и до трех ночи… И за все эти годы — ни одного случая, даже когда еще плохо все было. Посетители постоянные. Кому какие подарки на День защитника Отечества, но наши органы, я так понимаю, решили, что если кого-то от кого-то защищать — так это от меня!
— Сложно не думать, что это подстава, — тихо ввинтилась в монолог Алена, которая боялась попасть под горячую руку. — Вроде как, постановление следователя нам в нос сунули, но, например, о том, что дело завели — никто не предупредил… А с Роспотребнадзором вообще странно — у нас вон полным-полно элементарно универмагов с тараканами, которые прямо по продуктам бегают, а нас вдруг ловят и присылают контроллера.
— Ебануться… — вздыхал Горячев. — Чего ты сразу-то не сказал, Леха? Может, сразу бы подумали вместе, я бы чем помог…
— Вот не тебе у меня спрашивать, чего, — отбрыкнулся Котков. — Ты там сам хер пойми во что влез и молчишь уже сколько… Месяц? Месяц!
— Меньше. Всего недель пару…
— Ой, да не пизди! Месяц! И началось все с того, что тебя совершенно не смутило, что ты идешь работать в шарагу, где тебе с порога отдрачивают перед тем как всучить контракт! Горячев, тебя настолько спермотоксикоз сожрал, признайся честно? Или ты так в профессию вошел, что за лишнюю десятку не только про чужой имидж в плюс наврешь, но и сам косяков не заметишь? — Котков так завелся, что еле опомнился. Не отжал педаль газа. Стрелка на спидометре на цыпочках чуть не добралась до сотки, и только когда Алена застучала ладонью по крышке бардачка, машина резко затормозила. — Блядь… Бесит.
Антон, вздохнув, усадил соскочившую к краю сиденья задницу обратно и сурово посмотрел на Вовина, который теперь судорожно пытался выскрести выпавший из рук мобильник из-под резинового коврика. Ехали они снова ровно, но даже в шуршании асфальтовой крошки под шинами читалась злоба — будто от нее салон потяжелел и стал сильнее давить на подвеску. Алена напряженно смотрела на дорогу. Леха обратился в автомат по вождению машины. Горячев отвернулся в окно. И только Влад сидел и безмятежно сдувал пылинки с телефона и начищал его экран.
— Хорош орать, Лех. А то угробишь нас всех раньше времени. Ты нам не платишь за то, чтобы видеть твою раскрасневшуюся морду и вкушать эти негативные, — он втянул носом воздух и скривился, словно ощущал в нем некоторую горечь, — эманации. Антон, может, и виноват, что он вам не сказал, но только в этом. А во всем остальном ты его отчитывать права не имеешь, он не маленький. То, что это опасно — да. Посоветовать ему уйти — да. Ори тогда на нас обоих, это я ему предложил так развеяться. И рассказывал это я тебе явно не для того, чтобы ты его начал унижать вот так втупую. Давай, каменный век, тогда поорем на то, чем занимаешься ты, когда девочек ему подкладываешь? Я бы назвал это правильным словом, которое приходит на ум, но промолчу. Святой, тоже мне, — завершил Вовин, оставаясь все таким же безмятежным и спокойным. Даже голос не поднял. 
— Я ему не кидаю их в постель, — буркнул Леха. — Не вали с больной головы на здоровую. Ко мне золотая молодежь — и не только — ходит. А альфа-самец наш уже сам, кого хочет, выбирает и пикапит. И я каждый раз вижу, с кем он свалить собирается… Это не какая-то извращенская ебанина, которая происходит за закрытыми дверями.
— Ну так ты обычно и свечку не держишь. То, что ты видишь, кого я цепляю, больше ничего и не дает… — пробубнил Антон. — Слушайте, никто из вас не виноват в моем образе жизни. Да, я не маленький — и это просто очередной раз, когда я выбрал из того, что было… Зато это не новая баба каждую неделю, не регулярные плановые проверки на венеричку… И мне реально никто не ебет мозги. Вы просто не видели, какой там шикарный дом и все остальное. Может, у них там в рабочем плане и проблемы, но, как видно, они не частный и не исключительный случай… — Он поймал Лехин взгляд в зеркале заднего вида. Тот еще хмурился, но слушал молча. — Может, все разрешится еще. А если нет — оба контракта, которые я подписал, не вечные… Тогда через месяц все кончится…
— Ну вот, видишь, Котков, как? Там такая баба, которая в миллиардах крутится. А ты со своей золотой молодежью. Тьфу! Это те, которые расплачиваются за кредит на шмотки и крутой смартфон полгода? Это вот? — Вовин ухмыльнулся, перекрестив руки и упираясь коленями в сиденье. — Может, у них там просто правда проблемы, как Антон сказал. Такие же, как и у тебя, к слову-то. И это не я тут с больной головы на здоровую валю, я просто прошу не портить мне воздух. Давайте лучше думать, кому вы дорогу перебежали и кто за вас так взялся…
— Ага, ага… Все, вцепились, — Леха засопел недовольно, но быстро смирился. — А кому — ума не приложу. Не было никогда такого.
— А корпоративы в последнее время кто мутил? — спросил Горячев, почти с облегчением переключаясь на чужую проблему. О них всегда рассуждать было проще — ты, вроде, и вкладываешься, но не участвуешь напрямую. От своих Антон уже успел устать. — Чтобы такую подставу организовать — это реальные деньги нужны либо знакомства, значит, надо смотреть на крупных посетителей…
— Да нет, — задумчиво вставилась Алена в разговор, наконец почувствовав себя в безопасности. — Максимум — по случаю праздников. Никаких крупных дядек. Был только какой-то малолетка с большими деньгами, но ему, вроде, все зашло… Да и чей сыночка — не знаю.
— В любом случае косяк в том, — продолжил Леха, — что я к этому не был готов… Напрягать никого не хочется, отец и так подсуропил юриста — да и поскольку по факту у меня серьезных нарушений не может быть, ясно, что все и так пройдет. Надеюсь. Только это время. Работать я не могу пока, черт знает сколько там кому положили на лапу и как это затянется… А чем дольше тянется, тем больше вопросов уже со стороны клиентуры. Сам знаешь, Антох, сейчас уже никакие СМИ не нужны, чтобы все испоганить. Есть соцсети. И есть диванные аналитики…
Горячев поджал губы. Ситуация — болото; без развития за руку уже никого не поймаешь, без лишних связей — процесс не ускоришь. А Леха хоть и состоялся на своем поприще, но темной стороны бизнеса во всей красе насмотреться еще не успел, и страх его понять было легко. Кто угодно переживал бы так за свое детище.
— Может, давай я в агентстве наших поспрашиваю? Все-таки не просто так пиаром занимаюсь… В случае чего — сам знаешь, двинем тебя после простоя так, что еще больше ускорения наберешь.
— Да это я бы и так сделал… Раскрутка — не беда, и все ясно. Боюсь только, как бы мне в процессе чего не накинули. Да и люди, которые у меня работают… Они же потом — тоже меньше денег получат. Не все терпеть станут, молодые же. Зарплаты нужны стабильные, иначе — это все обслуживающая сфера, изи пришел, изи ушел…
— Посмотрим, Леш. Я все же надеюсь, что это так — гадость мелкая и на следующей неделе уже все кончится, — Алена погладила Коткова по руке. — А теперь давайте лучше отдохнем все… Вот мы и приехали.


В февральской темноте дача Лехи выглядела неприветливо и даже страшно. Соседние дома стояли, окутанные тишиной и туманом, свет исходил только от фар и двух несчастных фонарей по обе стороны от участка. Ребята остановились, начали разгружаться и обустраиваться. Пакеты перетекали из багажника в маленькую прихожую дома и место, определенное под мангал. В дружественной суматохе как-то успокоились тяжелые думы и яркие негативные эмоции. Алена сразу принялась за готовку. Влад делал вид, что помогает, иногда оказываясь в правильном месте да поднимая нужную вещь. Он курсировал между Лехой, занявшимся мясом и костром, и поварами, в число которых вошел и Антон. Алене Горячев решил составить компанию по двум причинам: потому что всегда ревностно относился к салатам, а еще потому что она была единственной, кто с самого начала не пытался уговорить бросить все и бежать. Впрочем, от нее можно было ожидать других сложных вопросов…
— Ну что, Антон, — мечтательно улыбалась Алена, почти профессионально строгая картошку, — ты правда эту свою зазнобу ни разу не видел?
— Не видел и не слышал, — мотнул головой Антон, засовывая за щеку бракованный кусок огурца. Лицо — максимально невозмутимое. Вид — деловой и сосредоточенный. — Но она же не зазноба… Типа это не любовь. Так…
— Это романтично! И так… Ну, сказочно? Я не хотела обидеть, правда, просто интересно. — Алена, рассуждая, иногда взмахивала ножом. Влад, проходя мимо, бухтел, что с таким надо быть осторожнее, закладывал кусок сырой картошки за щеку и уплывал дальше. — А ваши свидания… Тебе нравится? Или ты с ней никак не общаешься, молча все?
— Нет… Общаюсь. Много. В последнее время только и общаюсь… — Антон вздохнул. Но этот чувственный напор, которому раньше так легко выходило сопротивляться, сейчас отчего-то пробивал все стены маскулинной брутальности и прагматизма. Горячев, вспомнив последние беседы с хозяйкой, невольно разулыбался. — Она, знаешь… Раньше как будто боялась этого, кажется. Говорить — просто о чем-то. Но мы вот с начала февраля почти каждый день переписываемся. Эти две недели было совсем не до свиданий — но зато так… Держит в напряжении, в общем. Даже если это глупости всякие… — Огурцы полетели в салатник, а Антон потянулся за помидорами. Задумчиво покрутив перед глазами один из них, решил — все равно все рамки уже сброшены. И почему не поделиться своей маленькой гордостью с кем-то, кто этому, возможно, будет и правда рад? — Влад недавно прощупывал обстановку. Прошлых ее клиентов. Сказал, что это она только со мной так, представляешь?
— Ничего себе, да ты ей тоже нравишься, Горячев! Зуб тебе даю, такие женщины… Такие люди, которые настолько сложно идут на контакт, обычно мало кому позволяют долго находиться близко, — Алена улыбнулась, толкнул Горячева плечом. Влад, оказавшийся внезапно за их спинами, засмеялся и выдал шепотом что-то вроде: «Поразительно, Антон целый месяц общается с женщиной!» Но он тут же испытал на себе всю силу девичьего гнева острым локтем между ребер, после чего Алена продолжила осторожную беседу, заканчивая с картошкой. Ее понадобилось много, ведь и мужчин в доме сегодня собралось достаточно, чтобы не наесться легкими овощами: — А какая она? Ну, ты же с ней общаешься, какие-то черты все равно выявил. Умная? Властная? Влад предполагает, что она занимает высокую должность в Nature's Touch…
— Да я сам так думаю… — Антон хохотнул. — Она, блин, там знает все про всех, кажется! Ну, вернее, я понял, что там и руководство информацию собирает на всех, но она явно — где-то рядом… По крайней мере, с Еленой общается близко, похоже. Да и как иначе провернуть все это под носом у сотрудников. А она… — Горячев задумался. Обычно хозяйка просто была с ним — и не приходилось анализировать, из каких черт она состоит. Хотя, возможно, тут-то Антон и ошибся, ведь составь он полный портрет, проведи параллели до мелочей — не пришлось бы так наивно ориентироваться на те внешние нюансы, в которых он искал сходства с другими. — Может, и властная. Но хитрая. Она, знаешь… Мягко стелет, ведет за руку — так, что ей и сопротивляться не хочется. Очень внимательная. Заботливая. Начитанная, серьезная — но притом веселая… Умная. Интересно с ней. Игривая, да. Как напишет мне что-то — так хоть весь день потом со стояком борись… — он ухмыльнулся, заработав ножом чаще. — А еще у нее руки нежные — это я не знаю… Я там всем дамочкам, кому смог, ладони попережал — так и не нашел ничего подобного. Ей-богу, Золушку ищу. И пахнет она — исключительно… Мы с ней все вечерами встречались, думаю, она чем-то перед нашими встречами пользуется, чтобы так пахло, потому что днем — ни намека. Знаешь, будто орех, вот фундук еще зеленый между пальцами растереть… И сильно. Я бы не пропустил.
— М, — Алена впитывала информацию и сама улыбалась. На ее лице читалось иногда желание сказать что-то такое, что-то задиристое, но она подавляла это в себе всякий раз, как оно возникало. Берегла чувства Горячева, не высмеивала его, поддерживала. Но на моменте с запахом задумалась крепче. — О, знаешь, я недавно слышала что-то подобное. Сейчас, — она все бросила, обтерла руки о передник и скрылась в прихожей, вороша пакетами. А вернулась с маленьким бежевым пробником с черной крышечкой. — У них… Ну, у Nature's Touch появилась давно уже новая линейка. Люксовая уходовая косметика, очень дорогая. Я тут недавно пробник достала на выставке, а то ты мне со своими знакомствами, зараза, ничего не приносишь… Ладно, вот, понюхай, — Алена открыла тюбик, выдавила себе на руку немного средства и, растерев в ладонях, поднесла Антону под нос. Повеяло ореховым ароматом, до боли знакомым, но все же чуть запыленным пудровой отдушкой. — Может быть, нечто подобное?
— Да… Но чище, — ответил Антон, немного погодя. — Как будто что-то совсем натуральное. Не знаю, как объяснить — тут-то я не эксперт… Или это картошка путает карты? — и он хохотнул, мазнув Алене по носу помидорным соком с мизинца.
— Дурак! — засмеялась Алена, вытерев нос о плечо Антона, — допрыгаешься, у меня в руке нож! Ну а вообще, если это тот запах, то она ну такая… При бабле. К слову, это крем для глаз. Крутой, говорят, — она мечтательно закусила губу, а потом, помыв руки, вновь принялась за готовку, сдабривая картошку специями и маслом. — Ну а вообще правда, тебе там пробников не дают? Они просто редко предоставляют для блогеров собственную продукцию, — Алена обиженно надула губы. — Пробники. А ты бы мог… Ну это. 
— Я тебе уже говорил, я хочу, чтобы Богданова дала тебе интервью! Так что, может, лично вручат… Вообще должны, если все срастется — на обзор-то. Только намекни-и-и… — напел он, вильнув бедрами, и вернулся к доске. — Блин, крем для глаз… Афродизиачный какой-то крем для глаз… А вообще мне давали что-то еще в самом начале. Вот в самом… Но я забыл. И даже почти ничего не открывал. Отдам, напомни только!
Готовка пошла еще бодрее. И вот минут десять прошло, пятнадцать — первые блюда, чтобы перекусить хотя бы с дороги, оказались уже на столе. В дом вернулся пропахший костром Леха, за рекордно короткое время превратившийся из молодого бизнесмена в сурового неумытого лесника. За делом его немного отпустило, а при виде еды и хмурые складки между бровей разгладились. Сдержанный и вальяжный Котков вернулся в компанию. Какое-то время они болтали об отвлеченном — помянули старых знакомых, отругали недавно просмотренные фильмы, Антон похвастался спортивными результатами… Все было хорошо, мирно и правильно. Снова в кругу друзей — как и раньше. Но даже вдалеке от города, от привычной обстановки Горячев не мог унестись мыслями от хозяйки. Лишенный возможности и поговорить-то с ней наедине, он чувствовал себя непривычно жаждущим поделиться с ней тем, что узнал. Даже тем, какой ужин они приготовили… С перерывами на еду Антон, вторя Владу, то и дело хватался за телефон, но опасливо одергивал себя и заходил в какое-нибудь другое приложение. Увлекшиеся разговором друзья, впрочем, не так уж тщательно следили, на что именно отвлекается Антон — да разве же в эпоху гаджетов вообще можно было в чем-то подозревать человека, уткнувшегося в экран? Но в момент, когда обсуждение сосредоточилось на новой теме, Горячев все же не удержался. Открыл телеграм. Хозяйка была в сети и, как ни удивительно, тут же написала ему:
«Ты по мне соскучился, Антон?) Как там твои дела, все хорошо? Я переживаю».
Горячев ее преданности радовался, как ребенок. Забыл про все, застучал пальцами по стеклу, время от времени поднимая глаза и сканируя обстановку — вслушивался, не кивнуть ли где в разговоре лишний раз, не переключиться ли… Но Влад слишком увлек Леху с Аленой какими-то видео, которые Горячев, судя по всему, уже видел.
«Страшно соскучился. Только и зашел написать…
А дела — ничего, сидим вот едим. На даче у друга… Другого, не того, что у меня в кровати, но он тоже тут. Слушай, я не знаю, что за время такое, может, это у меня аура… Представляешь, вот что у нас происходит — а у Лехи, ну, у него тоже бизнес, из той же оперы… На его клуб кто-то заяву накатал. То наркота, то с едой что-то не то. Всю неделю с комиссиями бодается».
«Прямо сразу с комиссиями?) Я думала, наши органы контроля умеют только взятки брать и штампы на бумажки ставить, потому что им нравится, как печать щелкает… А тут вон оно как. Ужас. И как Леха, открыл им все пути и отвалили? Все хорошо кончилось или не кончилось?»
«Да не кончилось. Наверное, именно потому что звук печати нравится… Пока не нащелкаются — не отвянут… Он говорит, что все чисто, но сейчас там Роспотреб хозяйничает. Вот в выходные — у них выходные, а он открываться не может. И хз, что найдут… Сейчас дождутся, время потянут, так, конечно, для них что-нибудь обязательно и протухнет!»
«Хм. Странно. Хочешь, попробую помочь?»
«Давай… Это клуб B-triangle. Если какие-то контакты нужны будут, скажи, я тебе потом…»
— …Он… Антон. Антон!
Горячев не сразу понял, что его зовут. А когда понял — осознал, что в комнате уже висит гробовая тишина. Сообщение он так и отправил, как было — и тут же воровато выключил телефон и опустил рядом с собой на диван, подняв взгляд. Леха глядел выразительно — так, что, конечно, стыдно стало сразу.
— Простите, отвлекся… — неловко усмехнулся Антон. — Что ты спросил?
— Я ничего не спросил, — процедил Котков. — Я уже минуты три тебе же рассказываю, блин, что вспомнил с последнего раза, когда работал, а ты, зараза — ладно, пообщаться… Вместо того, чтобы послушать хотя бы и покивать с умным видом, с кем-то переписываешься! Со шлюхой своей корпоративной, что ли?!
Антон сжал челюсти — а в руке смартфон. Взгляд потупил. В подобной ситуации в свое оправдание сказать что-то было сложно, кроме того, что проблемами его же, Лехи, вместе с Горячевым заинтересовалась и хозяйка. Но Котков уже завелся — и едва сформулированный ответ вставить не вышло.
— В конце концов, ну кто я тебе? А она? Ты уходишь весь в общение с бабой, которую никогда не видел, от друзей, которых годами знаешь… Ну и с работой все ясно, конечно, я понимаю, что месяц этот ты никуда не денешься… Но от нее ты — и не собирался уходить, хотя тебя за яйца там никто не привязывал и денег не требует? А? Правильно понимаю?
— Я вообще не обязан за это отчитываться, — тут уже Горячев завелся. — И она не шлюха. И общение потому соответствующее! Ну, прости, я реально отвлекся! Но между прочим, там мо…
— Антон, это правда лишнее, — перебил Влад. — Это просто обидно, если честно. И ты, Леха, перестань, пожалуйста, а? Я тебя просил уже не пылить так? Подбирай слова.
— Парни, тише, — Алена подняла руки в защитном жесте, — перестаньте, пожалуйста. Он нас все так же ценит, просто он сейчас увлеченный. Что вы так на нее взъелись, а?
— Ну, с другой стороны, Ален, его с нами месяц вообще не было. И сейчас он как бы не с нами. Тут проблема, Леха переживает, а он…
— Ну что он? Может, он ей тоже пишет про его проблему и переживает! — защищала Горячева Алена, но на Влада это не возымело никакого действия, он только обиженно ворчал:
— И что? А нам он этого сказать не может? Лехе, мне? Тебе?
— Да. Именно об этом и писал, — вцепился Антон в единственный свой спасательный круг и прямо посмотрел на Леху. Но и от теперь легче не стало — кажется, только хуже.
— А зачем ей, — развел руками Котков, — писать про мои проблемы? Она мне ничем не поможет, Антон! У меня, знаешь, вот девушка, которая меня утешает! Рядом! Мне другую не надо. И тебя я хочу видеть — рядом!
— А если поможет? — тут же уперся лбом Антон. Как дурак — сам же понимал, что ни за что отвечать не вправе… Даже хозяйка ему еще ничего не пообещала, даже вероятности не было. Но Горячев и так уже чувствовал, что катится в ад. Нечем ему было прикрыться, объяснить свое доверие. И, видно, агрессивный тон не перекрыл неуверенности во взгляде, потому что Котков тут же осклабился:
— Нда, Антон… Нечего мне тебе сказать. Просто нечего… Слушай, я не буду тебя ни о чем спрашивать больше, — он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, — только будь другом, убери мобилу подальше. Хотя бы из приличия. И ссориться не будем. Ладно?
Антон вздохнул и отвернулся, сдавшись в зрительной дуэли. И телефон засунул назад — поглубже в карман. Он ощущал пальцами, как вибрируют уведомления, но даже предупредить о своей пропаже не мог. А чувство вины перед всеми сразу, да еще бессилие — жрали изнутри.
— Ну вот, — спокойно и победоносно подытожил Леха. — Да и вообще… Воздержался бы я на твоем месте. Знаешь, раз у тебя самого там все так неспокойно. Говори что хочешь, Горячев, но у тебя на лице написано, что тебя ведет. Слушай, это не живой человек… Наговорить она может все, что хочешь… Но ты сам бы лучше думал о том, что когда контракт ваш, или что ты там подписывал, истечет — хоть месяц его протяни… Она исчезнет, как дым, стоит тебе отвернуться. И никак ты ее не найдешь. Это сейчас она для тебя — все, что ты сам захочешь увидеть. Для таких это основа их работы. Та же обертка, что и сексуальный прикид, на который ты велся. Иначе никак себя не продашь.
У Горячева все нутро дрогнуло. Он никогда не был чувствительным касаемо отношений с кем-то, но в этот раз слова Лехи казались жестокими — а главное, они точно разили в собственные сомнения и страхи. Как и раньше слова Влада, только еще сильнее. Но и сопротивления внутри оказалось неожиданно много. Передернув плечами, Антон молча ушел от разговора в тарелку, а глазами нырнул в телевизор, чтобы занять себя какой-то безобидной бессмыслицей. Он-то уверен был, что Леха не прав насчет хозяйки — как человека… Живая она была. Иначе как бы она прикасалась к нему так, словно хотела проникнуть под кожу? Зачем оставалась бы всегда рядом, если нужен якобы только секс? Зачем давала бы надежду найти себя?..


До самого позднего вечера Антон оказался лишен средств связи — впрямь как на секретный объект попал. Или, что было ближе к истине, наказан, как маленький ребенок. Но за общим делом настроение сгладилось: все вместе они нажарили шашлыков, а пока доходили угли — впали с Владом в детство и фехтовали на подожженных обрезках плинтусов. Потом была баня и бильярд, дурацкие фото, и где-то к трем часам ночи, разморенные и усталые, друзья разошлись по кроватям… Леха с Аленой — вдвоем. И Влад с Антоном — традиционно — тоже.
Но если Вовин после всплеска гиперактивности почти моментально засопел, зарывшись лицом в подушку (Антона на этот счет уже несколько лет мучил вопрос: а чем он дышит?), то Горячеву не спалось. Думал он только о том, чтобы взять телефон, проверить, как там все… В комнате зажигать экран было не с руки. И не то чтобы Антон переживал, что Влад проснется — он просто хотел побыть совсем один. Потому что привык уже вот так, ночами…
Веранда, где они ужинали до этого, успела остыть. Воздух казался страшно промозглым, но Антон вооружился шерстяными тапочками, в которых здесь ходили по дому, и пледом, быстро окуклившись в углу дивана в одну морозостойкую горку, увенчанную его же растрепанной шевелюрой. Так можно было прожить ближайшие минут десять-пятнадцать, пока обогреватель не справится и не сделает помещение вновь жилым.
Сообщений от хозяйки было всего два. Первое совсем короткое — в одно слово и то какое-то отчужденное, злое, колкое: «Понятно». Через полтора часа она написала ему много, по-деловому отстраненно, но это было похоже на спасательный круг:
«„Бермуда“. А я знаю это место, да. Алексей Вадимович Котков? — писала хозяйка, далее вывалив на Антона все данные по его другу, включая дату последнего отчета в налоговые органы. — Ну, со следователями мы уже поговорили, там действительно на лапу кому-то дали. Вроде как, там не было резона его всерьез заваливать, просто хотели дать инфоповод, предоставить разгромную статью в СМИ, и она появится в понедельник. С санпин нормами ситуация аналогичная. Да и время бы потянули, оставили мальчика без прибыли. В общем, Антон, снаряди своего друга утром понедельника в восемь быть на работе. К нему приедет Анна Алексеевна (проверяющий), моя давняя знакомая и Льва Денисовича в том числе. Поставит все штампы, завершит проверку и внесет в реестр, что комиссию они прошли, отдаст пакет документов. Ситуацию с наркотиками уже погасили, у меня денег больше.) В понедельник может начинать работу, а часов в 8–9 Лев даст интервью относительно его сотрудничества с „Бермудой“. Почитаете, закроем этим разгромную статью (или перекроим, если получится). Можно и не сотрудничать, конечно. Как тебе такой вариант решения? Даже если нет, уже все сделано.)»
У Антона ладони задрожали сразу же. Сколько прошло часов? Пять — с тех пор, как он сказал ей? И в восемь-девять вечера она уже решила все вопросы? Пожалуй, это было по-своему жутко; но у Горячева все равно сердце сжалось… Их отношения с хозяйкой были довольно интимными, но настолько ли близкими? И тут она по одной его просьбе, как пылинку, смахнула проблему совершенно чужого ей человека…
«Спасибо…» — написал Горячев — и сразу отправил. А потом еще: «Спасибо тебе большое. Я могу тебя как-то отблагодарить? Прости, что пропал так резко… Мы немного на ножах были. Просто Леха только узнал о моих косяках на работе… И о тебе. Не очень вовремя. Так что мне запретили разговаривать с „этой нехорошей девочкой“».
«О, так мы злостные нарушители?) — на удивление в столь поздний час ответила хозяйка. — И кому ж я там так не нравлюсь у тебя? Не за что, Антон. Это не тебе и не твоему другу, это мой личный вклад в сторону справедливости! Очень не люблю, когда людей топят, да еще так топорно и некрасиво. Так что никаких благодарностей, просто главное, чтобы ты был спокоен и доволен.) Ну что, теперь-то я могу тебя ждать хотя бы на выходные следующей недели?)»
«Все равно — спасибо. Ты просто спасительница. Я бы вот… — Антон вздохнул и погладил подушечкой пальца ребро телефона. — Зацеловал бы тебя на месте, если бы мог.
А не нравишься… Да не знаю. Это все пока на эмоциях. Не забивай голову, они перебесятся… =) Я ведь все равно к тебе пришел. И приду. Обязательно».


25-26.02. Семейные выходные


Для Антона суббота сразу началась с того, что он, как самая ранняя птаха среди всех, опять уединился и рассказал хозяйке, чем занимался вчера. Когда подтянулись остальные, Горячев стал скрытничать, но всякий раз возвращался в заветный чат, когда появлялась минутка. Иногда то Леха, то Влад косились подозрительно, когда он в очередной раз ухмылялся над экраном смартфона или даже просто тянулся к нему, но под душевные беседы и хорошее настроение никому не было особого дела… Да и Антон, наученный горьким опытом, больше не оставлял друзей без внимания. В сущности, ему вполне хватало времени и сил на оба дела.
Еще два выходных дня прошли в целом весьма и весьма по-семейному. Основной объем нервных разговоров о работе и будущем остался позади, а дальше — только подготовительная предвесенняя уборка, отдых, безвозрастные дурачества и прогулки по еще не стряхнувшему снег лесу. Даже на санях покатались — вернее, на детских санках. Родители Лехи как отвезли их на дачу лет пятнадцать назад — так они там и лежали нетронутые на потеху взрослым лбам.
Чат с хозяйкой тем временем полнился фотографиями и видео, а Горячев охотно рассказывал обо всем, что бы та ни спросила. Где познакомились и как давно, за что Антон ценит каждого из своих, чем они любят заниматься и насколько открыты друг с другом… Он объяснял, что даже несмотря на заведомо известную реакцию все равно не смог бы не рассказать кому-то из них, что происходит в его жизни — потому что это залог доверия. И только потому уверен, что их обида — временная и закономерная, сам ведь виноват… Антон, Леха, Влад и Алена — все они берегли друг друга одинаково сильно, пусть и каждый по-своему.
«Да и если однажды небеса разверзнутся и польется огненный дождь, потому что я решу жениться — это именно их благословение мне получать, а не чье-то еще. =D Конечно, они будут относиться к тем, кто мне нравится, максимально критично!» — воодушевленно набирал Горячев, наблюдая за тем, как Влад с диким ором пытается спастись от Алены, которая решила почему-то насыпать ему снега за шиворот. Эти кадры, конечно же, тоже отправились в переписку, наглядно иллюстрируя, что бывает с теми, кто не проходит Аленин фейсконтроль. Хозяйка отвечала очень быстро, отзывалась тепло, но в ее сообщениях сквозила грусть. Правда, Горячев видел, с каким рвением и интересом невидимка тянется к его друзьям, но в следующий же миг замечал, как она абстрагируется от этих тем и ненадолго переводит разговор в другое русло. Это было похоже на внутреннюю борьбу между страстным желанием получить всю возможную информацию и нежеланием копать дальше, увидеть все. А, может, и на ревность.
В какой-то момент Антону прилетела фотография уже от самой хозяйки. На ней он увидел, как изящная светлая рука — в плохом качестве мало что еще можно было разглядеть — без каких-либо опознавательных признаков держит корзину с фруктами, шоколадом и вином. И комментарий от нее к этому следом: «Смотри, что я получила за хороший разговор в пятницу». Это была очень неуклюжая попытка делать то, что делает Горячев; хозяйка неумело делилась собственным бытом. Но Антон пришел в полный восторг:
«Черт, я сейчас просто закусил кулак и пытаюсь не орать! Ты такая деловая. Такая молодец… И такая красотка. Тонкое у тебя запястье, а? =) И пальцы длинные. Я так и чувствовал! Дашь поцеловать ручку? Раз ничего другое нельзя. =))»
Хозяйка прочитала сообщение и ничего не ответила, но через десять минут Горячев получил еще одно фото. На этот раз в крепких объятиях хозяйкиных пальцев оказался румяный персик. Мягкий, сочный и мясистый, с ярко выраженными долями, он хорошо смотрелся в фигурной рамке из аккуратных пальцев. И как же без комментария: «На твою задницу похоже, Горячев. =)»
Тут уже очередь Антона была пропадать — но даже на большее время. Местью стало вполне себе фото собственной задницы — сквозь запотевшее стекло предбанника, без лишних деталей. Видно было только в свете уличного фонаря, что Горячев румяный до одури и в этот самый момент натирается снегом. Оно входило в пересланное сообщение от Влада и сделано им же с припиской: «Сфотал друга, пока он морозил яйцы. Люблю его. <3».
«Моя красивее =))) — резюмировал Антон для хозяйки. — А значит, идеально будет смотреться вместе с твоими ручками. =))»
«Твоя, конечно, идеал всех персиков на планете, кто ж спорит.)) А фоточку-то я сохраню… Такую чудесную. На темный вечерочек.)»
Так и пролетели выходные, сдобренные теплыми разговорами и прятками ото всех с телефоном, вкусной едой да дружественными объятиями. Так провожали зиму и начинали весну Антон и его бравая компания. Когда они загрузились в машину ранним воскресным вечером, друзья уже были немного разморенные активным отдыхом да пережитыми событиями. Все были задумчивы, опасаясь понедельника и тех черных птиц, которых он мог бы принести на своих плечах. Поэтому в дороге Леха был молчалив, Алена — задумчива, и только Влад внешне безмятежно скрутился в бараний рог на заднем сидении, уложив голову на собственные колени и скидывая во все свои чаты, в которых сидел, фототрофеи прошедшего выходного. Они выехали из дачной зоны, машина встала на дорогу, и Леха дал газу, набрав скорости.
— Кстати, Лех, — подал голос Горячев, когда они уже порядком удалились от дачного поселка. Выглядел он очень и очень серьезно, но в то же время уверенно — проследил за этим самостоятельно через зеркало.
— Ну? — переспросил Котков.
— Тебе в понедельник надо быть в «Бермуде» в 8 утра. Там проверяющей от Роспотреба приедет Анна Алексеевна. И все… И со вторника ты откроешься.
Лехины глаза в зеркале заднего вида сощурились, а взгляд забегал.
— Это откуда ты знаешь? Нужно будет что-то решать на месте?
— Откуда надо… — Антон усмехнулся, удобнее откинувшись на спинку сиденья. — И все уже решилось. Тебе не нужно ничего. Просто — присутствовать.
Влад дернулся, поднял взгляд, ненадолго задержавшись им на Горячеве. Что-то просканировал, что-то сам для себя понял и, уже совершенно успокоенный и совсем уж расслабленный (что стало ясно по тому, как поползла улыбка по лицу), вернулся к занятию. Он просто принял ситуацию такой, какой она стала, без вопросов и возражений. Алена же оглянулась на Антона:
— Фига себе, Горячев, ты у нас бабка Ванга? Расскажи-расскажи-расскажи? Это что за Анна Алексеевна и откуда у тебя связи в таком злачном месте? 
— Не у меня… Не совсем у меня, — Горячев поднял телефон, покачал им между пальцами, а потом снова спрятал между бедер. — Но это… В общем, плюс личных отношений с богатыми женщинами, которые на короткой ноге с еще более крутым начальством…
Леха вздохнул и постучал пальцами по рулю, примолкнув на какое-то время. На напряженном лбу отчетливо отразилось сомнение — а вслед за Котковым занервничал и Антон, и все остальные. Кто знал, что тот ответит? Мог ведь приревновать снова — или принять за провокацию… Однако тон его остался привычно мягким. Даже больше смягчился с последнего раза. Видно было, что Леха еще не осознал до конца своего счастья, но уже благодарен.
— Ладно… Хорошо. Главное, чтобы тебе за это ничем не пришлось платить, Антон. А от себя я какое-нибудь «спасибо» придумаю…
— Ну придумай, придумай… — хитро протянул Горячев. И просиял.

