Я пью тебя, как пьют живую воду -
Как пили прежде множество мужчин,
Мы сами выбираем несвободу -
Как выбирают средство от морщин.
Для циников божественное пламя -
Навроде электрической дуги,
Любимые, не встреченные нами,
Становятся чужими для других
Как пили прежде множество мужчин,
Мы сами выбираем несвободу -
Как выбирают средство от морщин.
Для циников божественное пламя -
Навроде электрической дуги,
Любимые, не встреченные нами,
Становятся чужими для других
Сумей не обернуться, уходя:
На бывшую, на скучную работу,
Убить надежду и не ждать кого-то
Под каплями осеннего дождя.
Не бойся оказаться в тишине -
Отныне в ней спасение от грусти,
И если наконец тебя отпустит,
Меняй своих заезженных коней.
На бывшую, на скучную работу,
Убить надежду и не ждать кого-то
Под каплями осеннего дождя.
Не бойся оказаться в тишине -
Отныне в ней спасение от грусти,
И если наконец тебя отпустит,
Меняй своих заезженных коней.
Подайте бедному поэту
На пропитание горсть любви,
Он запивает лунным светом
Сухарик ломанной звезды.
На пропитание горсть любви,
Он запивает лунным светом
Сухарик ломанной звезды.
А хорошие девочки любят плохих парней,
Им, хорошим, наверное, и видней,
Через взлеты, падения и суматоху дней
Разглядеть то, что станет наградой.
Им, хорошим, наверное, и видней,
Через взлеты, падения и суматоху дней
Разглядеть то, что станет наградой.
Лампочка – оскаленная рожа,
В шляпе–абажуре топит потолок.
Вздёрнулась на змеевидном шнуре,
Сумерки углов вонзают пальцы в мозг.
Жгуч и горек воздух,
Сигареты, мёртвыми червями на полу.
В лопнувшем фужере мои лета, -
Водка с кровью в голубом углу..
В шляпе–абажуре топит потолок.
Вздёрнулась на змеевидном шнуре,
Сумерки углов вонзают пальцы в мозг.
Жгуч и горек воздух,
Сигареты, мёртвыми червями на полу.
В лопнувшем фужере мои лета, -
Водка с кровью в голубом углу..
Час-грейпфрут, закатный шарик,
вязкой горечью ошпарит,
острым соком обожжёт.
Час родительского ока
(“марш домо-ой!” звучит из окон)
у вины под тёплым боком
нашу память сбережёт.
вязкой горечью ошпарит,
острым соком обожжёт.
Час родительского ока
(“марш домо-ой!” звучит из окон)
у вины под тёплым боком
нашу память сбережёт.
Простой участковый из Москвы, Низами Ибадов, едет в отпуск на родину по приглашению своего друга, которого он не видел двадцать лет. Низами даже не подозревает. что его ждет встреча не только с друзьями детства, но и со страшной легендой о Диве. Легендой, которая когда-то изменила его жизнь.
Предупреждения: возможны ошибки грамматики и пунктуации
Таких, как Донни, в мафиозном мире не считают за людей. Признавшись, что любишь сосать члены, тут можно лишиться не пары выбитых зубов, а пальцев, глаз, яиц и других частей тела в порядке строгой очередности. Будь Донни информатором, бухгалтером или банковской крысой, его отымели бы в зад дулом пистолета, а потом нашпиговали свинцом, как буженину – дольками чеснока. Вот только Донни не информатор. Донни гей... а еще он убийца.
Чтение на смартфонах: **fb2-версия** **epub-версия**
Предупреждения: гей-тематика, нецензурная лексика
Чтение на смартфонах: **fb2-версия** **epub-версия**
Поэзия есть боль,
На ранку солит.
Что наша жисть? Уволь,
Не надо соли.
Что наша жисть -- беда,
Не надо круче.
Поэзия -- мечта
О жизни лучшей.
На ранку солит.
Что наша жисть? Уволь,
Не надо соли.
Что наша жисть -- беда,
Не надо круче.
Поэзия -- мечта
О жизни лучшей.
Предупреждения: общечеловеческое
