Синкопа в унисон

Глава 4
Тони не звонил четыре дня, не отвечал на смс. Лишь раз он ответил на звонок, и в этом коротком разговоре только попросил подождать ещё немного. Стёпа не находил себе места, не мог работать. Он вообще ничем не мог заниматься. Это относилось даже к самым простым вещам. В душе царил кавардак, и он же расползался по квартире. Когда закончилась чистая посуда, пришлось признать, что пора уже как-то действовать.
Первым делом разыскал Лёнечку и выяснил домашний адрес и место работы Разумовского. Этот пункт плана чуть не провалился из-за неожиданного упрямства Пупсика. Пришлось слегка надавить и применить тяжелую артиллерию – личное обаяние и силу воздействия голоса, о которой Стёпа был прекрасно осведомлён. Остальное было делом техники. Но, не имея большого опыта в ухаживании - как-то обходился без этого раньше - великан решил подойти к делу творчески.
Забежав в цветочный магазин, купил гигантский фикус в большой кадке из бамбука. Продавщицы, с трудом удерживая на лицах дежурную вежливую улыбку и пряча в глазах смех, запаковали цветок в метры целлофана, ярких лент и сверкающих блесток, на манер букета. Забросив "букет" в свой старенький пикап, помчался в гипермаркет за шампанским и сладостями. В сомнениях немного потоптался перед стеллажами. С одной стороны, Тони показал себя любителем сладкого, с другой – настоящее вино бывает только сухим, а его сокровище достойно всего самого лучшего. В результате схватил более-менее демократичную бутылку «Романова», большую коробку «merci» (нет, тут реклама не планируется), надо же спасибо сказать за не скучную ночь, и рванул к дому Разумовского.
Припарковался недалеко от подъезда, но так, чтобы особо не отсвечивать и приготовился ждать. Если верить Лёне, Тони должен был уже закончить работу и появиться примерно через полчаса, плюс-минус пробки. К удивлению Стёпы, первым появился Пупсик, что было не слишком приятно. А ещё было непонятно, какого хрена тут нужно этому пухлому недоразумению. Неужели, побежал ябедничать? А почему не по телефону? Лёнечка вошел в подъезд и вскоре вышел, но уходить совсем не стал, а скромно устроился на лавочке возле подъезда и, видимо, тоже собрался дожидаться блондина. Незаметно для самого себя, Стёпа начал злиться, а злиться он не любил, и от этого злился ещё больше.
Тони вскоре появился, поставил свою рыжую демократичную KIA на стоянке у самого подъезда. Вышел из машины, высокий и подтянутый. Какой же он всё-таки красивый, этот невозможный парень. Такой ледяной для всех и такой горячий, только тронь. Для Степана он был самым красивым существом на свете, и плевать на каноны. Его приводила в восторг эта стройность белёсой травинки и обманчивая хрупкость. Эта бледность и красноватые пятнышки на коже, и то, как эта кожа вспыхивает от прикосновений. И эти льдистые глаза, способные превратиться в две неумолимые бездны пугающе прозрачной воды. И тонкие губы с неровным изгибом, такие вкусные и отзывчивые. И даже этот острый клюв, придающий неординарности и некоторой хищности лицу. Как же Стёпе хотелось обладать всем этим безраздельно. Он с наслаждением наблюдал за тем, как его личное совершенство с плавной грацией несёт себя в сторону маленького скверика напротив дома. Картинку портило только наличие рядом неуклюжего телепузика. Довольно милого, приходилось признать.
Тони с Лёнечкой подошли к скамье, находящейся в зоне видимости Степана, и он мысленно похвалил себя за удачно выбранное для засады место. Разумовский легко запрыгнул ногами на сиденье, привычным движением присел на спинку, задрал к локтям рукава тонкой синтепоновой куртёшки, оголяя изящные лапки, и жестом пригласил Пупса последовать его примеру. Тот немного помялся, решаясь, неловко взобрался и сел рядом. Несколько минут Лёня о чем-то говорил, опустив голову. Потом поднял глаза на Тони и что-то спросил. Блондин улыбнулся, приобнял его за пухлые плечи, как-то очень уж нежно ткнулся лбом в висок, и заговорил, явно успокаивая и, наверное, что-то обещая. Проклятый Пупс кивал и несмело улыбался. Стёпа потерпел ещё пару минут. Дождался, когда сладкая парочка оторвётся друг от друга. И выскочил из машины, прихватив заветный фикус, который в его лапищах смотрелся почти нормальным букетом. Специально так выбирал, а то эти мелкие цветочки как-то теряются на фоне внушительной фигуры. Стремительно, не давая себе передумать, Стёпа рванул к этим двоим. Пупсик плану не помеха. Приблизившись почти вплотную к скамье, великан рухнул на колени и с чувством принялся читать единственное, что вертелось сейчас в голове шумным хороводом слов между ударами сердца - восемнадцатый сонет Шекспира в любимом переводе Фрадкина:

Могу ль тебя равнять я с летним днем?
Ты и желанней и милей рассвета:
Рвет почки Май, вовсю грохочет гром,
Непродолжительно, капризно лето:

Миндалевидные глаза Тони заметно округлились и неверяще мигнули.

Сегодня ярко солнышко горит,
А завтра – скрыто безобразной тучей:
Проходит срок, и всё теряет вид:
Красою правит Время или Случай.

Стёпа воодушевлённо прижал к груди свой «букет», шурша обёрткой.

Но ты, похитив прелесть летних дней,
Нетленен – век твой будет бесконечен:
Смерть не возьмёт тебя в страну Теней,
Ты не умрёшь, в стихах увековечен,

Разумовский поджал губы и зажмурился.

Жить будешь в них, свой продолжая век,
Доколе зрит и дышит человек.

Фикус торжественно перекочевал в руки Тони. Тот несдержанно хрюкнул и чуть не свалился со скамьи. От падения его спас улыбающийся во весь рот Лёня.
- Что все это значит? – сквозь смех спросило блондинистое сокровище.
- Это просьба о свидании. Настоящем. И я повторяю свою просьбу: я хочу быть с тобой. – Не поднимаясь с колен, заявил Стёпа. – И не встану, пока ты не согласишься. Ты думаешь слишком долго. Я помогу тебе принять правильное решение.
- Ты же ничего обо мне не знаешь, - посерьёзнел Тони.
- Ну почему же? Кое-что знаю. Во-первых, твоя одежда.
Разумовский удивленно вскинул бровь.
- Вся эта небрежность хорошо продумана. Ты очень постарался, чтобы создать впечатление, будто схватил первое попавшееся из шкафа и поспешно натянул на себя. На самом деле ты немало времени провел возле зеркала. Слишком уж все это хорошо гармонирует между собой и тебе идёт. Эта небрежность хорошо продумана.
Лицо блондина чуть дрогнуло в смятении.
- Во-вторых, прическа. С ней тоже самое. Тщательно уложенный беспорядок. Даже эта отросшая длина не случайна. Ты педант и аккуратист. Но тебе зачем-то нужна эта внешняя небрежность. Думаю, не столько для других, сколько для себя самого.
- Это всё?
- Нет, ещё ты, поставив машину на сигнализацию, дёргаешь за ручку двери. Не доверяешь ни себе, ни технике. Ты куришь сигареты с ментолом. Наверняка, не выносишь табачного дыма, но бросить не в твоих силах.
- Теперь всё?
- Не совсем. Ещё, у тебя на окнах шикарные занавески. Ты не из тех, кто пренебрегает уютом. Но в кухне их нет, только жалюзи. Ты не счёл их целесообразными. Всё вместе вышеперечисленное наводит на мысль, что в тебе есть несоответствие внешнего внутреннему. Ты себе не нравишься и хотел бы быть другим. Но перестать быть собой почти невозможно. И ты находишь компромисс.
- Всё?
- Нет. Ещё у тебя ресницы крашенные. Нет, не косметика. Краска, наверное. Но это очевидно: волосы очень светлые, брови чуть темнее, а ресницы чёрные. Это уловка. Ты хочешь обратить внимание на свои глаза. Хочешь, чтобы в них заглянули и увидели что-то важное.
- Чушь!
- Хочешь, чтобы поняли и выбрали тебя.
- Я выбираю сам.
- Тогда выбери меня. Это очень хороший выбор.
Тони устало вздохнул и кивнул Стёпе.
- Хорошо, пусть будет свидание.
- Ура! – влез со своими восторгами телепузик, но это было простительно, момент-то радостный.
- Завтра в восемь я за тобой заеду. Форма одежды парадная: смокинг и бабочка, штаны необязательны.
- Очень романтично, - ухмыльнулся Разумовский.
- Думаешь, я не могу быть романтичным? Завтра убедишься, что ошибся.
- Это не может не настораживать, - тепло улыбнулось остроносое чудо.
- Завтра, - ещё раз напомнил Степан и, не прощаясь, умчался готовиться к предстоящему фейерверку. Сроки он себе поставил весьма критические, а успеть надо было многое. Главное, чтобы Тони не передумал.