XI

27.02-1.03. Новости и сплетни


В понедельник утром, как и обещалось, в десять часов вышла статья, которая была анонсирована порталом о развлекательных центрах Питера еще в пятницу. Но гласила она не о том, что «Бермуду» поймали на распространении наркотиков, или о том, что они не соблюдают какие-то нормы, хотя в заголовке мелькали слова «шок» и «вы не поверите». В ней была только информация, что Лев Денисович Богданов, генеральный директор Nature's Touch, сообщил о сотрудничестве с «Бермудой», которое выльется в мастер-классы, лекции и выставочную деятельность его компании в стенах ночного клуба уже в апреле этого года. На вопрос о странном выборе места для распространения продукции и организации рекламной деятельности Лев лишь согласился и пояснил: «Вы правы. Но взаимовыгодное сотрудничество получается только с людьми, которые умеют хорошо работать». Ни у кого не осталось сомнений, что таким заявлением Богданов сообщил: он будет и в дальнейшем следить за деятельностью «Бермуды» и безоблачной ее реализацией. В бизнес-кругах это называется «взял под крыло» — так говорили в комментариях знающие диванные эксперты.
«Блин! Леха! Я все вижу! Как там прошло все у тебя?!» — писал Антон в общий чат, сопровождая каждый фрагмент сообщения крайне эмоциональным стикером.
«Твой Богданов — просто душка))) — ответил Котков. — Привет тебе!»
И — никаких особенных подробностей. Но у этих акул бизнеса было бесполезно что-то выпытывать, пока они не договорятся обо всем, а Леха, похоже, стараниями хозяйки открыл для себя золотую жилу… Антону, конечно, на минуту взгрустнулось: официально вся помощь снизошла от Льва Денисовича, и никаких новых имен (хотя бы их!) услышать не удалось. Впрочем, следовало догадаться, что хозяйка не покажется перед другом Горячева, не назовет себя организатором их маленькой аферы. Окончательно убедился он в одном: та действительно была при деньгах и связях, ухватиста и в близких отношениях с руководством компании. Вот тебе и «кадровик». 
Однако Горячев был рад и наконец спокоен хоть по какому-то поводу. Он мог бы подумать, что у Nature’s Touch все еще остаются собственные нерешенные проблемы, но, очевидно, они были куда глубже, сложнее и никак не мешали оказать помощь ближнему своему. Антон изо всех сил держался, чтобы тут же не написать в сердцах Богдановой, как сильно любит их всех… Все-таки нарушение субординации. Да и его радости ждала та, которая все устроила — это, в общем, перед ней он должен был распахивать душу… Хотелось думать — что для него и из-за него.
«Знай: ты просто чудо и самая настоящая фея, и я торжественно объявляю тебя своей любимой женщиной =))) — новое сообщение «ручкам» было отправлено незамедлительно. — Куда передавать дары?»
«Отрадно слышать, но это взаимовыгодное общение.) Деньги любят сотрудничество, так что там получился очень приятный симбиоз.) Дары? Ох, Антон, да лучший мой подарочек — это ты…))»
«Я принесу себя тебе. Не сегодня — завтра, не завтра так после… В выходные. Как дожить до выходных?»
И верно, как? Ведь корпоративный коттедж уже на неделе манил своими потайными комнатами наперерез работе…


Тем временем наступила весна. В среду, первого марта, Антон проснулся с ощущением поразительной легкости в теле. За окном валил мокрый снег, да и ветер поднялся нешуточный, но биологические часы знали: вот оно, самое сладкое время. И мысли, и тело были наэлектризованы, а любви и страсти хотелось вдвое сильнее, чем обычно. Даже если это только потому, что Антон и так уже маялся слишком долго — просто еще пару дней назад он имел возможность отвлечься хоть на что-то…
«Ты должна мной восхищаться. Я снова не трахался почти месяц, а еду сейчас на работу — но не к тебе… И даже как-то уложил свое утреннее несчастье!» — таким было первое мартовское сообщение хозяйке. Антон и фото прикрепил: сегодня он приоделся в зауженные брюки бежевого цвета и такой же жилет поверх белоснежной рубашки, у которой, несмотря на наличие галстука (он был приспущен), кокетливо расстегнулись две верхние пуговицы.
«Это чтобы когда станешь за мной следить, — добавил он, — тебе тоже было неспокойно. =))»
Впрочем, мысли о том, насколько неспокойно может быть хозяйке, поминутно волновали и самого Антона. Спасали отрешенность метро и длинное пальто, а еще — размышления о работе, о делах, соцсети и игры в телефоне… Но как назло то тут, то там весна напоминала о себе рекламой приложения с пошлым намеком — или каким-нибудь игривым женским фото в новостной ленте. Горячев сам поражался своей стойкости, когда в очередной раз сглатывал едва разгорающееся возбуждение.
По прибытии он традиционно забежал отчитаться к Елене, однако в связи с некоторыми накладками решение дел приходилось отложить до обеда. В Nature's Touch вовсю занимались формальной частью сотрудничества с «Бермудой» — в общем, бюрократией; с Горячевым в свою очередь условились, что до конца его контракта он должен будет внести коррективы в пиар-кампанию с учетом новых обстоятельств… Грядущая рабочая неделя, как и окончание этой, обещали стать весьма загруженными. Но Антона это волновало не особенно сильно — в такой серьезной суматохе он чувствовал себя важным и полезным. Мимоходом Горячев попытался справиться еще и о состоянии Романа; подумал, может, раз белая полоса сменила черную в одном, так и здесь появятся какие-то новости, но Елена довольно резко оборвала его тем, что все вопросы здесь уже решены и ему, Антону, беспокоиться не о чем.
«Да ну», — вздыхал про себя Горячев. Но понимал, что здесь он и впрямь больше ничего не добьется; из подслушанного разговора стало ясно, что по крайней мере Богданова, даже зная что-то, предпочтет закрыть тему. Все бы ничего, если бы она не аргументировала это тем, что лишний интерес к судьбе сисадмина и стоящим за ним людям опасен для всех. Тут уж Антону никак не могло стать спокойнее, но он и сам бил себя по рукам, стараясь оставить размышления о странной подковерной истории. Меньше знаешь — крепче спишь. Эту мудрость он хорошо усвоил за прошедший месяц, да только сердцем принять отказывался.
Освободившись, Горячев было уже отправился вниз по лестнице — нужно было найти Лизу, чтобы развести ее на пару документов, — но наткнулся взглядом на дверь кабинета Богданова. Замешкался. Особенно Антон сейчас никуда не спешил, зато можно было бы зайти к директору — лично отблагодарить за поддержку, а заодно уточнить для себя кое-что… Ноги сами подвели его к темному проему, и после короткого стука Горячев зашел. Лев сидел за столом, а перед ним теплела внушительная да стройная стопка из документов. Богданов внимательно что-то читал, затем подписывал размашистой подписью, в которой изящества было столько же, сколько и в интерьере самой резиденции, а затем перекладывал очередной договор или заявление в менее внушительную стопку решенных вопросов. Работа только занималась, но появление Горячева Льва не просто отвлекло, он даже поднялся из-за стола, мигом отдав Антону все свое внимание. 
— Антон, — Богданов улыбнулся, жестом приглашая Горячева к столу переговоров. — Ты что-то хотел или просто так зашел?
Горячев сдержанно улыбнулся в ответ, несколько смутившись (все еще свежи в нем были впечатления от последнего разговора — как раз после происшествия с Романом). Однако волнение перед директором было щедро разбавлено радушием, так что подошел Антон решительно, протянул ладонь для рукопожатия. И оно свершилось, но Лев разорвал соприкосновение неожиданно грубо и быстро. Горячев, вновь почувствовав себя стесненным, обескураженно сунул руки в карманы. 
— Да разве могу я просто?.. — усмехнулся он. — Нет, обсудить хотел кое-что. А еще спасибо сказать вам, Лев Денисович. Понимаю, вы за своих-то горой… Но не ожидал, что вы лично внимание проявите к тому, что у Лехи… Алексея там случилось. Мы так теперь как-то… Можно сказать, корпоративно породнились все.
— Ну раз породнились, можешь и просто, — Богданов опустился обратно в кожаное кресло, вынуждая и Антона сесть. Но тот еще замешкался, будучи слишком растерянным. — Спасибо за что, Антон? За площадку, на которой я буду делать деньги? Не за что! Если у тебя есть еще такие возможности для помощи, я всегда готов. Твой Алексей очень умный молодой человек. Хочется верить, что и надежный, ибо я-то за него поручился. Сотрудничество у нас, возможно, странное, но по прогнозам выгодное для обеих сторон, — взгляд у Льва вдруг потеплел. — Я и сам когда-то был один в этой среде, полной подстав и подхалимов…
Горячев нахмурился на мгновение. Шел он с одними мыслями — но оставался вот уже во второй раз с другими. Что-то в Богданове казалось ему неправильным. Вот он был душевным, а на прямое обращение в следующую минуту все объяснял сугубо финансовой выгодой и снова становился сочувствующим… Антон ругал себя, что, быть может, он по наивности просто обманывался отдельными жестами директора, которого по-прежнему совсем не знал как человека — ни капли. Только вот даже подчиненные Льва были о нем другого мнения. А тут, убеждался Горячев, никакой не тюфяк — проницательный, расчетливый, знающий свое дело руководитель. Очевидно, как говорил еще Роман, с глупцами — вернее с дурами — методы у него были одни. Антон, хоть и чувствовал себя в плане проницательности недалеко ушедшим от сложившегося здесь коллектива, ощущал на собственной шкуре совсем другие. В поведении Льва, в его неприкосновенности и умении хвататься за какой-то невидимый нерв чувствовалось нечто профессионально восхитительное. 
— Я думаю, что это в любом случае достойно благодарности. С вашими деньгами вы могли бы «помочь» и кому-то еще… — Антон наконец присел за стол напротив, опустив взгляд — то ли в смирении, то ли в попытке сфокусировать мыслительный процесс при помощи нейтрального древесного фона. На минуту это помогло. — И взаимовыгодное сотрудничество предложить кому-то другому. Я просто рад за друга.
— Ну а я помог тому, кто поможет мне приумножить капитал. Так что, правда, не стоит, — Богданов провел ладонью по столу, смахнув с него пылинки, но взгляд его ни разу не оторвался от лица Горячева. Он изучал, наблюдал и, похоже, думал, что выдавала прорывающаяся сквозь собранность мелкая моторика. — Это удачная наводка. Но я рад, что с твоим другом все хорошо. Хорошо же? Алексей там на меня не жаловался? А то вдруг ты как раз это хочешь обсудить, — Богданов ухмыльнулся.
— Судя по тому, что он пока ушел в дела и только смотрит, как Джоконда — он просто в восторге, Лев Денисович… — Антон улыбнулся в ответ, нервно потер ладони друг о друга, а после машинально поправил воротник. Странный контраст между личными вопросами и деловыми никак не давал ему расслабиться и выбрать русло, в котором следовало двигаться. Можно было сейчас же сбежать от неудобной беседы, прикинувшись исключительно исполнительным подчиненным — и завалить Льва вопросами насчет нового сотрудничества уже применимо к собственным обязанностям… Антон даже вытащил смартфон, открыл заметки и набрал в грудь воздуха. Но, взглянув на Льва еще раз, замолчал крепче. Горячев осознал, что, впервые оказавшись наедине с главным, как бы хорошо тот ни обращался с ним, — не может погрузиться в голую работу. Вопросов к этому человеку накопилось много. И все — из области тех, которые не стоило бы задавать.
— Самая странная улыбка в мире — это не очень хорошая характеристика, нет? — Лев откинулся на спинку кресла. Антон пожал плечами. В наэлектризовавшемся вдруг воздухе скрип, что сопроводил движения начальника, звучал особенно драматично. Богданов смотрел и смотрел, отпустив Антону немного времени, чтобы собраться с мыслями. Попутно его ясный взгляд несколько раз споткнулся о приспущенный галстук. В этот момент лицо Богданова было совершенно спокойным, а вот в глазах прочно поселилась смешинка. Он щурился. Правда, Горячев, видя это, думал уже о другом: что заходить к начальству с вольной трактовкой дресс-кода было, очевидно, немного слишком смело. И ладонь сама тянулась к шее, чтобы прикрыть то, что предназначалось совсем для других глаз.
— Ты обеспокоен чем-то? Могу предложить тебе чай? Кофе? Ты переживаешь из-за работы или из-за, быть может, ситуации с Романом? Я понимаю, что этот случай говорит о нас, как о некомфортной среде, к сожалению. Как ты мог заметить, мы заменили всю охрану и даже подали в суд на прошлую. Конечно, это влечет за собой определенные издержки, но это было необходимо.
Антон даже выдохнул с облегчением, когда Лев перехватил руль диалога и вывел их на одну из насущных и щекотливых тем. Отпустило — ладонь с хлопком рухнула на стол, а Горячев в более свободной позе развернулся к Богданову корпусом, въевшись в него полным надежды взглядом. Только бы прозорливость не оказалась очередной иллюзией, которая в следующий же миг разобьется о денежные аргументы.
— Да. Роман. Я хотел сказать, что я кинул клич среди своих на нового кандидата для вас… — Антон запнулся на миг, давая себе шанс все же забыть обо всем и поставить точку — но тщетно. И тогда он схватился за край стола и затараторил: — Но я переживаю и ничего не понимаю. Там была такая ситуация, и мы договорились — но он вышел на связь только с вами и после этого постоянно недоступен… Я пытался это себе как-то объяснить, но не может же человек постоянно не быть на связи, особенно если он в больнице? Не в реанимации же? Ему наверняка звонят родители или кто-то еще… И понятно, что я не тот, кому он обязан тоже звонить. Просто сбросил бы смс! А Елена говорит, что в этой ситуации беспокоиться больше не о чем… Но это все равно все странно, Лев Денисович…
— Я тоже считаю, что произошло что-то неправильное. Но дело в том, что даже по закону мы не имеем права искать человека, так как он выходил на связь. Я имею в виду, с помощью полиции, — Лев вздохнул, сложив руки в замок на столе. Он выглядел действительно обеспокоенным. И, вопреки опасениям Антона, говорил в том же тоне, который уже ранее звучал в диалоге с сестрой. В споре, который она оставила со своей правдой… — И он прислал нам больничный. Я солидарен с тобой, меня тоже беспокоит эта ситуация. Но есть другая очень странная деталь, которая заставляет меня волноваться еще больше.
— Какая? — тут же вцепился Горячев.
— Вообще Роман тоже работает, как и ты. Через аутсорсинг. Он работает в компании, которая оказывает такие услуги, а начальник этой фирмы, — Лев вдруг несколько неопределенно посмотрел на Антона, словно пытался прочесть уместность для Горячева того, что собирался сказать. — Начальник этой фирмы — это мужчина Романа. Уже давно, когда мы встретились, они были вместе. Узнал я это, к слову, не так давно и случайно на корпоративе. Так вот, до него я дозвониться тоже не смог. Хотя попытался. И, понимаешь, даже этот факт все еще не разбивается о теорию Елены, что трубку он просто не поднял. Но я оборвал и его личный телефон, и рабочие — никакого результата.
Антон вспомнил, что хозяйка тоже упоминала отношения Романа. Думать об этом все еще казалось Горячеву диким, но он медленно кивнул:
— И я так понимаю, что его начальник… не подходит под мой словесный портрет? Ну, того, с кем был Роман… — он вздохнул и, мелко поморщившись, хрустнул костяшками пальцев. — А что с самой фирмой?
— Не знаю, пока не пробивал. Я только выписку глянул, но они не ликвидированы, ничего такого, отчетность сдавали и оплатили все необходимые взносы в минувшие красные дни. А его имени я дословно не помню, — Лев пожал плечами. — Просто очень странно выглядит, что вдруг начали страдать люди, которые работают у меня по контракту. Я уверен, что это какая-то продуманная акция саботажа, и меня волнует, что речь идет уже не просто о деньгах или имени, а о безопасности людей. Елена, конечно, права, мы не знаем точно. В конце концов, близкий человек действительно мог просто уехать в ту же больницу, если с Романом все серьезно. Я отправил письмо с вопросами ему на почту, и на рабочую почту, но пока ответов нет. А у Елены Денисовны на этот вопрос один ответ. И я ее понимаю. В прошлом у нас уже был момент, когда компанию пытались подорвать изнутри. С тех пор-то мы и начали тщательно собирать личные дела на всех наших людей. Тогда, к слову, мы поступили по-человечески и оказались на грани разорения.
Ситуация начала становиться значительно прозрачнее. Антон тихо слушал и задумчиво гладил себя по бедру. На этот раз Лев, вероятно, не юлил и не держал в мыслях никаких двойных намерений, как успелось показаться в прошлом. Его тон был ровным, а доводы — простыми и логичными, но главное — наконец они совпадали с подозрениями Горячева. И тот верил.
— В таких условиях, наверное, трудно заключать с кем-то новые контракты, особенно если партнером выступает юридическое лицо, — пробормотал Антон, вновь найдя путеводитель по сознанию в естественном узоре на поверхности стола.
— Да. Поэтому Елена тоже права, — Лев вздохнул. — Антон, если будет что-то странное происходить, пожалуйста, скажи мне? Но только сразу мне, в обход Елены. Я знаю, такая просьба звучит странно и нелепо, но это необходимо. Не молчи, хорошо?
Горячев поднял взгляд. Что он мог ответить? Позиция Льва заключалась в том, чтобы помочь человеку, в верности которого, по его же словам, уже можно было убедиться… А если не помочь — то хотя бы удостовериться, что это действительно не требуется. Антон, вероятно, был безнадежным романтиком, а не прагматиком, но во взаимовыручку и небезразличие он верил гораздо больше, чем в деньги. И когда Богданов заговорил исключительно на языке доверия, а не расчета, свободнее и легче стало на сердце. Даже несмотря на то, что человек этот как был, так и остался как айсберг. Многое все еще скрывалось от глаз.
— На меня вы можете положиться, Лев Денисович, — Антон кивнул. И разулыбался вдруг, вернувшись мыслями немного назад. Он щурился победоносно, осознавая, что оказался прав — даже больше, чем просто относительно Романа. — Пускай это будет в качестве более весомой благодарности… Я ведь все-таки не зря сказал вам спасибо.
Лев улыбнулся, но отвечать не стал. Как и спорить. Все смотрел на Горячева.
— Хорошо. Отрадно слышать такой ответ. 
— Лев Денисович… — Антон оперся о стол прочнее, почувствовав, что в ответе директора просквозил намек, мол, «ну и замечательно, а теперь, если просьб, жалоб и предложений больше нет — до свидания». Но разрывать установленный контакт именно теперь хотелось меньше всего. Горячев твердо вознамерился взять от доверия Богданова все, что сможет. — А можно тогда еще вопрос?
— Можно, — Лев был немного напряжен. — Хочешь спросить, можно ли положиться на меня в ответ? Можно.
— Да нет, это ясно… Я хотел спросить, откуда вы узнали? Ну, про «Бермуду»… Я думал, там только вот с проверкой помогут… А в понедельник и Леха написал, что вы приехали, и потом это все в новостях…
Улыбка Льва скривилась, и он стал выглядеть внезапно раздраженным. Богданов пытался скрыть нахлынувшее настроение под доброжелательностью, но ему это удавалось с трудом. 
— Ну так моя хорошая знакомая… подсказала. Вот и весь секрет. Скинула мне контакты и ситуацию, а там уже я сам разобрался. Но я рад, что все так вышло. Тем более, там была ситуация в том, что проверкой все не ограничивалось. Информация о наркотиках уже просочилась, нам пришлось заменить статью.
Горячев передернул плечами. Выглядело все из рук вон плохо: со слов Лехи-то по наркотикам обошлось, а по факту Богданову ради этого «взаимовыгодного сотрудничества» явно пришлось попотеть по чужой просьбе. Лев в один миг стал для Антона тем самым настоящим филантропом, имидж которого не нужно выдумывать, чтобы преподнести для прессы. Благотворитель по духу сидел напротив, а Горячев глядел на него со смесью восхищения и новой благодарности. Улыбался виновато.
— Ох. Простите, я не думал, что это вас коснется… Думал, она справится своими знакомствами…
— Ну так все верно, Антон. Я ее знакомство, — успокоил Богданов. — Так что да, этот вопрос мы решили совместно. Да и мне все далось достаточно легко, так что не переживай, еще раз повторюсь. Мне просто скинули контакты, дали наводку, а там я увидел несправедливость и… и дальше ты все видел сам. У меня была знакомая в Роспотребнадзоре. Да и в прессе. Да и за тебя очень попросили, я не смог отказать, даже если бы хотел.
У Антона на душе потеплело. «Очень попросили» — это же звучало почти как ВИП-пропуск в общество крупных бизнесменов, к которому он не принадлежал и принадлежать не мог. И, конечно, Горячев не хотел ничем злоупотреблять; все, что складывалось у него с хозяйкой, и так было чем-то невероятным, волнительным, пугающим, но в то же время просто прекрасным. Чудом. И хотелось ведь спросить Льва прямо в лоб: а кто она? Горячев понимал, что Елена покрывает ее, но был ли хоть мизерный шанс, что Богданов не знает всех условий… Следовало ожидать, что нет — ведь он ведал всем. Только остановить Антона это уже не могло.
— Вы с ней, значит, тоже очень близко общаетесь? Как и Елена? — задал он, вероятно, самый бессмысленный из вопросов — но зато точно не нарушающий ничьих условий. И глупо себя чувствовал, ведь сам понимал, что смотрит сейчас на Льва с жадностью пацана, попавшего на шоколадную фабрику. Лев на него — с сожалением. 
— Нет, просто сотрудничаем. Я сдаю ей помещение резиденции по контракту. Правое крыло, она что-то там проводит вечерами. Так что я не могу назвать это близким знакомством, но хорошим сотрудничеством — определенно, да, — Лев вздохнул, будто слова давались ему тяжело. — Но ее личности я тебе не раскрою, Антон, даже если тебе сильно хочется. На это есть определенные и очень весомые причины.
Горячев вздохнул. Конечно, причины можно было найти для всего. А на пути истинного героя просто так ничего не происходило — возможно, только поэтому ответ Льва не так уж огорчал его. Однако вот тому, что Богданов сдает помещение ради «чего-то», чего не может назвать даже фиктивно, как Елена, Антон не верил. А о судьбе хозяйки и ее роли, возможно, даже в судьбе компании, он явно знал даже больше…
— Психологические тренинги. Она проводит там психологические тренинги, — подчеркнул Антон, приподняв брови. На Льва он теперь смотрел с вызовом и ноткой недоверия. — Вы же наверняка знаете… Давайте называть вещи своими именами.
Он неуверенно улыбнулся. Пожалуй, такой способ прощупать реакцию был слишком грубым в отношении начальства, но Антон надеялся, что сумеет разгадать ее — а потом, в случае чего, загладить свою наглость.
— На которые ты ходишь. Верно ли, что тебя будет быстрее спросить, что там происходит, Антон? — Лев хищно улыбнулся и заинтересованно приподнял бровь. — А то мне тоже давно и очень интересно. Там-то видеонаблюдения нет, а контракты она составляет очень грамотно. Мы только помогаем ей в обслуживании клиентов.
Горячев сжал зубы, неумолимо чувствуя, как его лицо неестественно каменеет. Смущения и стыда он показывать не мог — а потому выходила только обида и злость на то, как легко Богданов перевел стрелки.
— Это личное, — насколько смог весомо ответил Антон. — И я тоже ничего не могу сказать. По контракту. Но психотерапевт она, поверьте, хороший…
На последнем слове он вздохнул вновь и побежденно отвел взгляд. Неясно было, блефует Лев или нет; в представлении Горячева все эти начальники были одной большой мафией, где каждый знает секреты друг друга, но куда таким как Антон путь заказан. Хватало и того, что здесь к нему хорошо относились. Вероятно, на сегодня стоило перестать испытывать судьбу.
— Так или иначе, Лев Денисович, спасибо за откровенность… Если вы не против, я хотел бы только вас еще расспросить — ну, относительно планов с клубом. Все-таки ваше новое сотрудничество попадает в мое ведение тоже… Но работаю я на вас, а не на Леху. И хочу обсудить изменения в наших планах на этот месяц с вами…
— Взаимно, Антон. И конечно. Спрашивайте.


Дело близилось к обеду. Улей, угасая в желании наполнить опустевший с рассветных часов желудок, притих, и лишь из одного места в резиденции слышались веселые разговоры, шум и бурление закипающего чайника. Просторный кабинет на первом этаже был организован под кафетерий. Здесь стояли светлые столы, стулья, диванчики, черная кофемашина, похожая на робота-зайку из советского мультика, чайник и несколько сортов чая в разноцветных пакетиках. Один из столов уже заняла знакомая Антону братия женщин, начальниц среднего звена. Рядом с ними затесалась и Лиза, густо краснея от каждого нового слова гордых представительниц женсовета. Жанна разливала чай, заваренный совсем недавно. Двери в корпоративное место отдыха были открыты, а Антону не удалось бы улизнуть от цепкого взгляда Тони, даже передвигаясь по-пластунски. 
— Антон! — она замахала руками, чуть не сбросив расположившуюся рядом Жанну. — Идите к нам! Так давно вас не видели, уже соскучились! Попейте с нами чаю!
На Горячева уставились пять пар глаз, и еще одна кружка с грохотом опустилась на столешницу. Антон, обнимая изрядно потолстевшую за последний час сумку для ноутбука и документов, так и застыл на пороге. Он-то по совету Елены хотел зайти сюда, чтобы просто отдохнуть в обеденный перерыв, «пока еще тихо» — разобраться с накопившимися поручениями, сидя в удобном кресле, а заодно употребить прихваченный с собой ланч, но о покое, похоже, оставалось только мечтать. А делать вид, что Горячев не слышал приглашения, чтобы развернуться и уйти в какое-нибудь кафе, было поздно…
— Всем привет, — расплылся Антон в преувеличенной до необходимого минимума улыбке и в который раз сделал шаг вперед вопреки здравому смыслу. Сумку он в руках держал до последнего — как поднятый еще якорь. Само собой, ненадолго.
— Здравствуй, Антон, — улыбнулась Катя, растянув губы в яркой рыжей помаде. Она определила Антону стул рядом с собой, хотя за круглым столом не было никакого резона выбирать сторону. — Присаживайтесь. 
— Как вам у нас работается, Антон? — посмеивалась Тоня, пока Лиза вздыхала и засматривалась в глаза Горячеву. — Слышала, что вы чуть ли не лучший сотрудник.
Настроение у барышень сегодня было, видимо, крайне романтичное, что Горячев отметил с некоторой опаской, пока устраивался за столом. Свой стул он передвинул так, чтобы расстояние между ним и женщинами по обе стороны стало равно терпимым и безопасным.
— Да ну, кто вам это… — начал было скромничать Антон в процессе, но его, конечно, перебили: 
— Мы вас так редко видим, — масляно улыбнулась Таня, подталкивая навстречу всяческие сладости и прочие яства, которые только можно было предложить к чаю. 
— Антон, я тут недавно была на отдыхе, так привезла очень интересный чай, — хитро смотрела на него Жанна из-под квадратной оправы очков. Женщины переглянулись и разулыбались еще слаще. — И у него есть один секрет.
— Какой же? — усмехнулся Антон, переведя взгляд на заведующую косметической лабораторией. Эта должность отбивала всякое желание пробовать загадочный напиток, но Жанна явно собиралась настаивать.
— Такой вот интересный. Он повышает… М-м-м-м, мужское здоровье, понимаете? — невинно улыбнулась она. А все прочие, особенно Лиза, завороженно следили за реакцией Антона. Тот какое-то время исключительно отходил от очередного за сегодня шока, сверля Жанну взглядом человека, который проспал несколько остановок и очнулся в незнакомом районе. — Не хотите попробовать? Очень тонизирует и улучшает память, но, к сожалению, на женщин действует не так хорошо. 
— Антон, — вдруг затесалась в разговор Тоня, подперев пухлую щечку рукой и не дав Горячеву и секунды на ответ. А тем временем забухтел подоспевший кипяток в чайнике, Жанна принялась хлопотать над напитком. — Вы в нашем цветнике никого себе не нашли? А то мы уже гадаем. Вы здесь всем сердца разбиваете.
Тут уж Горячев вскипел. Первым ответом стала крайне недовольная мина, адресованная и Тоне, и всем остальным, кто попал в поле зрения.
«То есть сначала я им не выгляжу мужчиной, у которого все в порядке с этим самым здоровьем, а теперь еще и личные вопросы? Ну не охуели?!»
И все же Антон одернул себя, а одернув — задумался. Строго говоря, тот вопрос, на который он раньше ответил бы «нет» или соврал о девушке на стороне, теперь наводил на совершенно другие мысли. Ладонь машинально нашла телефон в кармане… Они с хозяйкой, конечно, не были вместе. Их скреплял контракт. Но только о ней Горячев и мог сказать: «Нашел», — хотя на самом деле он ее только непозволительно долго искал…
— Антон? Что-то вы задумались, — примирительно улыбнулась Катя. Она жевала печенье и запивала чаем, а перед самим Горячевым теплела свежая кружка бодрящего, по словам женсовета, напитка странного синеватого цвета. 
— Вы не подумайте, Антон, мы не к тому, что у вас проблемы… Просто интересно, как на мужчин действует. Если есть девушка, так это ж хорошо! Спасибо нам скажет, — складно пела Тоня, но теперь казалась менее напористой. 
— Да… Кстати, и Роман пропал куда-то. Кошмар! Проклятое место, не приживаются здесь мужики! — Таня в сердцах стукнула ладонью по столу.
Антон резко вернулся на землю, какими бы невыносимо увлекательными ни были мысли о хозяйке, чае и «спасибо». Конечно, он, с одной стороны, уже узнал кое-что о Романе у Льва — кое-что, о чем болтливые дамочки вряд ли имели хоть какое-то понятие. Но с другой стороны, они наверняка что-то подслушивали, где-то подсматривали, как-то додумывали множество вещей, которые происходили в резиденции… Горячев, кажется, впервые в жизни так отчаялся, что решил дать шанс офисной сплетне.
— Да, с Романом ситуация и впрямь странная… — Антон поскреб ногтями подбородок и покосился на Лизу. Это ведь она в последний раз указала, куда направился сисадмин. — А вы ничего от него не слышали? Давно ведь работаете вместе, наверняка кто-то с ним общался?
На этот раз Антон снова включил все свое очарование и вовлеченность. Зря, ох, зря болтуньи дразнили его — Горячев мог каждой показать свою мужскую силу и тонус, только, возможно, не в том ключе, в каком они об этом фантазировали. Но открытая улыбка так или иначе играла на губах, а глаза блестели интересом.
— Он очень закрытый человек, — пролепетала Лиза. Она была из девушек, которые легко умели строить глазки невинной овечки и применяли этот навык при каждом удобном и не очень случае. Принцип «маленьких не бьют» в данных обстоятельствах работал в полную силу. — Так что не особенно-то я могу что-то рассказать.
— Роман про свою личную жизнь никому не рассказывал. Пару раз за ним ухлестывали наши девчонки, — перехватила инициативу Катя. — Даже одна из моделей. Но он сказал ей, что нет, мол, есть семья, жена и на этом все кончилось. Как-то раз мы пытались его сосватать нашей секретутке-то, Юльке. Так нет, он и тут рогом уперся: нет и все. А девки-то красивые все! Он, такой странный, должен был с руками оторвать хоть вполовину настолько же хорошенькую.
— Ой, да он какой-то… Того, наверное. Вот ему этот ваш чай надо, а не Антону, — махнула рукой Таня, закатив глаза и фыркнув. — Он из своего этого бункера носа не кажет, все четыре года там сидит, как жопа к стулу не приросла — неясно вообще. 
Кто-то из женщин ухмыльнулся, а Лиза только потупила взгляд и сложила руки на коленях, сминая ими юбку.
— Ну, люди разные бывают, — напустил Антон мужской солидарности. — Могу понять ваши чувства, но подумайте только: как, должно быть, повезло его жене, что он верный такой… Хороший человек, значит!
Говорил, конечно — и самому от себя противно было. Знал Горячев, насколько Роман «верный». Может, и хороший человек, кто его знает, но оступиться он успел — и Антон бы еще померился, кто из них больше дерьма сделал…
— Ну да, хороший человек, — отзеркалила Антона Тоня, но приправила эмоцию издевательским смешком. — Хороший, может, и да, но когда человек настолько неохотно идет на контакт — это заставляет думать о нем не очень хорошо, понимаете?
— Хотя, говорят, вы с Романом прямо неплохо стали общаться под конец, пока он в больничку-то не загремел. Да, Антон? — В Горячева уперся заинтересованный взгляд Кати.
— Да я просто пытался наладить общение с коллективом. Сам-то нерегулярно здесь бываю… — Антон пожал плечами. К счастью, ответ на этот вопрос у него оказался заготовлен вполне честный — хотя смысла в действительности содержал больше, чем это мог воспринять кто-то, непричастный к их с сисадмином знакомству. — А он мне помог. И общие интересы нашлись… Так что, честно говоря, я даже переживаю, как он там.
— Ну как, как. Вы видели его, Антон? Палка, палка, огуречик — вот и наш Роман. Ест он плохо, спит плохо, дышит, кажется, тоже через раз, соплей перешибешь — вот и результат. Как-то раз я сготовила пирожки. Предложила ему, значит… Он из вежливости один сожрал, позеленел и все! Провел весь корпоратив в туалете, а потом домой уехал. Это ж как мужику так жрать-то, что с ним станется-то? — искренне негодовала Таня. — Одни останутся, простите, яй…
— Что бы там у него ни осталось, я тоже за Романа переживаю. В каждом доме должен быть свой домовой, — пожала плечами Жанна. Антон выдохнул — не первый раз уже именно эта женщина оставляла какой-то островок здравомыслия в коллективе. А еще она просто мастерски ставила точки.
Запах печенья и конфет в кафетерии, впрочем, был не менее навязчив, чем местные болтушки, и уж от проснувшегося нежданно голода (да еще и при упоминании пирожков!) Антон спастись не смог. Ладони его сами собой нашли остывшую до комфортной температуры чашку с чаем. Помянув презентацию напитка, Горячев замешкался.
«Ну а с другой стороны, сколько я пил всякого — еще ни от чего не вставило так, как обещали. Духи с афродизиаком — это, вон, тоже тупой маркетинг… Я ж пиарщик! И я пью просто какой-то чай», — опомнился он — и решительно сделал глоток, забыв уже обо всем. Ему просто было вкусно.
— А что там, значит?.. — в следующую минуту Горячев уже мило улыбался Жанне, указывая пальцем на свою чашку и похрустывая печеньем. Раз уж его взялись «тонизировать», следовало услышать историю до конца — веселее потом будет рассказывать хозяйке, чем его поили и как на самом деле нужно укреплять здоровье.
— Аир болотный, — улыбнулась лаборант. — Он воздействует на центральную нервную систему, тонизирует ее. Отчего очень хочется реализовать свою репродуктивную функцию. Ну, по легенде. На деле не думаю, что оно действительно так работает.
Горячев хохотнул. Ох, знала бы Жанна, насколько сильно он хотел ее реализовать без всякого там аира…
— Вкусно, Антон? — лилейно поинтересовалась Катя, а за ней встрепенулись и внимательно уставились на Горячева и все прочие.
— Вкусно, вкусно, — закивал он, прихлебывая терпкий настой щедрыми глотками. — Для любителей травяного чая… Ай, я весь пью. Кроме ромашки. Терпеть ее не могу. Наверное, не в моем характере?
Антон игрался, ловя на себе горящие взгляды. После разговора со Львом, после нового витка поисков хозяйки страшно хотелось почувствовать на себе и ее взгляд — но отчего-то теперь он был уверен на сто процентов, что в женсовете обладательницы нежных рук не было и быть не могло… Просто не чувствовал. Зато с последнего такого собрания Горячев узнал кое-какие детали о ней. И если только сверху никто не запретил товаркам упоминать некую сотрудницу, пара вопросов должна была их заинтересовать. Вот только кого не стоило упоминать, как успел понять Антон — так это Льва. Что-что, а специфическое мнение о себе Богданов составил у подчиненных такое, что его имя следовало использовать только как легкую приправу к основному блюду. Для пущего разжигания интриги.
Тут-то у Антона и созрел план. Вопрос о том, кто приглянулся ему в компании, все равно уже успели поставить; а по стечению обстоятельств из всех, кого Горячев знал здесь, больше всего причин у него было подозревать Елену… По крайней мере, в круг ее связей абсолютно полно входил Лев (и наверняка не мог ей отказывать), у нее были ключи от комнаты страсти, а их отношения стремительно переросли из нечта наэлектризованного во что-то очень даже положительно эмоциональное. В то же время Богданова избегала Горячева, да к тому же прятала под перчатками пару секретов, из которых известен был только один — грядущее замужество. Все это складывалось в занимательную картину, и Антон не отказался бы получить пару новых кусочков пазла и клей впридачу. Может, у него сегодня удачный на верные догадки день? Только сперва следовало выдать желаемое за действительное — и очертить цель…
— Я, кстати, не так давно узнал, что Елена помолвлена… — задумчиво выдал Горячев, забросив наживку. Женщины разрывались между желаниями наблюдать за Антоном и разносить сплетни.
— Что удивительно, — фыркнула Тоня, но продолжила: — Да, бегал тут за ней мужик. Года три, наверное. Мент. Она против замужества, детей не хочет, ничего не хочет, только работать хочет. Странная, что тут говорить, дамочка. Но он ее как-то таки окольцевал, хотя долго пытался. Мы уже ставки делали, мол, ничего не выйдет, заколебется и уйдет. Но мужик оказался упертый.
«Мент? Она же говорила, что это корпоративный партнер…» — для Горячева новость стала настолько неожиданной, что он поперхнулся чаем. Конечно, объяснение можно было найти всему: начиная с того, что Богданова такой партии попросту стыдилась, а потому соврала. Но первая излишне яркая реакция не осталась незамеченной женсоветом.
— А что тебе, Антон, наша Елена нравится? Серьезно? — удивилась Катя. — Или ты так, из праздного интереса спрашиваешь?
— Ну, она хороша… — Горячев вздохнул, забирая в руки телефон и задумчиво крутя его в ладонях. Легко было показывать собственные желания и чаяния — такими, какие они есть. Только одно имя он подменял. — А я и сам думал, что она одинока — ну, такая, из тех, кто мужиков за горло берет, но к себе не пускает. Но оказалось, что нет. Она очень чуткая, вы в курсе? — Антон усмехнулся, сощурившись и окинув взглядом заинтересовавшихся дамочек. Мол, а вы тут базарите! Но после задор сменился тоской и сомнениями во взгляде и позе. — Но понять ее очень сложно… 
Все переглянулись между собой. Лиза покраснела до кончиков ушей. Жанна смотрела на коллег сквозь тонированные стекла очков, а вот три главные сплетницы оказались настолько ошарашены новостью, что едва ли смогли собрать слова в адекватное предложение. 
— Н-да, — цокнула языком Таня, — удивительное дело. Ты правда о Елене говоришь? Она вообще занята, да и… Ну и старше тебя, Антон, почти на десять лет… Так-то… 
— Вы человека-то не осуждайте, — засмеялась Жанна, запивая новость чаем. — Ну нравится, и что теперь? Он же отбивать ее не собрался. Такой вот вкус у парня, нравятся суровые и воинственные. Не все же мужикам на вас падать? 
— А что это, не на нас? А что сразу не на нас? — возмутилась главбух, упирая кулачки в бока. — Просто не надо этих воинственных подкармливать здесь красавцами-то! И так их развелось слишком много! Вот раньше в женщине ценили что? Смирение, терпение, кротость, а теперь что? И раньше эти мегеры были не в почете, избегали их и высмеивали. А теперь посмотрите-ка, новые идеалы у молодежи: женщины, как мужики, а мужики как женщины! Одни карьеру строят и секса хотят, другие — слюни пускают и бабскими игрушками играются. Тьфу! 
— Время такое, Тоня, время. Почему бы и нет? Тебя же никто не заставляет, вот сиди и молчи, — с нажимом отвечала Жанна. 
— Ну я бабскими игрушками не играюсь точно… — давил смешки Антон в чае. Получил он, конечно, не совсем то, чего хотел, но распалил сплетниц знатно. Оставалось только направлять эту энергию в нужное русло. — Вы, Тонечка, не переживайте так. Я сам думал, что мне кроткие и покладистые нравятся… А потом понял, что на самом деле мне нравится драйв. Тонизирует… получше аира. С кроткими такого не будет, правда же? 
— Не знаю, Антон, — улыбнулась Жанна. Тоня же поникла, как и Таня, и больше не поднимала взгляда. — Может быть, вам лучше знать. 
— А что ж тогда вы за второй такой не побегаете? Там женщина свободная, — Катя давила ухмылку за пирожным. — Или вам только блондинки нравятся? 
— Это которая? — ожила главбух. 
— Которая тебя жирной назвала. 
— А, нет, ты что, нашему Антону такого добра не надо! — взъерепенилась Тоня, стукнув кулаком по столу. — Такого добра и за деньги не надо! 
Тут уже Горячев едва не хохотал — вот так штучка там нарисовалась на горизонте… Но ему стало всерьез любопытно: 
«Что это еще за другая такая же?..» 
Сделав глубокий глоток, Антон со звоном бросил чашку обратно на блюдце. Зелье в ней кончилось, Горячев согрелся изнутри, но вряд ли именно чай оказался причиной воодушевления. Его охватило приятное волнение, а все внутренние радары завизжали, сигнализируя о возможной близости цели. Он, конечно, уже знал, какой едкой умеет быть хозяйка… Так не она ли строила неугодных барышень? 
— А что там за дамочка такая? — Горячев еще раз обошел взглядом сплетниц. Тоня приложила ладонь ко лбу, выказывая крайнюю степень расстройства и падения собственного морального духа.
— Да есть у нас одна. Работает здесь нечасто, но характерец у дамочки отвратительный. Подружка Елены близкая, темненькая такая. Ох, неприятная же особа — кошмар просто. Так расстроила меня, не могу…
— Ну как неприятная, — усмехнулась Жанна, — неплохая женщина. Да и она тогда тебе, Тоня, не то, что ты жирная, сказала. А что для здоровья следует похудеть. Заботится она!
— Ага, заботится! Вобла такая. Что, думает, если сама такая селедка в презервативе, то всем можно носом тыкать в собственное генетическое превосходство?
— Она юрист, — пискнула Лиза, едва ли справляясь с волнением. — Я часто им документы распечатываю. Да и почту от нее приношу Елене…
Антон въелся в них взглядом. 
— А почему я ее ни разу не видел? Редко здесь бывает? Или прячется? — продолжал сыпать вопросами Горячев, потирая руки. Подруга Елены? Юрист? Первая, значит, ее хорошо знала, — а Лев с ней сотрудничал… Что еще могло сойтись? Конечно, он мог напасть на ложный след, но появление еще одного действующего лица, верилось, не могло оказаться напрасным. Тем более тогда, когда Антон кое-что знал о связях хозяйки с другими людьми, но так мало — о ее личной жизни…
— Ну так она работает в адвокатской конторе, поэтому бывает здесь редко и общается в основном удаленно. Или когда какие-то вопросы юридические у Елены появляются, насколько я понимаю, — отозвалась Катя, накручивая прядь волос на палец. — Ну, правда, приезжает всегда вечером по той же причине. У нее еще машина хорошенькая такая, серебристая. Может, видел?
Антон покачал головой. Он был типичным мотоциклистом, но не автомобилистом — больной привычки заглядываться на чужие тачки у него не было, хотя понимание в этой теме Горячев имел. Какую-то серебряную он и правда замечал в гараже, когда приезжал на байке… Но что-то здесь все равно не сходилось. Антон у хозяйки бывал вечерами и сам, но списывались они зачастую уже рано утром — и та находилась на рабочем месте. Да и сама говорила, что она ранняя пташка и почти всегда здесь… Значило ли это, что не стоит прорабатывать новую версию? Или следовало принимать за исключение? Хозяйка ведь признавалась, что о своей личности — будет врать. Кадровиком она прикинуться уже успела; вот и рабочим режимом могла пытаться под кого-то мимикрировать на словах… В то же время если она была юристом — это многое объясняло в вопросах мастерского составления договоров и знакомств в различных ведомствах. 
— А сейчас-то она здесь? — уточнил Горячев.
— Не думаю, — пожала плечами Жанна. — Я не видела ее сегодня. Да и вчера, если честно…
«Впрочем, с чего бы ей быть заметной, если она, очевидно, не из их круга…»
Антон прекратил расспросы. Для него и имевшегося оказалось слишком много, а местные наседки явно не горели желанием обсуждать в потенциально приятном для Горячева ключе других женщин. Еще какое-то время он отстраненно пил уже вторую чашку чая, слушал едкую бабью возню — и думал. Он плавал в приумноженных обрывочных образах, фактах и домыслах, пытался выстроить из них, как из кусочков мозаики, некую цельную картину. А получался все какой-то сюр…
Теперь его воображаемая хозяйка все еще была высокая и стройная, темноволосая, светлокожая — с красивыми длинными пальцами, в которых одинаково привлекательно смотрится бокал вина, персик или, черт побери, собственный Антонов член. Он тяжело вздохнул, пытаясь смахнуть мысли о сексе — но чем больше плоти обретала в его сознании любовница-невидимка, тем явственнее он ощущал, как хочет вернуться к ней.
«Интересно, а если с этим чаем правда все может выйти еще ярче?..» — навязчиво возвращалось и продолжало терзать желание. Горячев пересел удобнее, опустив сцепленные в замок руки на бедра. Ему плохело — или слишком уже хорошело, а взгляд никак не мог сфокусироваться ни на одном из лиц вокруг. Было только марево и кипящая полутьма под ресницами, очень похожая на ту, в которую он погружался всякий раз…
— О, смотрите, что нашла, — вдруг воскликнула Катя, тыча длинным ногтем в экран мобильного телефона. — «Секс с завязанными глазами позволяет одновременно присутствовать в моменте и получать максимум приятных ощущений. В первый раз с повязкой может быть непривычно, зато потом!» Девочки, а вы пробовали? Что же там такое-то потом..? — хихикала Катя, а за ней загорались интересом да воспоминаниями остальные.
И тут Антон понял, что из этого общества нужно уходить. Сейчас же.
— Мне что-то не очень хорошо, я пойду, спасибо за чай, — отбил скороговоркой Горячев и с поразительной ловкостью выскочил со своего места — а там и из кафетерия, уже совершенно ничего не замечая вокруг и не слыша того, что могли сказать ему вслед. Он и вещи свои оставил там же — не до них было. Быстрые шаги отдавались ощутимым сочным трением в паху, нарастающим с каждой блядской секундой. Дорога у Горячева была одна — в уборную.

