Адамово яблоко

Часть I

Глава 1. ГЕОРГИЙ
И ведом стал мне круговратных звезд собор,
Несущих зной и холод – узнаю владык,
Воздушных венценосцев.
Эсхил
– Как ты, душа моя? Дай, галстук посмотрю, – Марков пощупал ткань, словно приценивался.
– Я в порядке, – ответил Георгий. – Ты давно тут?
– Подъехал минут десять.
В сумеречном фойе кружились по стенам хлопья света, булькали в невидимых динамиках этнические напевы. Полуодетые девушки в золотых париках разносили шампанское, и ароматы крепких духов смешивались с запахами свежей штукатурки и вездесущей строительной пыли, которая будет оседать в новом здании ещё несколько недель.
Марков подмигнул одной из девиц.
– Красава, сообрази ка нам два вискаря со льдом. А то от этого «Мондоро» у меня газы, а от газов страдает личная жизнь.
Трое арендаторов и представитель дружественных конкурентов подошли с бокалами в руках.
– А ничего так отстроились, поздравления. Есть же люди. Даже черные и белые полосы у них из шоколада.
– Берут от жизни всё.
– Да мы бы взяли всё, господа партнеры, но куда это спрятать? – бодро парировал Марков. – Выпьем ка за первый чек.
– Наркотой торгуем? – тяжеловесно пошутил, подходя, какой то незнакомый гость. – Площади то все уже распихали? Был звонок, свою контору сюда переводите? Говорят, на самую верхотуру забрались?
– Подальше от народа, поближе к источникам, – в тон ему ответил другой молодой остряк. – А где сам ? Обещал быть?
Марков деловито кивнул.
– Всё будет, уважаемый: пиво, девочки, консервы. Ничего себе – всё людям.
Георгий снова оглядел заполненное гостями фойе, лестницу, витражи над главным входом, и почувствовал ещё свежее удовольствие: и в самом деле, отстроились неплохо. Самый крупный их проект обещал быть и самым рентабельным – аренду на последние свободные метры закрыли ещё в июне.
В густеющей толпе его нашел распорядитель и попросил пройти в служебное помещение. Там, среди коробок с шампанским, стояла Марьяна Козырева, свояченица, сестра его погибшей несколько лет назад жены. Тут же вертел в руках пустой бокал пока не официальный её жених Антон Сирож – банковский сектор, младший отпрыск влиятельного семейства.
Марьяна сухо поздоровалась, протягивая руку.
– Папа не приедет, он неважно себя чувствует.
– Что то серьезное?
– Нет, просто давление. Он просил, чтобы ты извинился за него и сказал пару слов. Потом нужно будет разрезать ленту. Впрочем, что я тебе объясняю? Ты всё это знаешь лучше нас.
Глядя в её неприветливое лицо с резкими заостренными чертами, Георгий подумал, что они с Сирожем не слишком то похожи на пару влюбленных.
– А почему ты сама не хочешь?
– Я не хочу категорически.
Сирож тем временем достал сигару и начал раскуривать её, лениво и неспешно. Молодой ещё человек тридцати с небольшим лет, он был уже сыт жизнью, как тяжелым обедом из нескольких блюд. Массивные золотые часы на его запястье и перстень вполне могли украсить тронный наряд какого нибудь крито микенского царька.
Георгий кивнул.
– Хорошо, что от меня требуется?
– Я всё объясню, – пришла на помощь миловидная девушка администратор, возникнув откуда то из за коробок. – Вы скажете приветственную речь, потом вам подаст ножницы одна из наших моделей, и вы разрежете ленточку…
Марьяна посмотрела сквозь девушку, подняв бровь.
– Да, персонал всё разъяснит. А мы пойдем в зал. У меня невыносимо болит голова.
После короткой инструкции Георгий Максимович тоже вернулся в фойе. Обойдя плотную группу гостей возле лестницы, он поднялся на площадку, где стоял уже Фред Дорошевский, распорядитель праздника, управляющий event агентства «Фэшн Хаус», где Георгий числился главным акционером.
– Уважаемые гости и представители прессы! – начал церемонию Фред.
– Дорогие друзья, – подхватила его красивая помощница, приглашенная за немалый гонорар телезвезда, которую Георгий сразу окрестил про себя Джинджер.
– Мы собрались в этот торжественный день, чтобы отпраздновать открытие крупнейшего и на сегодняшний день самого современного в нашем городе бизнес центра «Альмагест», строительство которого было завершено в рекордно короткие сроки, с использованием самых новейших технологий и материалов…
– Это событие – большой праздник для всех нас. Для всех, кто будет работать в этих просторных и комфортных помещениях, а также для ваших клиентов и заказчиков.
«Строили, строили, и, наконец, построили» , – подумал Георгий, скользя взглядом по лицам гостей.
– Поэтому мы хотим предоставить слово человеку, который вправе гордиться этим проектом, как своим творением…
Джинджер передала микрофон Георгию, и он сказал несколько слов о сложностях, которые были преодолены, и о блестящих перспективах; поблагодарил коллег и партнеров, пригласил их к дальнейшему сотрудничеству.