Стёпа точно знал, чего он хочет. Так было почти всегда, и это помогало ему действовать эффективно. Сейчас он хотел добиться Тони, взять этот небоскрёб штурмом или, в крайнем случае, длительной осадой. Отступление было уже немыслимо, и главнокомандующий рискнул бросить силы всей армии на выполнение сложной задачи. К участию в миссии были привлечены и силы союзников, поставлены на уши друзья и знакомые. Вновь был выловлен Лёнечка, которому пришлось долго и вдумчиво вспоминать всё, что он знал и когда-либо слышал о привычках и предпочтениях Разумовского, а так же вызвонить нескольких общих знакомых и уточнить детали. В процессе Пупсик чуть не со слезами на глазах несколько раз был вынужден убедительно пищать, что он не гей и Тони его не интересует. Ну, это ничего, повторение – мать учения, пусть и сам запомнит, как следует.
Вновь были поставлены на уши все, кто не успел вовремя скрыться из города. В их задачи были внесены необходимые уточнения и для каждого была повторно уточнена важность их миссии и ответственность за жизнь и счастье одного конкретного Стёпы. Все прониклись, тем более, что данный конкретный Стёпа крайне редко просил за себя и никогда не напрягал по пустякам. Жизнь кипела, главнокомандующий строил войска, проводил смотры и снимал пенку с нерадивых исполнителей, превратив свою квартиру в главный координационный центр операции. К установленному сроку всё было готово, все четко знали порядок действий, цепочки оповещения налажены, каждая боевая единица замерла на исходной позиции в ожидании условленного часа Х или сигнала к действию.
Ровно в 20.00 свежеотмытый от городской грязи, сверкающий полированными боками и украшенный неброскими цветами в узких лентах, к подъезду Тони торжественно подъехал пикап. Из него важно вывалился Степан в белых туфлях, белых брюках, белой рубашке и чёрном галстуке-бабочке. К сожалению, пиджак нужного размера найти не удалось, а сшить попросту не успели. В руках он держал внушительных размеров букет, составленный на заказ из роз всевозможных оттенков с преобладанием тёмно-красного - любимых цветов претенциозного Разумовского.
Тони вышел только спустя десять минут, великолепный в своем светло-сером костюме, отлично гармонирующем с цветом глаз и светлыми волосами. Странно настороженно оглядываясь, подлетел к Стёпе, выхватил букет чуть ли не в половину его собственного роста, и, кинув короткое «Поехали», запрыгнул в машину. Великан проглотил заготовленную речь и послушно сел за руль. На машину и вокруг неё посыпался дождь из мелких белых полупрозрачных лепестков. Блондин хлопнул себя рукой по лбу и приглушённо прошипел из-под неё:
- Поехали уже отсюда.
Стёпа кивнул, чувствуя угрозу целостности своей тушки, и завел пикап. На выезде из квартала к ним присоединился кортеж мотоциклистов с белыми флагами, в центре которых красовались алые сердечки. Тони тихонечко хрюкнул и сполз по сидению вниз, прикрывшись цветами.
- Кстати, привет, - вежливо поздоровался великан.
- Угу, - промычали в ответ из-под букета. – Что это за свадебное буйство?
- Романтика, - злорадно сообщил Стёпа.
К известному ресторану на набережной подъехали, вереща клаксонами и мигая фарами. Вытаскивать Разумовского из машины пришлось силой, тот упирался и уверял, что его вполне устроит простая домашняя яичница с пивом. Но разрушать план тщательно продуманного мероприятия ему никто не позволил. Не зря же люди старались, пусть терпит свою романтику до конца.
Зал ресторана был полон посетителей, по его центру пролегала красная дорожка, ведущая в отдельный кабинет. Вдоль дорожки выстроились навытяжку официанты и повара. Гремел торжественный вальс. Сидящие за столиками с интересом поглядывали на вошедшую пару. Тони попытался сбежать, но такая реакция была предусмотрена: крепкий захват не дал ему далеко уйти, а портье услужливо закрыл перед его носом дверь. Обречённо вздохнув, блондин смирился и, зажмурив глаза, позволил поволочь себя по дорожке сквозь строй персонала, любопытные взгляды, раскаты музыки и новый дождь из нежных лепестков, теперь уже розового цвета. В отдельном кабинете он позволил себе слегка расслабиться и подарил Стёпе страстно-леденящий взгляд.
- Романтика? – скептически спросил он.
- Ага. И я рад, что выудил из тебя пару ярких эмоций. А то ты как замороженный цыплёнок: холодный, сверкающий и голубой.