XII

Тот же день. Преступление


Оставшись наедине с собой, Антон облегченно выдохнул. В паху невыносимо ныло — и хотя плотные бежевые брюки частично скрывали последствия двухнедельного воздержания, стало ясно, что далеко с таким не уйдешь. Присев на крышку унитаза, Горячев попытался просто расслабиться, отвлечься; опустил руку под струю ледяной воды из-под крана… Но без толку. В мозг, будто гвозди, вбились россказни о чертовом чае и цитатки из женского глянца. Теперь бесполезный кусок серого вещества хотел только одного — вспомнить, насколько они правдивы.
«Ну, а если я просто сейчас сделаю небольшой перерыв… Не поможет?» — вздохнул Антон, и член, как живой, запульсировал в ответ, реагируя на малейшую мысль об удовольствии. Кто-то дернул дверь, Горячев вздрогнул.
А тут еще в кармане уведомлением завибрировал телефон, и Антон зашипел, выхватив его. Это была какая-то бесполезная реклама… но палец уже сам собой скользнул на иконку телеграма, а там и в нужный чат. На лице расцвела масляная мартовская улыбка от одного взгляда на недавние переписки. Антон не хотел обламывать себе праздник первого дня весны; даже если придется провести его с собственной ладонью.
«Хочу тебя, сейчас сдохну», — улетело емкое сообщение хозяйке. Под очередной вопросительный рывок двери Антон, закатив глаза и плюнув на все, нырнул ладонью в расстегнутую ширинку. Возбуждение текло внутри него, как самый чистый бензин, разогревая мельчайшие капилляры. Он же помнил, что в доме есть еще одна уборная? Или всего лишь предполагал?.. В любом случае решать чужие проблемы сил уже не было. Теперь бы только облегчить свою ношу за приятной перепиской.
«Как скоро сдохнешь?» — почти незамедлительно ответила хозяйка, применив серьезный деловой тон.
«С минуты на минуту. Когда кто-нибудь выломает дверь в туалет, в котором я собрался дрочить… =))) — неверным пальцем набрал Антон. Он постоянно промахивался, автозамена выдавала что-то несусветное, вынуждая отвлекаться еще сильнее, чтобы исправить… Конечно, он соврал на счет «собирался». Ладонь внизу уже верно работала, и Горячев прижался спиной к бачку, блаженно закусывая губы и шумно дыша. — Скажи мне что-нибудь сладкое, я сделаю это быстро и, возможно, спасусь от позора».
«Тогда давай ко мне. У меня перерыв в планах, а кое-что я могу отложить. Достаточно сладко?)) Только аккуратно, чтобы тебя особенно никто не видел. Елена тебя встретит внутри коридора, дверь будет открыта.)»
Все, на что хватило Антона, это какой-то безумный пламенеющий стикер. Он мгновенно подскочил (о чем успел пожалеть — ноги уже стали ватными), застегнулся, привел себя в порядок, насколько мог… Пока еще не покинувший Горячева разум допустил задуматься о том, а как будет выглядеть срочное желание попасть на «сеанс психотерапии»?
«Антон и его биполярочка — пришел, дал ебу посреди рабочего дня…» — хохотал он про себя и зубоскалил, почти на автопилоте проходя через гостиную и сворачивая в знакомый коридор… На месте Антон оказался на минуту раньше Елены, тоже наверняка оторванной от рабочего процесса. Горячев как мог строил при ней на лице спокойствие и принимал непринужденную позу. Богданова смерила его несколько раздраженным взглядом, но спрашивать ничего не стала, словно ей до этого дали прямой и однозначный инструктаж — доставить. Елена выполнила; Антона развернули, плотно завязали глаза, втолкнули в зияющую пасть тайной комнаты. Дверь за спиной щелкнула зубами щеколды, а Антон тут же оказался во власти жадных ладоней, что первым делом легли на пах. Он отозвался частым жарким дыханием, сглотнул, толкнулся бедрами навстречу… Хозяйка проверяла, насколько плачевно состояние гостя. Сжала, облюбила и увлекла за собой, уверенно усадив на массажный стол. Руки обняли лицо, мол, рада видеть, соскучилась. Во всяком случае именно так хотелось читать ее жест. 
— У меня никогда не было секса на работе, ты знаешь?.. — усмехнулся Горячев, устраиваясь удобнее и разводя бедра. Вместе с очередной волной жара, прокатившейся под кожей, в полупьяном порыве боднул лбом одну из нежных рук, ластясь… По сравнению с собственной горячей головой она казалась прохладной. — Интересно, а у тебя — был? Или я один отрываю тебя от дел, когда вокруг жужжат все коллеги?
Два щелчка раздались над ухом и усмешка. Нет, не было. Антон снова вздохнул глубже, чувствуя, как возбуждение набирает глубину. А ведь хватило одного признания… Еще пару секунд хозяйка оставалась над Горячевым, жалела его, гладила. Но затем бедро Антона уже требовательно тянули то в одну сторону, то в другую, заставляя снять брюки и развернуться боком, оседлать массажный стол. На этот раз знакомый предмет мебели приобрел новую форму: Горячев чувствовал руками, как ранее горизонтальная спинка встала под углом в сорок пять градусов. Лодыжки сковали безопасные ремни с мягкими накладками на месте перетяжки. Хозяйка всегда заботилась о комфорте, но на этот раз Антон оказался расхристан. Его распирало от неконтролируемого желания, и даже уязвимая открытая поза не пугала, а только распаляла сильнее. Он подтянулся на руках, выгнулся, напрягая пресс и бицепсы — откровенно красуясь перед хозяйкой. И особенно бесстыдно покачивал тазом, показывая свое желание.
Горячева мягко заставили осесть, расположиться удобнее. Рубашку хозяйка просто расстегнула и оставила болтаться на плечах. Ладони смяли член и яйца, настраивая после суматохи на нужный да правильный лад — и Антон дернулся, засопел, охнул одобрительно… Но хозяйка уделяла больше внимания не чувствительному месту, а низу живота, пальцами очерчивая основание члена и, как специя к основной закуске, коленям.
— Ну не мучай меня… — Антона тряхнуло, и он закусил губы, силясь плотнее притереться к нежной ладони. Сексуальная пытка еще даже не разошлась — а Антон чувствовал себя болезненно налившимся, натянутым, словно пружина. Вот что значило подготовиться заранее. Головка, казалось, могла лопнуть от давления крови… А стоило пальцам лечь на ствол, пару раз сдвинуть крайнюю плоть, помассировать с минуту чувствительное окончание — нижнюю часть тела охватила дрожь. Антон не успел поймать миг, в который смог бы сдержаться — долгожданное единение, нарушающее все запреты, оглушило, и под аккомпанемент собственных стонов он кончил. Вместе с семенем будто бы вышло все тяжелое, лишнее, что в последнее время мешало целиком отдаться дикому чувству.
— Прости… — выпалил Антон немного погодя, когда согретая им ладонь уже терпеливо лежала возле едва опавшего члена. — Вот так хотел тебя…
Хозяйка издала звучный выдох, который хотелось ассоциировать с улыбкой. Потом сама она и руки пропали на мгновение, послышался шум, недолгое и уверенное копошение в чем-то. Затем она вернулась, а вместе с ней в личное пространство Горячева прорвался жужжащий звук. Антон настороженно сгруппировался в кресле, насколько ему это позволяли оковы, взволнованно повернулся лицом в ту сторону… Смутно догадывался он, что невидимая госпожа готовила. Укусил вибратор — а это оказался именно он — первым делом в сосок. Антона, как током, пронзило до позвоночника, острый импульс ушел куда-то вглубь таза… Один, второй, затем по линии живота к члену. Пальцы хозяйки пробирались ниже, по мошонке, по маленькому шву в промежности. Только подушечки нажали чуть глубже к анусу, только Горячев навострился — верхушка вибратора уткнулась в головку члена, не позволяя отвлекаться.
Механическая дрожь проникала сквозь плоть, и минуты хватило, чтобы Антон утонул в новом омуте возбуждения. Ему казалось, что хозяйка спешит — так напориста и бесцеремонна она была сегодня с ним, — но в то же время в ее бескомпромиссной хватке читались полутона, которых Антон не замечал раньше… Они вступали в резонанс, звенящий тембром электрической игрушки, с его собственным желанием получить все. Не только физическое удовольствие. Не только еще один оргазм, но и осознание того, что она тоже на грани. Сейчас, встретившись наконец после длительного разрыва, Антон понял, как на самом деле нуждался в этом. Их отношения изменились. Уровень доверия — изменился. Мечты стали другими. Горячев плавился, перемалываемый лаской — а жаждал знать, какова хозяйка на вкус. Каковы ее губы в поцелуе. Какова кожа. И как бы пахла она — так же открытая перед ним, перед его рукой, ласкающей ее между ног. Чудился сладкий ореховый оттенок, растворенный в жарком и густом аромате спелого влажного тела.
Горячева накрыло. Он пропустил внутреннее напряжение сквозь себя — и оргазм будто изменил заряд, наполнив мышцы выворачивающей наружу слабостью. Голова сама собой откинулась назад, протяжные стоны растаяли в густом воздухе — а пульсирующее нутро извергло наружу горячее предсемя. Антон раскрылся сильнее, непроизвольно вздрогнул, потерся о руку, которая трогала его там, где трогать нельзя… Ему было приятнее, чем должно было быть. Чем могло было быть — от такого. И даже кожа зудела истомой под подушечками пальцев, — между бедер, между ягодиц, а не под мягким силиконом. Порыв был — отдаться. Отблагодарить. Принять…
— Ниже… Потрогай ниже… — собственный почти беззвучный шепот был едва слышен Антону за монотонным скользким жужжанием. Он облизнул губы, проглотив слюну и очередной стон, подступивший к горлу вместе с тем, как вибратор опустился к мошонке. — Хочешь же?..
Сила звука и вибрации уменьшились ровно вполовину, следуя за щелчком переключателя. Антону позволили окунуться в ощущение всецело, ведь пальцы тут же дрогнули в движении и опустились ниже. Горячев рвано выдохнул, ощущая, как заливается краской следом за реакцией тела, легко принимающего то, что раньше невозможно было разрешить себе самому. Подушечкой хозяйка нежно массировала анус, иногда немного надавливая. Аккуратно, бережно, без насилия. В перерывах, когда переставал надоедливо верещать вибратор, Антон слышал, как надорванно дышала хозяйка, чувствовал, как дрожала навесу оглаживающая член ладонь. Последний бастион. 
Антон затих… Думать не мог. Понять себя — не мог. В голове были только две полумысли: «стыдно» и «хочу». Все больше, туже нарастала вторая, выдавливая собой первую… Горячев вдруг скованно усмехнулся. Над собой смеялся. Как далеко зашел — чтобы только что? Чтобы показать — что? Его возбуждали разговоры с хозяйкой, и мечтал он о ней, как ненормальный, и на все был готов… Вроде, не перестал быть самим собой, но потерял контроль, и оттого только сильнее вдруг испугался.
Иррациональная злость брызнула в кровь, смешалась с возбуждением. Этот коктейль за доли секунды вспенился, воспламенился в венах — и Антон, взорвавшись, всем телом ринулся вперед, скрипнув кожей о кожу, но тут же с треском опал на спину и выгнулся в пояснице. Ярость не стерла желания. Напротив, бедра стали каменными от напряжения и Горячев поддал ими вверх. Хозяйка замерла. Не могла понять жеста? Куда там…
— Ну что ты?.. — рявкнул Антон, до белизны костяшек впиваясь пальцами в подлокотники — и тут же осклабился. — Или потекла там сама, м?.. Может, местами поменяемся?
Он перешел границу и получил пощечину, что заглушила все прочие звуки в комнате. Резкую, сильную, отрезвляющую. Кровь собралась под местом удара, кожа горела огнем. Горячев захохотал, заводясь от встречной агрессии. А потом к губам приложили ладонь, заставляя замолчать. Хозяйка оставила в стороне вибратор. Она собрала рукой предсемя, а после щелкнула знакомая крышка. Смазка обильно стекла с руки в залом между ягодиц, поменьше — на член. Легко давящая ласка вернулась. Хозяйка обнимала ладонью ствол, медленно, с оттяжкой надрачивая, — и тут же Антон неожиданно ощутил проникновение. Это было слишком быстро; палец пробрался в тугое кольцо мышц как — а точнее, так и было — по маслу, ввинтился в самое нутро до основания — к коже прижались костяшки пальцев. Хозяйка замерла, позволяя Горячеву привыкнуть к ощущению. Тот напружинился, не будучи готовым к ее наглости — а тело едва не разорвалось между удовольствием и сопротивлением. Но только Антон собрался открыть рот, только ожил, как тут же ожил и палец, внимательно прощупывая мышечные стенки и слегка надавливая на них. Хозяйка искала, зная, где именно лежит клад. И ждала реакции, зная, как именно ее выбить. Правда, первая, возможно, еще не была правильной. 
— Я тебе не раз… 
Горячев задохнулся, краснея на этот раз от возмущения. Ломаными рывками он попытался свести колени, закрыться от проникающего напора, но хозяйку было уже не остановить. Да и ощущение, показавшееся сперва чужим и неверным, обернулось сложнее… Антону чудилось, что он сходит с ума. Не зная, что делать, он стиснул челюсти и сжался — но и это не прервало вторжения. 
— Блядь… — вот и все, на что его хватило, прежде чем потяжелевшая голова рухнула на кожаное изголовье, отдавшись глухим звоном в затылке. Тело изнутри внезапно обожгла такая вспышка удовольствия, что, казалось, искры из глаз посыпались. Антон только и мог, что стонать, не понимая, как единственное нажатие внутри него может отзываться сильнее, чем самая изощренная дрочка, чем самый влажный и яркий трах с молодой узкой девочкой, чем что угодно, что было до этого… Черная пелена повязки на глазах, он мог бы поклясться, стала еще чернее и гуще. Хозяйка мягко вбуравливалась в одну лишь точку, и было это, словно растянутая нота предоргазменной пытки.
Соскользнула с члена рука, погладила Антона по щеке влажная от смазки ладонь. Успокаивала? Едва ли это помогло… Вошел еще один палец, уверенности в действиях значительно прибавилось, пытка окрепла и встала на две прямые ноги: одна — массаж простаты, вторая — давление ладони на низ живота. Хозяйка ласкала Антона изнутри. И некуда Горячеву было деться, его вынуждали явственно ощутить, как подушечки пальцев то мягко описывали круги около чувствительной точки, то совсем едва надавливали, то аккуратно гладили вверх-вниз. 
Антон мелко дрожал, неровно дыша и изредка мотая головой. Он хотел бы молчать, но каждая третья секунда, тикающая в его теле безумным жарким пульсом возбуждения, точно отбивалась надрывным вздохом… Мозг превратился в бесполезный фарш, перемалываемый жерновами похоти. Остались только пустота и стон голодной плоти в умелых руках. Если бы Антон должен был описать все происходящее с ним после, то сказал бы, что его словно раздели до мяса, а предметом ласки стал оголенный нерв. И это встречное давление с двух сторон… Оно отзывалось в лишенной ласки эрекции наливающимся изнутри от корня и до самой головки томлением. Горячев качал бедрами в такт движениям пальцев, вздыхал требовательнее, благодарнее, отчаяннее. Иногда, когда ощущения внутри становились нестерпимыми — раскрывался на полную и вымученно стонал, будто пытаясь выдавить, вытолкнуть все из себя. Не выходило… Сдерживать позывы собственного организма не получалось. Управлять ощущениями — не получалось. Понять их… Антон оседал на пальцах хозяйки, повинуясь малейшему мановению ее рук, и позволял выжимать его по капле, зависнув в проклятой мертвой петле на грани оргазма. 
Через какие-то жалкие минуты и этого стало слишком много. Что-то перелило за край — и Антон затрясся, извернулся. Тело требовало отпустить, ремни, стянувшие запястья, затрещали снова — но вместо того, чтобы спастись от невыносимого давления, Горячев смог лишь выгнуться в неестественной позе. До самых кончиков пальцев его пробила судорога, центр который был где-то там — между одной ладонью хозяйки и другой. А потом мышцы окаменели намертво — без выхода. Хозяйка на этом застыла тоже. Она выжидала.
С собственных губ сорвалась тишина…
Не было слов. Антон потерялся между ощущением «страшно плохо» и «отвратительно хорошо». Маска на лице казалась сырой и горячей от непроизвольно выступивших слез, легкие горели, — и внизу все стало грязным от масла, от соков, сцеженных с переполненного кровью члена. Рука, что лежала — и в какой-то мере фиксировала — на Антоне, пришла в движение, но теперь только гладила живот, грудь, щеки. Хозяйка вышла из Горячева настолько осторожно, что он едва мог заметить. Ее масляные прикосновения пришлись на ствол члена, но были аккуратны и нежны. И все, казалось, встало на правильные рельсы; все шло так, как Горячев привык. Все, кроме хозяйкиного спокойного размеренного дыхания. Сегодня и сейчас оно было не таким. Оно было надорванным, в каждом выдохе читался нереализованный стон. Горячая, сладкая пытка разворачивалась и в невидимом теле мучительницы. Ее движения — смазанные, возбужденные. Ее действия — порывистые, жаждущие. Она гладила Антона, жалела, ласкала член, а сама — он слышал — погибала от тоски и желания. 
Сложно сказать, стало ли причиной именно то, что он смог пропустить это через себя, или то, что удовольствие потекло сквозь тело привычным руслом, но здесь-то Антон и сломался окончательно. Словно кто-то наполнил его водой до краев, до отвращения — а потом ударил в живот. Дрожь прошла по мышцам от периферии к центру удовольствия, пальцы впились в подлокотники — и из груди пролилась очередь стонов, а нутро сжалось крепко и мучительно — перед тем как наконец вытолкнуть из себя скопившееся напряжение… Мучение в интонациях Горячева сменилось чистым удовольствием, и вот вздрогнул он уже от того, что брызги жирного семени достали до груди. Хозяйка удовлетворенно выдохнула, отступив и опустив руки на Антонов живот, продолжая его просто гладить. Было в этих секундах единения что-то магическое. Напряжение мучительницы в тишине читалось еще четче.
Только опустошения не произошло. Появилось облегчение, но не настиг оглушительный оргазм. Горячев просто — излился… И, что хуже, раздраженное нутро, лишенное стимуляции, ныло, зудело от пустоты, а бедра все так же напряженно вибрировали. Но Антона не собирались бросать на полпути, и он это понял тогда, когда рука дрогнула и потянулась вновь к промежности. Распробовав реакции Горячева на вкус, хозяйка пыталась сцедить с несчастного все то удовольствие, которое вообще могла получить от его тела. 
И этого все еще было мало.
Антона повели на третий круг, а затем и на четвертый. Все тот же неспешный темп, те же глубокие толчки. То же сорванное дыхание и те же стоны… В своей влажной темноте Горячев окончательно потерял ощущение пространства и времени. Разрядки одна за одной становились более истошными и быстрыми — и на последней он почти перестал чувствовать жар истекающего семени. Хозяйка вывернула его наизнанку — и только пульсирующее давление изнутри никак не давало освободиться. Вся нервная система корчилась в истерике; очередной подъем на гору удовольствия Антон уже не мог пережить. Будто бы с каждым разом он переключал передачу, и теперь его, уже изможденного, вынуждали взбираться по склону на третьей… Ноги болели. Поясница ныла. Туже затягивался толстый узел истомы, уплотнялся тяжелый осадок, отложенный каждым спуском.
— Не могу больше… — Горячев сам не узнал свой голос — сиплый, невнятный… Слова выпадали из пересохшего рта, как куски глины. — Пожалуйста… Не могу… Пожалуйста…
Едва он это выговорил — затрясся всем телом, приподнимая таз. Очередной стон вырвался из груди раздробленным, с призвуком то ли рыдания, то ли смеха, а руки вновь непроизвольно дернулись в попытке оторваться, дотянуться до паха, смять звенящий от передержанного напряжения стояк. Но мучительная ласка чужой руки настигла его раньше. Быстрые движения вверх и вниз казались нервными. Кулак скользил по влажному члену легко и непринужденно, а хозяйка наращивала темп с каждой секундой, иногда примитивную дрочку заменяя сцеживающими движениями. И — наконец… Темнота завязанных глаз зажглась вспышками каких-то алых кругов. Горячев взвыл. Последний — настоящий и самый сильный — оргазм вышел совершенно сухим, но в ту самую секунду Антон, если бы мог мыслить, не решился бы сравнить его ни с чем другим. Хозяйка с каждым визитом отнимала у него по кусочку души — и сегодня она оторвала новый с особенной жадностью. Из самой мякоти… Пульсация, взорвавшая Горячева изнутри, не прекращалась, казалось, до тех пор, пока прикосновения не стали невыносимыми и нежная рука не остановилась сама. Всхлипнув в последний раз и отдав единственную жгучую каплю, Антон мгновенно затих. Больше не было дрожи в мускулах. Только тяжелая сонливая слабость — да неприятная стылая стянутость там, где он сам себя запачкал. Даже разум прояснился — но в голове стало совершенно пусто, будто вымели оттуда все…
Хозяйка вела себя как обычно: насухо вытерла Антона приятными салфетками, которые оставляли на коже бархатное послевкусие, развязала, укрыла пледом, уложив ноги удобнее. Затем исчезла, чтобы появиться вновь в изголовье и запустить пальцы в волосы Горячева. Она жалела, успокаивала, возможно, даже извинялась, но не уходила сразу, не спешила оставить Антона в звенящем одиночестве. Под звуки ее суеты он очнулся, но все так же молчал и не шевелился. Все нутро замерло в оцепенении — и даже под покрывалом до самой глубины пробирал неприятный холод. Всегда приятно-щекотные, успокаивающие прикосновения хозяйки сегодня не помогали Антону, казались какими-то чужими, как в первый раз. Он злился. И, пожалуй, в эту минуту был раздражен настолько, что хотел бы наказать нарушительницу своего спокойствия.
Когда хозяйка потянулась ладонью к его лицу, чтобы погладить по щеке — может, убедиться, что он спит — Горячев отвернулся, засопел… Даже шея заболела от резкого движения. Сверху послышался вздох, но позицию Антона хозяйка приняла. Приняла и отступила, оставив после себя мелкие подарки: гель для душа, мыло, крем, успокаивающую мазь. И записку: «Прости! Когда сходишь с ума, тянет на необдуманные поступки». На этот раз менее аккуратным почерком, чем Горячев уже видел. 

1.03-4.03. Портрет


Этот день для Антона прошел как в тумане. Он едва уловил, как именно и как скоро покинул коттедж Nature’s Touch, зато хорошо запомнил, что нагрубил врезавшейся в него на выходе Лизе. Отвернувшись от всего мира, добрался до города — а там и до дома. И — сразу в спортзал.
Многие вещи Горячева, бывало, раздражали, но таким озверевшим он чувствовал себя впервые за долгое время. Но из-за чего именно — сформулировать не мог. Злило все: бабушки и беременные малолетки в общественном транспорте, дети, голые мужики в раздевалке, непрерывно попадающие в поле зрения, тренер, который зачем-то постоянно тормозил процесс, партнер по спаррингу, который все боялся то ударить, то быть ударенным… Они сегодня отрабатывали болевые из разных позиций, и Антон всерьез был уверен, что под конец или сломает кому-нибудь ногу, или свернет шею. В конце концов его отправили боксировать в одиночестве, и Горячев старался так, что потом — он понял это слишком поздно — кулаки будут ныть еще несколько дней. Но держать себя в руках Антон не мог. После сегодняшнего свидания весь организм взбесился — энергия внутри накапливалась быстро, но сохранить ее не удавалось никак. Ею хотелось блевать. Разбить себя и все вокруг в мясо.
«Или это все тот же блядский тонизирующий чай?»
Так Антон и маялся до самого вечера. В течение этих безумных часов ему несколько раз писала хозяйка, его искали Леха, Алена и Влад, но Горячев не отвечал никому и не читал ничьи сообщения. Просто — отключился. А когда переступил в девять вечера порог собственной квартиры, когда переоделся и попал в комфортную и совершенно безопасную, казалось бы, обстановку, где раздражать не могло уже ничего — что-то, что собиралось внутри него, что-то, что он пытался выплеснуть, вдруг перелилось через край. Память и так всегда была едкой сукой — но хуже памяти тактильной вообще сложно было придумать. В тепле и покое Антон, как в обратной перемотке, вдруг пережил все снова: нежные пальцы в своих волосах, их же — внутри себя, их же — на себе… Бесстыжее тело хотело этого снова, и один раз сжать анус хватило, чтобы воскресить еще не остывшее, не сошедшее до конца чувство заполненности и раскаляющего давления. Антон трахал мастурбатор, стискивая подушку и рыча — и даже наедине с собой переживал одну испепеляющую влажную фантазию так, как никакую другую.
Только от последней, пожалуй, на этот день разрядки ему стало легче. Горячев лежал, разморенный и потный, в объятиях единственного смутного желания ласки и заботы. Чтобы хозяйка, какой бы она ни оказалась, была рядом, гладила его по груди и плечам или по спине, искала поцелуев… Чтобы таким же опустошительным был настоящий секс с ней. Чтобы, пресытившись безумными экспериментами, это она оказывалась снизу, ее волосы — в ладони, ее оргазм — в его оргазме… А потом и покой вместе с ней.
Антон вздохнул. Вспомнил он и то, что после того, как у него бывало нечто похожее, через несколько дней это заканчивалось.
В ладонь уже привычно лег телефон. Перекатившись на бок, Горячев укутался поплотнее и наконец вернулся в социальную среду. Непрочитанных сообщений было достаточно, но от хозяйки всего три. Это значило, что она действительно переживает. 
«Как ты, Антон? Прости, это вышло правда случайно. Но тебе же понравилось? И это было видно, что понравилось. Не получится отрицать…)»
Какое-то время она ждала ответа, но через два часа усомнилась в том, в чем была уверена:
«Ладно, может, и нет. Зато ты был прекрасен, а мне даже поплохело. Это не моя вина, а твои расшалившиеся гормоны». 
И еще через полчаса вдогонку:
«Я тебе обещала рассказать про шею. Был уговор. Хочешь?»
«Хочу», — сразу же ответил Антон, расставляя приоритеты, и ухмыльнулся, глубже зарывшись в одеяло. Он не мог выразить это так, чтобы не выглядеть в собственных глазах глупо, но ему и правда было хорошо — и теперь все тело приятно ломило.
«У меня на ней шрамы. Очень много мелких, похожих на капли. Или на то, что меня разукрашивали в той технике, когда художник брызгает на холст кисточкой. Я, часто пользуясь различными средствами, долго лечила это… И теперь они выглядят как россыпь чрезмерно больших, но все же веснушек. Поэтому я редко всерьез обнажаю шею в каком бы то ни было виде. И редко загораю, чтобы не подвергать это место стрессу. Еще у меня есть родинка за ухом. Это же еще шея? Вот».
Антон несколько раз жадно пробежался глазами по строчкам. Он пытался впитать каждый знак, и новые детали в самом деле, подобно каплям, окропили сконструированный в воображении фантом… Но на душе стало тревожно. Что же за судьба скрывалась за немым образом хозяйки?
«А откуда они? Шрамы…»
«От кислоты.) Да это не очень приятное прошлое. Не хочу тебе рассказывать такую дурь».
«Кислоты? — Антон поежился, но все новые и новые вопросы он задавал напрямую: — Это несчастный случай, типа на производстве? Или кто-то хотел причинить тебе такой вред?.. Мне очень жаль, что что-то такое вообще случалось с тобой… Прости, если навязываюсь, — следовало уже новым сообщением. — Но ты можешь рассказать мне все, что хочешь».
«Это умышленное причинение вреда. Да ничего страшного. Это уже очень давнее прошлое.) Но, в любом случае, это меня не беспокоит так сильно. Теперь, когда я прячусь.) Я тебе рассказала про шею. Видишь? Мы договорились, я обещала — я сделала. Вот так вот».
Антон усмехнулся, вчитавшись в сообщение. Он сочувствовал — а еще теперь знал, что одной из причин такой скрытности хозяйки, возможно, и правда является ее внешность. Но она рассказала — а значит, возможно, совсем не против была оказаться найденной.
«Ты поэтому думаешь, что не можешь мне понравиться?» — спросил Горячев, возвращаясь к одному из прошлых их разговоров.
«Нет. Это меньшая из проблем в моей внешности, которая может тебе не понравиться, Антон… Самая маленькая, на самом деле».
«Ну уж не запугивай меня. В следующий раз расскажешь что-то о своем лице. Какая у тебя кожа. Идет? =) А там я сам решу. Потому что какая кожа у тебя на руках — я знаю уже слишком хорошо, а вот твое тело…»
«Я не запугиваю. Я серьезно тебе говорю.) Не хочу, чтобы ты сильно обнадеживался, хотя, наверное, сделала уже все, что можно, неправильно. Идет, но тебе сначала придется свести меня с ума…)»
Антон задумался на какое-то время. В сущности, странный способ, которым он свел хозяйку с ума в этот раз, Горячев теперь знал, хотя сложно было сказать, что освоил… Таким странным пока казалось все — реакция собственного тела, эмоции. Но если Антон и мог у кого-то спросить об этом, так это у нее.
«Это у всех так? Ну, реакция, не знаю… То, что ты сегодня сделала».
«Все зависит от степени раскрепощенности, психологических блоков и чувствительности тела… Но да. У всех. Мужчин. Но ты у меня самый чувственный.) И бесконечно сексуальный… в любом своем проявлении».
«Знаешь, эти слова действуют получше, чем твоя мазь… — ухмыльнулся Горячев и вздохнул глубже. В сущности, зная теперь, что его ждет, он не видел никакого смысла отказываться. Его маленькая слабость оставалась их секретом. А хозяйка — хозяйкой. Хотя поворчать ему все еще хотелось, потому что по-прежнему в голове роились мысли, вынуждающие краснеть от злости. — И все же тебя стоит побить по рукам. Ну не без спросу ведь! А если бы я… Это же не очень гигиеничное место, а если бы казус какой? Было бы стыдно! Обоим!»
«Не было бы.)) Это же секс, отстань, Антон! Казусы бывают не только в таком моменте, но вообще во всем сексе, во всех видах. Ну что ты… Да и все же хорошо вышло. А если бы нет — моя вина. Или ты думаешь, для меня то, что я могла там обнаружить, было страшной тайной?.. И я никогда не видела?»
«Хочется думать, что нет! Хотя бы не так…» — отправил Антон, поджав губы. Даже жаль было по-своему, что в этот момент он не говорил с хозяйкой лицом к лицу. Однако успеть ответить себе он не дал, отправив вдогонку: «Я просто хочу, чтобы все было идеально. Потому что мне нравится быть с тобой…»
«Все каждый раз идеально, Антон. Потому что с тобой, наверное».
«Тогда тебе, наверное, понравится мое следующее предложение?»
«Даже не знаю! И какое же оно?»
Горячев начал было писать, но передумал. Палец соскользнул на кнопку записи аудиосообщения. Антон вдохнул, выдохнул в динамик тихо — и произнес:
— Завтра. В любое время. Хочу еще…


«Завтра» Антон получил свою порцию ласки прямо с утра перед работой. После еще немного, но стремительно и жарко — вечером. И в пятницу у хозяйки тоже нашлось время, и в субботу, да даже несколько раз. Они встречались так, словно пытались напиться друг другом через стекло, потрогать — через стенку; секс пускай был и оставался прекрасным и ошеломительным, но казался неполноценным, как бы они оба ни старались его углубить. Да и можно ли назвать такую одностороннюю практику сексом? Настоящим, каноничным, а не его извращенной разновидностью для пресытившихся? Ощущались в свиданиях с хозяйкой недосказанность и холод, страх и попытка сбежать. И как она не понимала, что не получит всего того, что хочет получить, если не откроется?
Однако кое-что она все же показывала раз за разом. За эти дни Антон узнал, что кожа на лице у его невидимки зрелая, но чистая, светлая и ухоженная, что визуально всегда убавляло несколько лет; рост — выше среднего, а телосложение — стройное и подтянутое; любимый стиль в одежде — официально-деловой… Неоднократно Горячев пробовал выяснить, какова на вид грудь, спина, ноги — но хозяйка, поймав его волнение, сказала, что если он ищет шрамы, то больше не найдет их нигде. («Разве что в душе».) А он еще меньше стал понимать, чем же тогда она ему может не понравиться…
Елена провожала Антона каждый день, но ничего не спрашивала. Смотрела на него с каким-то неясным взглядом, полным сомнения, но на этом все. Она не пыталась завести разговор, хотя каждый последующий раз все неохотнее отпускала Антона, долго и молча завязывая узел на затылке. И эти изменения в ее поведении он замечал тоже. Когда между ними повисала неловкая тишина, Горячев пристально всматривался в синие глаза, покуда мог видеть, в попытке и там найти какие-то ответы. Но тщетно. Богданова тоже как будто боялась чего-то, а на каждое осторожное «Что-то не так?» лишь качала головой. Она ведь совершенно точно знала, что Антон говорил о ней. Но своего отношения никак не выказывала.
Работа шла своим чередом, жила и дышала полной грудью компания по производству натуральной косметики, набирая жирок в виде новых связей и знакомств, проводила успешные промоакции, пользовалась всеми рекламными прелестями и позволяла себе расти. Да врастала и в Антона, медленно, но верно запуская свои корни в самое сердце, в живое нутро. Здесь его все знали: здоровалась за руку охрана; приветствовала и виляла крутым бедром секретарша; засматривалась и вздыхала Лиза; Катя рассказывала своей стайке моделей про то, каким был Горячев; Елена иногда смеялась над глупыми шутками, а потом делала вид, что смеется над самим Антоном. Нельзя было отрицать, что такое отношение коллектива делал кто-то, чья сильная длань могла уничтожить и стереть с лица компании одну ниточку судьбы за другой. Антону хотелось верить — хозяйка. Однако каждый раз, оборачиваясь или случайно отводя глаза, он натыкался на строгое выражение лица и взгляд Льва Денисовича. Горячеву начинало казаться, что он его любит на словах, но на деле — ненавидит.
А все дело было в том, что Лев требовал у Горячева отчитываться о каждом шаге да с такой скрупулезностью и периодичностью, что появились слухи. И росли, как на дрожжах, подкармливые льстивыми змеями Таней и Тоней. Последние оказались настолько изощренными добытчицами информации, что несколько раз заходили прямо во время совещания в кабинет, позиционируя свое поведение необходимостью срочно что-то спросить у прямого начальства. Тогда Горячев впервые увидел, как Лев умеет стрелять взглядом и метать молнии, как в его спокойном голосе звучат стальные нотки звенящего от напряжения внутреннего стержня, как по-начальнически падает на стол с грохотом кулак. И казалось, что Тоня с Таней падают тоже… Богданов ставил высокие задачи, требовал больших результатов, но вместе с тем вкладывал в Антона и его пиар-кампанию большие ресурсы.
И, вроде бы, Горячев наконец влился в самый обыкновенный, понятный, долгожданно насыщенный рабочий график, где все было приближено к той реальности, к которой он привык. Коллеги, сплетни, собственные мелкие шалости (и только на темной стороне — то, о чем никто не должен знать), работы по уши и деньги, о каких раньше можно было лишь мечтать… Но прежняя простая жизнь перестала быть основной целью Антона, а он и не успел заметить, когда именно. Теперь Горячев подолгу не засыпал — потому что неумолимо по ночам накатывали воспоминания, эмоции и надежды, вопросы к себе самому. Сколько уже времени он думает только об одной женщине? Может ли надеяться, что все же узнает ее? Бросит ли она его, когда закончится контракт, как предсказывал Леха? Или предложит продлить? А хватит ли сил согласиться, когда столько уже успел пережить с ней?..
В выходные, когда Антон встретился с друзьями в случайном баре, после третьего виски он и вовсе поймал себя на мысли, что с завистью оборачивается на соседние столики, где парочки даже за едой непрерывно пожирают друг друга взглядами. Ему тошно было наблюдать за тем, как они пьют из одного бокала, вручают друг другу подарки, выходят вдвоем… Раньше он ненавидел все эти телячьи нежности и романтику лишь оттого, что не верил в любовь. Но именно тогда, когда его влюбленным называли все вокруг и он сам был на грани того, чтобы признать это — стало еще хуже. Горячев лучше бы и дальше слышал даже от друзей обвинения в том, что он хам, мужлан и мизогин — лишь бы не осознавать себя тем калекой, у которого вместо нормальной пары — костыль из самых нездоровых и неочевидных, но самых страстных отношений.
Тогда Антон решил, что прежними методами и так взял все, что мог. Чтобы найти хозяйку, он должен был не просто давать ей что-то. Он должен был ее пометить.