За ним слово взяли соинвесторы – представитель сети оздоровительных клубов и ресторанный магнат, приехавший на церемонию из Москвы.
– Кто режет? – шепнул Фред во время торжественного туша. – Марьяна?
– Нет, я, – отозвался Георгий.
Дорошевский подал досадливый знак кому то, стоящему у Георгия за спиной; у края лестницы обозначилось суетливое движение. Чуть позже Георгий сообразил, в чем была заминка – ножницы на бархатной подушке, которые должна была подавать девочка модель, вынес молодой человек.
Георгий Максимович успел подумать, что вряд ли кто то заметит этот промах распорядителей, но тут его ослепил направленный луч юпитера. В ярком свете приближающееся лицо юноши так поразило его, что на секунду он забыл про церемонию, про обступивших его гостей. Душа споткнулась об это неожиданное препятствие, словно лошадь о высокий барьер.
Через секунду он увидел себя уже с ножницами в руках, услышал аплодисменты.
Грянул электронный Моцарт, плаксивый калека, оскопленный недрогнувшей рукой; распахнулись широкие двери в атриум, крытый стеклянным фонарем. Нарядная толпа потекла по лестнице вверх. Марков взял Георгия под локоть и повел в банкетный зал, где на блистающих белоснежными скатертями столах подтаивали ледяные медведи с блюдами красной икры в прозрачных лапах, алели вареные раки, сиял хрусталь, и дрожало в бокалах шампанское.
Перед самым большим медведем стоял Казимир Чугунков, их третий друг и компаньон, и накладывал себе на тарелку блины.
– Этому лишь бы пожрать на халяву! – уязвил приятеля Марков. – Ты где был то?
– Да там, в хвосте, опоздал малость. А вы как, держите оборону?
– Лучше всех, – подмигнул Марков, кивая в сторону манекенщиц в коротких шортах. – Как на полянку вышел. Тебе и клубничка, и земляничка. Здравствуй, русское поле.
Казимир покривился.
– Да ну, пигалицы малолетние, смотреть не на что.
Их обступили московские гости, любители иерархических рукопожатий.
– Георгий Максимычу привет… Ну, ничего так, впечатляет, вполне. Как китайцев пустили, так сразу тема пошла, а? В большой семье не щелкай клювом.
– А в курсе, коллеги, как создать в России малый бизнес? Купить большой и немного подождать…
Москвичей раздвинула грузная дама из районной администрации.
– Георгий Максимович, Казимир Петрович! Хочу лично поблагодарить вас за вашу работу. Городу крайне важны такие объекты. Так что учтите, теперь будем с вами плотно сотрудничать, по вертикали и по горизонтали.
– Всё им мало, – хмыкнул Марков ей в спину с веселой досадой. – Горизонталь ещё… Ложиться, что ли, под эту корову?
В центре зала на возвышении снова появился припудренный Фред.
– Дорогие гости! Сегодня двери многофункционального бизнес центра «Альмагест» распахнулись впервые и только для вас. Уже завтра здесь начнется повседневная работа. Откроются рестораны, фитнес зал, офисы крупнейших уважаемых фирм. В том числе наше агентство «Фэшн Хаус». Мы получили просторную современную студию на третьем этаже здания, несколько репетиционных, роскошный демонстрационный зал.
– Но сейчас нам бы хотелось, чтобы этот праздник принес в обыденную жизнь частицу волшебства, – подхватила Джинджер с профессиональным задором.
В этот момент погасли верхние светильники. Лица предпринимателей и чиновников осветились таинственным мерцанием трепещущих свечей.
– Пусть нашим гостем сегодня станет этот чудесный теплый летний вечер. И ночь, которая вскоре наступит! Пусть сквозь стеклянный потолок к нам заглянут звезды и затеплят сердца своим космическим светом!
– Объявляем наш праздник открытым, – Фред подал знак, и темное полотнище, которое закрывало высокий стеклянный купол, медленно соскользнуло (два дня назад Георгий поднимался на крышу и видел, как там раскладывали кусок брезента). По ту сторону стекла, в чернильном небе, рассыпался фейерверк.
Задумчиво выбирая раков покрупнее, Казимир пробормотал:
– Разве можно затеплить светом?
– Если свет теплый, то можно, – заявил Марков.
– По моему, затеплить – это значит не сделать теплым, а разжечь. А разжечь можно только огнем.
Марков хмыкнул:
– Нашелся тоже, Прометей для бедных.
Бледный огонь свечки дрожал в стеклянном бокале. Георгий отдал свою тарелку официанту и пошел на поиски Марьяны, но наткнулся на загорелую журналистку с федерального канала, за которой следовал оператор с камерой.
– Господин Измайлов, можно несколько вопросов? Встаньте, пожалуйста, сюда. Дима, возьми нас вдвоем! Как вы оцениваете перспективы рынка коммерческого строительства в городе?
Георгий посмотрел в камеру.
– У Петербурга огромный потенциал как у общественно делового центра, и сегодня наша компания успешно развивает именно это направление. Потребность в современных офисных площадях, интересных по дизайну и оснащенных новейшей инженерией, ощущается очень остро, несмотря на некоторое падение спроса, спровоцированное кризисом.