- Замороженные продукты дольше хранятся, - язвительно прошипел Разумовский. – А не нравится – не кушай.
- А мне нравится, особенно если правильно жарить.
Тони скривился, видимо, почуяв грубоватый намёк. Прибыл официант с первыми заказанными заранее закусками. Блондин удивленно вскинул бровь.
- Подготовился?
- Я, по возможности, предпочитаю тщательно готовиться к важным событиям моей жизни.
Разумовский фыркнул, но выражение его лица перестало быть насмешливым. Далее ужин проходил спокойно и без эксцессов. Болтали обо всем и ни о чём, как и положено во время приема пищи. Степан старался не слишком давить своей харизмой, не поднимать тему их отношений, не заваливать глупыми комплиментами и вообще вести себя предельно деликатно. И вскоре с удовольствием заметил сначала едва прикрытое маской спокойствия удивление в глазах Тони, сменившееся недоверием, а затем каким-то бесшабашным расслабленным пофигизмом в стиле «а будь что будет». Вот таким блондин Стёпе очень нравился. Таким он казался более настоящим, чем в образе напряжённо-опасного снежного короля. После того, как подали десерт, в кабинет ненавязчиво втекла струйка музыкантов, негромко наигрывающих что-то романтично-испанское. Блондин, не готовый к такому сюрпризу, прыснул вином. Благо, заляпал только пол и край скатерти. Хотя было бы неплохо, если бы он залил брюки… но нет, торопиться – главного не добиться. Под музыку Стёпа постарался быть более романтичным и обволакивающе-искушающим, чем здорово насмешил свое вредное счастье. Решив, что смех – тоже неплохо продолжил в том же духе, но с ещё большим напором. Дважды схлопотал по рукам и один раз был удостоен чести понюхать кулак Разумовского за сексуальные домогательства в общественном месте. Ничего, ещё не вечер, разморозится.
Из ресторана выходили с той же помпой, громом и трубами. Но Тони то ли привык уже, то ли смирился - он шёл, гордо вздернув свой замечательный нос и изредка улыбаясь приветливым оскалом самым активным зрителям.
По набережной Стёпа потащил его пешком к ближайшему спуску к воде. Там уже ожидал военный катер с шумной толпой цыган, вдохновенно выводящих на разные голоса «к нам приехал, к нам приехал, Антоний Палыч дорогой». Блондин поёжился и смело взобрался по неудобному трапу. Команда катера, разряженная в парадную форму, украшенную цветами, прятала глаза и улыбки. По каналам, с песнями и плясками, поливая свинцовые воды пенистым шампанским, вышли за город. Появление пацифистки увешанного разноцветными шарами БТР, кажется, уже не произвело на Разумовского должного впечатления, и Степан задумался, а не переборщил ли он с шоковой терапией. Пока с ветерком ехали всем табором прямо на броне это чудо улыбалось, горланило песни и отчаянно хлестало шампанское из горла. Но, когда Стёпа практически силком запихивал упирающегося Тони в вертолет, от сердца отлегло – есть эффект.
Полет над ночным городом был великолепен. Разумовский от тряски едва мог вымолвить слово, видать боялся прикусить себе ядовитый язычок и отравиться, но в окно смотрел с плохо скрываемым детским восторгом. Правда позже из вертолёта выгружался заметно пошатываясь и очень злой. Возможно, поэтому он не смог в полной мере оценить салют в его честь, расцветивший ночное небо яркими огнями, а трехметровое сердечко из бенгальских огней лишь окинул уставшим взглядом.
В город возвращались с комфортом, на арендованном по такому случаю лимузине, всё же Стёпа не такой уж изверг, когда добрый. Блондин растянулся на сидении, прикрыл глаза и беспомощно пролепетал:
- Это вся программа на сегодня?
- Конечно, - обнадежил великан, устраиваясь поудобнее на сидении напротив и вытягивая ноги.
Тони облегченно вздохнул.
- Скоро полночь! И нас ждет феерическая программа на завтра! – заорал голосом опытного конферансье Степан.
Душераздирающий стон Разумовского мог бы разжалобить самое черствое сердце.