XIII

5.03. Воскресенье. Решение


Неожиданно простое решение пришло к Горячеву в воскресенье, когда Алена завербовала его на дневной шопинг одновременно носильщиком, советчиком, собеседником и извозчиком. Леха после внепланового выходного отправился на ревизию в «Бермуду», открестившись от забот собственной девушки — вот тут-то по традиции на замену и нашелся лучший друг. Такие предприятия сам Антон называл «милым обязаловом». В преддверии Восьмого марта все магазины косметики традиционно запестрели акциями, цены незаметно потяжелели (и рухнули), полки пока еще привлекали предскидочной заполненностью — естественно, нужно было ловить момент, чтобы встретить Международный женский день не только остреньким постом о борьбе за права, но и привычными и нужными как инстаграм-уточкам, так и бизнес-леди мейкап-идеями, подборками и прочим, прочим…
Алена как настоящая девушка (хоть чем-то она соответствовала стереотипам) не спеша прогуливалась между пахнущими тальком и отдушками витринами, наметанным глазом выискивала что-то нужное ей. Горячев, тоже как настоящий заменитель парня, исправно выполнял команду «к ноге». За деловым щебетанием Алены он скучающе разглядывал неизменные полки с мужским парфюмом, иногда с рассеянным мальчишеским любопытством влезал пальцем в пробник теней или пудры, а уже через полчаса послушно подставлял свои руки для свотчей помад. Полоски всех мыслимых текстур и цветов, от алого до ярко-голубого, перечеркнувшие жилы и вены на тыльных сторонах ладоней, отвлекали его и уносили куда-то в глубины подсознания, подобно калейдоскопу. В своем воображении Горячев невольно стал развлекаться тем, что, как художник, примерял эти мазки к месяцами стоящему неоконченным портрету из фантазий…
— Ален, — задумчиво и серьезно спросил Антон в какой-то момент, — а какой оттенок помады пойдет к светлой коже и на тонкие губы?
— Ой, ну разный, — задумалась Алена. — В зависимости от того, как относится к этим губам сама девушка. Обычно выбирают что-то простенькое, — она указала на оттенки пыльной розы и самые разнообразные нюдовые блески для губ. — Но если форма красивая и четкая, то, напротив, стоит подчеркнуть. К бледной коже замечательно подойдет розовый с холодным подтоном. Или винный, вот этот, — и девушка указала на уже имеющуюся полоску цвета на руке Горячева. А затем хитро улыбнулась. — А зачем тебе?
— Да так… В подарок думаю… — Антон уставился на последний — самый густой и чарующий — цвет. Его глубина и насыщенность напоминали темное марево, которое вставало перед глазами всякий раз, когда они закрывались веками и повязкой… Горячев думал, что такой обязательно подойдет хозяйке. Смелый, необычный, страстный и притом строгий, как она — он так и просился на губы настоящей доминатрикс, которой та по сути и являлась. Будь хозяйка блондинкой, как Елена, или брюнеткой, как ее подруга, которой Антон так пока и не нашел — вместе с черными стрелками смотрелось бы одинаково хорошо. — Хорошо ведь? — уточнил он у Алены уже вслух насчет брюнеток, блондинок и стрелок.
— Хорошо, — хихикала Алена, пряча эмоцию в кулак. А потом серьезно дополнила свой ответ: — Я бы очень оценила. Может быть, что-нибудь еще возьмешь? Или пока хватит?
— Да. Раз стрелки, значит, нужна подводка? И тушь. Пускай все будет вместе…
Алена, сразу захлопотав еще сильнее, за руку провела Антона по всему магазину, составив свой личный топ подводок и тушей с подробным описанием каждой. Ему это, конечно, не очень помогло в выборе — он просто взял что-то. Профессиональному женскому вкусу вполне соответствовал каждый из вариантов.
А потом Горячев вдруг зацепился взглядом за отдельный стенд с духами — сразу видно, элитными, исключительно из натуральных компонентов, с высокой концентрацией аромата… Его внимание забрал строгий флакон, наполненный жидкостью коньячного цвета.
— Это авторские духи, — тут же материализовалась рядом консультант, почуявшая заинтересованного в дорогой покупке клиента. — Восточный аромат, очень необычный… Вы для себя или для девушки?
— Для себя или… В смысле? — не сразу нашелся Антон.
— Аромат-унисекс. Табак, мускус, амбра, цветочные ноты… По-разному раскроются, но подойдут всем, если любите подобное… Попробуйте, праздник же скоро! Сейчас большая скидка — всего девять тысяч вместо тринадцати…
У Горячева голова закружилась от пряной сладости, которой в один миг наполнились его легкие, когда сбрызнутый блоттер оказался у него прямо под носом. Закашлявшись, Антон отобрал у консультанта тестер и попробовал еще раз сам, когда аромат немного выветрился. А потом уже его очередь была забирать Аленину руку, чтобы послушать запах на коже…
Тяжелый, сладкий и дурманящий — такой он был. Немного пикантный, но с прохладной растительной тенью, которая проступила спустя пару минут. В сознании этот парфюм звучал в унисон с ореховым ароматом и запахами масел, в которых топила Горячева хозяйка. И даже легкое возбуждение охватило тело — так легко Антон погрузился в воспоминания под эти ноты… Консультант тем временем подначивала:
— Ну что? Решайтесь!
Стоимость, конечно, для спонтанной траты была безумная. Антона так и влекло взять этот флакон, но он сомневался: а если не понравится? Или если хозяйка поймет неверно настолько дорогой подарок?
— Я подумаю пока, — пробормотал Антон и отошел, все еще взбудораженный желаниями и сомнениями, а после беспомощно посмотрел на Алену. Сейчас Горячеву снова хотелось, чтобы его осудили за одни намерения.
— Думаю, стоит повременить, — примирительно улыбнулась Алена. — Попробуй сначала помаду. Подойдет — это будет твой следующий удар! — она сжала руку в кулак и изобразила, словно бьет под дых. — И точно в самое сердце, я отвечаю. После такого — любой бастион падет.
Антон одарил Алену долгим оценивающим взглядом. Странно, но с самого начала только она отчего-то не выказывала никаких страхов или подозрений относительно того, во что влез Антон. У него-то порой тяжело было на душе от раздумий и метаний, зато подруга поражала легкостью, с которой верила во что-то немыслимое, что он делал и хотел делать.
— Тебя правда не смущает, что я пытаюсь за ней ухаживать? С учетом того, с чего мы начали? — в лоб спросил Горячев, когда они вышли с покупками и отправились на стоянку.
— Нет. Я думаю, там просто находится глубоко несчастный человек. По моему мнению, ты только не обижайся, ты тоже по-своему несчастный. Мне очень приятно видеть, что кто-то тебя так зацепил за живое и ты начал преображаться. Приятно тебя видеть таким вот… Таким увлеченным, жаждущим, мечтательным… И это с закрытыми глазами, только одними руками и перепиской! А представь, что будет, если она откроется? 
— Когда, — поправил Антон. Он не желал думать о «если» больше — ведь «если» да, значит, рядом стоит и «если нет»… — Когда она мне откроется. Или я сам ее разыщу. Ну, у меня уже есть догадки… Правда, если одна из них верна, то она помолвлена, — Горячев тяжело вздохнул. Алена толкнула его в плечо кулаком. 
— Когда, — смеялась она. — Жених  не стенка, подвинется. Если у нее полный порядок в том, что есть, то женщина никогда не будет искать что-то на стороне. Коварство! Тем более, если она большая шишка, может, это брак по расчету? Просто выгодно?
— Она замдиректора, а он мент, — кисло ответил Антон. — Либо мент в высоком звании, либо… Ох, блядь, не знаю! Ладно, не женаты же пока. Уведу! Но если у него есть связи в ГИБДД, то мне надо кататься поосторожнее, пока я с ней кручу…
Он хохотнул, и смех гулким эхом отразился от высоких бетонных потолков и колонн подземной парковки. Алена ухмылялась и кивала. 
— Ну все равно, может, ей так выгодно. Может, повышает так свой статус или еще что… Эти законы бизнеса такие странные, что я и в это могу поверить. Так что дерзай, Антон! Только Лехе не рассказывай подробностей, он сложно переваривает. А Влад, по-моему, вообще ревнует.
— Ну правильно, ревнует, — ухмылялся Горячев. — Кровать-то у меня дома только одна, и втроем на ней будет тесновато…


Первый свой подарок Антон принес тем же вечером. В воскресенье дом выглядел еще более пустынным, чем даже в субботу, особенно в конце дня — невольно вспомнился самый первый раз, когда Горячева с совершенно незнакомого порога встречала едва знакомая Елена. Тогда и представить было сложно, что коттедж принадлежит компании, а не является частной собственностью, что кто-то приезжает сюда на работу, а кто-то — делает свой первый шаг за дверь затем, чтобы отдохнуть, сбежать от реальности… Сейчас же Антон просто смирился с правдой, что и резиденция, и сам он здесь живут на две жизни, в одной из которых некая женщина вот уже пятый день кряду трахает его пальцами. И ведь уже почти перестало быть стыдно за то, что это настолько приятно.
Горячев встретил привычно провожавшую его Богданову многозначительной улыбкой, которая всегда просилась на лицо, едва он что-то задумывал. А все дело было в маленьком подарочном пакете глубокого бордового цвета с черными лентами, подобранном специально к содержимому.
— Я так и не отблагодарил за одно дело… Передашь после ей? — Антон, сложив руки за спиной, кивнул в сторону коридора, в конце которого его уже ждали. Елена приняла пакет осторожно, но одарила Антона таким взглядом, словно не понимала, о чем он говорит.
— Передам, — кивнула Богданова. Она открыла было рот, чтобы что-то спросить, но не решилась и плотно сомкнула губы в негодовании. — Хорошего вечера. 
Он и правда оказался хорошим.
После нежной и прочувствованной прелюдии Антон, как всегда, был сам не свой. В последнее время — и просто сумасшедший. В жадном порыве узнавать все больше он решался на вещи, о которых если и имел представление раньше, то точно не думал, что когда-нибудь опробует на себе во всей полноте. Тем более — что станет просить сам… Но случайные кадры из порно, найденного под тоннами низкопробных любительских роликов, силой его собственных желания, решимости и вдохновения оживали в теле. И вот бархатная, но властная ладонь хлестко била по лицу и грубо терзала в паху. Вот всякая ласка прекращалась в обмен на долгие, испытывающие границы терпения поглаживания сосков и коленей. Вот любимые жестокие руки вынуждали Антона сдерживать разрядку двадцать, тридцать минут. А вот они вместе переходили на спринт, потому что массаж простаты уже соединялся с введением бужа, и тело, почти пронзенное насквозь в самой чувствительной точке, корчилось на острие немыслимого, мазохистского удовольствия…
— Хочу тебя… — шептал Горячев, когда уже все кончалось. Кончались и силы, но он хотел сказать лишь о том, что хотел быть с хозяйкой всецело. Он позволял массаж, давал гладить себя по голове, но особенно много в конце этой безумной недели ластился к внимательным рукам лицом. — Взять тебя… Поцеловать тебя… А ты?..
Хозяйка вздыхала и успокаивала, но оставалась абсолютно немой к мольбам. Только топила Антона в нежности, словно искренне желая, чтобы он захлебнулся и больше не разговаривал, ничего не спрашивал и не ставил невыполнимых задач. Но Горячев не был тем, кто понимал с полуслова, когда нацеливался на некий уже заранее определенный результат. И как бы ни упрямилась его невидимка, он был упрямее.
— Ну поцелуй… — уже не спрашивал, а уговаривал Антон. — Это ведь будет приятно. Я же не узнаю тебя от одного поцелуя…
Хозяйка сердилась, и это читалась в сбившемся дыхании и ломаной линии ласки. Два щелчка пальцев прозвучали настолько категорично жестко, словно их упрямо вбивали молотком в бетонную стену. Антон сжимал губы от обиды, сопел зло — но через мгновение уже снова манил, обещал, едва ли не угрожал:
— Я все равно тебя найду. И тогда ты уже не сбежишь. Буду целовать и брать тебя, пока не упаду ничком… Даже если мне придется украсть тебя у кого-то.
Хозяйка лишь вздыхала. Но усмешка звучала тоже, только после, когда вкус шутливой угрозы остывал, и она, похоже, переставала казаться настолько правдивой. Снова два щелчка, но на этот раз мягкие; хозяйка пыталась уговорить Антона. Мол, нет, не надо, не найдешь и не нужно тебе этого. Гладила по лбу и щекам, умоляла бросить затею, успокоить свой пыл. Но оставалась рядом до последнего — и для Горячева только это имело значение. Всякий раз, когда нежные пальцы оказывались вблизи его губ, он ловил их, легко прихватывал зубами и целовал.


Вызов


Вечер окутал помещение зала прохладным голубым свечением уличных фонарей. Силуэты мебели беззвучно прятались в тенях, превращаясь в нелепые картины. Один островок тепла — кресло и журнальный столик с лампой на нем. Лампой и бордовым подарочным пакетом с черными лентами. Руки тянулись к нему несколько раз, но в каждый из них просто падали на колени, не в силах принять подарок. Потом еще раз и еще; наконец пальцы достигли пакета, нервным движением раскрыв его. На стол легла косметичка, которая тут же оказалась выпотрошена: помада, подводка и тушь. Усмешка. Руки потянулись за помадой, открыв симпатичный элегантный футляр и, не чиркнув по коже, а только принюхавшись, отложили в сторону. Пакет пришлось перевернуть и потрясти, чтобы обнаружить там еще кое-что. Записку. Небольшой листок, который дрожащие пальцы уже успели смять по неосторожности да от волнения. 
«Ты много мне подарила, давно настала моя очередь, — было старательно выведено на нем мелким витиеватым почерком. — Я знаю, что ты, наверное, не покажешься в ней на работе, ведь я стану искать. Но я бы хотел, чтобы, нанося на себя ее, ты представляла, как я прикасаюсь к тебе».
Хозяйка горестно вздохнула и аккуратно сложила обратно все косметические средства. Себе руки оставили только одно — записку, что была крепко прижата ладонью к сердцу на одно мгновение, а после упрятана глубоко в небольшую коробку. Отодвинув в сторону и ее, и подарочный пакет, кулак с силой и треском приземлился на журнальный столик. Испуганно моргнул свет, охнул стол. Руки схватили дорогой смартфон со сбитым уголком защитного стекла с пола. Мелькнули заставка, черные обои рабочего стола, и наконец подушечка пальца вбилась в значок телеграма. 
«Так что, Антон, хочешь, дам тебе подсказку? — обнимали телефон руки. — Но ради нее придется постараться».
«Привет. =) — вскоре пришел ответ от Горячева. — Неожиданно ты! Дерзкая сегодня. Понравился подарок?
Я сейчас уже готов на все ради подсказки. =)»
«Очень.)) Не стоило, мне неловко. Но очень приятно. Но очень неловко..)) А подсказка простая. Через пару недель у нас будет сложный день в компании. Туда приедут очень многие, кто задействован в процессе реализации одной интересной вещи. Там буду и я… И ты. Я могу тебе подсказать, где я нахожусь. Но не просто так.) У меня есть вибратор на пульте. Знаешь, такой, для удаленных игр? Так вот, он будет вибрировать тогда, когда ты будешь рядом со мной. Жестоко, но подсказка тебе будет дана только так. Угадай, где он должен находиться?»
На долгие минуты Антон замолчал. Его немой онлайн выдавал шок и, наверное, стыд, и страх — но все же через какое-то время Горячев начал отвечать. Он писал и стирал. Писал — и снова стирал. И не появилось в новых сообщениях ни «да», ни «нет».
«Каждый раз, когда мне кажется, что я уже ко всему привык, ты напоминаешь мне, что ты просто конченая», — вынес он вердикт.
«Выбор за тобой в любом случае.) Нет так нет. Да так да. Это предложение, а не ультиматум. Это как игра в горячо-холодно, там просто несколько режимов, так что… Думай».
«Если за это время не случится ничего из ряда вон выходящего, то… Да. Хорошо. Пускай будет так».


6.03. Понедельник. Приглашения


Леха Котков был не из тех людей, кто стал бы звонить в семь утра понедельника — да и вспомните хоть кого-то, кто вообще пребывал в сознании после второй подряд рабочей ночи. И все же в этот раз он ухитрился опередить Горячевский третий будильник, призванный наконец воскресить его. Антон бросил смартфон себе сверху на ухо, хрипло мыкнув вместо ответа. На волне прошлых невзгод он уже был готов принять новый срочный вызов.
— Горячев! Проснись и пой! — Котков звучал непривычно перевозбужденным. В его голосе, однако, заранее угадывались крайне радостные интонации, что Горячева в равной степени и смягчало, и злило: разделить чужое счастье всегда приятно, но хорошие новости, в отличие от форс-мажоров, обычно терпели до более комфортного времени суток.
— Проснулся. Пою, — сипло отрапортовал Антон. — Что стряслось?
— Все очень круто, Антоша! Поэтому десятого марта ты отменяешь все планы на вечер — и как штык в «Бермуде». Это пятница. Праздники, выходные, поздравляем Аленку — и клуб заодно! А еще говорим тебе «спасибо». Будешь гулять за мой счет! 
— Погоди…
Антон едва вник в бойкий инструктаж, но Леха от него уже отмахнулся, мол, «ну ладно, давай вставай, время, место и дресс-код я тебе напишу потом!» Правда, не прошло и пяти минут, как в общем с Аленой и Владом чате появилось новое сообщение от него:
«И не вздумай разменивать нас к празднику на свою богатую и юридически подкованную дамочку! Усек?»
Ответ был дан максимально информативный: в виде стикера, изображающего вялый, сонный мультяшный член.


В резиденции Nature's Touch в первый день недели было внезапно шумно. Словно весенние деньки разбудили всех пчел косметической компании, а они приволокли с собой еще пару знакомых и теперь все разом обсуждали важные деловые вопросы. Наверное, весеннее солнце согрело сердца самых заядлых лентяев к любимой работе, ибо столько людей Горячев не видел даже в самые потоковые дни. Все куда-то бежали, о чем-то говорили, смеялись, шутили, подписывали бумаги, ругались, размахивали руками. В таком гомоне сложно было сориентироваться сразу, но знакомое лицо секретарши и извечная сладкая улыбка, внезапно возникшие рядом, помогли Антону прийти в чувство. 
— Доброе утро, Антон, — она подмигнула Горячеву, крепче обняв стопку бумаг, что были у нее в руках. — Вас вызывает Богданов к себе в кабинет. Зайдите перед всеми делами, он очень просил.
Антон удивленно выгнул брови. Ситуации, когда начальство вызывает к себе без заведомо известной причины, вообще не могли ассоциироваться ни с чем хорошим; а имея неочевидный опыт общения с руководством в прошлом месяце, первой на ум приходила ситуация с Романом… Для бед не нужно особого случая, и Горячев не удивился бы, если бы узнал какие-то новости о пропавшем сисадмине.
Однако повод оказался прозаичным до невозможности.
— Доброе утро, Антон, — кивнул Богданов при встрече, отрапортовав стандартную фразу-приветствие. Они буднично пожали руки, Горячеву предложили присесть, а затем Лев продолжил: — Хочу пригласить тебя на наш масштабный праздник десятого марта в честь дня работающих женщин. У нас таких много. Тебе следует присутствовать обязательно, почти в принудительном порядке.
— Звучит как то, что ваши работающие женщины вас угрозами заставили привести меня любой ценой… — тут же нашелся Антон, криво усмехнувшись.
— Почти что. Ты мне нужен, чтобы повысить посещаемость праздника. И здесь я не виноват Антон, прости, женщины любят таких как ты. А я люблю, когда на мои корпоративы приходит весь коллектив. 
Горячев усмехнулся снова, испытующе посмотрев на Богданова. Тот рассуждал столь сухими прагматичными категориями — и с точки зрения маркетинга и пресловутого пиара его можно было понять… Но Антон испытывал странную тоску, слыша подобные слова от руководителя, который в самом начале купил его восхищение дипломатичностью и сердечностью. За последние недели Богданов изменился — так, что Горячев вполне окрестил бы его черствым и грубым. Хотя и по-прежнему щедрым. Но даже это не спасло от того, что рядом со Львом, под его пристальным взглядом Антону становилось не по себе. 
— Простите, Лев Денисович, — он качнул головой. — У меня планы. Я, к сожалению, пообещал уже это время другим людям. Это семейное, не могу отказаться.
Горячев отказывался твердо, а у самого в голове сквозило: на корпоративе в честь Восьмого марта среди многих женщин наверняка окажется и та, которую он хотел наконец увидеть…
Хотел — но оспаривал собственные надежды: «Все равно она даже не подойдет и не раскроет себя».
— Хм, как жаль, — Богданов кивнул. — Но дела семейные безотлагательны. А я уже воспринимаю вас как родного, Антон. В корпоративном смысле… Так что, все у вас в порядке, надеюсь? Будете отдыхать? Если так, куда поедете?
— Да, все хорошо… А поеду — куда позовут. Ну в любом случае не дальше города. — Антон улыбался и смеялся, а сам смотрел на Богданова — и понять не мог. Был это дежурный вежливый интерес? Или Льву зачем-то нужно было знать, где Горячев проводит свободное время? А потому и переспросил, не удержавшись и настороженно вытянувшись на стуле: — А что?
— Да просто интересно, — улыбнулся Лев. — Может, встретимся где. Вот и спрашиваю. В любом случае, если что, мы тебе рады даже с опозданием.
Антон выдохнул. Конечно, могли они встретиться… Что-что, а сфера отдыха успешного бизнеса точно не лежала вблизи мажорских подворотен, где развлекалась питерская молодежь. И по квартирам его и его друзей самые лучшие люди города не ездили. Только такие, как сам Антон — какие придется.
— Спасибо. За приглашение. Если меня выгонят за плохое поведение — тогда точно к вам… — отшутился Горячев и встал из-за стола. Снова внимательно вгляделся в лицо Богданова. — Больше ничего для меня нет, Лев Денисович? Могу я идти?
— Можешь идти. Всего доброго!

XIV

10.03. Пятница. Первая ошибка


До пятницы неделя пролетела почти незаметно — как пейзаж за окном разогнавшегося скорого поезда. Работа, дом, работа, поездка с Владом за подарком Алене в выходную среду, работа, дом… Даже с хозяйкой общение не выходило продуктивным из-за больших нагрузок. На свидания не хватало времени.
Восьмого марта Антон ее, конечно, поздравил, хоть пока и только на словах. Обласкал как мог свою «сильную, независимую, деловую и совершенно недоступную обладательницу самых волшебных рук», — а вместо открытки прислал селфи нижней части своего тела, на котором пикантное место было прикрыто букетом алых роз.
«Ого. Ого… Ого! — незамедлительно отреагировала хозяйка. — Антон, а можно подарок мне без роз доставить?)) Жалко, что ты не идешь на корпоратив! Я бы на тебя хоть посмотрела.)»
И Горячев до победного вздыхал, готовый бросить все, согласиться на чертов праздник — лишь бы к ней… Но даже неуемное рвение разбивалось о горькое напоминание: это она на него посмотрит, но не взаимно. Могла ли хозяйка готовить Антону сюрприз по случаю праздника? Тоже вряд ли — ведь только в будущем обещала, и то лишь подсказку…
В любом случае Антона ждали люди, в которых можно было верить или не верить — вне зависимости от этого они просто были. Близкие, надежные, понятные. Снова испытывать их хорошее отношение Горячев не хотел, да и что могло быть лучше, чем отпраздновать сразу несколько событий, отдохнуть, развеяться в старой доброй «Бермуде», которая всегда сама подсказывала, что тебе нужно.