– У вашего проекта было много противников. А вы сами не считаете, что высотные здания всё же портят исторический облик северной столицы?
– Мы не можем позволить себе жить вчерашним днем. Нужно разрешать ситуацию, когда почти сорок процентов городской территории занимают депрессивные промышленные зоны. И такие девелоперские проекты, как наш, значимы не только сами по себе. Важно их благоприятное инвестиционное воздействие на прилегающую застройку. Хотя этот вопрос, скорее, не ко мне. Я занимался в основном финансовой стороной проекта.
– А какова была схема финансирования в наше непростое время? Компания инвестировала собственные средства, или привлекался заемный капитал?
– При строительстве таких крупных объектов, как «Альмагест», как правило, используются различные источники финансирования, – бодро отвечал Георгий, подумав мельком: «Выучила словечки, деловая колбаса». – Это и банковские кредиты, и собственные средства, и деньги привлеченных инвесторов, в том числе иностранных. В данном проекте, к примеру, участвуют наши партнеры из Москвы, Германии и Нидерландов.
– А что значит слово «Альмагест»? Правда, что это название придумали лично вы?
– Это название придумали арабские математики. Так они назвали «Великое математическое построение астрономии» или Megiste syntaxis  Птолемея.
– Вы увлекаетесь астрономией?
– Скажем так – звездное небо надо мной не перестает меня удивлять.
– Можно вашу визитку? – попросила она, сделав знак выключить камеру. – Меня зовут Анастасия, вот здесь мои телефоны.
Георгий взял её карточку, но свою решил не давать, просто улыбнулся обещающе. Через минуту Марков позвонил ему на трубку и позвал:
– Поднимайся, мы на шестом этаже. Тут только свои, водка рекой, ещё призы давать будут.
Марьяна прощалась с кем то из гостей на верхних ступенях лестницы; она кивнула Георгию.
– Я уезжаю. Что то передать папе?
– Сожалею, что он не смог быть. По моему, всё идет неплохо. Много прессы, телевизионщики приехали. А ты почему так рано?..
Она смотрела куда то выше его головы.
– Ты прекрасно знаешь, я не светский человек. В отличие от тебя. Не люблю впустую тратить время. Лучше побуду сейчас с отцом.
– Сообщи, если что то понадобится от меня.
– Вряд ли. Но я сообщу.
Младший Сирож не ушел с ней, а направился вместе с Георгием к лифтам.
– Я тоже на шестой. Угощайся.
Георгий отказался от предложенной сигары.
Тогда Сирож повернулся к зеркалу и застегнул, а затем снова расстегнул две пуговицы своего бархатного дизайнерского пиджака.

На шестом этаже их встретили распорядители, выдали розовые билетики для участия в лотерее и проводили в зал ресторана. Тут собралось человек тридцать «своих» гостей, расположившихся на диванах и за столами. Звенели вилки и ножи, звучал равномерный гул голосов. В воздухе плавал сложный аромат, составленный из запахов еды, цветов и парафина, но с тем же специфическим привкусом строительной пыли. Прямо в проходе шел показ коллекции вызывающе сексуальных платьев от Максима Кальвинского (Max Calvin), которого нашел в провинции и продвинул Фред. Манекенщицы ходили между столами, стукаясь коленками, как молоденькие жирафы.
Казимир с Марковым сидели за угловым столиком и обсуждали девиц.
– Смотри, вон та, белобрысая, как тебе? Я бы ей внедрил свою технологию, – Марков разгладил пышные, по кошачьи задиристые усы.
– Ребра как батарея, ноги как спички, – вздохнул Казимир. – Да все они тут: плюнь – переломится. Не найдешь, за что взяться. И наряды странные, как у супермена – трусы поверх колготок.
– Большой любви колготки не помеха! – парировал Марков. – А я люблю худышек… Слаще мясо на костях. А ты как, Максимыч?
– Давайте закажем выпить, – предложил Георгий. – Что то я устал.
– Обижаешь, – ухмыльнулся Марков. – Уже несут.
И в самом деле, официанты уже ставили на стол графины с водкой и коньяком, закуску. Под изувеченный моцартовский дивертисмент Фред вместе с телезвездой появились на небольшой эстраде.
– Дорогие гости! Те, кого мы рады видеть здесь в избранном кругу…
– Хотим напомнить, что все вы стали участниками лотереи, призы для которой предоставлены спонсорами показа.
– Это авторские скульптуры литого серебра из коллекции Cosas del Amor, модные и прогрессивные аспекты современной жизни.
Публика за столами жидко поаплодировала.
– Ну как ты встретился то, расскажи, – обратился к Георгию Казимир. – Чего там Вальтер?
– Как всегда полон оптимизма. Замутил этот проект с Ханты Мансийском. Я до последнего не верил.
– А ты то сам сделал, что хотел?
– Плюс минус… Есть кое какие мысли. У вас тут как идет?
– Идет хорошо. Только мимо.
Марков вернулся от стола москвичей, улыбаясь загадочно, как чеширский кот.