- Скажи мне честно, Стёпа, ты смерти моей хочешь?
- Что-то не так? – великан добавил в свой голос побольше беспокойства, но, кажется, чуток переборщил. – Ты же хотел романтики.
- Это не романтика, это дурдом! – возопил блондин.
- Я старался… - искренне обиделся Степан. – И ещё столько интересного придумал, чтобы тебя поразить…
Тони прикрыл глаза и глубоко задышал, видимо, успокаивая нервы. Его мучитель даже удивился тому, как парень до сих пор хорошо держится, и восхитился умопомрачительным холодом взгляда, каким его смерил Разумовский после этой релакс-паузы.
- Ладно, шантажист, если я на всё соглашусь, эта пытка романтикой прекратится?
- На что именно согласишься?
- Издеваешься, - кивнул блондин. – Ладно, я согласен быть с тобой, что бы ты ни имел в виду под этим предложением. Я уже на всё согласен.
- Ну вот… надо было просить небольшой полуостров и корону властелина мира… - расстроился Стёпа. - Но так тоже неплохо.
- Зачем властелину мира полуостров? – удивился Разумовский.
- Так мне целый мир захрен не нужен. Морока одна, - махнул рукой великан.
- Логично, - согласился Тони.
- Значит, ничего больше не хочешь?
- Нет! – нервно вздрогнул Разумовский.
- Ну и хорошо, домой поедем, - легко согласился Степан, у которого всё равно сюрпризы закончились... только парад со стройными барабанщиками и кордебалетом дежурил на въезде в город, на случай особой упёртости объекта.
Да главнокомандующий вообще не рассчитывал, что выдержки блондина хватит так надолго и тот дотянет до вертолета!
- Мне бы лучше к себе, отдохнуть. Ты меня вымотал, - пожаловался Тони.
- У меня отдохнешь.
- Мне дома отдыхается лучше.
- Понимаю, - сочувственно кивнул Стёпа. – Но ты согласился быть со мной в моём представлении таких отношений, и за язык тебя никто не тянул. Не ершись, будем просто спать. Не изверг же я.
Лицо блондина выражало сомнения то ли в том, что ему действительно дадут поспать этой ночью, то ли в том, что такой милый и заботливый дядечка может не быть извергом.
- Тут есть что-нибудь выпить? – со вздохом спросил Разумовский.
- Точно! Надо отметить! – поддержал великан и жестом фокусника откинул крышку бара.
Залакировали шампанское неплохим виски. Блондин, и так бывший не вполне трезвым после всего выпитого за вечер, поплыл буквально на глазах.
Едва войдя в квартиру, Тони устало прислонился боком к стене, наклонил голову, прикрыв лицо руками, и его плечи начали неровно подрагивать. Степан погладил его успокаивающе по плечу и встревоженно спросил:
- Тонечка, ты чего?
В ответ послышались приглушенные всхлипывания. Великан, не разуваясь, кинулся в кухню, с трудом ориентируясь в пространстве и всё время что-то роняя, отыскал стакан, чуть не перевернул холодильник, вылавливая в нём бутылку с водой, непременно без газов, как любит его сокровище, наполнил водой стакан и помчался обратно. В прихожей на полу, прислонившись спиной к стене, сидел Разумовский и ржал как конь. Когда взволнованный Стёпа вылетел из коридора со стаканом в руке, немного угомонился, но посмотрев на ошарашенное лицо великана, захохотал с ещё большим энтузиазмом, периодически икая, громко всхлипывая и истерически поскуливая.
- Пощечин надавать? Помогает, говорят, - предложил великан, борясь с желанием вылить воду на голову блондина.
- Нет, - прохрипел сквозь смех Тони. – Воды дай, - по щекам его уже неудержимо катились слезы и всхлипывания становились всё более страдальческими.
Выхлебав всю воду и разлив половину на свой замечательный костюм, вроде бы немного успокоился.
- Свинтус недокормленный, - под стихающее хихиканье ворчал Стёпа. – Снимай это всё. В душ тебя поведу. Нам обоим не помешает после такой прогулки.