«Треугольник» встретил Горячева цветочными композициями из искусственных белых орхидей, что интересно перекликались со строгими геометрическими формами и гротескным темным цветом стен. На входе мелькали пестрыми нарядами девушки, окрашиваемые неоновыми бликами в самые яркие оттенки, и в этот момент белые бутоны вспыхивали особенным светом. Почти горели в синем пламени. Глубже в помещение — и того больше; к женскому дню цветы распустились повсюду в одном из самых модных клубов культурной столицы. И над танцполом на потолке, и над барной стойкой, да и сама она словно расцвела, а из мертвого дерева полезло совершенно живое доказательство наступившей весны. Еще одно отличие от обычных куражных вечеров в «Бермуде» — запах. Антон чувствовал, что везде и всюду веяло не привычными потом, сладким алкоголем и какофонией женских духов и мужского парфюма, а ванилью и необъяснимой свежестью. От такого аромата вечер казался томным, туманным (чему причина нашлась в паровых генераторах по углам помещения), воздушным и абсолютно нежным, но исправно из колонок в барабанные перепонки долбились басы клубной музыки, танцевала да отрывалась культурная молодежь, потрясывая волосами и телами, вздрагивал под ногами пол.
Честная компания в этот раз расположилась за одним из обособленных столов на балконе в общем зале — оба ВИПа на сегодня были заказаны. Антон с Владом торжественно вручили Алене подарок: огромное глянцевое фотоиздание по мейкап-арту и плюшевого медведя, предполагаемо изображающего питерского гопника. Обнялись, расцеловались, устроились, принесли первые напитки…
— Леха, это вообще что? — спросил Антон, ухмыляясь и обводя взглядом вспыхивающий треугольниками и цветами зал. — Мне кажется, я сейчас сам орхидеями пропахну…
— Еще скажи, что это не круто. Знаешь, сколько это все стоило? Вот и я себе только смутно представляю, — хохотнул Котков, как и всегда, элегантно одетый в соответствии с нынешней темой: в черную рубашку и брюки и мятного цвета пиджак. — Женский день, Антоша! Ну извини, у меня такое заведение… Сегодня даже нам для разнообразия и благоухать не грех.
— Это от этих, что ли? От моих?
— Да, коллаборация… — Леха важно да вальяжно расплылся в кресле. От его довольного вида даже искать поводов для критики не хотелось. — Я же сказал, благодарить буду тебя, Горячев. Так что сиди и радуйся! Да и смотри, сколько девочек-то вокруг!
Антон усмехнулся, но ничего не ответил. Взгляд мазнул по танцевальному буйству, побродил по изгибам тел, но ни на ком так и не остановился, кроме хитрой то ли вазы, то ли обманки, в которую эта ваза вставлялась — в форме руки, держащей живые цветы. Может, всему виной был холодок, развеянный кондиционерами сквозь пар, может, что-то еще, но Горячев не находил в себе желания сейчас же, после стакана, броситься в тугой водоворот людей. А потому, зеркаля Лехину позу, он лишь поглубже откинулся на спинку дивана, впитывая растворенные в воздухе ароматы и всем своим видом показывая, что нынче он с девочками не общается.
— Собственно, сегодня… — начал было с еще более важным видом Котков — но его неожиданно перебил электронный гудок очередного трека. А дальше весь эфир собой занял Влад (отлично гармонирующий с интерьером в своем свитшоте с неоновыми бамбуковыми зарослями), который запутался в лентах, что валялись на полу, и чуть было не опрокинулся прямо на танцполе. Девушки вокруг него засмеялись, но Вовина это нисколько не смутило, и, бодро перешагнув препятствие, споткнувшись еще раз, оперевшись о стол и смачно ругнувшись самыми последними словами (так, что даже музыка притихла), он победоносно упал на сидение. 
— Я попробовал на зуб орхидеи, — важно сообщил Влад. — Под потолком. Оказывается, они ничем не отличаются от тех, что внизу. И это не они пахнут! А что тогда? Леха, меня охранники погнали. Скажи им, что я свой!
Котков сперва посмотрел на Вовина с укоризной, но его хозяйская мина не выдержала рвущегося наружу хохота. А там уже рассмеялись все остальные, совершенно забыв, о чем был разговор…
— Так и быть, придешь ко мне в гости — я тебе в салат настоящих орхидей нарублю. Будешь плевать, но зато с любовью, — пообещал Горячев, помогая другу перелезть через себя на дальний край дивана. Вовин удовлетворенно забился в подушки минутой позднее.
— Да нет, это не об этом! Зачем мне твой салат, сам его жри. Я о том, что они не пахнут, но пахнет так, словно все цветы разом зацвели.
— Так это ароматизаторы… Очень качественные, — Антон вдохнул полной грудью, почувствовав, как от этого запаха почти кружится голова. — Что неудивительно. Так и вижу в описании: «на основе натуральных экстрактов и эфирных масел».
— В общем, Влад, — подключился Леха, — будешь к концу вечера как после сеанса ароматерапии. Ну-ка, Антон, а какой эффект оказывают орхидеи? Поделись-ка опытом?..
— Предполагаю, что как и любое эфирное масло, — лечат дыхательные пути, успокаивают и вообще всячески благотворно влияют…
— Ага, — засмеялась Алена, вдруг оторвавшаяся от смартфона. — Успокаивают. Скорее будоражат! Это легкий афродизиак, прикрытый милой ванилью… Интересно, кто это придумал? Комбинация на уровне шпионских игр.
— Или золотой стандарт для ночного клуба? — Горячев развел руками, но, впрочем, его попытка свести все к норме вызвала только хитрые ухмылки.
— Так-то оно, может, и так, Антоша, — чуть не мурлыкал Котков, поправляя полы мятного пиджака. — Может, тогда оценишь действие? А, главное, дашь оценить его мне? Ничего там пока не будоражит?
На слове «там» Леха снова призывно кивнул в сторону танцпола, но Горячев даже не обернулся и сердито скрестил руки на груди, угрожающе нахмурившись. Он пока не вскипал, нет. Но предложения с кем-то познакомиться сегодня ложились на его не по-праздничному меланхоличный настрой так, словно это были попытки совместить два неподходящих кусочка пазла. Неровно, некрасиво и вообще ни к чему. 
— А зря, Антон, не смотришь, там и девушки отплясывают красиво, — смеялась Алена. — И ребята… Тогда, может, лучше не поворачивайся, — удивленно дополнила она, уперевшись взглядом в эротично виляющего бедрами под медленную музыку парня. Его вкусы были определены сразу по пламенному взгляду в сторону молодых мужчин, еще немного — по радужной футболке, и очень сильно — по надписи на ней, призывающей любить геев нежно. На него-то, правда, из чувства протеста и повернулся Горячев — а через секунду уже округлил глаза, замерев в шокированным оцепенении. О том, кто может прийти в клуб к Лехе, он, конечно же, помнил; но одно дело просто держать это в голове, а другое — видеть совсем близко… При желании Антон смог бы даже дотянуться до этого агитатора, едва перевесившись через перила, которые отделяли танцпол от посадочной зоны.
— А спорим, — вдруг заорал Вовин, — что ты не затанцуешь парня, Горячев? 
— Влад, — сурово останавливала Алена, понизив голос.
Антон аж вздрогнул — и почти на сто восемьдесят градусов развернулся к Вовину, который нависал за спиной, как хитрый демон. А в голове рядом с растерянностью и возмущением заискрил вызов… Горячев набычился:
— В смысле?
— Ну в прямом, — усиленно скрывал смех лучший друг. — Ты только с девушками можешь, а с пацанами нет? Что это ты, не для всех привлекателен и хорош? Спорим, не затанцуешь? На… На-а-а-а-а… На мой домашний кинотеатр! — Вовин резко выбросил руку для того, чтобы закрепить спор.
 — Вы все об этом пожалеете. Леш, скажи им! — сетовала Алена и требовала справедливого суда от Коткова, дергая того за рукав и подталкивая в плечо. Но Леха, явно заинтересовавшись чужим пари, уже жадно наблюдал за развитием событий. А Вовин уперто тряс рукой и с вызовом глядел на Антона.
— О'кей, — выпалил тот раньше, чем успел все обдумать. Увы, он был азартным человеком — и, как много раз уже всем доказал, по-прежнему не умел останавливаться… А потому уже заранее победоносно ухмылялся, запугивал — в общем всячески деморализовывал соперника. — Как раз хотел поменять экран! Пакуй технику в коробки, Вовин. Но так и быть, если я проиграю — можешь забрать мою приставку и все игры на ней.
— Сначала выиграй, хвастун, — смеялся Вовин, кивая все на ту же фигуру и напоминая, что необходимо сделать и побыстрее.
Они пожали руки.
Антон ступил на танцпол так же решительно, как и всегда. Как и всегда — особенно решительно, потому что уже знал свою цель. Однако шаг за шагом сквозь плотно связанные между собой тела уверенность подводила Горячева: вот уже в мозгу поселилось запоздалое сомнение, а сердце нервно заколотилось чаще… Антон боялся, а чего — не смог бы сформулировать. Больше всего было страшно оттого, что этот педик возьмет его в оборот, поведет сам. И после такого даже кинотеатра не надо… Проигрывать Горячев не любил: ни кому-то, ни тем более себе самому. А потому, наплевав на предрассудки, заглушив холодок непонимания и непринятия в сердце, все же подступился к обладателю говорящей одежды. Сам Антон сегодня был в белой футболке и расписанном немыслимым кислотным рисунком сером бомбере, который Влад проапгрейдил для него у знакомой художницы. Недостаточно, чтобы сойти за гея — так самому казалось… Но достаточно, чтобы привлечь к себе внимание.
Этот парень, вроде, одного с Горячевым роста, танцевал к нему спиной. Антон не придумал ничего лучше, как сделать то же, что и с девушками: он вошел в чужой ритм, приблизился почти вплотную (но не так, чтобы тереться!) — рукой тронул за талию… Прикосновение к мужскому телу без нормального братско-дружеского подтекста ощущалось неочевидно — не противно, просто Антон не мог приписать этому никакую характеристику. И пока он находился в трансе, слишком крепко задумавшись над этим вопросом, торс перед глазами уже развернулся, позволив оценить вблизи образчик ЛГБТ-агитации на груди. Это был еще совсем молодой человек лет на шесть младше самого Горячева с симпатичной внешностью, не жеманный, не прилипчивый, не женственный. Обычный. Такого бы сам Антон, встреть его в магазине или на улице, никогда бы не принял за представителя меньшинств, если бы не футболка. А, может быть, он просто шутил? Может, тоже на спор? Но молодой человек не смутился. Обворожительно улыбнувшись Антону, он изменил вектор движения на более мягкий, а взгляд стал хищным и оценивающим, и руки незаметно оказывались там, где не нужно. Значит, молодой да ранний. Расстояние неумолимо сокращалось. В собственном теле Горячев ощутил нарастающее оцепенение — сбился с ритма, затаил дыхание, — но все же пришел в себя. Быстрая и динамичная музыка то ли к счастью, то ли назло сменилась более медленным романтическим техно, провоцирующим в ногах сексуальную качку. Одинокие танцоры стали потихоньку расползаться на перерыв, и вот уже вокруг стало гораздо больше свободного пространства…
«Это для того, чтобы можно было быстро убежать», — подумал Антон, видя в глазах партнера узнаваемый голод. А сам сладко и обаятельно (хотелось думать) улыбался в ответ, и вот уже две пары рук находили себе удобное место на плечах и талиях…
Кажется, Горячев должен был что-то сказать, чтобы познакомиться, раз первый контакт произошел успешно. Но знакомиться не то чтобы очень хотелось… А как следовало флиртовать с геями? Вот тут Антон совершенно ничего не мог придумать.
— Я Руслан, — сообщил Горячеву на ухо незнакомец, но, казалось, попытка поведать свое имя была лишь поводом прижаться теснее. Руслан казался немного агрессивен и резок, но миролюбив. И вел себя как-то осторожно, словно подозревал что-то. — А ты — красавец, — улыбался он.
— Сам ты красавец, Руслан, — смешливо отбил Антон, а после представился в равно лаконичной форме. Горячев чувствовал себя глупо из-за этой замкнутости — но утешался хотя бы тем, что внимательно следил за своими ощущениями. От Руслана приятно пахло дезодорантом, каким-то легким парфюмом без изысков, немного горчило потом… Все, все это не звучало незнакомо, но под непривычным соусом никак не вписывалось в устоявшуюся картину мира.
И все же они танцевали, и в ритмичном синхронном движении, в котором другой человек подстраивается под тебя, а ты угадываешь его следующий поворот, Антон не находил никакой особенной разницы с «гетеросексуальными» танцами. Прикрыв глаза, он погрузился в музыку, в плавную, вибрирующую под ребрами качку. Позволил себе пропасть из реальности и очутиться в снах «Бермуды»… Вспомнились отчего-то разговоры с хозяйкой, ее прикосновения. Тот вечер, когда Горячев спросил: «Это у всех мужчин так?» — а она ответила: «Да…» И вот еще, наверное, вчерашний (или сегодняшний) студент рядом — тянулся, значит, навстречу за тем, что успел пережить Антон. А может, за чем-то еще, о чем он до сих пор боялся помыслить. За чем-то, чего бездумно жаждало вечно голодное, зависимое от секса тело…
Пальцы этого парня — как он себя назвал? Роман? Рустам? Руслан?.. Горячев забыл буквально за пару минут, — осмелев, приятно смяли плечо, а затем, оставляя после себя сладкий зуд на коже, поднялись по шее до затылка. Антон, отключаясь, запрокидывал голову и поднимал руки, открывал узкий пояс обнаженной кожи между футболкой и джинсами, позволял трогать себя и там… Он так изголодался по живому контакту с кем-то, что, возможно, ради одного танца позволил бы себя и раздеть, но партнер оказался в меру приличным мальчиком и, по счастью, не стремился нарушать границы слишком быстро. Потому игра продолжалась. Потому, изящно потянувшись и показав все, что можно было показать, Горячев плавно опустил сцепленные в замок руки на плечи Руслана. Его лицо было близко. И Антон, слишком распаленный, раззадоренный, расслабленный воспоминаниями и фантазиями, подался еще ближе, пока не боднул чужой лоб, не столкнулся кончиками носа…
— Любишь быстрые или медленные танцы? — заухмылялся он, хитро щурясь. Стоило войти во вкус, и вот уже нет никакого труда в том, чтобы вести себя как обычно. Чтобы атаковать и брать то, что положено — как обычно. Чтобы дышать жаром, чувствовать кипение крови и натяжение нервов внизу живота — как обычно.
— И быстрые, и медленные… Зачем себя ограничивать в чем-то? — Руслан опустил взгляд, уперевшись им Горячеву в какую-то точку на животе. — А что? Хочешь показать мне, как надо? Я не против.
Антон дернул бровью. Басы набирали темп, и он сам двигался гораздо агрессивнее, уводя партнера за собой. Моргал реже, а смотрел перед собой и того меньше. Когда они оба вывели вперед одно колено, покачиваясь навстречу почти вплотную — не думал ни о чем. Тогда Руслан позволил развернуть себя спиной, а Горячев дышал ему в висок, придерживая одной ладонью за бедро, а второй — под грудью… И когда музыка стала совсем быстрой, и они вдвоем сцепились ребрами и ладонями, танец начал походить на попытки то ли вытолкнуть друг друга, то ли вдавиться друг в друга всем телом.
— Да ты и сам знаешь как надо… — одобрил Горячев немного погодя. В этой фразе сложно было найти неправду — потому что у них и впрямь получалось просто танцевать. Очень хорошо, очень складно, очень близко — а как иначе, когда справа, слева, впереди и сзади тоже есть кто-то?
«Интересно, что ты еще знаешь?» — просилась вдогонку лишняя мысль, которую Антон в последний момент успел опасливо заглушить, вспомнив, где он, с кем и ради чего. Но из головы вопрос никуда не делся. Им задавался взгляд, устремленный в глаза и на губы, на влажный неоновый отблеск на шее. А еще руки, своевольно сжимающие мальчишескую узкую талию. А еще собственная кровь, жарко приливающая к лицу, к груди. Горячев бросил короткий взгляд на свой столик. Влад с Лехой сидели с одинаково шокированными рожами, только Котков еще и нервно глотал джин. Алена и вовсе, закрыв лицо ладонями, то отворачивалась, то подглядывала за происходящим сквозь пальцы. Антону стало оттого еще веселее. Русланова ладонь снова зарылась ему в волосы, видно, требуя вернуть внимание; Горячев только и успел, что показать Вовину язык и фак… Перед ним снова было пацанское лицо, расплывающееся в расфокусе всем, кроме жаждущего взгляда.
— Мой друг считает, что я тебя не затанцую… — прокричал Антон, пытаясь перебить оглушающие басы. Руслан засмеялся, особенно чувственно ткнувшись носом Горячеву в щеку, а затем прижался губами к уху:
— Ты любого затанцуешь. Но, я надеюсь, ты мне не шутки шутишь? — во взгляде Руслана проскользнуло сомнение, а за ним последовало действие — мимолетное прикосновение губами в уголок рта Горячева. А потом еще, еще и еще. Он легко мешал поцелуи с движениями, но ни те ни другие не были глубокими или заискивающими. Просто мимолетное касание, едва заметное, просящее продолжения.
«Это просто…» — успокаивал себя и одновременно удивлялся Антон. Уже почти позабытое ощущение поцелуя расцветало на губах щекотным огоньком. В быстром танце Горячев прятался от необходимости делать встречные решительные шаги — он позволял дразнить себя и ускользал, снова позволял — и ускользал… Было в этой близости с незнакомым парнем что-то на удивление будоражащее — но оттого и пугающее.
«Зато у меня железные яйца и новый домашний кинотеатр…» — усмехнулся Антон и, коротко смяв губы Руслана, откинул голову назад, чтобы после снова отвернуться. Он зашарил взглядом по залу, пытаясь найти свой столик, от которого в безумной пляске успел отвернуться трижды — и вот нашел, и осклабился было в ответ на еще больший шок в глазах друзей, но вдруг нечто как разрядом тока дернуло. Горячев почувствовал на себе чей-то взгляд… Зрачки беспокойно дернулись правее. И наткнулись на Льва, что стоял в стороне от беснующейся толпы, но достаточно близко, чтобы рассмотреть его почему-то разгневанное лицо и смятый в кулаке пластиковый стаканчик из-под воды. Богданов ничего не говорил, никуда не шел, просто остановился.
У Антона как будто все тело скрутило спазмом. Его с парнем увидел кто-то чужой… Его увидел начальник… Стало жутко — и к тому же стыдно. Горячев всасывал взглядом испепеляющую эмоцию, которой жег его Лев, и расползающиеся по шее поцелуи уже казались ледяными, скользкими и отвратительными. Какие-то жалкие секунды прошли между встречей взглядов и моментом, когда пружина, в которую обратилось тело Антона, распрямилась. Разорвав гармонию музыки, он одним рывком высвободился из объятий, а ребром ладони сбил чужую руку со своего плеча. Горячева шатало от адреналинового всплеска — он едва ли мог различить лицо Руслана, но чуя, что тот пытается придвинуться и что-то сказать, оттолкнул его снова.
— Ну хорош! — рявкнул Антон. Мозг разрывало от бушующих мыслей: «Что Лев здесь делает? У них корпоратив… Корпоратив в „Бермуде“? Значит, она здесь?.. Она видела? Он ей скажет? Или Елена? А что он подумает? Или кто-то еще… Они все могли видеть…»
— Ебаный педик… — выплюнул Горячев и резко протиснулся мимо других обернувшихся на него танцоров. В «Бермуде» такое было непозволительно. Но все равно не так страшно, как то, что, верил Антон, могло ждать его на работе.
Надеясь, что от Льва удалось скрыться в толпе и он не смог разглядеть наверняка, Горячев попытался отступить к туалету и оказаться забытым всеми и навсегда. Но когда он вышел в посадочную зону и попытался пробраться вдоль бара, кто-то поймал его за руку и решительно остановил. Это был Леха. И его взгляд был ничуть не добрее Богдановского.
— Горячев, какого хера? Ты мне тут скандал устроить хочешь?.. — накинулся он сразу же. Антон вырвался — нахмурился, ушел в отрицание.
— Он перегнул палку. Я, блядь, не педик.
— Что ж ты тогда терся об него, чтобы он так перегнул! Видел я все! Ты перебрал, Антоша? Может, хватит?
— Там мой начальник. Он меня видел, — упирался Антон. Леха на миг опешил. Но, нашедшись, мотнул головой непонимающе:
— Ну, конечно, он тут. Я думал, ты знаешь, твоими же стараниями это все! В том числе…
Горячев поморщился, отводя взгляд, и сделал шаг в сторону. Он осмотрелся украдкой, попытался снова найти Льва Денисовича. Богданов стоял все там же, словно завороженный, разглядывал промокшую от воды руку и пытался избавиться от стаканчика. А потом он принялся успокаивать настолько же обескураженного Руслана, что-то ему говорил и улыбался, похлопывая по плечу. 
«И без того у нас рукопожатия не особенно душевные…» — вздохнул Горячев, чувствуя, как достигает дна самоуважение. Но вот в поле зрения снова ворвался Котков, прижимая тем самым взглядом отца, который грозится отстегать ремнем за двойку по математике, но спокойной позой дает понять, что все еще можно отделаться легким испугом.
— А ты, значит, не знал?
Горячев уныло покачал головой.
— Может, тогда вместо того, чтобы стоять тут с серой мордой, пойдешь и поздороваешься? И не смотри на меня так, Антон… Весь Питер знает, что у нас тут ЛГБТ-френдли и все такое… Весь. Питер.
Сказано это было с изрядной долей укоризны. Антон в ответ лишь нахмурился в очередной раз, отвернувшись к бару. Здороваться, да еще сейчас, с Богдановым, который посмотрел на него так — а тут и гадать нечего было, наверняка на него! — не хотелось совершенно. По крайней мере, не на такую ясную голову. Горячев пребывал в ощущении, что все произошло не с ним — и не было на самом деле никаких обжиманий с пацаном, поцелуев, даже спора, который мог бы выступить причиной… И что-что, а алкоголь был прекрасным средством, чтобы оторваться от реальности. Вот и заблестел темной гладью у Горячева в руках стакан рома с колой. На минуту показалось даже, что в ней-то и удастся найти все ответы…
Пока Антон размышлял над собственным поведением, прямо за спиной раздался голос типичного начальника, прорвавшись сквозь басы и шум удивительно легко, что нож сквозь подтаявшее масло. Горячев поперхнулся. В первую минуту разговора он стоял, как дурак, вперившись взглядом в Льва (конечно, это снова был он) и зажав рот рукой в попытках заглушить кашель.
— Здравствуй, Алексей, — Богданов смотрел на Коткова этим прищурившимся взглядом, каким одаривал все приятные вещи без стандартной для любого другого человека улыбки, а на Горячева не смотрел вовсе. — И тебе, Антон. Ну, вот видишь, а ты говоришь, дела семейные, не придешь. Рад видеть. 
— Я не… — попытался сипло оправдаться Горячев, но так и не оказался удостоен внимания. Богданов перебил и продолжил как ни в чем не бывало:
— Ну что, Алексей, — возвращался он к более приятному, судя по довольному лицу, разговору, — как тебе результаты нашего сотрудничества? Мне кажется, такая странная комбинация прекрасно сработала. Люди идут, женщины довольны, необычное переживание, — он коротко посмотрел на Горячева, — у всех нас.
— Результаты прекрасные, — улыбался Котков — Горячеву аж тошно стало от того, как легко он держался перед Богдановым. — На меня тут уже сыплются сообщения, как все красиво и свежо сделали к празднику, клуб, мол, выходит на новый уровень… Так что спасибо за идею с цветами еще раз. Честно, я бы сам не решился. А чтобы не быть голословным… — Леха деловито закрутился, отодвигая Горячева плечом. И просачиваясь мимо, шикнул на ухо еще, мол, не стой столбом. — Может, присядешь, Лев? Не буду предлагать забрать Антона к вам в зал — он сегодня немного перенервничал, кажется. А так… И по делам, и по-семейному.
Горячев стиснул зубы. Его еще и выгораживали! Гомиком он сегодня успел побыть, но перспектива чувствовать себя истеричкой радовала еще меньше. А потому, приосанившись и набрав полную грудь воздуха, Антон впился взглядом в лицо Льва.
— И правда, Лев Денисович, давайте к нам. Познакомлю вас с парой ценнейших товарищей, сотрудничество с которыми вас наверняка интересует… Алена уже отчасти в теме. Ну, увидите, — он сделал паузу, покосившись на свой стакан. Нет, Антон не хотел чувствовать себя не только истеричкой, но и отчаянным пьяницей. А для этого следовало вынудить всех окружающих отдыхать вместе с собой. — Я вас угощу, Лев Денисович. Что предпочитаете пить?
— Водку, — криво улыбнулся Лев. — С лаймом. Но не стоит. И спасибо за приглашение, но я вам только помешаю. Тесную дружескую компанию не хочется разбивать, на самом деле, вам со мной будет неинтересно, к тому же сестра меня потеряет… 
Не успел Лев договорить, как ему на плечо приземлилась такая знакомая Антону рука в тесной перчатке. Начальник вздрогнул, обернулся, а Елена злобно улыбалась, довольная собственной шалостью. Сегодня чета Богдановых выглядели точно так же, как если бы понятия «зло» и «добро» обрели человеческое воплощение. Лев был одет в белую рубашку, у которой позволил в неформальной обстановке расстегнуть себе пару пуговиц и закатать рукава, светлые брюки и постоянно держал в руке белый стаканчик из-под воды, что выглядело странной чертой образа. Елена, напротив, подчеркнула подтянутую фигуру черным бандажным платьем, черными же перчатками и туфлями. А еще на ее губах сегодня впервые Антон увидел настолько темный оттенок помады, что во мраке клуба он казался бездонным. Стрелки на глазах тянули их разрез к бровям, а светлые волосы были распущены, но прилизаны да уложены за уши, словно Елена только что вышла из душа или вынырнула из пруда. Когда Богданова заговорила, Антон понял, что молча и совершенно неприлично пялится на нее, не мигая, словно парализованный. Поймав адресованную уже себе улыбку, он коротко кивнул в знак приветствия и спрятал все внимание в полках бара. 
— И мне водку с лаймом. Алексей, мне о вас Лев много говорил, здравствуйте, — Елена протянула руку, прижав клатч локтем к талии, и они с Котковым поздоровались. — Я Елена. Сестра Богданова. Очень приятно познакомиться. Нам у вас здесь очень хорошо. Почти все наши девушки в полном восторге и хотят продолжить здесь праздновать все важные события компании. Да и просто, знаете, на выходные… Прекрасный у вас клуб. 
— Ну, теперь остается только два аргумента: вам со мной будет неинтересно и я разобью дружную компанию, — исправился Лев. 
— Да бросьте это! Никакую дружную компанию вы разбить не сможете — наоборот, присоединитесь к ней. Возражения не принимаются. Считайте, что требую как хозяин, — развел руками Котков. Антон пока примолк, краем глаза следя за Богдановыми. Ох, и странными же они оба казались сегодня… Или это страх и чувство неловкости искажали действительность? Так или иначе в руках Горячева уже оказался маленький поднос с двумя рюмками водки, собственным недопитым ромом и блюдце с дольками лайма в сахаре. 
— Я отнесу, — заявил он. — Так что вам точно к нам за стол. 
Так и зашагал впереди. Леха заливался соловьем, уже прихватив Льва за локоть (не иначе, чтобы не попытался сбежать), да и про Елену не забывал, проявляя чудеса галантности. Что-то там звучало позади насчет того, что давно таких элегантных леди к ним не захаживало… Горячев закатил глаза. Наряду с тухлым осадком от случившегося на танцполе он ощутил на шее удавку ревности. Упавший на Богдановых со своими проблемами Котков уже общался с ними на ты и Елену окручивал в лучших традициях клуба джентльменов. 
Зло звякнули, опустившись на стол, рюмки. Антон не смотрел в лица Влада и Алены, не желая видеть или слышать ни упреков, ни жалости. Леха усадил Льва через стол напротив себя, на свое прежнее место (Богданов был по левую руку от Горячева), а Елену — на диванчик к Алене. И теперь она в холодном свете лампы над столом оказалась прямо перед Антоном. Каждый раз, когда он поднимал глаза — видел ее в хищном благородном раскрасе. Елена была хороша — хотя и резко контрастировала со своим привычным деловым обликом. Но чем больше Горячев позволял себе любоваться, тем ярче внутри вспыхивало новое чувство — тревога. То, как Богданова была одета и тем более накрашена — все это он уже видел, но только не наяву… 
— И еще раз — здравствуйте, — профессиональным тоном начала Елена, положив клатч на колени и кивнув всем присутствующим. Она вновь представила их со Львом и попросила обращаться на ты. Алена и Влад представились в ответ. Богданов в свою очередь улыбался и кивал, но молчал. А Елена, причмокнув губами в глубоком сливовом оттенке, продолжила заводить разговор, обращаясь к Алене: — Ох, да, я читала твой блог, когда Антон предложил интервью или что-то вроде этого. Мне понравилось, очень профессионально. О, кстати! Я думала о том, что про нас там мало что написано, и без намека принесла тебе пробников наших всяких разных… 
— Правда? — Алена засветилась от счастья, но усиленно пыталась это скрыть. Ее неодобрительные взгляды в сторону Горячева на этом моменте и закончились. — И что там? Скорее показывай! 
— Прямо сейчас показывать? — засмеялась Елена, с готовностью раскрывая маленький на первый взгляд клатч. Казалось, все, что там могло поместиться — телефон да банковская карта в самом лучшем из случаев. Но когда Алена согласилась, на стол из черной дыры, что в народе вежливо и нежно называется «дамская сумочка», посыпалось наименований двадцать небольших плоских пакетиков с самыми разными продуктами. Елена вытряхивала от души, так, что вылетела и банковская карта, и подводка для глаз, и маленький футляр от помады, по воле случая прикатившийся к Горячеву. Он остановил черный глянцевый цилиндрик у края стола, прижав пальцами. И пока все увлеченно наблюдали за тем, как две пары женских рук перебирают косметические саше и миниатюры, Антон тупо уставился на помаду у себя в руках. 
Можно было, несомненно, молча вернуть ее владелице, сочтя все нелепым совпадением, но свой недавний подарок хозяйке Горячев знал до мельчайшей трещинки. Перед вручением он рассматривал выбранную косметику весь вечер — и даже содержимое нижней наклейки запомнил наизусть, вместе с номером партии. Пальцы дрогнули, а взгляд пополз выше — сперва на обтянутые перчатками руки, потом на грудь и дальше, к закрытой горловиной платья шее… Снова «Бермуда» являла свою магию, встречая людей, которые в иных обстоятельствах могли никогда не увидеть друг друга. Антон медленно выдохнул. Когда его зрачки поднялись до уровня лица Елены, ему показалось, что он вовсе ничего не видит, кроме черно-багряного марева, которое всегда обволакивало его вместе с повязкой. 
— Елена, — окликнул Горячев и протянул ладонь. — Твое…  
— Ой, спасибо! — она выхватила помаду так просто, будто не понимала, как подставила себя. Непревзойденно играла невинность и незнание, словно дело ее жизни — актерство, эпатаж и публичная демонстрация. Давалось это ей дьявольски просто. Тем временем девушки вовсю обменивались контактами и впечатлениями: — Так вот, если тебе понравится, я пришлю через Антона оригиналы. Попробуй все и напиши мне… 
— Женщины… — закатил глаза Вовин. И вдруг Лев, словно очнувшись от забытья и немного угрюмого настроения, вцепился взглядом да и словом во Влада. 
— Влад, кстати, я знаю, что ты устраиваешь выставки. Был на одной из них. Фантастически, конечно. 
— Серьезно? Были? — на лице Вовина сменялись друг за другом удивление, недоверие, а затем — восторг. Лев с упоением рассказывал, что видел и ощутил от последней инсталляции, какова она была, а Влад впитывал чужие эмоции, словно губка. Как и любой творческий человек, он жаждал признания, а Лев ему это дал. И вот напряженная атмосфера первой встречи рассеялась, как утренний туман под весенним палящим солнцем. К Богдановым как-то быстро все расположились, расслабились, в ход пошел алкоголь и душевные разговоры, даже прикосновения и неудобные вопросы, которые в хорошей компании играют роль жаркой приправы. Только Антон оставался тих. Он иногда улыбался, иногда кивал, но в основном пил и глядел украдкой на Елену — или вовсе в сторону. 
— Алексей, как ты пришел к ЛГБТ-френдли настроениям Бермуды? — по обыкновению улыбался одними глазами Лев, забросив за щеку кусочек лайма и даже не поморщившись. — Это сейчас такая продаваемая тема, но проблемная. 
— Это Питер, — разулыбался Котков. — Так уж исторически сложилось, что это самый европеизированный из исконно российских городов, и мы никогда не отделаемся от стереотипов на этот счет. У нас всегда огромный поток иностранных туристов, да и международная торговля процветает… Ну и с учетом того, что я не вижу лично для себя проблемы в том, что люди бывают совершенно разные, но любят друг друга одинаково — я решил, что надо использовать потенциал нашего имиджа «поганой Гейропы». Что для одних так, то у большинства вызывает, в свою очередь, хотя бы любопытство… Слышал отзывы, что кто-то благодаря нам и подобным даже гордится своим городом. Мол, самые передовые… Это же дух свободы. Все мы ее хотим. И нет ничего плохого в том, если кто-то скажет «да, так можно» — раз уж никакими законами не закреплено обратное. А вот ущемлять по какому-либо признаку человека нельзя… 
Антон поднял голову, почувствовав на себе многозначительный взгляд Лехи, и шмыгнул носом, а потом снова отхлебнул из стакана. Пока суд да дело, успелось уже перейти на чистый ром. Потому, несмотря на мрачное настроение, язык все же развязался: 
— А вы, Лев Денисович? Почему спрашиваете? Вам нравится такая концепция? — прямо спросил Горячев. Лев секунду задумчиво крутил пустую рюмку, чтобы после вернуть все внимание Антону.
— Я за, да, — Богданов наткнулся на неожиданно острый взгляд Елены и исправился: — Точнее, не против. Совершенно спокойно отношусь к любому проявлению человеческой натуры, кроме, естественно, абсолютно незаконной. А одна из причин, почему я так яро захотел помочь и сотрудничать с «Бермудой» — эта. Очень редко где сейчас есть свобода, больше ее заменители, ложь и попытки урвать кусок. Поэтому мы тоже хотим запустить линейку мужской косметики… А полной грудью мало кто и мало когда дышит. А ты почему мальчика обидел, Горячев? Он расстроился. Я бы тоже расстроился, если бы меня так отшили.
Все притихли в ожидании ответа Горячева, а Вовин даже хихикал в кулак.
— Потому что Леха забывает одну деталь, — Горячев вздернул подбородок, глядя Льву в глаза. Он был пьян, зол, его раздражало, что кто-то продолжал его отчитывать. Собственные жизненные принципы пульсировали в висках, смешиваясь со страхом, что слухи поползут по компании… Что дойдут до хозяйки, а она примет все за чистую монету и отвернется… — Если в свободной «Бермуде» тебя кто-то не тот видел с мужиком, то потом, когда ты выйдешь на улицу — ты пидор. А я не пидор. Это была шутка, ясно? Которая зашла далеко.
Антон резко выдохнул и залпом осушил наполовину пустой стакан. Леха вздохнул:
— Антоша, тебя никто никем не считает, успокойся ты уже… Это мы его подбили, Лев, так что это и моя вина в том числе. Думали развеяться, отвлечься, подурачиться. Здесь же все можно… Но Антон принципиально не… 
Но Горячев перебил: 
— Да хорош, Леха! Окей, твоя правда, здесь всякий народ встречается и никто никого в шею не гонит. Только не делай вид, что тебе-то не все равно, что о тебе подумают! Вот ты пошел бы здесь же, у себя, прямо сейчас с мужиком танцевать? Не по приколу, нормально? Вот Влад бы пошел, потому что у него вся жизнь — сплошной прикол, я даже спрашивать не буду. А ты? Сам?
Котков запнулся, пораженно взглянув на Горячева. Очевидно, такой атаки он, привыкший сам всех учить, не ожидал. Но секундной заминки хватило, чтобы подобрать слова. 
— У меня девушка есть, Антон, — спокойно и примирительно стал отвечать Леха, хоть в его взгляде и сквозила уязвленность. — И так, как ты танцуешь и еще многие здесь, я бы не стал поэтому…
Антон усмехнулся. Таким аргументом мог прикрыться кто угодно, но правду он в общем знал. А потому, быстро потеряв интерес к Коткову, перевел взгляд на Льва — словно тот же самый вопрос переадресовал теперь ему, представителю группировки «не против». Богданов выглядел потерянным и даже раздосадованным. Но Антон не успел отпраздновать победу над двумя «учителями жизни», как Лев искренне признался:
— Вот блин, а я сказал, что мы вместе, и я застал тебя за изменой… Мол, поэтому ты так отреагировал… Прости, Антон. Это ничего, не повредит твоей репутации?
Антон захлебнулся было от возмущения, но, запоздало осознав весь смысл фразы Льва, и вовсе забыл как дышать. Он сперва покраснел, потом побледнел, потом, надеясь, что в кислотном свете оттенки все равно неразличимы, в очередной раз спрятал пристыженный и потерянный взгляд в матовой черной поверхности стола. Несколько мучительных минут Богданов сохранял интригу, как и непробиваемую мину вины на лице. Вся компания замерла в ожидании развязки.
— Лев! Ну твою мать, хватит мучить человека, — не выдержала и заступилась за Горячева Елена, хлопнув перчаткой по столу. Богданов разразился хохотом, как, впрочем, и все присутствующие, немного расслабившись, — кроме Горячева. — Антон, да шутит он просто. Ему не нравится, когда принадлежность к какой-либо ориентации сравнивают с унижением. Вот и проучил.
— Да, именно. Не нравится. Поэтому если ты гей и об этом знают — нечего стыдиться. А тебя, Антон, правда никто никем не считает, кроме того, кто ты есть. Я сказал, что ты козел, а в зале твоя девушка, — Лев закатил глаза и выразил всю степень усталости тем фактом, который сейчас должен был признать, — Елена. Так что пригласи даму, пока я правда кому-нибудь не рассказал о твоих тайных пристрастиях.
— Лев Денисович, ну вы вообще, — улыбалась Алена, пока Елена подбирала ругательства. — Ну вы вообще… 
Антон растерянно посмотрел на Богданову. Все происходило настолько сумбурно, что он едва ли успевал понимать хоть что-то… Над ним пошутили раз, другой — зачем уже был третий? Но Елена, сама смущенная до злости, взглянула на него в ответ. И тогда Горячев решил, что пока Богданов завоевывает умы его друзей, он и впрямь, раз так хочется, заберет ее… Как раз именно сейчас электронные переливы на фоне стали медленными и вязкими, что явно располагало к нежным объятиям и парным покачиваниям. Антон встал из-за стола решительно (чтобы по крайней мере убедиться: ноги держат), обошел его и вырос над Еленой, протянув ей руку.
— Ну а если и правда на танец… — произнес Антон ей на ухо, наклонившись. — Ты согласишься?
Елена оставила себе пару секунд на размышление, а затем молча подала руку, привстала из-за стола, оставив все личные вещи на растерзание Алены. Их выпустили под всеобщий смех и шутки, а Лев проводил обоих раздраженным взглядом и вернулся к беседе. Антон чувствовал, как дрожит рука Богдановой в его руке и, казалось, сквозь ткань перчаток ощущались похолодевшие пальчики.
— Я не умею танцевать, — сообщила Елена позже, когда они встали лицом к лицу на танцполе, прижимаемые друг к другу со всех сторон другими парами. — Точнее, умею, но последнее, что я хотела бы делать — танцевать. — Она припала к Горячеву, как к спасательному кругу, как к последней тростиночке над зыбучим песком. — И сейчас мне будет очень стыдно. 
— Тогда почему согласилась? — неловко улыбался Антон, но уже устраивал руку Богдановой у себя на плече, а сам держал ее за талию. И вот снова — тот редкий момент, когда их лица совсем близко… Взгляд Горячева остановился на темных, красиво очерченных губах. Он нервно сглотнул, и, чтобы не оторваться от реальности окончательно, посмотрел в глаза. — Я, правда, тоже танцевать не умею… Но люблю. Уметь на самом деле совсем необязательно. Так что и стыдиться нечего.
— А не стоило? — усмехнулась Елена, стискивая плечо Горячева. — Да просто. Ты хороший парень, да и нужно же нам восстановить твою репутацию супер-натурала по-быстрому. А другую девушку еще ищи, подкатывай, трать деньги на коктейль. Вот. — Она замолчала, повернувшись в сторону столика, где сидели остальные, но тут же спрятала взгляд в плечо Антона. Они двигались медленно, но все равно Богданова несколько раз наступила Горячеву на ногу, а затем долго извинялась: — Вот видишь, я не умею больше. 
— Хочешь, покажу особую магию? Чтобы не переживать? — разулыбался Антон. Елена забрала все его внимание, притянула, как колдунья. Он видел знак — и он верил. Давал себя заворожить, а все прочее утекало, словно песок, сквозь темные силуэты на танцполе… Было неважно, что она продолжала играть, пряча за неверным мигающим светом направление взгляда и мыслей. Антон видел ее лицо, держал руки, с самого начала стыдливо скрытые от всеобщего, быть может, осуждения… Горячев знал: даже если Богданова не откроется ему сейчас, он покажет, каким может быть. Забыть бы только им обоим совершенные ранее глупости… В конце концов именно от них Елена вызвалась его спасти. — Ты вот сегодня выглядишь волшебно… Тебе очень идет, тебе говорили? 
На этом вопросе Антон развернул Богданову, выводя из тесного угла глубже в зал. И вот даже свой столик за чужими головами сложно было разглядеть. В глазах Елены виделись исключительные благодарность и радость. 
— Спасибо. Мне подарили просто, — Богданова положила голову Антону на плечо, и у того затрепетало сердце, а тяжелое от алкоголя тело стало вдруг совсем легким. В этом жесте, вероятно, тоже было немного желания спрятаться, но больше — доверия и теплоты. И еще того, что заставляло Антона так страстно желать быть нежным. — Ты тоже. Буду хвастаться, что с тобой танцевала. Спорим, меня сожрут с потрохами, как только мы выйдем отсюда? 
— Пускай попробуют. У тебя поострее зубки, — Горячев прикрыл глаза, обнимая Елену за талию немного крепче. Они стояли совсем близко, и на коже слышалось легкое дыхание, а грудь жалась к груди — но в этом не было ничего вульгарного. Наверное, Антон впервые со школьного выпускного танцевал с девушкой, с женщиной не затем, чтобы потом затащить ее в постель. Конечно, он хотел бы — естественным образом хотел большего, нежели у них с хозяйкой было… Но еще сильнее — просто увидеть, услышать, прижать к себе.
— Ай! — Елена вдруг взбрыкнула и отпрянула от Антона, окинув его взором, полным негодования и злости. — Ты что, обалдел? 
Но Антон-то заметил, что позади Богдановой хихикала знакомая ему видная брюнетка. Она улыбалась окрашенным в темный цвет помады ртом и щурила глаза со стрелками. Другой формы, но стрелками. Их можно было назвать готическими: два черных хвоста направленных от уголка глаза вверх и вниз придавали роскошной женщине налет язвительности.
— Что, подруга, тоже мальчик понравился? — Эля, расплываясь в улыбке, повисла на плечах Елены, а последняя сразу выдохнула, осознав, что шлепок по ягодице ей прилетел не от Горячева. — Не надо, он динамо, — и, словно переключаясь, улыбнулась еще шире: — Привет, Антон! Ну что, кому из нас больше идет эта прекрасная помада и подводка? — Эля схватила Елену за подбородок, подставляя ее лицо выгодным ракурсом. Но Богданова быстро отбилась.
— Эля, бесишь. Сидела бы на корпоративе и сидела, что приперлась?
— Ну как, тебя потеряла. Адвокат я тебе или кто? Я должна всегда знать, где моя маленькая нарушительница всех законов.
Горячев даже за непринужденным женским щебетанием посреди танцпола не сразу нашелся, чтобы хотя бы поздороваться. Только бегающий из стороны в сторону взгляд ошарашенно сличал макияжи и наряды… И если Елена сегодня была колдуньей, то Эля опять предстала Снежной Королевой в белом. Но не одно это так ошарашило Антона. Он смотрел на хищную сексуальную брюнетку и вспоминал: «приезжает по вечерам, утром в адвокатской конторе», «не друзья, а давние партнеры», «Елене — близка»… А главное, подтянутая, как и Богданова, Эля играла главной уликой сегодняшнего вечера на узких хитрых губах. Уликой, которая, как и ряд других, раздвоилась на обеих женщин.
«Но как же я обдолбался в тот вечер», — сетовал про себя Антон. Потому что ни прикосновений, ни того, как выглядела шея Эли, он ни тогда не распробовал, ни теперь вспомнить не мог.
— Ох, Антон, смотрю, с последнего раза связь «реальность — голова» окончательно потеряна. Я говорю, кому помада больше идет? — Эля пощелкала перед Горячевским носом пальцами, призывая его ко вниманию и к ответу. А затем наклонилась ближе и сложила губки бантиком.
— Да… — промямлил Горячев, но после, как от удара током, встряхнулся. Щелчки подействовали безоговорочно, перенастроив все тело на другой лад. Очнулся и сел за руль прежний нахальный мачо: — Я заберу обеих. Можно?
— А вы знакомы? Откуда это, когда успели? — удивилась было Елена, пока подруга в открытую красовалась и — Богдановой явно было стыдно на это смотреть — соблазнительно водила тазом, отодвигая кого-то особенно приставучего от себя точным ударом шпильки в носок ботинка. — Антон, это Эля — мой личный адвокат. Эля — это…
— Антон Динамо, я знаю, — засмеялась женщина, выпрямившись и повиснув теперь на Горячеве. От нее резко пахнуло тяжелыми сладкими духами. Горячев медленно моргнул, чувствуя, как его ведет от этого аромата. — Да в этом клубе-то мы и встретились. В общем, дело было скверно, а тут я гляжу — нате-ка… Стоит и так нежно обнимается, и на жопу рукой не лезет! Я диву далась и решила все испортить, конечно же. 
— Ну и я рад тебя видеть, — ухмыльнулся Антон. А сам утопал в отчаянии: делать-то ему было что? Магия находки в лице Елены рассеялась, превратившись в какую-то жутковатую фантасмагорию, в которой две потенциальных хозяйки, два миража мерились кто заботой, кто сексуальностью. Но какая-то, выходило, была поддельная! Или они сговорились? Зная через Леху, что Горячев будет на празднике — сговорились, хозяйка и ее сообщница?.. Или сообщницы? Антон даже не знал, сколько еще таких может появиться! Но решать что-то было нужно, а для скорости самое верное — импровизировать и раскрывать все свое обаяние. — Только не завидуй. Хочешь, тебя тоже затанцую нежно? Это я сегодня такой, в честь женского дня…
Антон перевел вопросительно-встревоженный взгляд на Елену. Увидь он сейчас в ее глазах хоть намек на огорчение или ревность (не могла же она сыграть все и сразу?) — это уже будет знаком. И Богданова действительно выглядела расстроенной и смущенной.
— Как это, не завидуй? Буду. Смотри, у нее есть жених, еще ты тут… А я как же? Давай, теперь мое время. А ты иди, Елена, иди-иди. У меня час расплаты, он от меня уже сбежал однажды.
— Ну тогда развлекайтесь, — отмахнулась Елена, — не буду мешать. Вернусь к ребятам. Если что, Антон, ты знаешь, где меня искать. 
Антон, осознав свою ошибку, хотел остановить Богданову — но не успел. Та гордо ушла, уже через миг скрывшись в толпе, а Эля закивала, вцепившись в Горячева с таким нахальством, какому мог позавидовать любой хищник и даже самая энергичная акула бизнеса. Пришлось смириться. Антон беспокоился, однако эта странная встряска заставила его отвлечься от фантазий и начать смотреть на ситуацию практически. Как бы то ни было, перед ним осталась одна подозреваемая. И раз уж Эля сама рвалась в бой, ничто не мешало ее прощупать…
— Ну так что? Нежные танцы? — напомнил Горячев, атаковав пронзительным взглядом глаза в глаза. Ладонь Эли сразу же оказалась в его собственной. Увы, к ладоням-то хозяйка никогда и не прикасалась, возможно, стараясь себя обезопасить — ведь тактильно именно они лучше всего определяли и запоминали фактуру, размеры и формы… Но Антон так много часов провел с ней, что надеялся: узнает. Рука у Эли была маленькая. Меньше, чем, казалось, у Елены, хотя сложно говорить о руках человека, которые ты видел только в перчатках. Кожа — мягкая, ухоженная, но с мозолями от частого письма в положении ручки на суставе. Ногтевые пластины — вытянутые и широкие, когда как сами пальцы — узловатые. Запястье, хрупкое и тонкое, как положено девушке, было украшено нитью золотой цепочки. Отдаленно рука Эли была похожа на ту, что Антон видел на фотографии. Но чувствуя ее — сомневался… 
— Нежные танцы, — подтвердила Эля, бесстыдно прижавшись к Горячеву. Его обдало жаром. Эта женщина вновь знала, чего хочет, и собиралась вернуть долг, да еще и с процентами. Скоро Горячев ощутил, как другая ладонь легла ему на поясницу, а затем и ниже, пальчиками пробираясь в задний карман джинсов. — Ну вот, видишь, мы даже в одной конторе работаем, Антон. Если это не судьба, то что тогда? — хищно сверкнула глазами Эля, резко вжимая бедра Горячева в свои. — Как думаешь?
Антон думал как мог. Ему было душно. Эля резко контрастировала по ощущениям с Еленой, но все же было в ней то, чего Антон ждал от хозяйки: она появилась и сразу же взяла так, словно он уже ей принадлежал, словно соскучилась до изнеможения… Но с чего бы тогда ей писать ему в первый вечер, если она, казалась бы, ждала его в комнате? Очередной спектакль? Узнала его, поняла, что даст слишком прямую наводку на будущее, испугалась, а потому прогнала? Так ведь могла бы и проще все обставить… 
— Я обычно не завожу романов на работе… Как и интрижек… — поделился Горячев истиной, которой, как ни крути, с начала года не подчинялся. — Думаешь, пора?
Взгляд его тем временем опустился на губы, а там и ниже… В отличие от Елены, на Эле платье было более открытое, но шею надежно защищал воротничок-стойка. Отогнуть его — и все вопросы могли бы отпасть; что-то Антону подсказывало, что шрамы — это то немногое, о чем хозяйка не врала. И вот уже пальцы медленно убирают назад короткие черные волосы и берутся за накрахмаленную ткань… Но здесь руку настиг удар, Эля мастерски отбила попытку проникновения на частную территорию и пригрозила пальцем. 
— Но-но. Сначала поцелуи, потом доступ к телу. Я поняла с тобой, что тебе нельзя давать сразу все, — женщина засмеялась, поцеловав Антона в подбородок и оставив след от помады, которую тут же принялась стирать. А затем увлекла за собой, через танцпол, через толпу беснующихся к середине ночи людей, через орхидеи и запах ванили. В следующий раз она напала на Горячева в укромном углу меж двух вазонов с цветами. Здесь было много мест, где спрятаться, поэтому самые активные парочки уже вовсю обжимались, скрываясь под тенью белых бутонов. Так пошлое превращалось в прекрасное и даже искусное…
— На чем мы там остановились? Ах да, на служебных романах… — губы женщины оказались непозволительно близко к губам Горячева, кривясь в ухмылке. — Антон, я, конечно, понимаю, что ты считаешь всех баб глупыми, но говорить подруге той, за кем ты хвостом вьешься, что ты не заводишь романов… Так ты еще и врунишка. Кошмар! Сколько грехов на этом прекрасном теле? Да и я не дура, вижу, как ты ее взглядом провожал и все это вот ваше… Я не против. Я о том, что мне-то не ври, я работаю на лжи. — Эля коротко поцеловала Горячева в губы. — Даже если ее говорит такой красивый мальчик.
Горячев выдохнул… Ему казалось, что он совершает вторую уже за этот вечер ужасную ошибку, оставаясь наедине не с той — и позволяя близость лишь потому, что она, возможно, как раз и была та самая. Пальцы дрожали, мысли делились надвое. Ошибись Антон — их с Элей интрижка может не оказаться тайной уже в компании, в которой все друг друга знают. А может и остаться — если она и правда подруга Елены. Но все же, как гласила народная мудрость, за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Потому и озирался Горячев тревожно, чтобы убедиться: их укромное место никем знакомым не просматривается…
Он должен был признать, что пьян. И она — тоже, потому что хорошие подруги так не поступают. Без веской причины. Хотелось верить, что таковая была… Горячев позволил впиться когтями в свое уже истерзанное сердце, отдав этой Королеве — Снежной Королеве (совпадение ли?) еще один поцелуй. Он так и не решился вымолвить и слова в свое оправдание, потому что оправдываться было нечем. Зато собственные губы ладно мазали по Элиным, снимая помаду и прилипая к ним, а тела бросало в жар. Женские бедра так агрессивно-сексуально терлись об Антона, что контролировать последствия становилось невозможным.
«Она знает, как я реагирую? Поэтому?»
Тело, обученное, как оперативник, отзываться молниеносно и решительно, напряжением в мышцах уже напоминало, как делать дальше: шлепнуть, прижать к стене, залезть под юбку… Но Антону совсем не это нужно было.
— Здесь темно. Хочу тебя видеть, — выпалил Горячев, оторвавшись от Элиных губ и впившись в ее лицо шальным взглядом.
— Я не знаю, где здесь светло, — она аппетитно чмокала раскрасневшимися от размазанной помады и поцелуев губами, словно вот-вот собиралась сожрать Горячева, как любила выражаться Елена, вместе с потрохами. — Ты знаешь?
Он кивнул. Относительно светло было — потому что иначе никак — только в туалете. К двум заветным для всех тусовщиков дверям Антон и повел Элю, замерев на мгновение только на развилке. Мужской или женский? Во втором случае даже при отсутствии очереди — гораздо выше вероятность наткнуться на кого-то знакомого (помимо Елены и Алены где-то рыскал целый штат в подчинении Льва). В первом — это могли быть только друзья, которых Горячев, если что, приставил бы к стенке. А еще Лев. Об этом не хотелось даже думать. Но все же Антон, рассудив, что так безопаснее, выбрал мужской туалет, куда и заглянул первым делом, прежде чем поманить Элю за собой. Внутри оказалось совершенно пусто и почти тихо — только басы проникали сквозь толстые стены, петляющие лабиринтами кабинок.
Они зашли в ближайшую ко входу. Даже в приглушенном серым кафелем свете у Антона страшно гудела голова — он моргал с непривычки, но сквозь резь замечал, каким безбожным малиново-коричневым пятном размазалась вокруг Элиных губ помада. Сам, очевидно, выглядел не лучше. Но успешное прибытие на новое место никак нельзя было не закрепить еще одним поцелуем, в котором Антон повторил прежний тактический ход: убрал волосы, скользнул пальцами по шее ниже, под стоячий воротничок… И там из необычного он обнаружил только маленький золотой крестик да чистую ухоженную кожу декольте. Сердце упало куда-то вниз… Руки Горячева замерли. Он ощутил такой стыд, словно одной притупленной интуицией должен был все определить наверняка, но не послушался себя и зашел в тот самый тупик, откуда выходить теперь — только со скандалом. Антону было страшно оттолкнуть; сбежать он тоже не мог, а потому так и оцепенел с белым воротом, сжатым в кулаке. Эля восприняла его шаг как призыв к действию; и вот уже руки прокрались к ширинке да пуговице джинсов, вот губы потянулись к шее… Как вдруг зазвонил телефон, безжалостно и окончательно разорвав интимное единение. И точно не Горячевский. 
— Черт, — зашипела Эля, отодвигая от себя Антона, насколько возможно, чтобы согнуть ногу в колене и задрать платье. Смартфон оказался прочно прижат кружевной резинкой чулок к ноге. То, что брюнетка увидела на дисплее, ее разозлило еще больше. — Блин, погоди, должна ответить.
Женщины никогда не отвечают на звонки детей, если не хотят потерять расположение мужчины — известное правило для клуба. Но Эля им пренебрегла. Она ткнула пальцем в зеленую кнопку на экране, прижала телефон к уху, поглаживая Антона по плечам. В динамике послышался — вероятно, громкость звонка была выкручена на полную, чтобы различать сквозь музыку — расстроенный детский голос: 
«Алло, мам? Ты скоро? Мне кажется, я заболел…»
— Еще час. Может, два… Няня дома? Попроси ее посмотреть тебя. 
«Она спит».
В этот момент Антону вдруг показалось, что в туалете стало темнее, чем было. Голова потяжелела, звенящая ярость в мышцах сменилась свинцовой слабостью. Потупив взгляд, он напряженно слушал, впитывая каждое слово ребенка, которому вряд ли было больше десяти. В груди каменело что-то. А ноша из собственных глупых ошибок, из вины, отчаяния и внезапно выплывшего из глубины жуткого одиночества придавила к дверце кабинки. Поджав губы, Горячев медленно, но с нажимом утер их, попытавшись снять хотя бы часть помады, стереть следы Эли со своего тела — и потянулся вниз, застегнуть джинсы. Брюнетка сверкнула взглядом, заторопилась:
— Разбуди, не бойся. Я перезвоню ей на телефон через десять минут, давай. 
Она сбросила звонок и потянулась к Антону.
— Ну что ты? Извини, но я должна была ответить. Только не говори, что ты как все эти и оставишь меня во второй раз? Он не будет мешать, не переживай.
Эта фраза, которую кто-то другой, может, счел бы достаточным утешением, врезалась кулаком под дых. Антон поднял взгляд на Элино лицо. Поймал ее за руку. А то, что было с ним дальше, когда металл зазвенел в голосе, он едва ли мог сдерживать:
— Конечно, он не будет мешать. В таком возрасте вообще очень послушно реагируешь на то, когда тебе намекают не мешать. Правда, Эля, ему плохо, или он соскучился — и вот так вот не екает? Ты просто дальше собираешься трахаться?
Горячев мотнул головой, словно отрицая саму возможность такой ситуации. Пальцы его сжались, как капкан, на женском запястье, и Эля не смогла бы вырваться, даже если бы очень захотела, не дав ответа или жесткого отпора.
— Конечно, Горячев, — фыркнула Эля, которая явно была ранена этими словами. Ее глаза наполнились слезами, но она не позволяла себе проявить эмоцию до конца. Только дернула рукой, пытаясь освободиться. — Потому что получился он от такого же ублюдка, как ты, что трахается направо и налево с каждой свободной юбкой. И как, не екает?
— Значит, нечего задирать юбку, раз перед тобой ублюдок, — Антон скрипнул зубами. У него екало. Но не сильнее, чем на долгие годы засевшая в душе обида ребенка на мир, на прагматичных женщин, которые не способны любить, но лучше всего умеют разрушить изнутри всю семью вместо того, чтобы хранить ее, как завещано в книгах. — А то, от кого он получился, никак не определяет твое к нему отношение. Знаешь, что будет, если ты продолжишь так? Из него вырастет это, — он ударил себя кулаком в грудь. — Посидишь потом сама с внуком, пока он трахается направо и налево?
— Ну а где мужика найти, если вы только на такое… Вы же сначала в любви признаетесь, вам веришь, а потом… У него все есть, кроме отца… Уходи, Антон, — Эля опустила голову, спрятавшись за волосами и утирая запястьем черные слезы. Тушь неохотно размазывалась по щекам, но размазывалась. Женщина забилась в угол кабинки, замкнулась, спряталась от обидчика, слабо пытаясь освободить свою руку. 
Антон выдохнул и отпустил. Он потянулся уже к щеколде, но на секунду остановился, прижавшись лбом к холодной дверце. Элю он винил — но слезам не мог не верить. И ее ошибки, как и его собственные, ясно чернели темными потеками на щеках, будучи всего лишь следствием чужих грехов, которые каждый пытался переложить еще на кого-то — и так до бесконечности, пока какое-нибудь поколение однажды не погрязнет целиком в неверии, боли и одиночестве.
— Как угодно, но только не так, — ответил Горячев. — Поверь мне, лучше без отца или… — он запнулся, — без матери, чем с наскоро подхваченным кобелем или шлюхой. Просто ты его люби. Так, чтобы он знал. — Он обернулся, еще раз взглянув на Элю, которая свернулась хрупкой и беззащитной фигуркой. За углом хлопнула дверь туалета, чьи-то шаги спешно прошли вглубь… — Прости, — шепнул Антон совсем тихо и так же тихо вышел, оставив Элю внутри. Он спешно кинулся к раковинам — умываться.