– А московские в сауну собрались. Может, а?.. Махнем тоже, как взрослые? Организуем небольшой пихничок – трое в лодке, не стесняясь собаки?
– Я пас, – отозвался Казимир. – Домой и в люлю.
– Да устали, Саша, – поддержал Георгий. – Я утром с самолета… Поезжай с ними, если хочешь.
– Ладно, подавитесь. Отправлюсь тоже спать…
– Надо только призов дождаться, – Казимир глянул в сторону распорядителей. – Вдруг дадут чего нибудь?
Марков хмыкнул.
– Не надейся, Казинька, мы с тобой мимо кассы. Там всё замастырено. Максимычу, может, и перепадет, а нам с тобой не по ранжиру.
– А вдруг хоть раз повезет?
– Лот номер тринадцать, оригинальная авторская работа! – объявила в микрофон Джинджер. – Господа, внимательнее проверяйте ваши лотерейные билеты, у кого счастливый номер? Тринадцатый! Откликнитесь, ау!..
– У тебя же тринадцатый, – вскинулся Казимир. – Здесь тринадцатый!..
Георгий опустил взгляд на розовый клочок картона.
– Нет, у меня был двадцать третий.
Чертовщина какая то. Тройка, семерка, туз…
С серебряной фигуркой на подносе к ним направлялся тот самый манекенщик, что вынес ножницы в начале церемонии.
Прислушиваясь к себе со спокойным любопытством, на этот раз Георгий не почувствовал ничего необычного. Красивый, приятный, хорошо сложен. Но слишком уж юный – лет девятнадцать двадцать, вчерашний школьник, не о чем говорить.
– Лошадь, что ли? – разглядывая скульптуру, предположил Казимир. – Пегас?
– Собака, – уверенно возразил Марков, – ты посмотри на морду.
– Это цилинь. Единорог. Одно из четырех священных животных, символ счастья и процветания, – пояснил юноша, и его голос прозвучал глуховато и нежно, как виолончель в нижней октаве.
«Вот что», – подумал Георгий, вдруг возвращаясь в ту минуту ослепления на лестнице. Он понял, что поразило его тогда – ощущение весны, цветения, чистой и ясной радости, которое рождалось в душе при взгляде на это лицо.
Любезный сердцу и очам, как вешний цвет, едва развитый…
– Ну что, коньячку, обмыть подарок? – Марков придвинул юноше стул. – Садись, садись, не съедим. Ты новенький? Что то я раньше тебя не видел.
К удивлению Георгия, парень присел за стол, лишь мельком оглянувшись на дежурного распорядителя.
– Да, я стажер.
– Тогда давай знакомиться. Я – Александр Николаевич, можно просто дядя Саша Марков. Это – дядя Казя. И Георгий Максимович, можно просто дядя Гога. А нас как зовут?
– Игорь Воеводин, – он быстро посмотрел на Георгия.
Слегка вьющиеся волосы отливали платиной, а лицо было такое свежее, как будто он только что умылся родниковой водой с каким нибудь «детским» мылом. Образ воплощенного здоровья для рекламы йогуртов, если бы не глаза, совсем русалочьи, прозрачно зеленые, с чуть припухшими веками. «Может быть, линзы, – подумал Георгий. – Нет, похоже, свои».
– До дна, Игорь Воеводин, до дна! – потребовал Марков, поднося мальчику рюмку. – Водка – сила, спорт – могила.
Георгий видел, что компаньон тоже не остался равнодушен к цветущей красоте стажера.
Уже за то, что он сел за стол к гостям, юношу могли оштрафовать или даже уволить, но то ли от неопытности, то ли из какого то нахального расчета, он продолжал делать невозможные вещи – взял рюмку и выпил. Лицо его вспыхнуло. Сердобольный Казимир протянул ему бутерброд с икрой.
– Давай ка, закусывай, развезет. Вас ведь, небось, не кормят? Вот скажи мне, только честно, у вас там всё замастырено, да? Все призы?
– Да, – ответил мальчик простодушно. – Всё заранее распределили, по рейтингу гостей.
– А что я тебе говорил! – Марков снова потянулся к графину. – Ну что, Игорек – чай, кофе, потанцуем? Пиво, водка, полежим?.. Махнем после банкета в баньку? Ты давай, девчонок собери, на твой вкус. Можешь какого нибудь друга захватить для компании, ну ты в теме. А мы не обидим. Я хорошее место знаю, где всегда мне рады.
«А чего ты хотел, дорогуша»,  – усмехнулся мысленно Георгий, одновременно удивляясь силе ревнивого чувства, которое испытал в этот момент.
Юноша посмотрел на Маркова ясным, неулыбчивым взглядом и довольно нагло заявил:
– А у вас ус отклеился, дядя Саша.
И тут же поднялся, чтобы исчезнуть за дверью в служебный коридор.
– Что это было? – фыркнул Марков ему вслед. – Чего хотел то, а? Ты посмотри на них, Максимыч. Характер тут будет показывать нордический. Снегурочка нашлась!
Но их стол уже обступили какие то люди с бокалами в руках.
– Дайте презентик посмотреть.