Кое-как отвоевав у Разумовского мокрый пиджак и повесив на плечики там же в прихожей, поволок его икающую тушку в ванную. Душ принимали вместе, но эротики в этом было меньше, чем в рекламе прокладок. Намыливая извивающегося от щекотки скользкого блондина, Степан израсходовал почти весь свой немалый запас матерных выражений и приличных ругательств. Когда пришла пора вытираться полотенцем, Тони заметно притих и послушно подставлял для этой процедуры свои тонкие конечности. Потом безропотно позволил себя оттащить в спальню, где свернулся компактным клубком проволоки возле подушки, обхватил свои колени ломкими ручонками и молча хлопал ресницами из-под мокрой челки. От принесенного великаном чая отказываться не стал, только потребовал варенья за вредность, малинового. За такую вредность, как у него, надо бы ремня выдавать, а не варенья, но Стёпа не жадный, Стёпа принёс, что просили. А потом с умилением любовался, как его персональное, причём добровольное, наказание уплетает за обе щеки ароматную гущу, прихлёбывая чай. Только когда вазочка полностью опустела и была тщательно вылизана, блондин разрешил её забрать, бормоча что-то о том, что завтра непременно съест всю банку. Великан не стал пока говорить, что банка эта пятилитровая, сюрприз будет. Закутал это чудо в одеяло, обнял и прижался лбом к влажному ещё виску.
- Антошка, какое же ты чудо.
Тони согласно кивнул, чудо, мол. Потерся виском о лицо Стёпы и зашептал так тихо, будто боялся, что его услышат:
- Почему я к тебе всё время пьяным попадаю?
- Ты трезвый слишком глуп для этого, - усмехнулся великан.
- Зачем я тебе… такой?
- Какой, Тони? Ну, какой ты? – терпеливо спросил Степан.
- Ты даже не знаешь, какой я, - удрученно заявило пьяное чудо.
- Опять двадцать восемь. Мы, кажется, уже выяснили этот вопрос. Ты можешь толком объяснить, чего ты маешься? – честно говоря, эти ледышкины заморочки уже начинали потихоньку давить на нерв, но нужно было всё выяснить до конца, во всём разобраться, чтобы научиться справляться с этой напастью.
- Меня нельзя… - Разумовский неожиданно умолк.
- Что нельзя, Тони? Что?! Любить?! – тряхнул его Стёпа.
- Да. Извини, ты ничего такого не говорил, а я уже… фигню несу. Забудь, ладно? – блондин выкрутился из объятий и снова скрутился в узелок, демонстрируя Стёпе только пушистую светлую макушку, торчащую из одеяла.
- Лишь тебя увижу, - уж я не в силах вымолвить слово, - добавив в голос немалую долю проникновенности и убедительности, цитировал по памяти Степан. - Но немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза, в ушах же – звон непрерывный. Потом жарким я обливаюсь, дрожью члены все охвачены, зеленее становлюсь травы, и вот-вот как будто с жизнью прощусь. [2]
- Красиво, - просипели из плотного одеяльного кокона. – На стихи похоже.
- Ты любишь стихи? – ухватился за новую тему великан, пытаясь ненадолго отвлечь Тони.
- Чужие – нет, - виновато буркнуло чудо.
- А ты пишешь свои? - Стёпа старался сохранять в голосе спокойствие, хотя внутри всё клокотало. Для такого человека, как его снежный король должно быть нелегко сознаваться в наличии души.
- Редко, когда они приходят сами, - отмахнулся блондин.
- Почитаешь мне?
- Нет, я этого не люблю. Да и не помню я ничего наизусть, - тут же принялся предсказуемо отбрыкиваться Разумовский, ещё плотнее заворачиваясь в одеяло.
- Пожалуйста, Антош, - промурлыкал великан, осторожно отгибая краешек одеяла и целуя открывшийся краешек уха.
- Не зови меня так, пожалуйста. Никогда, - чересчур спокойно попросил блондин.
- Постараюсь, - вздохнул Стёпа, прикидывая, сколько же там ещё всего понамешано в этом парне.
- И дай мне гитару, теперь я тебе буду петь, - несмело улыбнулся взъерошенный Тони, выбираясь из-под одеяла и прищуриваясь от света лампы.
Бережно приняв принесённую гитару, он не стал заморачиваться настройкой, только провел несколько раз по струнам, вслушиваясь в звучание.
- Я не так хорошо пою, как ты. Да и играю, если честно, хреново. И слуха у меня нет. Но ты сам напросился, - та же робкая улыбка человека, решившегося на почти невозможное.