Зал «Треугольника» встретил Антона туманом из дымовых пушек. Он плыл сквозь бело-голубое свечение, поднимая ногами невесомую прохладную вуаль, и весь танцпол, казалось, превратился в одно неспокойное ночное озеро, колышущееся волнами танцующих пар. Как в бреду, Горячев дошел до бара, где намеревался запить очередной фрагмент неприглядной, отвратительной реальности. Думать уже не выходило. Вспышка страсти и гнева смешала алкоголь в крови и лишила сил, оставив только липкий стылый страх. Тысяча причин, чтобы бояться… Большой глоток крепкого рома смыл их, оставив только тоску и пустоту. Рука Антона сама собой потянулась к молчаливому телефону, к диалогу с хозяйкой. В сети она была очень давно. И даже после того, как Горячев пропал во время этого проклятого вечера — видимо, не хотела искать. Уложив подбородок на край барной стойки, он перечитал последние диалоги. «Жалко, что ты не идешь на корпоратив! Я бы на тебя хоть посмотрела.)» — было последнее. Что ж, наверное, она насмотрелась… А он еще и оставил ее… Елену…
Пальцы забегали по клавиатуре. Антон даже не мог думать о Богдановой — его сил хватало лишь на то, чтобы погрузиться целиком туда, в слепое окно, где образ склеивался из пары фотографий и мегабайтов текста.
«Надеюсь, твой праздник проходит хорошо, — вывел Горячев. — У меня все наперекосяк».
Отправил. Замер. Прикрыл глаза. Хозяйка не появилась в сети сразу же, как бывало часто — а он так привык, что она ждала его каждый вечер, каждый день и даже ночь. Антон бы с удовольствием вычеркнул всю пятницу из своей памяти. Чтобы больше не было никого и ничего: ни шуток друзей, ни несчастного Руслана, ни Льва, который, казалось, мстил за что-то, ни Елены с Элей… В голову лезли разные мысли, а запястья дрожали от чувств, которые хотелось высказать, но все они были либо стыдными, либо глупыми, либо такими, что Антон попросту не поверил бы сам себе, если бы получил такое сообщение. А потому вдогонку отправил еще одно:
«Мне тебя не хватает».
Но и здесь ответа не последовало. Хозяйка не слышала, а может, видела уведомления и игнорировала, как и Антон — когда-то. Горячев понял, что больше сегодня никуда не пойдет. Здесь у него был стакан и полное забытье.
А потом еще один стакан.
И еще — полстакана, но, там был уже не ром, потому что бармен сквозь зуд музыки в ушах крикнул что-то вроде «тебе уже хватит»…
— Антон! — на плечо Горячева приземлилась рука, сжала его и требовательно встряхнула. Но, обернувшись, Антон обнаружил лучшего друга, а не ту, чьи руки хотел бы ощущать на себе сейчас. — Ты чего здесь расселся? Ничего, что мы там все вместе тебя ждем? Куда пропал?
Вместо ответа Антон дернул плечами. Он все слышал и понимал, но эмоционального отклика тревога Влада не вызывала. А клуб и вовсе превратился в медленно переворачивающийся перед глазами калейдоскоп из мигающих треугольников. Не в силах смотреть на это, Горячев уронил лоб на грудь Вовина и хрипло пробормотал:
— Домой хочу.
— Ну пошли за стол досидим, а потом я тебя отвезу, ок? Я не пил. Пошли, там Лев отжигает вообще, Елена твоя сидит кислая. Кислый на кислое — получается сладенькое, — тянул на себя Антона Вовин, заставляя встать на ноги и пойти следом. — Алена с Лехой веселые, один ты у нас запропал. 
Антон позволил себя поднять, и даже ноги его еще продолжали идти, но до такой качки он давно не напивался. Он просто двигался — куда-то и зачем-то, хватаясь за Влада и глядя только вперед полуослепшими глазами. Когда поднялись к посадочной зоне, Горячев споткнулся и чуть не повалился на чей-то стол. Все повернулись к нему… И на женских лицах под низко висящими светлыми лампами Антон видел темные пятна помады. Каждое из них, казалось, стремилось срастись в одно, в котором смешаются все черты и останутся лишь бордовые губы и стрелки на глазах. Все эти девушки, одинаковые, если бы не наряды и волосы, — они смотрели на Антона предосудительно, поднимая со спины осадок ужаса и стыда. И из-за своего столика впереди — тоже. И Елена, чей рот сложился в одну тонкую чернильную линию. И Алена, которая, казалось, кричала на него собранным буквой «о» зияющим кругом… Антона парализовало. Не дойдя нескольких метров, он остановился, как вкопанный, остановил Влада, вперился в его лицо — единственно светлое и чистое в этом мигающем контрастном безумии. Частое дыхание жгло легкие. Руки дрожали.
— Я не пойду. Поехали домой.
— Ладно! Я тогда ребятам из машины напишу, что тебя домой повез. Ох, Горячев, бедовый ты, где ты там лазал, что тебя прихлопнуло? — сетовал Вовин, но исправно исполнял роль хорошего друга. 
Ответить Антон уже, конечно, не мог. Каждый шаг давался все тяжелее, а мир вертелся вокруг своей оси от одного поворота головы. Последнее, что Горячев увидел — это Льва, который повернул вдруг лицо в его сторону, на свет. Губы Богданова тоже были темной тонкой линией, и от глаз к вискам тянулись черные полосы.

XV

11.03. Суббота. Вера


Следующее утро Антона было из тех, что начинаются в час дня с отвратительным вкусом во рту, ломотой во всем теле и ужасной жаждой. Первый глоток обнаруженной прямо возле кровати минералки оказался напрасным — но не более напрасным, чем весь выпитый на ночь ром. От токсикоза, если уж до этого доходило, Горячев всегда оправлялся долго. А главное — ради чего? Все, что Антон хотел забыть, так и не удалось стереть из памяти. Действительно не помнил он только дорогу до дома и то, как попал в кровать. Однако ответы на эти вопросы нашлись на кухне вместе с Вовиным, который приготовил себе яичницу, а Антону — воду, антипохмелин и пиво — стандартный набор от невзгод после страстных поцелуев с горлышком бутылки. 
— О, проснулся, красавец! — Влад улыбнулся, закладывая за щеку хлеб. — Садись. Еду не предлагаю, но вот пиво холодное, таблетки свежие, а как отпустит — поешь. Ой, Горячев, происходит с тобой в последнее время какая-то беда-а-а-а-а… 
Спорить Горячев, конечно, не стал. Он и сам думал, что так сходить с ума — абсолютно ненормально. Тем более из-за какой-то бабы — хотя даже сквозь злость подобное название никак не клеилось к образу хозяйки, и Антон сразу же мысленно извинялся перед ней. 
А потом Горячев вылил Владу всю историю с начала. Рассказал про подарок и про то, как помада оказалась на Елене, про то, какими располагал деталями, но не мог однозначно их ни к кому применить. А потом и про Элю, про выбор, про случившееся между ними — и про то, что попросту не выдержал. 
— И я не знаю, что думать. То ли это правда Богданова, то ли хозяйка запутала следы и отдала все, что я ей подарил, на растерзание этим дамочкам, а сама не отсвечивает… Я же ебнусь, Влад…
Вовин слушал и присвистывал на самых пикантных моментах, виновато опуская глаза и почесывая белобрысый затылок.
— Горячев, ты влюбился — это факт. Но то, во что ты влюбился… Не знаю. Ты вообще не знаешь, что там. Она может тебе элементарно физически не подойти! И что ты делать будешь? Требуй от нее! Раз она тебя все еще не кинула, хотя тебе уже крышу сносит, значит, сама тоже зацепилась. Значит, и сама что-то чувствует. И, может… — Вовин хотел что-то сказать, но, посмотрев на Горячева самым критичным взглядом, на который вообще был способен, только махнул рукой. — Ай, ну тебя. Уволиться надо было, когда я тебя просил! Переживаю за тебя, дурака, это ж трандец… Слушай, а эта твоя Богданова зачем перчатки носит? Она их за вечер ни разу не сняла, даже когда бокалы держать приходилось. 
— Не знаю зачем, — пожал плечами Антон. Приговоры Влада уже не вызывали чувство протеста — только усиливали тоску. — А кто знает, те не говорят. Да я сам об этом думал… Давно уже. Она даже кольцо обручальное под ними носит.
— Ну и ворот платья у нее был закрытый, хотя в клубе жарко, — задумался Влад. Завис на минуту в этом непростом состоянии, а потом как вскочил, как закричал: — А если случайно сорвать перчатку?! Ну типа шел-шел, ой, зацепился, ай, извините?
— Вовин, это тебе жарко, — уныло вздохнул Антон. — А она всегда укутывается. Может, что и мерзнет… А перчатку просто так не сорвешь, это же не тапочек. Они у нее обтягивающие, по руке сидят. Да и… — он уткнулся взглядом в этикетку бутылки. — У нас есть договор. Я не знаю, что у нее в голове. Она же может просто… Уйти тогда?
— Ну тогда, — Вовин осел обратно, — скажи ей о своих чувствах? Расскажи, каково тебе, она, может, не знает. Может, поймет? Может, она… ну, как любая девушка, боится таких, как ты? Красивых и падких на женское внимание, еще и молодых, раз она старше. Возможно, что таким странным образом не хочет портить тебе жизнь. Надеется, что тебе надоест и свалишь… Как думаешь?
— Наверное. Наверное, так и сделаю, — закивал Антон — и тут же поморщился от поднявшегося в голове гула. — Хотя после вчерашнего разговор будет, вероятно, трудный…


Антон видел, что ему приходили от хозяйки какие-то сообщения, но не решался читать их, пока не останется один. Да и когда остался — набраться смелости было трудно. Даже если его репутация в компании после вчерашнего могла сохраниться на уровне, уж до всезнающей невидимки наверняка дошел каждый Горячевский промах, каждый шаг. Особенно если в лучших традициях жанра Антон продолжал что-то писать ей в пьяной горячке. Но желание поговорить с хозяйкой было сильнее страха. Он открыл чат.
«Доброе утро, Антон, ты как? Я знаю, вчерашний вечер у тебя был сложным, — написала хозяйка в семь часов утра, и Горячеву оставалось только удивиться, как она осилила после праздника встать так рано. — Как себя чувствуешь? — Потом она затихла и написала лишь через два часа: — Но развлекался ты неплохо. Мне даже завидно». 
«Привет… Чувствую себя уже лучше. Но завидовать, честно говоря, нечему. Не знаю, что ты видела, но мне в любом случае стыдно вообще за все, — безутешно ответил Горячев. Добавил только: — Ну, кроме того, что мне тебя не хватало…))»
«Я рада, что ты в порядке. Теперь мне спокойно», — бесцветно ответила она и вышла из сети. 
«А мне тебя все еще не хватает».
Горячев упрямился. С хозяйкой он мирился уже во второй раз, но этот был совсем другим. Когда-то перед Антоном стоял выбор — остаться или уйти. А теперь и выбирать было нечего.
«И если бы не это, может, я не делал бы столько глупостей».
Хозяйка зашла в сеть и долгое время больше просто ничего не происходило. Антон уже потерял всякую надежду, когда прилетел ответ:
«Какая примитивная манипуляция. Я думаю, ты можешь лучше, учитывая, как ты вчера легко оставил одну женщину, облапал другую».
«Потому что они обе были похожи на тебя. В смысле… Подходили под то, что я знаю о тебе, — начал оправдываться Горячев. А что еще он мог делать? Он не чувствовал себя правым ни перед Еленой, ни перед Элей. И они обе были на него обижены теперь — он это знал. Как и хозяйка. — И они обе были с этой помадой, которую я подарил… Я просто хотел найти тебя».
«Антон… Ты не знаешь, что на меня похоже, ибо ты правда даже понятия не имеешь, кто я. И так должно оставаться, похоже. Вчера для меня это стало еще более явным… Мне хотелось бы, чтобы было иначе».
«Я знаю. Что похоже на тебя. Если ты, конечно, заведомо не врала мне и не переводила стрелки на своих подруг».
Антон стиснул зубы. Теперь обидно было ему. Может, он не имел права на это чувство, но чем еще он мог ответить, если буря поднялась в сердце от одного намека на то, что хозяйку можно не узнать никогда?
«Я не пытаюсь тебя заменить. И не хочу изменять тебе. Я все это время был только с тобой, ты понимаешь это? Разве не естественно хотеть быть с живой тобой, а не с миражом?»
«Естественно. Я тебе уже говорила, что ты меня просто не примешь. Это факт… Нет, я вру тебе только относительно своей личности. И сразу это оговорила. Антон, я все понимаю и тебя понимаю. Хочешь, давай разорвем все это? Так будет проще».
Горячев зарычал. Его душу разбивало от непонимания: как она вообще могла задавать этот вопрос? Как могла хотя бы допускать мысль, что он хочет соскочить? После того, какие до абсурдного сложные пути он выбирал — как себе представляет это «проще»?
«Нет. Ты вставишь мне в задницу свой ебучий вибратор, а потом я найду тебя, и тогда мы посмотрим, чего хочешь ты и чего хочу я», — набрал Антон в сердцах. Но в последний момент передумал отправлять — переборщил. Да только палец соскочил, и сообщение улетело в чат. Краснея от злости уже на себя самого, Антон удалил его в надежде, что хозяйка не успела прочитать все. А на месте угрозы появилось короткое и жесткое «нет».
Но она успела.
«Вибратор в задницу я тебе вставить действительно хочу, ибо ты в последнее время ведешь себя отвратительно, а лупить тебя уже поздно…) Хотя и лупить тоже можно. А можно и то, и другое?»
Антон вздохнул. Воистину неисповедимы пути женщин: они злятся ровно до момента, пока ты не заговоришь с ними о том, чего они желают. И хотя у его избранницы были весьма необычные интересы, следовала она мировому закону неукоснительно. 
«Можешь делать со мной, что хочешь. Если это докажет тебе серьезность моих намерений…» — смиренно ответил он. Отказывать Горячев не видел никакого смысла: даже самые странные для него прежде эксперименты под рукой хозяйки превращались в истошное удовольствие. Может, во всем была виновата пресловутая влюбленность — судить об этом в любом случае было уже поздно.
«Какой послушный…) И что, прямо все от тебя можно так вот просто получить? — спросила хозяйка, но не дала Горячеву ответить. — Антон… А мне ведь тоже тебя не хватает. Я очень дорожу тем, что у нас есть, и прекрасно понимаю, насколько это странно складывается. Мне стыдно признаться себе в этом, как и в том, во что из-за меня превращается твоя жизнь. Я тебе даю все, что могу дать… Это правда. Ты мне веришь?»
Антон около минуты тупо смотрел в экран. Потом выключил. Но не потому, что не хотел отвечать. Он просто не знал, как еще прижаться, кроме как лбом к чуть теплому черному стеклу. Конечно, признание хозяйки никак не могло открыть того, кто она. Но ее чувства вступали в резонанс с чувствами Горячева. Звучали мелодичным перезвоном в больной похмельной голове… Как же он ненавидел окружающую тишину  во время таких откровенных разговоров! На встречах было хотя бы что-то: тихое дыхание, щелчки пальцев. А тут — ничего. И это ничего Антон ненавидел настолько сильно, что пытался в шуме крови внутри головы разгадать далекий голос или какой-нибудь одушевленный звук, который сблизил бы его с ней. Подушечки пальцев гладили шероховатый чехол на смартфоне — так, как могли бы гладить лицо… У бессильной, неспособной дойти до адресата нежности был только один выход. Спустя несколько тихих минут она пролилась на экран в пять невесомых прикосновений.
«Верю».


13.03. Понедельник. Настя


Антон избавился от хандры еще днем воскресенья. Даже в самые сложные периоды его с натяжкой можно было бы назвать меланхоликом — да и к чему отчаиваться и заниматься саморефлексией, когда можно действовать? Воевать? Двигать к себе чертову гору, даже если ради этого придется шевелить собственными ногами?
То-то зашептались расположившиеся в гостиной за чаем Тоня с Катей, когда Антон появился на пороге с охапкой цветов, за которыми едва можно было различить его самого. Обсуждали, как показалось, не главного бедокура прошедшей недели, что не могло не повлиять на его настрой исключительно положительным образом. Поэтому, ослепительно улыбнувшись, Горячев заспешил наверх. Антона сегодня никто не ждал так рано — если в понедельник после праздничных выходных вообще законно было требовать от кого-то работы, — но он в самоволку приехал с одной-единственной целью: показать, что все-таки усвоил кое-какие уроки хороших манер. Путь, как и прежде, лежал к Богдановой. В ее-то дверь Горячев и постучал — без ответа. Дернул… Однако упрямый замок отозвался лишь неприветливым треском засова.
«Может, совещание? Или задерживается сегодня? Или на какой-нибудь встрече?»
Даже если Богдановой сегодня не было на рабочем месте, уехать с цветами Антон не мог. Зато мог в любом случае передать их по адресу через Льва. Встреча с директором после пятничного апокалипсиса не входила в список потенциально приятных переживаний, но Горячев решил, что сегодня все препятствия будет преодолевать исключительно мужественно. Да и минутных раздумий хватило, чтобы прийти к выводу: если после всех косяков явиться к старшему брату с цветами для его сестры — это вернет хотя бы одно из сотни потерянных очков в карму.
Впрочем, от излишней поспешности Антона уберегло то, что за дверью Льва сегодня оказалось на удивление шумно. Такая ситуация ранее возникала лишь единожды — и спор из-за Романа, какие-то заговоры всплывали горьким осадком, стоило один раз встряхнуть колбу с воспоминаниями… Теперь, правда, плотно закрытая створка в надежно звукоизолированном кабинете мешала расслышать не только слова, но и количество голосов, и характер интонаций. Готовиться следовало к чему угодно.
После короткого стука внутрь просунулась голова Горячева.
— Можно?
Но Антона никто не расслышал просто потому, что посреди просторного кабинета важно выхаживала Елена и отрицательно эмоционально высказывалась — почти кричала — на животрепещущую тему сегодняшнего дня. 
— То есть, Лев…! Лев Денисович, вы собираетесь окончательно превратить нашу фирму в богадельню?! Она не следует дресс-коду и не будет ему следовать, она грубиянка, с ней вообще невозможно работать! Я против! Мне же придется это делать. Нет, все, против и точка. Сначала этот вот, — Богданова обернулась, наткнулась взглядом на охапку цветов, затем узнала в ней Горячева и, указав на него пальцем, чуть не взорвалась от негодования и вернулась к разговору с круглыми от шока глазами, — этот вот! А теперь еще она, — Елена осела на стул, заботливо отодвинутый Львом. — Нет, я поседею с вами. Это кошмар. Я уже не знаю, чего ожидать каждую минуту своей работы, я просто не знаю. Эти люди непредсказуемы, отвратительно…
— Талантливы, — улыбался Лев. — Отвратительно талантливы. Что Настя, я уверен, нам еще не раз докажет: ходить в таком виде имеет право за свою светлую голову. Что Антон, наш, — Богданов окинув взглядом Горячева и одним жестом пригласил войти, — галантный молодой сотрудник. Елена, ты прекрасно с ними справляешься. Лучше, чем смог бы кто-либо другой.
Антон удивленно выгнул брови и очень тихо прошел вперед. Букет он держал перед собой как щит. Впрочем, буквально пары шагов ему хватило, чтобы понять: это не простой спор начальства из-за нерадивых подчиненных. Возле стены, которая не просматривалась со входа, на краю тумбы (явно в пику стоящему рядом креслу) восседала… Что ж, Горячев растерялся настолько, что даже не смог сходу определить ее возраст. Поэтому это просто была «она». Настя.
Непомерно высокая (да еще в ботинках на толстой тракторной подошве), плечистая, бледная и с рябоватым от светлых веснушек безвозрастным лицом девица, обернувшись на Горячева, хитро усмехнулась ему, пережевывая хихиканье вместе с жвачкой. Явно мужская черная рубашка с листьями каннабиса выглядела насмешкой над официальным стилем как единственный элемент, хоть сколько-то к нему приближенный. Все остальное — безразмерная нарочито драная мантия, брюки-карго камуфляжной расцветки, пирсинг в носу, губе и правой брови — вышло родом из антиутопического подполья. Вишенкой на торте оказались черные как смоль волосы, заплетенные в дреды длиной до середины бедра, которые там и болтались, никуда не убранные, рядом с мотком свисающих из кармана проводов.
Насладившись очередным слишком долгим и слишком шокированным взглядом, Настя звучно, будто кто-то плеткой щелкнул, перебросила дреды на другую сторону и вернулась к прерванному Горячевым разговору.
— Не дрейфь, Елена, — закивала она, вторя Льву хрипловатым звонким голосом. Что-то странное было с акцентом — Антону показалось, что русский, возможно, не был первым ее языком. — Мне нужно только две комнаты: кабинет вашего болезного и серверная. Хочешь — могу вообще не вылезать. У вас что, прошлый сисадмин был особо коммуникабельный? Ну ниче, если выйду до дамской комнаты — пару раз за день скажешь, что это у ваших сотрудниц глюки от переработки… Пущай отдохнут…
Хохотнула.
— Ты еще контракт не подписал, а она ко мне уже на «ты»! — отпружинила от стула Елена, поднялась, и вновь помещение наполнил беспокойный стук шпильки о паркет. — Не две, тебе надо будет обслуживать техническую составляющую во всей резиденции, — Елена обвела рукой вымышленную окружность. — А что ты думаешь, сидеть будешь себе и носа не кажешь? Нет, это так не работает. Еще и первое время я над тобой стоять буду без конца, — Богданова сверкнула взглядом, скрестила руки на груди и чуть наклонилась вперед, словно этот вот аргумент точно должен был испугать.
— Уже подписал… — тихо пропел Лев. 
— Что?
— Ничего, Елена! Да ладно тебе, ты и от Горячева не была в восторге, а теперь вон как… дружите. Что, плохо, что ли? — Богданов указал на до сих пор не реализовавшего свой план Антона и еще раз жестом попросил сбить Елену с рельсов конфликтности и раздражения, быстро смекнув, что цветы в этой комнате собираются преподнести явно не ему. Горячев, будучи исполнительным сотрудником, приступил, как только оправился от шока.
— Елена! Денисовна… — растерявшись в никак не жданной суматохе, он не сразу смог решить, допустимы ли устоявшиеся между ними фамильярности в этой ситуации. — Елена, в общем… Я хотел поздравить тебя с Восьмым марта. Уже прошедшим. В смысле поздравлял уже, конечно, но без цветов, а это как-то неправильно. Вот… 
Волшебным образом один большой букет в руках Антона разложился на два: причем один состоял из белых роз и красных лилий, а второй — наоборот. Богдановой он вручил тот, в котором были белые розы. Настя умиленно вздохнула со своего места. Елена умолкла, только хлопала глазами и шокированно обнимала букет руками в черных перчатках.
— А этот… — продолжил было Антон и запнулся, переведя взгляд на Настю. Если даже при Льве он еще представлял себе процесс передачи даров, то появление постороннего человека смущало и без того редкие романтические порывы настолько, что все заранее подготовленные фразы и жесты рассыпались в песок. Становилось слишком неловко. А думать Горячев начинал долго…
— Мне? — внезапно подала голос дредастая с проводами. Она смотрела на Антона с искренним смехом в глазах и выражением, полным готовности помочь. Тот, конечно, сразу вышел из ступора, нахмурился и рявкнул:
— Нет, — после чего повернулся к Богдановой и второй букет тоже отдал ей. — Этот передай, ну… ей, — добавил Антон уже вполголоса и ладонью показал приблизительное направление правого крыла на первом этаже дома. Елена приняла букет, поймала Горячева за рукав, притянула к себе и смачно поцеловала в щеку. 
— Спасибо, Горячев. Ну такой ты красивый в эти моменты, нет от тебя никакого спасения, — улыбалась Богданова, зарываясь носом в цветы. Антон сразу же расплылся — успокоился, задышал полной грудью и, казалось, чуть не взлетел. Идиллия была нарушена хрустом карандаша, который сломал Лев. 
— Антон, познакомься, кстати, — прокашлялся Богданов. — Извини за сумбур… Это Настя. Наш новый сисадмин. Настя, а это Антон. Наш пиарщик.
— Наслышана, наслышана, — закивала Настя и встала со своего места. В полный рост она на прямой подошве глядела Горячеву прямо в брови. Тот недовольно засопел. А она улыбнулась — и дернула его пальцами за кончик носа. Антон так ошалел, что даже отреагировать не смог. — И не только о том, что ты «вот этот». Будем дружить с тобой, Антонио. Друзья моих друзей, все дела…
«Влад», — осенило Антона. С этой мыслью он немного утих, хотя и сохранил надменность во взгляде и жестах, тем более допустимые, что победа героя-любовника продолжала греть сердце и голову. На Настю это, впрочем, не произвело совершенно никакого впечатления.
— Ну что, Елена Денисовна, — уперла она кулаки в бока, кокетливо дернув пробитой бровью. — Я пока свободна или покажешь мне, куда сидеть, с кем говорить, с кем не говорить, как компьютер включать? Я, конечно, в целях демонстрации возможностей могу и сама пароли подобрать, но зачем тратить время…
— Покажете, Настенька. Покажете! — шипела Елена, вручив букеты Льву и скомандовав поставить их в воду. Она поманила Настю за собой. — И никакого нарушения субординации при других, ясно? А то я тебя лично выпорю, — пригрозила Богданова на выходе. 
Лев вздохнул, когда женщины ушли, сел спокойно в свое кресло и положил цветы на стол. Перед тем как провалиться в работу или усталую попытку спрятаться от людей, Богданов поднял взгляд на Антона:
— Я передам. Не переживай. 
— Спасибо, — кивнул Антон, а потом посмотрел на дверь. А потом — на календарь, который висел на стене аккурат между Львом и дверью. С момента как пропал Роман прошло в общем три недели, что автоматически приближало заранее оговоренный срок нахождения того в больнице к концу. Договор с новым сотрудником вряд ли мог прерваться так скоро. Горячев хотел бы покинуть Богданова, но знал, что если не спросит напрямую, этот заново всплывший вопрос с сисадмином не даст ему уснуть еще несколько дней. Впрочем, и ответ не гарантировал обратного. — Лев Денисович, а от Романа есть какие-то новости? После нашего с вами разговора со мной на связь он не выходил… — решил поделиться Антон. Богданов вздрогнул при упоминании болезненной темы, но ответил не задумываясь:
— Нет, к сожалению. Но больничный от него пришел и он подтвердил по переписке Елене, что в конце месяца собирается выйти на работу. Но на самом деле Настю мы взяли на больший срок… На всякий случай.
Антон задумчиво закивал. Это решение Богданова (вряд ли оно принадлежало Елене, судя по услышанному) он одобрял: даже не имея представления об уровне компетенции откровенно фриковатой Насти, можно было с уверенностью сказать, что она лучше, чем не менее фриковатый Роман. Хотя бы потому что, вроде как, своя.
— И как она вам?
— Наглая, — улыбнулся Лев, — но компетентная, как по мне. Хотя Елене сложно работать с такими людьми. Она вообще не переваривает тех, кто обыгрывает — или хотя бы дышит в затылок — по уровню пробивных способностей. Хотя, я считаю, чем больше знакомств — тем больше силы. Влад хорошо отзывался о Насте, я склонен ему верить, он, вроде как, твой лучший друг. 
— Да… Лучший… — согласился Антон, но на Льва смотрел уже взглядом ревнивого собственника. Значит, перед Богдановым Влад вообще о чем-то или о ком-то отзывался — а перед ним нет? Ладно, вероятно, Горячев был вне зоны доступа на корпоративе, чтобы оказаться свидетелем диалога — но у Вовина был десяток возможностей предупредить и рассказать все лично!
— Ну я сам спросил, он ответил, — оправдался Лев, усмехаясь уже одной из своих меркантильных ухмылок, которые всегда прилипали к его губам при разговоре о деньгах. Или о том, что он мог конвертировать в самый продаваемый восполняемый ресурс на планете. — К слову, Антон. Ты мне девочек-то сильно не обижай, хорошо? 
Горячев посмотрел на Богданова исподлобья. А потом — на букеты. Во всяком случае он надеялся, что это покажет: отныне у него намерения исключительно хорошие.