– Это у вас кто, конь? А у нас черепаха…
– Ну, будем здравы, бояре!.. И чтоб считать – не пересчитать.
– И чтоб калымить в Гондурасе, а не гондурасить на Калыме…
Георгий выпил, обменялся рукопожатиями с малознакомыми гостями и выбрался из за стола, приняв довольно странное решение. Проходя мимо барной стойки, он поймал взгляд Сирожа, вспомнил Марьяну и мельком подумал – почему же этот жених её не проводил?..
Затем, минуя администраторов, он открыл дверь в служебные помещения и направился по коридору в ту сторону, откуда доносились звонкие голоса.
В небольшой комнате, приспособленной под гримерку, персонал устроил свой праздник. На бумажных тарелках таяли куски торта, в пластиковых стаканах кисло шампанское и окурки, на полу валялись обрывки цветных перьев и рваная упаковка от колготок. В воздухе плавал табачный угар и запах паленых волос.
При его появлении звонкий спор прервался. Девочки с начерненными веками, парни с голыми плечами оцепенели, словно челядь в замке Спящей царевны. Юноша, успевший уже снять дизайнерский наряд и переодеться в поношенные джинсы и тишотку, обернулся; его лицо горело румянцем. Георгий молча кивнул, тот сразу повесил на плечо сумку, которую держал в руках, и вышел следом за ним в коридор.
Они свернули на пожарную лестницу, спустились в цокольный этаж. Там, у служебных лифтов, Георгий проговорил:
– Меня зовут Георгий Максимович Измайлов. Я один из соучредителей вашего агентства.
– Я знаю, кто вы, – пробормотал тот, не поднимая глаз.
– Это даже любопытно. Зачем же ты тогда Александру Николаевичу нагрубил?
Тот стоял как двоечник у доски, повесив руки вдоль тела, наклонив голову, демонстрируя изящнейший изгиб высокой шеи.
– Я не грубил. Просто пошутил. Я не знал, что нельзя садиться за стол с гостями.
Подъехал лифт, и Георгий вошел, приглашая его за собой.
– Ну, допустим. А как получилось, что ты сначала вынес ножницы, а потом этот приз?
– Сказали, что резать ленточку будет женщина… и дали мне, потому что остальные ребята переодевались… А приз я сам попросил. Извините.
Лифт остановился, они вышли. Георгий поискал на стене выключатель и не нашел, осветил коридор зажигалкой.
– Поднимайся наверх. Осторожно, не споткнись… Теперь налево.
Они выбрались наружу, и блистающая прохладная ночь накрыла их звездным куполом. У мальчика вырвалось восклицание. Георгий спросил:
– Ну как?
– Зачётно, – кивнул он.
Темный брезент лежал, свернутый, у края крыши, а сквозь стеклянный витраж внизу видны были столы с закусками, ещё не разъехавшиеся гости и снующие вокруг официанты. Можно было даже разглядеть лица.
Георгий Максимович подошел к перилам.
– Иди сюда. Ты куришь?
Он взял сигарету.
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
– Ну вот и скажи мне, как представитель нового поколения… Если здесь, наверху, открыть ночной клуб?..
– Только пьяные будут падать, – сказал он, то ли в насмешку, то ли серьёзно.
– Сделать стеклянный купол. Внизу, – Георгий ударил по кровле ногой, – дискотека. А здесь бар и чил аут.
Юноша встал рядом, глядя на расцвеченную огнями живую карту города. Георгий не мог отвести глаз от его лица.
– Мне нравится. Похоже на елку в Новый год… Всё сверкает.
– Поэтому рентабельно делать ночной клуб, а не просто ресторан. Днем нет такого впечатления…
Крупные августовские звезды пульсировали в вышине, синий воздух дрожал. Под влиянием какого то почти поэтического вдохновения, Георгий заговорил:
– Знаешь, трудно принять мысль, что в данную минуту мы видим вселенную, какой она была тысячи лет назад. И что наша планета – лишь микроскопический осколок реторты, взорвавшейся в руках какого то неосторожного алхимика… Древние астрономы считали, что небесные тела, двигаясь в космосе по своим орбитам, издают прекрасный звон. Они называли это «музыкой сфер».
Мальчик слушал его, раскрыв глаза.
– Они полагали, что космической музыкой сопровождается всё происходящее на земле – смена времен года, цветение и созревание плодов, рождение и смерть. Что эти звуки постоянно воздействуют на нас, хотя мы не можем их слышать… Что числовая гармония пронизывает мировое пространство и человеческую душу… Вокруг этой идеи и надо разрабатывать рекламную философию. Звезды, «Альмагест», число как мера вещей.
– Можно ещё приглашать разных звезд, музыкантов там, – сказал мальчик неуверенно.
– Всё возможно, – Георгий кашлянул, избавился от окурка, затушив каблуком. – Стоит только задаться целью… Так что мы будем делать дальше, Игорь?
– Не знаю, – почти беззвучно ответил тот после паузы.
– Водки мы уже выпили, в баню ты отказался… Какие ещё варианты? Поедешь со мной?