Тучи-горы, неба синь впереглядку
Разбирают мои сны по порядку,
Посыпают до весны серым пеплом,
Накрывают полотном – белым ветром.

Мелодия была простенькая, на четыре аккорда, и голос у Тони был приятным, всё это не отвлекало и не мешало вслушиваться в смысл слов.

А на дне моей души в шёлке нежном
Прячет острые усы безмятежность.
У нее в руках твои нервы-жилы
И нанизано на них всё, чем живы.

Тучи-воры, небеса-бесконечность
Отрывают от тебя мою вечность.
А я баюкаю свою безмятежность,
Отдавая на прокорм твою нежность.

Стёпа молча слушал оглушающую тишину после взрыва, совершенно контуженый мозг не мог разом принять и вот такого вот Разумовского, и то, что эти стихи ведь он наверняка писал для кого-то. И этот кто-то всё ещё мог существовать в его жизни. Но можно ли спрашивать о таком?
- Тебе не понравилось? – с обреченным спокойствием спросил Тони, откладывая гитару.
- Ты очень талантлив, - потрясённо прошептал Степан.
- Ты не объективен, - благодарно улыбнулся блондин.
- Ну, хоть в это веришь! Тони, послушай меня. Я не знаю, кто тебя сделал таким. Можешь не говорить, если не хочешь. Я не знаю тебя, но очень хочу узнать. Просто рискни - дай мне шанс.
- Я ведь уже согласился, - пожал плечами парень.
- Вынужден был. А теперь согласись по-настоящему, для себя самого.
- Я не умею так, Стёп, - покачал головой Тони. - Просто не умею. Весь мой немногочисленный опыт серьёзных отношений был очень неудачным. Меня вообще, как мне кажется, никто никогда не любил… Блядь, опять я…
- Всё правильно. Я не буду врать, что люблю тебя, но что влюбился - это диагноз, - ухмыльнулся Степан. – Стал бы я такое устраивать, если бы не было всё так серьёзно?
- Не знаю. Честно, не знаю, - Разумовский потёр лицо руками и взъерошил волосы.
- Ну, вот, значит и тебе не помешает узнать меня.
- Может быть… - блондин ненадолго задумался. – Знаешь, а я попробую. Всё равно мне этого хочется до желудочных колик. Да и риск, судя по всему, взаимный, да?
- Ага! – активно закивал Стёпа, от чего жесткий матрац заколыхался, качая Тони на волнах.
- Только не дави на меня и не торопи события, ладно?
- Куда не торопить, девственница моя? Мы же начали с секса.
Разумовский вздохнул утомленно, подтянул к себе пухлую подушку и врезал ей Степану по голове.
- Я не об этом, маньяк недоделанный!
- Ну, почему сразу недоделанный? – огорчился великан, и тут же снова получил подушкой. – Бьет – значит, любит! – со счастливой улыбкой заявил он.
- Я тебя сейчас так отлюблю… - прошипел Разумовский и вскочил на ноги, продолжая размахивать подушкой.
- Нет, Тонечка, прости, но сейчас я не готов, да и ты устал, мой хороший. А давай поспим, а? Ты же хотел, помнишь? – причитал Стёпа, убегая от своего счастья по всей квартире и пытаясь маневрировать между мебелью, что при его габаритах было непросто, и подушкой от юркого Тони прилетало регулярно. – Откуда только силы взялись?! Только что помирал чисто лебедь! Тонечка, не надо! Нет!!! Это антикварная вещь! Этому подсвечнику больше ста лет! К тому же у меня аллергия на бронзу!
Угомонились только спустя минут двадцать, когда блондин окончательно выдохся, увлечённо гоняя Стёпу по лабиринту квартиры, и «совершенно случайно» расколотил сахарницу из английского фарфорового чайного сервиза на двенадцать персон, теперь уже не полного. К счастью, это была всего лишь штамповка двадцатых годов, правда прошлого века, но чем бы дитя не тешилось, лишь бы по голове не било.
Пришлось заново принимать душ и на этот раз мытьем не ограничились. Тони шумно дышал в кафель, глуша стоны прикушенным кулаком. Хорошо, что своим, Стёпа и так уже изрядно пострадал от подушки и подручных менее мягких предметов. От счастья обладания сносило крышу, и великан вколачивался в желанное тело с остервенением и страстью дикаря, рыча и прикусывая тощую холку добычи. В процессе удачно расколошматили набор маленьких стеклянных амфор для ароматических масел. Кончали в удушающем смешанном шлейфе запахов. Чуть не задохнулись, но орали слаженно и вдохновенно.
Спать улеглись распахнув все окна настежь - благо ночь была не слишком холодной - плотно прижавшись друг к другу под одним одеялом. Долго ещё шептали разные нежные глупости, которые приходят в голову только по ночам и под воздействием алкоголя, вперемежку с непременными колкостями, но в конце концов затихли засопев в унисон.