15.03. Среда. Знания


Настя на Антона вышла очень быстро. Вероятно, и здесь не обошлось без Влада, но новый эксцентричный сисадмин компании вскоре появилась у Горячева в списке контактов и заняла эфир. Она оказалась довольно общительна, но не так навязчива, как можно было думать. А еще — в мессенджере писала исключительно от мужского лица, чем беспощадно топтала Антону всю мировоззренческую парадигму.
«Она бигендер. х)) — пояснял потом Вовин. — Это не в твоей интеллектуальной плоскости, Антоша, просто смирись».
Насте, как оказалось, было тридцать семь лет, а так легко она вскочила в кресло системного администратора за счет своей хакерской практики.
«Ну, знаешь, насмотрелся в юности „Матрицы“, начитался про всяких правдорубов из киберпространства — и поехали… Преступностью не занимаюсь, подрабатываю обычно на ловле всяких нарко- и порнобарыг в даркнете, плюс бывают частные заказы. Короче, я черный рыцарь, Антонио, а ты не ссы», — радостно давала себя интервьюировать Настя. А еще сразу сказала, что о злоключениях Горячева в компании Влад ей рассказал «разное».
«Так что буду прикрывать твою жопу, насколько смогу. Насчет моих отношений с Богдановыми не беспокойся — они не тупые, прекрасно понимают, что такие как я занимаются мониторингом абсолютно всего, связанного с организацией, людьми и т. д. Главное, что они будут знать то же, что знаешь ты. И если они захотят от этой инфы избавиться, то она останется только между нами. Это чтобы ты понимал особенности моего с ними договора».
Горячева такой расклад вполне устраивал. Он надеялся, что Настя не найдет о Богдановых вообще ничего особенного или катастрофичного. Антон бы с радостью и о Романе услышал, что тот просто несчастный забитый пацан, влипший в нехорошую историю, но интуиция до сих пор змеей извивалась и шипела: там-то точно нечисто. Поэтому о том, что уже знал сам, Антон рассказал Насте напрямую. И файл с досье выслал ей — вдруг пригодится? — и даже неизвестный номер, который позвал сисадмина в подвал. Наводку хакерша приняла и на какое-то время затихла.
К середине недели появились первые горячие новости. Стоило Антону вернуться на территорию компании и заглянуть к Насте — она сразу же усадила его в кресло за компьютером в каморке.
— Короче. Я так понимаю, что это ты частично и сам знал, но о твоих Богдановых нет никакой информации до 2011 года. И ладно нету в районе бизнеса — да, все они начинают неизвестными… Так нету — вообще. Налоговая, банки, все личные данные — такое ощущение, что они… Ну, — пух! — и появились. Из ниоткуда. Между нами, девочками — такого быть не может, а это значит, что вся остальная инфа о них надежно спрятана… И в прошлом их, скорее всего, звали по-другому, — увлеченно щелкала Настя мышью, вываливая на Антона бесконечные сводки и скриншоты. — А еще до твоего прихода имя Богданова не засветилось в СМИ ни разу. Никаких фото, единственное совершенно пустое интервью — они запускали всякие рекламные статьи и прочее, но все это было сугубо о компании, а Ф. И. О. владельца — ну, только в регистрационных данных, а кто он такой — хэ зэ. Для простого обывателя Л. Д. Богдановых на один Питер с десяток наскрести можно. И ни один из них не окажется нашим. И даже не спрашивай, нет, восстановить ничего не смогу. Я у них, скажем так, не то что не первая такая булки за компом грею — похоже, до сих пор не единственная. 
Еще Настя показала, что корпоративный коттедж по документам оформлен на Елену. А дальше — только больше слепых пятен… Зато не менее интересная информация (как и ее отсутствие) обнаружилась по Роману. 
Жизнь его, как и жизнь почти любого человека нынче, сплошь состояла из переписок, которые удалось вынуть из взломанной личной почты и мессенджеров. На первый взгляд горемыка-сисадмин мог сойти за обычного молодого парня, который пытается устоять на ногах в большом городе: квартира в ипотеку, за которую он платил уже три года (и жаловался кому-то на это), какие-то покупки, какие-то мелочи. Однако подобная бытовуха уже проявленной ранее сущности Романа никак не отражала. Отчасти потому, что ее было ничтожно мало: в оставленном им информационном пространстве всплыли от силы десять контактов — не намного больше, чем в телефоне, как вспомнил Антон. И большинство из них были почти безобидны. Даже любовной переписки не нашлось, хотя Богданов рассказывал, что Роман состоял в отношениях.
— Пацанчик, мне кажется, из тех параноиков, которые всю свою секретку посылают почтовыми голубями — чтобы наверняка и в один конец, — пояснила Настя. — Ну он прошаренный. Если по нему еще что-то есть, то не на корпоративной машине, а в Сети я тебе его за пару дней не найду. Впрочем, кое-какую дрянь он и отсюда не успел прибрать. Это же такие листочки он тебе подсунул? — и она показала сканы тех самых «шпионских листков». — Кажется, он их никому не отправлял, но, возможно, от кого-то получил… Чтобы потом отдать тебе. Но это неточно. Да и ладно. Самое интересное у него — в папке «Спам»…
А в ней, в отличие от остальных папок почты, в которых не нашлось ничего примечательного, пестрели названия писем. Отличались они лишь тем, что составляли давний и регулярно пополняемый список — да еще на каждое Роман отвечал, судя по встречающейся периодически пустой плашке цитаты, но с указанным адресом сисадмина. Хотя, казалось бы, кто станет отвечать на спам?
— Особенно на такой! — развела руками Настя, а Антон недоверчиво нахмурился. Каждое из таких писем — как полученных, так и отправленных — состояло из полной знаковой абракадабры, напоминающей то ли нечитаемую кодировку, то ли пляски разыгравшегося кота по клавиатуре. — Но это точно переписка, Энтони, только мы такую херню не прочитаем. Я попытаюсь бросить паре своих знакомых криптографов — в лучшем случае сразу выставят ценник, в худшем — хотя бы пояснят, что это такое. А пока — все…
— Все? — Горячев вздохнул. Вопросов у него стало больше, но ответы даже на старые так и не появились.
— Ой, ну только не плачь мне, — Настя стегнула его дредами по плечу. — Я только пришла, принесла тебе тут, значит — а ты мне «все»? Неси, давай, копай сам тоже! У тебя же тут свои шуры-муры с кем-то.
— Ага…
Антон к тому моменту так и не уточнил, насколько много о нем знала Настя и что подразумевала под «шуры-муры» — дарение букетов или все, что происходило за закрытой дверью, — однако одну догадку она в его голове поселила. Из набора бессвязных данных одна деталь ведь была вполне конкретной — то, что этот дом принадлежал Елене.
«Она ведь врет о своей личности — и судя по ситуации с Элей, заставляет привирать окружающих. Это, похоже, совсем никакая не подруга…»
— Слушай, Настя. А ты когда документы по Богдановым и компании смотрела — ничего не находила насчет аренды помещений коттеджа другим частникам или юридическим лицам?
— Да нет… — она пожала плечами. — Все в собственности. На одного человека. У них, конечно, документы с обрубленными хвостами, как я и сказала, но формально все, что касается юридического статуса — чистенько, аккуратненько и на месте. Но никакой аренды.
Антон цокнул. Если все действительно было так — значит, соврал ему и Богданов. Тогда выходило, что «психологические тренинги» проводились нелегально — раз уж их существование доказывалось хотя бы при помощи контракта (который вторая сторона, впрочем, наверняка могла аннулировать шредером в любой момент, оставив Горячева с «липкой»). И тогда позволить себе это мог либо кто-то очень близкий к руководству компании, — а ближе Эли у Богдановых, казалось, не было уже никого, — либо они сами…
«И тогда останется Елена. Нужно только доказать. Все найти, а потом снять эти чертовы перчатки… Ну, доберусь я до тебя!»
— Ну надо же, как мозги зашевелились, — разулыбалась Настя, когда Горячев, выбравшись из-за стола, заспешил собираться. — Осторожно, Антонио! Смотри, чтоб не расползлись…


В течение рабочего дня Горячева еще сильнее разогрели пересуды дамочек из местного «женсовета». Подумать только, какая короткая дорога от самого желанного мужчины до врага народа: если заявление Антона о том, что ему нравится Елена, вызывали только увлеченные сплетни, завершающиеся уверенным «любого можно отбить», — то стоило на ее столе появиться «тому гигантскому венику», как несчастного Дон Жуана начали встречать исключительно косыми взглядами и напряженным молчанием. У Горячева не было причин не верить в то, что у Богдановой оказались оба его букета. Он только мысленно ставил себе галочку.
«Угадал с цветами? =))» — уже скоро писал Антон хозяйке.
«Угу..) Даже слишком, — напряженно отвечала она. — Антон, хватит тратить на меня деньги, а то я начну отстреливаться еще более страшными методами. Будешь у меня самым модным, а отказов я, как ты знаешь, не умею принимать. Допрыгаешься.)»
«Если попытаешься отдариваться мне дороже, чем я, на свои баснословные бизнесвуменские бабки — я влезу в кредиты. Чтобы соответствовать. Так что даже не вздумай!»
«Угу… То есть ты так ведешь игру, да? Ну ладно-ладно, Антон, я придумаю, чем тебе отплатить.)»
Он, впрочем, не собирался ждать. Горячев и так по своим меркам терпел непозволительно долго, а от хозяйки ему было нужно только одно — узнать ее. Верующим он не был, но все же решил, что раз бог любит троицу, а два его подарка оказались у Елены, значит, третий не просто расставит все на свои места — это должно быть что-то особенное. Что-то, что окажется не просто знаком внимания, но продемонстрирует серьезность намерений. Убедит хозяйку окончательно в том, что пора сделать все по-другому. 
Агрессивный восторг Антона превратился в решимость. Он все-таки стал героем, который уже многое прошел на пути к своей принцессе. Теперь Горячеву нужен был символ. Что-то, что из обычной вещи сделает напоминание обо всем, что они пережили — чем бы эта история ни кончилась. В такие моменты поиска любой человек, будь то просветленный мудрец или раздолбай, каким был Антон, обращается к высокому. К забытой, давно припорошенной пылью повседневных дешевых радостей мечте о чистой любви. К обрывкам витающих где-то над реальностью фантазий, которые считаешь недосягаемыми, пока они не опустятся на расстояние вытянутой руки. К потаенной надежде оказаться для кого-то настолько важным, что в каждом чувстве, будь то счастье, тоска или даже боль, зазвенит эхо смертельности.
Чем больше Антон погружался в эту высоту, тем явственнее понимал, что уже готов себя похоронить.
«Хорошо?» — прислал он друзьям накануне встречи с хозяйкой фото приготовленного для нее подарка.
«Даже слишком! — тут же ответил Влад, а его возмущение впервые читалось между строк. — Горячев, нашел для кого так стараться…»
«Какая романтика, как красиво, — радовалась Алена, проникаясь душевным порывом: — Я была бы счастлива такое получить. Сразу бы все пароли-явки отдала)) Эх, а где мои стихотворения…»
«По стихотворениям соскучилась?) — последним включился Леха. — А это, Антоша, ну… Удачи тебе в общем».

XVI

19.03. Воскресенье. Подарок


Резиденция Nature's Touch зябко куталась в кроны деревьев, спасаясь от пронизывающего до самых костей-балок и несущих стен холодного ветра. Он безжалостно рвал одежду на людях, антенны машин, линии электропередач, бросал в лица содранные листья, задорно швырялся пылью в глаза. Сложно было поверить, выглядывая из окон теплых домов на безоблачное лазурное небо, что погода сегодня оказалась столь недружелюбна, но ветер продолжал свои бесчинства. И жаловались люди, кутаясь в еще зимние куртки, стонали мачты деревьев, а резиденция пела им в тон, вздыхая да посвистывая темными вентиляционными решетками. Представлялось, что кто-то в мире открыл большую форточку и вот-вот просквозит душу, заболеет и закашляет нутро, а потому хотелось спрятаться в теплых объятиях от вселенского сквозняка. Хотелось найти в залитом светом здании, которое теперь походило на огромный солнечный зайчик и слепило глаза, те руки, что укроют от неожиданно леденящего поцелуя весеннего утра в щеки, губы, шею под воротом. Но резиденция умела только мягко да обворожительно улыбаться, а за двойными дверями встречала все та же корпоративная холодность, все тот же ледяной ветер делового общения. И не спастись от простуд.
Антон, промороженный затянувшейся зимой, и сам выглядел уже откровенно больным. Увы, подхваченный им вирус вряд ли поддавался лечению. Он встретил Елену изломанной улыбкой и горячечным блеском в глазах, а еще — молчанием, в котором прятал гораздо больше, чем когда-либо мог сказать. Плотный бумажный пакет матового черного цвета холодил отогревшиеся ладони. В этот раз, в отличие от предыдущих, Горячев не спешил отдавать Богдановой свой подарок. Сегодня вообще все должно было случиться по-другому.
— Ты сегодня такой загадочный, Антон, — улыбалась Елена, впуская Горячева в секретный коридор, что вел к не менее загадочной комнате. — И я уже знаю этот хитрый взгляд. Надеюсь, ты ничего не удумал противозаконного?
— Посмотрим, — сдержанно и важно ответил Горячев, решив подыграть Елене. Ничего противозаконного он, впрочем, действительно не готовил. Однако в душе поднималась буря, такая опасная, что с ней не сравнился бы ни самый лютый питерский ветер, ни езда с превышением скорости, ни выход на непрочный весенний лед.
Богданова только покивала, не проигрывая Антону в суровости выражения лица, и завязала глаза. Она спросила про пакет, но Горячев столь трепетно прижал его к себе, что Елена даже не стала предлагать отнести подарок куда-нибудь или оставить до возвращения Антона. Дальше как обычно — дверь открылась, дверь закрылась; пару мгновений в объятьях тишины — и вдруг движение спугнуло ее. Лица Горячева коснулись руки хозяйки, нежно обняли щеки в приветствии — их личный язык жестов, ласковая система знаков. Антон разомлел, как бывало уже часто, потыкался в ладони… Его толкало вперед желание настоящего объятия, поцелуя, но Горячев и сам знал, что не может получить больше, и не смел требовать, ссориться — даже сегодня, когда это стремление буквально выворачивало наизнанку.
— Мы снова давно не оставались наедине, да? — улыбнулся Антон, когда хозяйка прервала его и взяла за запястья. Он сделал шаг навстречу, но рук так и не опустил, продолжая удерживать возле груди уже согревшийся черный пакет. — А я принес тебе кое-что…
Хозяйка замерла. Пальцы тронули запястья Горячева в немом вопросе, едва коснулись пакета, что тут же в ответ перешел к ней. Но заслышав шорох, Антон снова вслепую двинулся навстречу хозяйке, пока та не остановила его ладонью.
— Посмотришь потом, — миролюбиво заулыбался он, глубоко и беспокойно дыша. — Ну, разве что одним глазком… Но я не проносил ничего запрещенного. Только подарки. И себя. Я интереснее, правда?
Хозяйка затихла, раздумывая. Пакет был оставлен ею где-то, а где именно — Горячев не знал. Знал он теперь только мягкий уговор рук, что в следующий момент жестко и бескомпромиссно обратился в путы. Антона скрутили, связали на массажном столе; расстегнулась рубашка, чуть ослабили объятия джинсы. Пальцы целовали прикосновениями тело, но хозяйка то и дело отвлекалась от Горячева. А в какой-то момент и вовсе исчезла. Издалека послышалось коварное шуршание упаковками, потом — нервное затишье. Изучала. Читала. Невидимка усмехнулась, а затем два коротких раза шикнул распылитель. 
— Правда, ты только что показала, что я для тебя менее интересен?
Горячев пытался звучать возмущенным, но голос у него дрожал, ладони холодели, а под ребрами в гулком, удушающем стуке сердца осело волнение, подобное которому он едва ли мог вспомнить. Хозяйка только усмехнулась, а затем, оказавшись рядом с Антоном, вновь обняла ладонями щеки и шею. Аромат въелся в кожу и осел на запястьях. Она позволяла Горячеву попробовать, услышать и испить собственный подарок. В этих движениях так и звучал вопрос: «Вкусно?» Горячев вдыхал острый запах, пока не заслезились глаза. На хозяйке аромат, который он нашел в тот же день, когда покупал помаду, сидел именно так, как должен был. Теплее, чем на пробнике, ближе к телу и тяжелее, чем на Алене — богаче, благороднее. Сухие, пряные ноты табака и мускуса кружили голову, что-то строгое и растительное витало сверху. Запах балансировал на самой грани женственности и мужественности, показывал силу и власть. Антон трепетал, поверженный и потрясенный тем, какое мощное оружие вручил своей госпоже. Впрочем, и без него она уже знала, как приставить нож к сердцу.
— Тебе идет… — прошептал Горячев. — А тебе нравится?
Прозвучал щелчок. Нравится. А затем Антон услышал, как хозяйка принюхивается, и почувствовал, как ее пальцы подрагивают от волнения, как нежны стали на миг прикосновения, как гладят его заботливые руки по подрагивающему животу, готовясь съехать с приятной ноты в самое пекло страсти. 
— Ну тогда вторую часть ты посмотришь потом, — выдохнул Антон. И пустил ее к себе. 
Все было уже совсем правильно. Хозяйка легко балансировала между нежной лаской и искрящейся похотью, выдергивая из Горячева по ниточке то одно, то другое. Тот был молчалив до поры и целиком погружен в желанное единение — ни одного слова, ни одного призыва, только низкие громкие стоны и рваные вздохи… Умелые руки были везде и делали все, что им угодно — вновь Горячев погибал, чувствуя, как двигаются длинные пальцы внутри него; вновь выворачивался удовольствием наружу от того, как нажимают они на зудящую от сексуального напряжения точку внутри. За последние встречи Антон научился плавно двигать бедрами — так, чтобы синхронно опускаться на толкающуюся в него руку. В эти мгновения идеального парного танца он знал, что принимает глубже, и давление становилось сильнее — порой до боли, но исключительно приятной. Ее хотелось растягивать на долгие, долгие минуты — до тех пор, пока мышцы не становились непослушными, а тело не норовило вытолкнуть спрессованное возбуждение наружу. К счастью, хозяйка позволяла Антону не спешить. Сегодня у них было достаточно времени, и Горячев пользовался тем, что наконец прекрасно понимал каждую из сторон своего удовольствия, оттягивая оргазм. Так страстная игра превращалась в соревнование: он — сопротивлялся, она — искала, как столкнуть его в пропасть.
Конечно, хозяйка все же сделала это — утекло какое-то количество сжиженного, горючего времени и полыхнуло, а Антон забился, туго сжимая ее в себе. Он рычал и поскуливал, то оседая на пальцы, мягко выжимающие его в ритме оргазма, то жестко толкаясь во влажное кольцо ладони. И как всегда первая разрядка пробудила в мышцах лишь больший голод. Антон, одурманенный, потакал бессознательной жажде — и соблазнял свою любовницу как мог потягиваясь и бесстыдно раскрываясь перед ней, пока скользкие горячие ладони гладили живот и бедра, пробирались в паховые заломы и массировали нежную плоть возле анального отверстия. 
Горячев, в какой-то миг ухмыльнувшись, зажал хозяйкину руку бедрами. Ноздри щекотал жаркий воздух, и Антон чувствовал себя бесконечно одуревшим. Он еще не отупел от вожделения, но мозг плавился от непозволительных фантазий, каждая из которых, приправленная еще не угасшими в теле импульсами, была одна другой приятнее. 
— Хочу тебя, — медленно и четко проговорил Антон, смакуя каждый звук, сходящий с губ — и каждый ответный. — Хочу тебя трахнуть… А ты — хочешь? Хочешь, чтобы я трахнул тебя?
Хозяйка медлила с ответом, впиваясь в крепкий захват бедер короткими ногтями. Это было требование отпустить — ее недовольство слышалось по суровому сопению, напряженному дыханию немного раздраженного человека. Заветный одобрительный щелчок прозвучал не сразу, словно нехотя, с сомнением. Но Антон улыбнулся и блаженно выдохнул, и только после этого немного расслабил бедра. Совсем немного. 
— Ты меня убиваешь… Я с ума схожу по тебе, а ты еще сердишься и что-то там раздумываешь… Недостаточно хорош для такой строптивой? Думаешь, я тебя не укатаю?
И был ему отрицательный ответ да тихая усмешка как лучшая аргументация. Хозяйка была уверена, что не укатает. И даже издевательски шлепнула по бедру. Тут уже была очередь Антона зло и даже обиженно поджать губы. Однако это никак не могло стать поводом для разрыва. В крови кипел азарт. Горячев помнил каждый их уговор — и никакие самые безумные условия не могли остановить набравший ходу поезд его страсти. Конец был ясен самому: либо напролом, либо в бездну… За секунду до того, как Горячев огласил свою мысль, снова сладко сжалось пробудившееся после оргазма нутро. 
— А может… — Антон задохнулся, запнулся и слегка приподнял голову. — Может, ты тогда думаешь, что сама можешь меня трахнуть?
Воодушевленно быстро и абсолютно положительно — так можно было описать ответ хозяйки. Антон радовал свою зазнобу часто, но сегодня явно как-то особенно, ибо на такое предложение она окропила прикосновениями-поцелуями все тело ниже пупка. Нежными, но короткими, словно не верилось. Антону и самому не верилось. Губы не сразу смогли повторить эту мысль — и даже не мысль, а импульс, — но Горячев слышал в теле эхо низменных желаний, которые ворочались возле крестца, бурлили в паховых венах и простреливали в самых чувствительных точках. Страшно не было. Сухой рационал в Антоне давно решил: если хозяйка ласкала его пальцами так много раз, то массажер или фаллоимитатор обычного размера вряд ли окажется страшнее. А человек, не дававший прохода девушкам и боявшийся прослыть геем, стыдливо отступал перед свободой и удовольствием, которые встречали его здесь, в этой комнате… Бал правили азарт, жажда власти и едва ли признанная, но беспощадная влюбленность, что вслепую привязала к столу и распяла грехом.
Горячев приподнялся еще чуть выше. Но вдруг его тело напружинилось, и, вцепившись руками в подлокотники, он почти сел в стремлении приблизить свое лицо к лицу хозяйки. Антон не знал точно, где она стоит — только чувствовал руки, замершие, когда он рванул наверх. И все же он надеялся, что хозяйка ощущает на себе взгляд. Тот взгляд, которым Горячев сожрал бы ее, если бы мог видеть…
— Тогда ты сделаешь это так, как хотела бы, чтобы я трахнул тебя, — голос Антона стал низким и хриплым, шероховатым. Он надеялся, что звучит сломленно, но соблазнительно. Сердце билось чаще, бедра дрожали, а внутри все переворачивалось: у них был такой уговор. Значит, Горячев станет следующим. — У тебя же наверняка есть игрушка специально для меня… А может, и для себя есть? Я бы хотел узнать, что ты делаешь, когда думаешь обо мне… 
Хозяйка засмеялась и исчезла на жалкие секунды, чтобы вернуться с новыми сюрпризами. В руку Горячева лег фаллоимитатор. Антон осторожно ощупал игрушку пальцами, затаив дыхание. Он чувствовал упругую силиконовую головку, бархатистую поверхность ствола — и только теперь осознал, о чем именно попросил… Волнение охватило все существо, но не оттого, что сама мысль принять в себя нечто, должное ассоциироваться с другим мужчиной, была противна. Оно оказалось пугающе сладким, потому что самая желанная женщина уже в который раз, на новом уровне должна была сделать Антона своим. Горячев ощутил, как кровь сильнее запульсировала в паху, как горячо заныл в предвкушении член. Даже короткое ожидание топило в сладости — а что же дальше?
 Хозяйка спешила. Спешила щелкнуть крышечкой тюбика, утопить Антона в сладком запахе лубриканта. Она аккуратно уложила Горячева на стол, раскрыла, и тот ощутил медленную ласку, окунающую его обратно в пучину удовольствия, в самое сердце нефтяного озера, на самое черное дно. Масляное блаженство бурлило вокруг, подогреваемое эмоцией, исходящей от хозяйки. Антон чувствовал жар желания и несломимую волю в том, насколько безукоризненно вершила она свою причудливую нежность. И ни одного шага в сторону. Ни одной капли чистой воды, пролитой на Антона. 
С чем хозяйка не торопилась — с подготовкой. Долго растягивала Горячева рукой, отвлекая его на любую другую форму удовольствия. И всего было очень много: прикосновений, что отпечатывались на молодом теле, медленных пыток, сладкого и мучительного воздействия на самые потаенные места. Даже под колени добралась… Горячев выгибался, послушно раздвинув бедра, и томно ныл. Он поджимал пальцы ног и запрокидывал голову, а приподнятым тазом выкручивал шальные восьмерки. Остывшая вязкая капля предсемени дотянулась до живота. Снова Горячев чувствовал себя с хозяйкой бесстыдно раскрытым и грязным. 
— Вставь, — просил он, когда уже не мог одновременно переживать и жаждать. — Вставь… Ты же уже хочешь… И я хочу…
Все резко оборвалось, и Антон на секунду остался пустым. На секунду, спустя которую его бросило в жар. Голова кружилась… Искусственный член, обдав раскаленную кожу легкой прохладой, медленно и уверенно вошел внутрь — растянул, надавил на простату, прошел даже дальше; громкий стон обжег легкие на выдохе. Горячев приподнял голову, борясь с дрожью в коленях. Он пробовал это проникновение, но вот уже снова не мог сладить с собой, и губы то растягивались в пьяном развязном оскале, то безвольно раскрывались в молящем шепоте, рожденном тупой ломящей болью и оглушающей, обезоруживающей истомой. Хозяйка дала ему немного времени, чтобы познакомиться с новым ощущением, и окунула в него с головой — рука начала двигаться. А вместе с ней и потеплевшая игрушка внутри. 
— Блядь… — только и выдохнул Горячев, с хлопком уронив голову назад. Всю нижнюю часть тела — от поясницы и до самых пяток, сковала ядовитая слабость. Чаша удовольствия внезапно быстро наполнилась до краев, и Антон закусил губы, засопел, забарахтался, но прежде чем успел что-то сделать — она опрокинулась навзничь, а следом и Горячев захлебнулся оргазмом. Разрядка проходила сквозь тело шумными волнами, и он рычал, шипел, скулил, тужась и еще острее чувствуя в себе крепкий ствол имитатора. Хлопнул ладонью по влажному от пота подлокотнику, болезненно натягивая кожу под прилипшим к запястью широким ремнем… 
— Не останавливайся! Не останавливайся, блядь, только давай быстрее… — плевался Антон, изламывая тело в сексуальной горячке. — Быстрее…
Хозяйка повиновалась его желанию, как делала это сотни раз. Она ускорилась. Гладила свободной ладонью живот, придерживая и контролируя Антона, и двигала второй, превратившейся в прямое продолжение искусственного члена. Хозяйка затаилась, только впитывала и впитывала чужое удовольствие, умело и осторожно манипулируя острой лаской. Зато Антон — говорил. Заведенный, бешеный, как одержимый бесом, он ревел и выл, даже не пытаясь сдерживаться, не думая и не имея никаких сил думать, есть ли у стен заколдованной комнаты пределы непроницаемости.
— Нравится тебе? Как это тебе нравится?!
Хозяйка дернулась по направлению к Горячеву, вцепилась пальцами свободной руки в бедро, вывернула его. Нравилось. Так нравилось, что требовала больше, лучше, сильнее, еще. А Антон смеялся сквозь стоны:
— Так хочешь меня?! Мокрая? Течешь уже?..
Дыхание сбилось, хозяйка напряженно выдохнула, обдавая ближнее к ней колено Горячева жаром собственного тела. А тот — дрожал, умирал и оживал вновь, чтобы простонать:
— Хорошо… 
Чтобы прохрипеть:
— Хорошо… 
И чтобы прошептать:
— Потому что я — скоро… Я скоро до тебя… Я — тебя…
Антонова рука дернулась навстречу хозяйке. Дернулись колени. И губы — немо дрогнули, выговаривая то, что невозможно произнести, ибо нет мысли, которая облачалась бы в слово. Тьму в голове Горячева наполнял пряный запах табака и мускуса. Хищные травы впитались в его плоть. Вновь Антон потерял себя раньше, чем силы, а в сознании ярко зажглась и затухла отчаянная надежда, что этот раз — последний.


— Антон! Подожди, — рука в перчатке упала на плечо и крепко сжала, встряхивая Горячева. — Ты слышишь? Я тебе ору-ору.
— М? — Антон поднял взгляд на Елену. Сегодня даже после отдыха, даже после ванной он был слишком потерян и погружен в себя — в свои переживания, в пустоту, наполняющую каждую клетку тела, в пропитавший кожу и волосы шлейф терпкого парфюма. Однако когда тревожное лицо Богдановой вошло в поле зрения, Горячев улыбнулся — а от плеча по телу поползло дурманящее тепло. — Что?
— Ты уже уходишь? Я просто, раз ты заехал, решила тебе тут от Кати передать, — Елена прервала фразу тем, что залезла в папку, которую держала в руках, и достала файл с пестрым содержимым. — Вот. А ты чего такой сизый, не заболел?
— Тобой? — разулыбался Антон еще слаще, но в следующую секунду почувствовал себя так, словно на него ведро льда высыпали. В глазах Богдановой не было понимания. Горячев нервно отвел взгляд, боясь сам себя, боясь того, что происходило с ним еще полчаса назад и что все это — фикция, банальная дисфория после слишком сильного переживания. Документы он забрал так медленно и осторожно, будто неверным движением боялся поранить Елену. — Ну ладно… Я пойду?
— Иди, Антон, — медленно кивнула Богданова. — Аккуратно только, хорошо? 


Тот же день. Без ответа


Мрачный черный кабинет, сокрытый от лишних глаз дверьми и плотными рольшторами, украшал всего один островок света. Его теплые лапы едва доставали до края стола, едва разгоняли тьму, едва трогали бледное лицо, нависшее над раскрытым потрепанным сборником стихов. Руки обнимали книгу так трепетно и нежно, что пальцы дрожали на лезвии страниц. Угроза порезать подушечку — меньшая из всех, когда на острие чужого отношения твоя душа. А видавший виды томик Волошина, по которому легко бегал вот уже в сотый раз взгляд, жестоко вещал то, от чего перебило дыхание. То, что схватило за глотку, собралось спазматическим комом на уровне ключиц.


Обманите меня… но совсем, навсегда…
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум…
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке…
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман…
Обманите и сами поверьте в обман.


Руки захлопнули книжку и крепко сжали в ладонях, силясь передать все свое тепло через обложку, корешок и строки. Пропитать душевным порывом каждую страничку до самой последней, самой бесчувственной, и вернуть адресату. Но не выходило. А раздавшийся внезапно скрип двери разбил ощущение единения и тонкую душевную атмосферу. И только звон тысячи осколков остался в голове после неминуемого столкновения мечты с реальностью.
— У меня есть вопросы, — не позволяя оправиться от боли осознания потери, начала Елена. Она выплыла из мрака на свет как самый мрачный образ из самой страшной сказки. — На которые я не могу найти ответа. Редкая ситуация. 
Богданова нависла над столом, упершись в столешницу кулаками. И было в этом движении столько угрозы, что сам свет, испугавшись расправы, моргнул. Но руки оставались спокойны, а взгляд не уходил от женского лица.
— Что происходит с Антоном?
Тишина. 
— Ты меня слышишь? Что происходит с Горячевым? Что там у тебя происходит? Отвечай мне. 
Елена хлопнула ладонью по столешнице, и даже извечная трикотажная перчатка не спасла от оглушительного взрыва гневливого звука. Предмет мебели испуганно ахнул, а руки спрятали сборник стихов, как свое единственное сокровище, в брюшине пространства под офисным столом.
— Я не хочу думать о плохом. Я верю тебе, но не заставляй меня пожалеть, ясно? 
Руки вздрогнули, но то был незаметный короткий импульс под плотной костюмной тканью, в которой прятались запястья. Безмолвное согласие — много это или мало — удовлетворило Богданову, и она отступила. Секундой позже хлопнула дверь, и комната ужасающе опустела, словно вывороченный наизнанку желудок несчастного, узревшего последствия аварии на чужом теле. Дрожащие пальцы добрались до кнопки выключателя лампы, и один щелчок погрузил во тьму и руки, и лицо, и книгу, и неозвученные спертые чувства, что плотной паутиной теней свисали с потолка да углов, и душу. Оставалось только мечтать, чтобы самым страшным было — порезать подушечку пальца о страничку с острым признанием.


20.03. Понедельник. Под откос


Утреннее пробуждение Антона сопровождалось тем самым ощущением амнезии, которое бывает свойственно похмелью. Разомкнув глаза, Горячев даже подумал сперва, что только очнулся после запойного проклятого корпоратива, а сюрреалистичный хаос прошедшей недели приснился ему. Однако неприятных последствий алкогольного отравления не было. Да и воспоминания выстраивались, словно засечки на линейке, ровным строем на выглаженном полотне разума.
«Я отдался ей…»
Антон усмехнулся, повернувшись на бок и зарывшись лицом в подушку. Поясницу ломило, а между ягодиц засела тупая боль от растяжения. Горячев никогда не знал меры — но не корил себя за это. Он был счастлив. Да и хозяйка оставила ему как всегда нужную мазь с инструкцией, чтобы загладить последствия их страсти. А еще — сердечко вместо каких-либо слов на записке… Антон не знал, что могло бы исцелить его лучше. Как раньше не знал, что его вообще могут так тронуть подобные глупости.
Потому-то утро, наверное, и закончилось блаженными толчками в собственную ладонь и фантазиями о том, как незнакомая, но бесконечно близкая и желанная женщина сама будит его поцелуями и прикосновениями бархатных рук, как рисует пальцами узоры на раскаленной коже и умопомрачительно пахнет тем самым ароматом, который подарил ей Горячев. Он был еще немного ближе к тому, чтобы сделать ее своей. Оставалось лишь надеяться, что теперь-то удастся найти хозяйку по запаху и духи, как помада раньше, не прольются на кого-то другого… Да и вообще — окажутся на ней, когда Антон будет приезжать на работу.
«Проснулся… =)» — отправил Горячев первое же сообщение, как только телефон лег в руку. А за ним и второе, очень серьезное — по собственным меркам, конечно же: «Теперь я знаю, как сильно ты меня хочешь и ждешь. Но поверь, даже если бы не знал, я был бы с тобой таким же страстным».
«Доброе утро.) Вчера было лучшее, что у меня было за эти годы вообще, Антон. Так что спасибо, что подарил такую возможность. И что себя подарил мне».
«Слушай, по-моему, за такое не благодарят… Это же все равно что я сказал бы „спасибо, что подрочила мне“, нет? =D Не дури. Дальше будет еще лучше. =) Когда там у вас ваше совещание? Или сразу сдашься и пощадишь меня перед начальством? =) Нет, я ради тебя по-прежнему на все готов… Но я беспокоюсь насчет того, что я такой нежный, когда речь заходит о тебе…»
«Не будет подсказки, Антон. Я не думаю, что она тебе нужна… Да и вообще заигрались мы. Пора закругляться. Я тебе не могу дать того, что ты хочешь. Я тебе вообще ничего, кроме такого вот низкого и грязного, дать не могу. Высокие чувства — это не обо мне».
«Что?» — пронеслось в голове.
Горячев сидел на кровати — и хорошо, что сидел; у него на миг перед глазами потемнело, а желудок сжался. Зябко стало. И боль вдруг — стала болью, а не шероховатым пережитком самого прекрасного дня.
«Что?» — переспросил в чате. Пальцы похолодели так, что не сразу срабатывал сенсор клавиатуры. А может, это только казалось. Может, просто не хотелось еще раз узнать ответ на запоздавший вопрос.
«Так будет лучше для тебя. Прости, что втянула тебя во все это, что так вышло. Меня ведет от тебя, Антон. Это плохо кончится для нас обоих, для тебя — особенно. Давай просто прервемся? Все остынет, а ты найдешь хорошую девушку».
«Иди на хуй», — ответил он на автомате. Ярость, словно вода сквозь течь, начала заливать глаза. Антон на миг осекся — может, это были просто переживания, может, она на самом деле не хотела ничего прекращать… Свет в сердце Горячева моргал, но он видел слова: «ведет от тебя» — он все еще верил и не мог позволить себе просто разговаривать с хозяйкой в таком тоне, даже несмотря на злость и обиду. 
«Я же сказал тебе, не дури… И скажи мне, что это минутное помешательство… =) Я много лет искал. Мне только с тобой так хорошо. Да и как ты это видишь: я тебе „себя подарил“, а ты мне назад подарок вернуть пытаешься? Причем использованный? Слушай, я не неженка, но это… Пиздец».
«Да. Я делаю только хуже, — ответила хозяйка. Ей слова давались сложно, Горячев видел это в истерическом метании статуса «печатает» и «в сети». — Но тебе лучше ненавидеть меня. Это дно, Антон. Я больше ничего не могу. Прости меня. Это было так убого — обнадеживать тебя. Мне было нечего дать, но мне хотелось попробовать… Но я именно та дрянь, которая может взять подарок, воспользоваться и вернуть. Думай так. Это правда».
«Ок… Ты та дрянь…»
Антон сжал зубы. И свет погас. И боль вдруг прошла. Его в один миг будто выключили — целиком. Остался лишь окаменелый разум, мысли в котором приготовились к бою, как солдаты, не первый месяц ждавшие штурма.
«Ты мне дашь все, что надо… Мне казалось, ты умная девочка, но ты просто беспросветно тупая, если считаешь, что меня можно развернуть сейчас… Я знаю, где тебя искать. И я уверен, что уже нашел. Мне плевать, что ты думаешь, но если ты мне сейчас не скажешь, я всю вашу шарагу вверх дном переверну и из самого замшелого угла тебя вытащу, если надо будет. Плевать на контракт, можешь что угодно со мной после этого сделать. Тебе ясно?»
Антон так сжал пальцы, что еще немного — и, казалось, экранное стекло треснет. Но вместо этого заболели суставы… Он сглотнул; во рту было сухо. И ответа не дождался, бросил вдогонку:
«Сука».