Он отвернулся к перилам, и Георгий подумал, что напрасно затеял это. Бог знает, какая каша у них в голове в этом возрасте, и не вертится ли там очередная шутка про отклеившийся ус.
В кармане Георгия ожил телефон.
– …Где? Ребята потеряли… мы сворачиваемся… где ты? – сквозь хрип и свистящий гул звал его Марков, как Аэлита возлюбленного: «Где ты, где ты, сын неба?».
– Скажи, пусть Вадик встречает у входа. Я спускаюсь.
– …Откуда? …ждать тебя? …где ты, к лешему… не слышно ни рожна…
– Не надо, не ждите. Отдай охране мой презент.
Мальчик молчал, зябко потирая плечи. Георгий тоже ощутил упавший холод ночи, уже осенний.
– Ладно, забудь, – сказал он, направляясь к выходу. – Пошли, выведу тебя обратно.
– А вы хотите, чтобы я поехал? – пробормотал Игорь и поддел носком рулон брезента.
– Если ты сам этого хочешь.
Продолжая пинать брезент, он кивнул:
– Ну да. То есть, вроде того… То есть, без проблем.
В фойе Георгий Максимович взял у охранников коробку и передал мальчишке.
– Сам дарил, теперь неси. Тебе кого нибудь нужно предупредить? С кем ты живешь? С родителями?
– Нет, с тёткой. Но её не нужно. Я всегда делаю то, что хочу, – заявил он и взглянул на Георгия с вызовом.
Водитель Вадик открыл перед ним заднюю дверь машины и тот зарделся как маков цвет, но покорно полез в салон.

Когда они вошли в квартиру, Георгий Максимович подбодрил:
– Всё, пути к отступлению отрезаны. Проходи. Разувайся, если хочешь, пол теплый.
Тот снял кроссовки и нерешительно вошел в гостиную, оглядываясь.
– Вы один здесь живете?
– Абсолютно, – кивнул Георгий, показывая ему, куда можно сесть. – Никто не придет на помощь, не надейся. Что тебе предложить? Есть цыпленок и пирог с грибами. Можно разогреть пиццу.
– Я не голодный.
– Ну, тогда я сделаю свой фирменный коктейль, – Георгий снял пиджак и подвернул рукава сорочки. – Так я похож на бармена.
– Нет, – сказал он без улыбки. – Вы похожи на генерального директора.
– Ты на правильном пути, умеешь подольститься к начальству. Кстати, почему ты живешь с тёткой, где твои родители?
Игорь откинулся на диване и закурил, снова принимая нагловатый, вызывающий тон, как с Марковым.
– А они уехали за границу. На длительный срок. Вот я и решил попробовать свои силы в модельном бизнесе. Надо же чем то заниматься… А кто вам готовит пироги с грибами?
– У меня есть приходящая домработница.
Георгий поставил перед ним коктейль. Сел напротив.
Это приключение, немного странное, так бодрило, что Георгий Максимович уже не чувствовал усталости. Кожа у юноши была замечательно свежая, как у только снятого с ветки яблока, тронутая бледным питерским солнцем. Губы, подбородок, нос – нежных правильных очертаний. И совсем мальчишеские руки с длинными пальцами и широкими запястьями, с неровно обрезанными ногтями.
– Только домработница? А где ваша жена?
Георгий поднял бровь.
– Обязательно должна быть жена?
– У вас – да.
– Моя жена несколько лет назад умерла, разбилась на машине. У меня есть взрослый сын, старше тебя. Он учится в Англии, приедет в октябре. Мне сорок четыре года. Рост сто восемьдесят пять, вес – девяносто два. Что ещё тебя интересует?
– Откуда вы всё знаете?
– Что?
– Ну, про звезды… Про древних астрономов…
– Любопытно, согласись. Меня в своё время поразили эти вещи. По сути дела, они не противоречат современным представлениям об устройстве космоса. Единый ритм, некая соразмерность, организует все процессы, происходящие во вселенной…
Мальчик залпом проглотил содержимое стакана.
– Вкусно? – спросил Георгий, продолжая не без удовольствия рассматривать его.
– Да. А вы со всеми такой странный?..
– Странный?..
– Ну, коктейли готовите, про космос разговариваете… Мы же тут не для разговоров сидим.
– А для чего мы тут сидим?
Георгий выдержал паузу и протянул руку к его лицу; осторожно погладил по щеке, по мягким, податливым губам.
– Или тебя нужно с порога в постель тащить, как уличную завалюху? Ты к этому привык?
Тот хмыкнул, и русалочьи глаза сделались пустыми и сонными.
– Нет, не привык.
– А к чему? Что с тобой нужно делать?
Несколько секунд он смотрел на Георгия затуманенным взглядом, затем громко сглотнул.
От его кожи и волос исходил опьяняющий яблочный запах, а слюна была сладкой и вязкой, как сироп.
– Какой ты милый, – сказал Георгий.
– Вы тоже ничего, – ответил он с коротким смешком.
– Храбрости не убавилось? Или хочешь ещё выпить?
– Охуеть, какой вы вежливый, – пробормотал он, и снова засмеялся бессмысленным нервным смехом.