P.S.  Автор, приняв на этот раз образ кота, смотрел на них с ветки высокого дерева и умилялся, немелодично мурлыча себе под нос песню группы Сплин:
- Двое не спяааааат, двое глотают колеса любвиииии. Им хорошооооо…
Неожиданно ветка под ним качнулась, и он имел счастье и неосторожность узреть вблизи того самого кота Василия – известного в районе гомосексуалиста. Автор вежливо мяукнул с сильным акцентом и попробовал улыбнуться, кошачья морда оказалась для этого не приспособлена. Василий, видимо, понял эту гримасу по-своему, по-кошачьи, потому что одним прыжком приблизился и издал весьма похотливый призывный вой. От чего автор очень резво сиганул в распахнутое окно, опрокинув горшок с любимым кактусом Степана. Затем с визгом пронесся по кровати, старательно наступая на каждую из четырех ног, и скрылся в коридоре. За ним тайфуном пронесся Василий, не забыв повторить всекошачий ритуал ногооттаптывания. В коридоре послышалась возня и истошный мяв. По квартире покатился плотный шерстяной клубок, добивая всё, до чего не успел добраться Тони.
- Что это? – сонно пробормотал блондин, пряча голову под подушкой.
- Василий опять кого-то привел. Спи, это надолго.
Но расслабиться им не дали. Тот же тандем орущих котов резво пронесся по кровати с непременным попаданием по каждой ноге каждой лапой и вылетел в окно, скинув с подоконника на улицу круглый аквариум с носками. Стёпа огорченно вздохнул, носки были чистыми и глаженными. Вновь уснули не скоро, потому как по набережной ещё долго гулял раскатистый дуэт из истошного мяуканья с акцентом и душераздирающего похотливого призыва к соитию. К утру, сидя на верхушке гладкого столба, автор вспомнил, что он тут вообще-то главный, надменно перетек в человеческую форму, осторожно сполз со столба, сердито цыкнул на кота и гордо поплелся снимать стресс к Лёнечке в общежитие.

«Любить – значит видеть чудо, невидимое для других» Франсуа Мориак
Стёпа: +1


1) Сергей Бабкин
2) Сафо