XVII

21.03. Вторник. Перелом


Ответа Антон не дождался ни через час, ни через два, ни вечером. Впрочем, только вечером он и начал ждать по-настоящему — когда гнев осел на сбитых костяшках пальцев, во вмятинах на боксерской груше и чьих-то ребрах… Когда никчемным спутником стал наполовину пустой стакан, вкус пойла в котором сносно сочетался лишь с горечью, осевшей в глотке. 
«Я даю тебе время до утра, — отчаянно угрожал Антон молчащему чату. — Если ты не скажешь мне свое имя и мы не поговорим лицом к лицу по-хорошему, я все равно приду говорить. По-плохому». 
Но даже утром следующего дня — он проверил, как только разомкнул глаза, — ничего не было. Попытка написать еще раз не увенчалась успехом. Сообщение висело зудящей занозой, разбухало, нарывало, но ее некому было вытащить. Хозяйка не выходила в сеть, оставив Горячева наедине со страхами, болью и несправедливостью. И погода вторила душевной смуте: не по-весеннему низкие облака громоздкими кучами висели на небе, закрывая собой солнце. Меркла дорога, люди, кроны деревьев. Перестало источать блистательный истошный свет и здание резиденции, что теперь смотрело на Горячева из-под полуприкрытых шторами окон-глазниц.
Он не знал, как доехал до сюда целым, потому что от злости едва вспоминал отжимать педаль газа. Грязь заляпала ухоженный байк и брюки для езды так же обильно, как непрошеная влюбленность — душу и сердце. И в мыслях была одна грязь.
Горячеву никак не становилось легче. В самом горле клокотала никем не успокоенная обида, — а за порогом дома она забурлила лишь сильнее, словно кто-то выкрутил ручку конфорки на максимум. Света внутри дома и впрямь не было. Оказалось, авария на подстанции — боком вышли работе пушкинские зеленые насаждения во время ночного шторма. В лишенном даже окон холле расселись на редкость тихие сотрудницы, высвечивая темноту экранами смартфонов. Антону, впрочем, свет не был нужен для того, за чем он пришел. Правда, дойти до лестницы не успел… Из-за поворота в него неожиданно влетел кто-то высокий и жесткий. Оказалось, Настя.
— Тьфу, Антоний… Ты бы хоть топал погромче, что ли, или отсвечивал чем!
Общаться Горячев сейчас точно не был настроен. Он медленно выдохнул, утрамбовывая эмоции, которые не стоило расплескивать ни на кого другого, и спросил:
— Елена у себя?
— Да не, мы с ней в серверной были, она еще там… Кстати, насчет нее…
Антон не слушал. Он получил ответ и двинулся было в нужную сторону, но Настя на удивление крепко поймала его за одежду, ругнувшись шепотом.
— Да стой ты! Я с тобой разговариваю же… Горячев, блин, ты что-то сделал там?
— Я — нет, — натянул тот улыбку на лицо и снял с себя незваные руки. — Я спешу.
— Да хорош! Мы с ней только что говорили, понимаешь? Она зачем-то спросила меня, могу ли я взломать твою личную переписку, почту, там… Спрашивала про твои «сеансы»… Я сказала ей, что ничего не знаю и не могу сделать, и вообще, у тебя же там анонимность какая-то, я сама не должна ниче…
— Настя, — перебил Антон. В голосе прорезалось давление — а голова уже кругом шла от одних напоминаний. Елена… Сеансы… Анонимность… Горячев хрустнул костяшками. Он бы с радостью вырвал эти слова из каждой глотки и выбросил в ведро. — Я иду к ней. Как раз с этим вопросом. И сам разберусь.
Лица хакерши Антон не рассмотрел — мрак смазывал черты, да и желания не было. Вырвался, ушел. Только тьму Горячев перед собой и видел: холодную, пустую, высасывающую всякие силы. Но он привык к такой. За месяцы, которые оставался ослепленным — привык. А потому, сопровождаемый лишь блеклым светом, отбрасываемым ярким экранчиком, проскользнул, так никем и не замеченный, по знакомому пути. Горячев чувствовал себя то ли вором, то ли убийцей. В сущности, просто грабителем, который пришел отнять то, чего не смог получить добровольно.
Серверная и впрямь оказалась открыта. Тесную комнатку наполнял зуд аппаратуры, которая продолжала работать (наверняка от аварийного генератора) даже тогда, когда весь коттедж оказался обесточен. Перемигивались светодиоды на рядах системных блоков — будто машины общались на одним им известном языке. А в углу возле монитора, что-то напряженно копируя и закрывая, стояла Богданова… Безупречная, как и всегда, в своей строгой юбке и пиджаке. Едва ли Горячев мог различить цвета в черноте, разорванной голубовато-зеленым отсветом. Но он знал, что этот пиджак — бордовый. Елена резко обернулась и чуть не вскрикнула, когда он подошел почти вплотную, но усилием воли подавила порыв. 
— Антон, твою мать! Зачем ты так делаешь? — ругалась Богданова, разглядывая лицо Горячева. — Ты что-то хотел? Сейчас не лучшее время, видишь, в какой мы ситуации…
— Да, давай еще этой ситуацией прикройся, — усмехнулся Антон, но совсем недобро. Никогда Елена не смотрела на него ни влюбленно, ни обеспокоенно… И теперь, казалось, только боялась. Горячева наизнанку выворачивало от мысли, что у нее хватает сил даже теперь делать вид, будто между ними ничего не происходит. — Чего я хотел? Хочешь знать, чего я хотел?
Ответ ему был не нужен. Антон схватил Елену за правую руку, сразу же пережимая сухожилие и выворачивая запястье так, чтобы нельзя было безболезненно вырваться. Низкий прием — использовать свои навыки борьбы против беззащитной женщины, чтобы зажать ее в угол… Но Горячев не знал, что еще ему делать. В своем рыцарстве он уже потерпел поражение.
— Я же с самого начала думал, что это ты… Эти перчатки, а потом — ну, конечно, — это ебучее кольцо… 
К перчаткам он бы тоже подобрал какой-нибудь унизительный эпитет — тонкая лайка плотно обхватывала ладонь, да еще и на запястье фиксировалась пуговицами. Задача Антона оказалась сложнее, чем он рассчитывал. Но Богданова не вырывалась, нет. Только окаменела, ощетинилась. 
— Отпусти меня, Антон. Я тебе не девочка из твоего двора, слышишь? Отпусти, иначе я тоже покажу зубы, и мы посмотрим, кто из нас сильнее. Какого хрена ты несешь? Совсем поехал головой со своими… — она не договорила, оборвав мысль. 
— Заткнись!
С треском отлетели пуговицы, звонко ударившись об один из металлических корпусов. А Горячев, как хищник — когтями, пальцами забрался под край перчатки и впервые рванул на себя.
— Ты, конечно, сучка… Что, свадьба скоро?! — он рассмеялся. — Стремно стало или наконец совесть замучила? Нет, я и раньше знал, что вы, бабы — просто мрази мелочные… Но ты, блядь, все рекорды побила…
— Антон! — Елена округлила глаза и забилась, вырывая руку. Без толку. Горячев поймал, перехватил удобнее. Стол за ними пошатнулся, когда Богданова ударилась о него бедром, а Антон — коленом. — Прекрати, идиот! Да что я тебе сделала?! Что? Я не понимаю тебя, о чем ты? Антон, пожалуйста! Это за цветы? За что это? Я же тебе сразу сказала про свадьбу! Я тебе ничего не обещала!
— Да… Да прекрати ты… Обещала ты достаточно. Только пиздела больше!
И наконец перчатка отошла от кончиков пальцев, Антон захватил ее в кулак — и потянул… Сердце изнутри ломало ребра. Он так ждал этого момента — но как же блядски больно и мерзко становилось от того, чем все обернулось. С хлопком Горячев швырнул перчатку на тот же самый компьютерный стол. Он все сжимал запястье Богдановой, все смотрел ей в глаза. Одно хотел там увидеть — вину. Может быть, слезы. Все что угодно — лишь бы знать, что хоть капля ее сожаления была правдива.
— А я — нет.
Антона пробило. Заходили ходуном руки, но все же через силу он поднял ладонь Елены, сдавшейся от боли. И прижал ее к себе, прямо к груди, сверху накрыв своей…
Тотчас же сердце Горячева остановилось вновь. Он чувствовал не нежное полотно женской кожи, а зазубрины шрамов да шероховатость, свойственную старому ожогу. У Богдановой на глаза навернулись слезы, но то были горькие капли обиды, досадной случайной боли, которой она не заслуживала. Страшное воспоминание, поднявшееся из недр души, всколыхнувшееся роем черных мух, потревоженное Горячевым, исказило красивое лицо; оно сделалось острым, злым, жестким. Елена сняла вторую перчатку, зацепившись зубами за кончик пальца, чтобы после поднять руку на уровень Антонова лица. Теперь он не только чувствовал, но и видел: кисти Богдановой были травмированы. И подушечки пальцев, которые она положила на щеку Горячева, которыми гладила — кусались, цеплялись, как колючки самого терпкого шиповника. 
— Доволен? — Елена мелко дрожала, и ее голос резонировал, звенела в интонациях сталь. — Ты это хотел увидеть? Что у меня под перчатками? Что я прячу? Я не пойму, зачем ты это сделал, Антон… За что ты так со мной?
Он только и смог, что головой мотнуть, отрицая все и не веря. Ошибся… Все это было какой-то отвратительной шуткой, которую совсем другой человек вероломно сыграл с ними обоими. Ярость отступила так быстро, будто и не было ее вовсе, и вот уже Антона задушило раскаяние, которое должен был испытывать не он — а та, которая так и осталась сокрытой в четырех стенах и за семью замками в своей самой высокой башне.
— Прости, я не… — Горячев отнял руки и отступил на полшага, не отрывая взгляда от Елены. — Я думал, это ты…
Богданова молчала, пряча ладони в сгибе локтя. Она уперлась взглядом в безобразно развороченную перчатку. 
— Уходи. Пожалуйста…
Антон не мог ей возразить. И спросить ничего не смел. Сперва — Эля, теперь — она… Горячев не знал, какова во всем степень их вины и боялся продолжать судить. Он так обезумел от тоски, что сам причинял боль другим. Молча развернувшись, Горячев вышел тем же путем, так же тихо — сквозь ни капли не рассеявшуюся тьму, в которой был не более чем собственной тенью. Жарко было от крови, хлынувшей в голову, и больно от зияющей пустоты в мыслях.
Горячев хотел уехать. Но когда пришел в почти пустой гараж (здесь стояла только машина Богданова и чья-то еще), понял, что не может удержаться на ногах. Ключи выпали из трясущихся пальцев. Здесь же, рядом со своим мотоциклом, Антон рухнул на узкую бетонную ступеньку, сжавшись в незаметный комок. Он чувствовал себя никчемным. Выброшенным — и не справившимся даже с тем, чтобы доказать свою силу и волю.
Пришла злость на себя самого, а потом — истерика. В беспамятстве Горячев достал телефон и открыл проклятый диалог с белыми руками — он хотел просмотреть, перечитать все, все восстановить и вспомнить. Что Антон мог пропустить? Как можно было обставить все так, что он думал на Елену? И зачем? Мог ли он понять раньше, что следует уйти?
Не мог. Глаза находили лишь прежнее счастье и доверие друг к другу, идиллию, которой Горячев не знал никогда и ни с кем — только не в том, что касалось свиданий, отношений… любви. Он видел собственные слова и признания со стороны, но до сих пор знал, что не врал. «Я ни о ком не мечтал так» — «я ради тебя на все готов» — «я тебя найду и сделаю тебя своей». Видел Антон и ответы хозяйки. Скромные споры, в конце которых она все равно соглашалась, и сладкие уговоры, в которых сулила ему блаженство, и провокацию, на которую Горячев пошел так легко, даже если ей не суждено оказалось свершиться, и полный чувства вопрос: «Ты мне веришь?»
Антон не знал, как мог не поверить тогда и что с этой верой делать теперь. Когда перед глазами одно за другим выстроились слова — от «я даю тебе все, что могу» до «я больше ничего не могу тебе дать», — он, окончательно убитый горем и стыдом за все свои решения, с ненавистью швырнул смартфон на бетон. С шарканьем тот проехал на полметра вперед. Сухо хрустнуло разбитое стекло.
Сегодня жалкого поражения Горячева не могли увидеть даже глаза камер видеонаблюдения. Обняв себя руками, он опустил лицо в колени и просто зажмурился, спрятавшись от подземного холода парковки, от самого себя. В небытие.
Минута шла за минутой, и они превратились в часы. Во всяком случае, так показалось, когда телефон, что оставался лежать на бетонном полу, ожил. Звякнуло встревоженное сообщение. Затем еще одно. Антон, очнувшись, какое-то время смотрел на мобильный, как патологоанатом на покойника, который вдруг стал шевелиться. Буря внутри улеглась, остыла, оставив лишь раненое полотно. Горячев, набравшись одного только упрямства, поднял телефон, отряхнул. На рассеченном сеткой трещин экране загорелся все тот же чат. И новое сообщение — в нем же.
«Антон, — писала хозяйка, игнорируя все, что было сказано Антоном утром, — давай ты сейчас придешь ко мне? Сам. Один. Я открою тебе, когда ты наденешь повязку на глаза. И мы поговорим. — Она не извинялась, не оправдывалась, не проявляла жалости. Было ли это актом очередной бесконечной жестокости или ей было так же страшно? — Я обещаю, поговорим. Если ты сможешь со мной разговаривать». 
Еще несколько минут Антон молчал, хмурясь. Он пришел в себя, встряхнулся — а значит, ему хватало сил уехать. Но зов хозяйки даже теперь работал, как манок. Что-то в легких корчилось, ныло от желания узнать, что она ему скажет. Стоило думать, что это Елена оказалась причиной нарушенного молчания. Горячев и сам знал, что переступил черту. Самой разумной целью — и итогом — предстоящего разговора было то, как быстрее и аккуратнее завершить работу, а после покинуть компанию. Антону мучительно смешно было думать, что именно ради этого он впервые услышит голос хозяйки… Если разговор в ее понимании вообще подразумевал что-то иное, нежели вопросы Горячева и щелчки вместо ответов.
«Ок».
Пустое согласие. Терять все равно уже было нечего: если впрямь ненавидеть и уходить, Горячев хотел получить для этого как можно больше причин. Чтобы бессмысленная рана внутри наконец истекла кровью до конца и покрылась коркой. Антон стоял перед проклятой дверью в таком же темном, но уже совершенно пустом доме через пять минут. И повязку на глаза наложил добротно, как следует — не из послушания, а лишь ради того, чтобы легче было потом забыть.
Сложно поверить, что буквально два дня назад посещение комнаты было чем-то светлым, безоблачным и мягким. Образ женщины, обитающей в ней — почти святым посланием через серые будни, ярким воспоминанием в монохроме событий; сладким, как мечта, и соленым от невозможности воссоединения. Руки хозяйки, которая поймала Горячева сразу после того, как открылась дверь, сегодня были холодны до ужаса, и теперь Антону пришлось поверить, что ее сковали не меньшие эмоции. Такая спокойная обычно, расчетливая и легкая в решениях, сегодня загадочная избранница ощущалась тяжелее грозовых туч. И если Горячев мучился от боли, то она мучилась тоже, но природу этого чувства сложно было осознать, вообразить и принять. Она усадила Антона. Долго маялась, думала, но все же связала Горячева по рукам. Тот не воспротивился, только усмехнулся едко — как и должно, когда видишь плохо сыгранную пародию на былой шедевр. Следующий звук — стук ножек табурета о пол. Скрип мебели; хозяйка села напротив. Ее несмелые прикосновения накрыли руки Антона, и теперь особенно явственно ощущалась разница между ней и Еленой. А тот до белизны сжал пальцами края подлокотников, чувствуя, как к горлу снова подступает едва ушедший ком.
— Ну? — выдавил Горячев, раздражаясь тем сильнее, чем больше росла слабость в сердце. — Я пришел. Слушаю. Говори.
Хозяйка вздохнула. Еще какое-то время она исступленно гладила Антона, обнимала пальцами запястья, набираясь решимости. Она касалась его так, словно это было в последний раз. А может, и правда — было. Затем рука потянулась за повязкой, так и не проронив ни звука. Когда хозяйка стала ближе, Антон услышал, как дребезжит дыхание в ее грудной клетке, как срывается неоконченным каждый выдох. Не сразу он понял, что и сам стал захлебываться, погибая от нежданной близости — не понимая больше, чего ожидать. Зажмурился… Пелена пала. 
— Смотри, — необычайно грубо прозвучал в предвосхищающей развязку тишине мужской голос. Горячев, вздрогнув, распахнул глаза. «Смотри», — это было все, на что хватило Льва, который не мог поднять взгляда на Антона. «Смотри», — как последний отданный приказ перед тем, как иллюзия оказалась разбитой его собственными руками.
Антон резко подобрался на стуле, испуганный появлением Богданова. «Из-за меня теперь проблемы у начальства. У меня с ними проблемы». Неуютно стало оттого, что Горячев связан — в немом вопросе он повернул голову влево, насколько мог, надеясь увидеть за плечом виновницу всего. Но там никого не было. Дернувшись, метнулся вправо, — однако и тут взгляду представала пустынная полутемная комната, в которую свет проникал лишь через узкие щели — белые ореолы окон за плотными шторами. Во рту стало горько. Горячев шарил взглядом по пространству, но в глухой тишине находил только странно смотрящего куда-то сквозь него Льва.
— В чем дело? — не выдержал Антон, чувствуя, как теряет над собой контроль. — Развяжите, Лев Денисович… Это бред какой-то… Я не виноват…
Истерика ударила под дых. Горячев остановил остекленевший взгляд на двери, которая всегда оказывалась заперта — так же и со стороны серверной, как говорил Роман. Висок прострелила мысль: Елена знала, кто встречал Антона в этой комнате; очевидно, знал и Лев. После всего, что здесь случилось — этих исчезновений, загадок вокруг Богдановых, их неясной вражды с кем-то, — Горячева схватила паранойя. Им могли просто манипулировать. Поймать на легкую удочку для глупых и смелых мальчиков со склонностью к неоправданному геройству. А он своим буйством сломал все…
— Не было никакой женщины, — услышал Антон голос сбоку и почувствовал, как плывет пол под ногами. Ему даже показалось на миг, что захлопнулась уже запертая дверь — или что-то за ней. А может, это просто последняя законченная мысль оборвалась с болезненным треском.
— Ты ее себе придумал, а я не смог тебе отказать. Боялся, что потеряю, — Лев не окончил мысль, выравнивая дрогнувший голос. Он молча достал телефон, чтобы показать телеграм, переписку, единственный недавно активный контакт — Антона. Тот долго обходил зрачками экран, отказываясь на нем фокусироваться. Мутило. — Я тебе ничего не сделаю, Антон. Тебя не обидят, правда, это просто… Это все я. Я придумал психологическую терапию, я все это смог организовать, я был с тобой все это время… Ты со мной переписывался… И все, что было, было между нами, — монотонно вываливал Богданов, делая над собой усилие каждый раз, когда приходилось открывать рот. — Я не мог сказать правду, ведь я не был женщиной, а потом… Потом ты подумал на Елену. Мне жаль, Антон. 
Горячев непроизвольно стукнул пяткой. Не топнул — он вообще не контролировал свое тело. Тик заставил целиком сжаться, на одну секунду подобрав под себя ноги и наклонившись корпусом вперед. Антон сморгнул… Лоб рвался от напряжения и боли. Ответить ничего не выходило — и не вышло бы… Лишь хватать и хватать ртом воздух, чувствуя, как тошнотой накатывают одно за другим, будто в замедленной перемотке, воспоминания. Горячев подергал руками — впустую. Тогда они безвольно обвисли, и сам он обмяк. Вниз, на пол между колен — его и Богданова — полетела вымученная раскаленная капля.
— Антон, я понимаю, насколько все это плохо, — Лев потянулся к лицу Горячева рукой. — На самом деле, я же правда в тебя…
— Не трогай меня, — вздыбился Антон, прежде чем прикосновение произошло. Он не хотел знать, как выглядел в тот момент. Как не хотел знать ничего из того, что только что услышал. — Рот закрой, — рявкнул он, брызнув слюной Льву в лицо, и стиснул руки в кулаки. Под ребрами все двигалось, ходуном ходило. В какой-то момент Антон даже оскалился и вздрогнул от режущей нервной боли — так дурно ему было. Только тогда он стал тише. Но лишь снаружи. Голову опустил. — Отпусти меня…
— Хорошо, — согласился Лев, но не спешил выполнить просьбу. — Я знаю, как все выглядит, но это не так на самом деле. Антон, я ради тебя… Я же… — Богданов расстегнул кожаные ремни и напрягся, вглядываясь в лицо Горячева, который, ощерившись и сгорбившись, молча пялился на подбородок, на дрожащую жилку на шее, кадык. Лев не мог договорить ни одной фразы. А Антон, даже будучи свободным, не мог заставить себя встать. Ноги стали тяжелыми, словно свинец.
Прошло всего несколько секунд, но казалось, время растянулось на часы, когда Горячев переборол себя. Он медленно поднялся — и тут Богданов стал подниматься вместе с ним. То, что происходило после, остановить бы уже никто не смог, потому что тело действовало быстрее разума, а адреналин правил и чувством, и мыслью. Преграда, выросшая перед глазами Антона в лице извратившего его мир человека, казалась непроходимой. Такую можно было только сломать.
Сначала его пальцы вцепились в накрахмаленный воротник рубашки. А потом в поле зрения вошли чужие руки. Горячев ударил ребром ладони по бледному запястью. Захват — удар. Острый кулак метил в грудь, и по глухому отклику судорожного выдоха Антон понял, что попал. Но этого было мало. Тогда он поймал Богданова снова, чтобы навалиться на него уже всем телом и ударить еще раз.
— Ты урод. Извращенец, — выплевывал Горячев чудом складывающийся в слова рык. Лев молчал и терпел, не издавая ни звука, кроме тех, что Горячев выбивал из него кулаком.
Один раз он влетел в Богданова так, что тот начал падать, увлекая за собой и Антона, но последний удержал их обоих — а вместе с тем согнул соперника, захватив предплечьем за шею. Если бы хотел убить — убил бы. Но подлый болезненный прием прервался тогда, когда Лев начал задыхаться и дергаться в ничем не контролируемом, естественном порыве спастись.
«Ему больно», — с механическим положительным зарядом просигналил мозг, и Антон отпустил, столкнув свою горе-«бабу» на пол. Но не уходил. Охваченный бешенством и жаждой мести, Горячев теперь ждал, пока Лев снова встанет. Богданов откашлялся, растерев шею, и медленно поднялся. Он не уходил тоже. Не стремился избежать драки, не зажимался, не боялся кулака, даже не уворачивался толком. Просто повиновался ситуации. Принимал все, что Горячев отдавал ему.
— Прости меня…
Горячев кинулся снова, и Лев не увернулся от удара. Кулак смял лицо, послышался хруст и скрежет. Только потом Антон смог понять, что это был сломанный нос и открывшаяся за спиной дверь. Богданов механически дернулся в сторону и закрыл лицо рукой, собирая ладонью потекшую кровь. А в плечи Антона вцепились неожиданно сильные руки.
«Это травма», — так же бесцветно отразил действительность яростный разум.
Горячев позволил себя остановить лишь потому, что испугался вида крови. 
— Вы что, совсем поехали?! — Антон узнал голос Елены. Она вцепилась в его плечи, как в последний шанс, и тянула в сторону от Льва. И пусть Горячев еще пытался рваться обратно, Богданова умело удерживала его или просто сбивала с ног, хватаясь за конечности с назойливостью рощи шиповника. — Все, Антон, мы уходим отсюда!
Злоба Горячева не могла найти себе выхода. Под гнетом обстоятельств она оказалась спрессована внутри, в перенапряженных мышцах. Малейший проблеск рассудка оставил Антона растерянным и шокированным. Его колотило; он еле двигался, не отрывая взгляда от Богданова и его пальцев у лица, вмиг ставших ярко-красными. Но Горячев давал себя уводить, пока ужас — он причинил реальный вред другому человеку, который даже не оборонялся, — сковывал череп стальными обручами.
— Я не ви-новат… — захлебываясь, шептал Антон уже в коридоре, не в силах остановиться. От резкого внутреннего перепада он ощутил себя тупым и ослабленным, а боль в голове разорвалась, как пузырь с водой, и оставила после себя тяжелую стылую тошноту. Антон схватился за лицо, чувствуя, как течет с носа. Он не сразу понял, что кровь на его руке — уже не Богданова, а собственная, и горько глотать не оттого, что горечь так крепко держала за шею. Только поток оправданий все равно никак не прекращался: — А он… Со мной… Я думал, мы с ней… А это… он…
Елена поджала губы. На ее лице мгновенно промелькнуло осознание, гнев, ненависть и все затухло чистым волевым желанием решить вопрос с минимальными кровопотерями. Она потянула Горячева за рукава толстовки прочь, в прихожую, усадила на внезапно возникший стул. Резиденция затаила дыхание; здание опустело, грозовые тени мягко ложились на пол, раскатисто смеялся гром за окном, откуда-то тянул сквозняк свою заунывную песню.
— Тише, Антон, тише, — жалела его Елена, но касаться кожи боялась, одергивала обнаженную ладонь. Богданова говорила твердо, но размеренно, а в ее голосе не звучало эмоций. — Ты не виноват. Все хорошо, слышишь? Сейчас мы немного успокоимся, отвезем тебя домой. Мотоцикл будет тут, заберешь его, когда сможешь, договорились? Так ехать нельзя… В таком состоянии я тебя не отпущу.
Елена попросила Антона подождать, исчезла на какое-то время, а появилась с бутылкой воды, ватой и черной косметичкой неприглядного вида. Вывернув ее наизнанку, Богданова явила миру целый набор медицинских препаратов, которыми могла бы вылечить роту солдат при желании. Елена взяла ладонь Антона, насыпала в нее четыре таблетки и вручила открытую бутылку с водой.
— Пей. Надо успокоиться, — она заткнула ему нос небольшими ватными скрутками так быстро, технично и по-матерински аккуратно, что возразить Горячев просто не успел. — Как вы мне все дороги.
Антон опустил голову, тупо уставившись на таблетки. Ужас и зацикленные мысли о произошедшем, как бронированная заслонка, встали между ним и действительностью — страшно было даже принимать лекарство. Но Елена не походила на врага, и Антон согласился, доверился ей. Ком воды с трудом прошел в глотку, но больше пить не хотелось. Тогда бутылка оказалась на столе, а Горячев обнял себя руками, пытаясь унять непрекращающуюся дрожь. Воздух с сипами проходил сквозь высохшие приоткрытые губы, а потерянный взгляд, отказавшийся встречаться с реальным миром, отрешенно замер на пустых, обнищавших вешалках.
— Тебе легче? Или еще нет? — Елена села перед Горячевым на корточки. — Антон, все будет хорошо. Ты будешь теперь общаться только через меня. Когда тебе станет легче, ты мне позвонишь, мы встретимся и разберемся, ладно? — Богданова потрепала Антона по коленке, вымученно улыбнулась. — Пойдем посажу тебя в машину?
Он позволил ей и это. Буквально через пятнадцать минут Горячев уже уезжал из посеревшего вечернего городка. Едва оказавшись в салоне, он вынул из кармана разбитый, но исправно выполняющий свою функцию телефон. Экран разблокировался прямо на включенном диктофоне, половина записи в котором наверняка уже состояла из одного молчания и шороха одежды. Первоначальная цель была — иметь на руках доказательства на случай, если станут шантажировать работой. Вышло совсем другое. Неверным пальцем Антон остановил запись и закрыл окно. Что-то писали в брошенном им чате Леха с Владом — но смотреть не хотелось. Чем ближе к дому — тем меньше в Горячеве оставалось каких-либо эмоций. Исправно жрали внутренности плотоядные лекарства. Все, что осталось еще там после Богданова…
«Богданов».
Стоило проговорить про себя эту фамилию, и Антону стало дурно даже несмотря на таблетки. Будто кто-то взрезал воспаленную ткань скальпелем, что-то удалил, что-то зашил наскоро — и оставил иглу внутри. Поморщившись, Горячев уткнулся лбом в прохладное стекло. Он пытался смотреть на проносящийся мимо унылый пейзаж. Пытался закрывать глаза. Конечно же, ничего не помогало — не выходило ни отвлечься, ни забыться. Только поставить себя перед сухим фактом, строчкой в медицинском заключении, небрежно выведенной врачом-извергом:
«Два месяца я занимался интимом с мужчиной. У нас были игры с бандажом и дисциплиной. Он меня имел. Это оказался мой работодатель. Я избил его».


23.03. Четверг. Потерянный


Спустя тридцать шесть часов тишины, изредка прерываемой монотонным ворчанием телевизора, пустоту квартиры взорвала истеричная трель домофона.
— Да?
«Антон, блядь! Какого хрена ты не выходишь на связь уже сколько времени? Открывай ебанную дверь!» — взорвался голос Вовина в трубке домофона, завершившись неясным грохотом.
Антон открыл — и с улицы, и квартиру. Влад выглядел разъяренным, что не удивляло и в то же время не вызывало ни чувства вины, ни встречных переживаний. Горячеву скрывать было нечего. И в квартире все было как обычно: чисто, спокойно, по-холостяцки уединенно. Полный мешок мусора возле двери доказывал, что Горячев как минимум вчерашние сутки провел дома и не выходил даже во двор. А бледное осунувшееся лицо и круги под глазами у хозяина жилища — что все эти сутки он вряд ли спал.
— Ой, краше даже в гроб кладут, — присмирел Вовин. — Антон, ты как, братюнь? Что-то стряслось? Вижу, что да, — Влад снял обувь, кинул на пол кожаную куртку — так он спешил схватить Горячева за плечи и встряхнуть. — Мы там все чуть с ума не сошли, Леха вообще поехал и уже тебя похоронил три раза.
— Не стоило. Я же и раньше пропадал, — пожал плечами Антон, спокойным и привычным движением запирая замок. — Проходи. Есть у меня, правда, нечего. Но если что-то найдешь в холодильнике, можно это приготовить. Вроде, овсянка осталась.
Отчитавшись, Горячев зашагал на кухню. Из комнаты доносились звуки новостного выпуска на одном из федеральных телеканалов. Известно, что ни один здравомыслящий человек не станет намеренно смотреть новости, если правда хочет что-то узнать. Как раз наоборот: новости можно было расценивать первым признаком того, что включивший их совсем ничего не хочет.
— Овсянка, ага. Еда, ага, — бесцветно отреагировал Вовин. — Овсянка, Антох, это не еда. Это покрошенный картон… 
Влад следовал за Антоном, но вел себя тихо, что его эпатажному образу было абсолютно несвойственно. Какое-то время они молчали. Снаружи слепило солнце, но Горячев полностью опустил жалюзи. Сладкий весенний воздух не проникал в квартиру — закрыты все окна. Вовин крутил головой в попытке обнаружить то, что натолкнуло бы его на мысль.
— Ладно, ты хочешь, чтобы я гадал, что с тобой случилось? Ты разбил мотоцикл? Так это не беда, скинемся, починим! 
— Нет, все нормально. Серьезно, — Горячев говорил легко и убедительно — и даже улыбался. — Ничего такого, с чем бы я сам не разобрался. Давай садись.
Он почти силком опустил Вовина на табурет и похлопал по плечу, а сам включил чайник и стал греметь посудой. Вся она, вымытая до скрипа, аккуратными стопками лежала на сушилке. Ни одной чайной ложки на столе. Ни одной тарелки в раковине. Кухня выглядела так, будто Антон не то что прибрался — готовился съезжать, и только теперь, когда пришел Влад, передумал. Из еды тем временем нашелся и хлеб, и яйца, и овощи, и сыр. И даже креветки в морозильнике. Через пару минут в воздухе запахло жизнью и еще зеленым чаем.
— Не буду жрать, пока ты мне не расскажешь, — насупился Вовин, и его голос посмурнел уже всерьез. — С работой что-то? Или с твоей этой? Ты же к ней ходил с подарком-то, стихами…
Громыхнуло. Антон вогнал нож в разделочную доску на сантиметр в глубину. Выдохнул… А потом, вытащив его, задумчиво посмотрел на все такой же прямой и острый кончик. Хороший был нож — и впрямь в самый раз для того, кто любит готовить. После отрезвляющей вспышки ярости работа закипела быстрее. Листья салата жалобно хрустели в Горячевских руках, совершенно несправедливо страдая за чужие ошибки. Влад напряженно молчал.
— Не хочу об этом говорить, — ошметки зеленого мученика посыпались в миску, а следом и другие ингредиенты. «Цезарь» торжественно украсил центр почти пустого (за исключением приборов) стола. Портил внешний вид блюда только налитый ненавистью взгляд присевшего следом Антона. — Но в общем да. Если тебе этого будет достаточно — ты был прав. Не зря тогда переживал. Так что никакой «моей этой» больше не будет. Тема закрыта.
Влад опустил голову, виновато стреляя взглядом в Горячева. И ощущение быть правым обратилось вдруг в самую тяжелую ношу на бескомпромиссно легкой душе Вовина. 
— Да ладно, Антох, — ободряюще улыбнулся Влад. — Не парься. Давай поедим, я сгонцаю за пивом и осядем, а? Поиграем во что. Посмотрим что-нибудь тупое и смешное. Давай? Можем поиграть в «ГТА» какую-нибудь и вырезать всех баб… 
Горячев усмехнулся. Язва точила его еще с минуту, но чем дольше он смотрел на Влада, тем мягче становился. И наконец сдался, притих.
— Планируешь въехать ко мне до конца недели? — поинтересовался он тем тоном, из которого становилось ясно: Вовин с этим планом сюда должен был идти, а без вещей — потому что Антон его сам оденет, если надо будет, и даже последние трусы с себя снимет ради друга.
— Да я уже въехал, — хрустел салатом Влад. — Ты просто еще не успел осознать. Я, кстати, купил такую крутую походную щетку зубную. В тубе такой, закрывается. Вот как раз решил — попробую. Взял с собой!
И стало легче. С того самого дня, как все произошло, Антон был один. Выключил телефон, выключил ноутбук — пропал с радаров. Не только и не столько потому, что на самом деле не хотел никого видеть — но он боялся получить сообщение, которое поставит под угрозу его психику, работу или жизнь сильнее, чем было. Горячев ждал, что Богданов и Елена станут звонить ему, говорить о случившемся, и меньше всего хотел этого. Без связи не становилось спокойнее. Страх никуда не девался. В их руках оставался трудовой договор Антона, его имущество и его вина. Он обязан был столкнуться со всем этим, но хотел отсрочить будущее. А потому предал себя абсолютному, разрушительному одиночеству, которое разорвало весь поток мыслей на три равных части: отравленные воспоминания о прекрасном, самые дурные ожидания и полусон. Спать в прямом смысле этого слова у Антона не выходило, но отдых он заменил генеральной уборкой в квартире.
Только даже в самое темное время Горячев одиночества не выносил. Потому-то внезапно объявившийся Влад и стал его спасением. Доказательством того, что хотя бы сегодня, хотя бы в этой квартире, хотя бы с этим человеком все остается, как раньше. А все остальное пусть идет как придется. 


Продолжение следует.