В спальне он сразу начал раздеваться. Георгий невольно отстранился, любуясь его стройным телом, исполненным юношеской грации. Но затем обнял его, прижал к себе, и в какой то момент ощутил панику: мальчишка проникал в его кровь, как яд.

Уже под утро, глядя в ванной комнате на свое размякшее, влажное от пота лицо, Георгий Максимович подумал, что финансовую авантюру, которую они с Вальтером обсуждали почти в шутку, вполне можно осуществить, если действовать быстро, грамотно и решительно. Создать закрытый ПИФ, оформить залог под активы. Пятнадцать процентов за отстирку в оффшор… Он даже начертил на влажном кафеле порядок необходимых шагов – стратегический план, такой ясный и четкий, что о нем нельзя было думать без улыбки удовольствия.
Мальчик курил у открытой балконной двери, обернув бедра простыней. На фоне перспективы сумрачных фасадов, воды и предрассветного розовеющего неба он казался сделанным из хрупкого синеватого стекла.
Георгий повернул его к себе лицом.
– Ну, как ты?
– Хорошо. Я сразу не понял, что вы живете прямо у Петропавловки.
– Ты красивый юноша, Игорь, – проговорил Георгий, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. – И очень приятный в сексе. Спасибо за этот подарок. Я уверен, ты сделаешь хорошую карьеру в своем агентстве.
– Вы думаете, я с вами поехал из за карьеры? – спокойно спросил тот, высвобождаясь.
– Ну конечно нет, – ответил Георгий благодушно. – Я просто тебе очень понравился, и ты решил воспользоваться моей минутной слабостью.
Он оперся о раму балкона, глядя на широкий разлив реки.
– Можете смеяться… Вы меня даже не запомнили, когда приходили в студию… Кстати, я вам соврал, что мне восемнадцать. На самом деле только будет через три месяца.
– Вот как? – пробормотал Георгий, сразу настораживаясь.
– Я просто понял, что вам будет стрёмно, что я несовершеннолетний. Хотя это обоюдное согласие и всё такое, и вы у меня не первый… Но зато родителей у меня нет никаких – мать умерла три года назад, от рака, а отца я не знаю. Я случайный ребенок. Так что проблем у вас со мной не будет. Мне ничего не надо от вас.
Он вдруг раскинул руки, словно собираясь перемахнуть через балконную решетку.
– А вы знаете, почему люди не летают, как птицы? Потому что отрастили себе большие ягодицы.
«По моему, проблемы уже начинаются», – подумал Георгий, но заставил себя усмехнуться.
– К слову сказать, у тебя с ягодицами всё в порядке. Ни добавить, ни убрать.
В воскресенье Георгий Максимович планировал заехать к матери, а потом в спортзал, но вместо этого повез парнишку за город, на дачу – жарить шашлык, играть в теннис на площадке за домом, на мягком ковре из сосновой хвои, пить у камина вино. Один из последних уикендов уходящего лета прошел в такой приятной релаксации, что Георгий почти не ощутил досады, когда в понедельник ему позвонил Фред Дорошевский и вкрадчиво полюбопытствовал, доволен ли шеф работой обслуживающего персонала.
На всякий случай служба безопасности «пробила» по своим каналам Игоря Николаевича Воеводина. После смерти матери опеку над ним взяла тётка, с ними жил и её гражданский муж. Только в этом году мальчик окончил школу, и сразу устроился работать в сетевую закусочную, руководство которой не брезговало эксплуатацией детского труда. В агентство он попал без протекции, пришел на конкурс за компанию с приятелем официантом, которого, как требовал сюжет, не взяли даже на платные курсы. Проявить себя ни с плохой, ни с хорошей стороны в агентстве не успел а, возможно, не особенно старался – он принадлежал к тем замкнутым характерам, ключ к которым подберешь не сразу.
В середине той же недели Георгий случайно увидел его в коридоре бизнес центра и почувствовал беспричинное волнение – давно не испытываемое и оттого бодрящее. Они снова провели вместе ночь, и Георгий с удивлением осознал, что почти влюблен.
Ему нравилось всё, что происходило между ними, нравилась вдумчивая серьезность Игоря, которая уживалась с иронией и юношеской наивностью в отношении многих вещей. Нравилось и то, что мальчик ничего не просил и поначалу даже порывался платить за себя в ресторане. Едва ли не впервые Георгий ощущал себя в ситуации, о которой только слышал и читал: когда юность другого представляется освежающим источником, чьи воды способны ненадолго повернуть время вспять.
Приближалась осень, но Георгий Максимович переживал такой душевный подъем, что даже холодеющий воздух казался ему по весеннему вкусным. Вместе с бывшим тестем он активно занялся разработкой сразу двух проектов: один был связан со строительством сети отелей эконом класса, второй – с подготовкой части территорий обанкротившегося завода под возведение нового высотного бизнес центра. Одновременно предпринимались шаги и по реализации той схемы, которую он начертил ночью на влажном кафеле в ванной.
Единорог, символ счастья и процветания, стоял на комоде в спальне. Игорь иногда разговаривал с ним и гладил по морде и по спине.


Ах, неужели мы для вас не больше, чем еда?
Хотя вы были так добры, нас пригласив сюда!
А Морж ответил: «Как блестит Вечерняя звезда!».

Льюис Кэрролл


Пришел сентябрь, дни становились короче и холоднее, зарядили дожди, но Игорь почти не замечал этих печальных перемен. Он отдался круговороту новой, необыкновенной жизни, и чувствовал себя так, словно летел в вагончике на американских горках: только ух – вниз, вау – вверх, и сладко, страшно – ёк под дых.
Подобно царственному богу, каприз которого вознес на небо юношу пастуха, Георгий Максимович подхватил и втолкнул Игоря в свою реальность, населенную почтительной челядью, мраморными торсами героев, морскими чудовищами, поколениями виноделов и ученых, умерших столетия назад вместе со своим языком, тайну которого знали только избранные. В реальность, наполненную отзвуками джаза, забавными стихами, ароматами коньяка, запахом дорогого одеколона, междометиями страсти. Загадочным шифром звучал и язык его всегда коротких телефонных разговоров, где в человеческую речь были словно вставлены компьютерные коды: апруф, фидбэк, ассемпшен, маржа.
По утрам от избытка впечатлений, от слабости, у Игоря кружилась голова, он не попадал ногами в кроссовки, пуговицами в петли, а Георгий Максимович уже кому то звонил, складывал в портфель бумаги, пил на ходу кофе, застегивал запонки и бодро покрикивал: «Живей, живей, малыш, я опаздываю». Георгий Максимович знал и умел всё, был повсюду и никогда не уставал. Он был грозен и строг, но и терпелив, и нежен. Ночью полнозвучный голос делался густым и мягким, словно шерсть на его груди; ладони касались ласково, но властно, заявляя свои права.
Широкоплечий, плотный, с мускулистыми руками и бедрами, он и в минуты близости представлялся Игорю могучим и всесильным божеством. Удовлетворенный, бог быстро засыпал, всхрапывая, если на спине, и тогда Игорь мог разглядывать и осторожно трогать его, спящего, ощущая себя хранителем их общей запретной тайны.
Эпоха великих открытий окончилась с отъездом Георгия в Европу для каких то важных переговоров, но Игорь продолжал лететь по закону инерции – лежал ночами без сна, вспоминая его лицо, голос и откровенные прикосновения. Горячий, настойчивый, его взрослый любовник приходил под утро, заставал в неловкой позе и вдруг исчезал. День тянулся, а Игорь всё чаще проверял трубку, ожидая сообщения или звонка: почти перед самым отъездом было решено, что он присоединится к Георгию через неделю, для этого нужно было оформить паспорт и визу.
Наконец, колокола зазвенели: «Всё готово, заяц, вылетишь завтра вечером. Я соскучился. Хочешь ко мне сюда?». «Да, да, да!»
Были ещё какие то слова, но их Игорь припоминал уже потом: «Водителя зовут Леша, ты его видел, полетишь с сопровождающими». И ещё: «Возьми пару футболок и шорты, остальное купим. Здесь жара и молодое вино, я даже бриться перестал». И ещё: «Если спросят, ты – сын моих друзей, партнеров по бизнесу, едешь отдыхать на море. Не спросят – ничего не говори. Жду тебя».

Армия запахов и звуков, жаркая реальность нарядного приморского города атаковали их в Аликанте, заставляя стряхнуть усталость после долгого перелета. Встречал их второй водитель Георгия Максимовича, молодой красивый Вадик. Галина просила подождать их с багажом, но Вадик резко отказал:
– Ещё я буду вашим барахлом подвеску мучить у дорогой тачки. У меня инструкция на одного пассажира. Такси возьмёте.
Не скрывая самодовольства, Вадик сел за руль черного Кадиллака с широкими сиденьями – такие машины Игорь видел только в фильмах про гангстеров – придержал дверь для Игоря, с шиком развернулся на выезде с парковки. Они помчались по живописной дороге, мимо тающих в жаркой синеве чистеньких домиков, окруженных пальмами и зарослями цветущего кустарника, вдоль побережья, куда то всё дальше и выше.
– Во, видал, это одного бандита норильского вилла. Он, типа, в розыске, тут отсиживается. По металлу тему держал, – пояснял Вадик, показывая куда то вверх. – А вон, на горке – хозяин пивзавода. У него десять акров мандаринов. Вообще наших много, и москвичей, и питерских. Как там Питер? Всё уже – тю тю лето?
– Да, уже холодно, – кивнул Игорь, стараясь держаться с ним так, как советовал Георгий – вежливо и сдержанно, соблюдая дистанцию, хотя не мог не думать о том, что Вадик всё знает про него ещё с той ночи, когда вез их из «Альмагеста».
– А тут как в бане было, хоть бы облачко. Ну, вот и мы – номер семь по Санта Круз.
За каменным забором, в обрамлении пальм, виднелся белый двухэтажный дом с деревянными балконами. Вадик посигналил у ворот, въехал во двор.
Игорь ступил на горячие ступени крыльца и застыл от счастливого восторга – отсюда открывался вид на море, голубое до рези в глазах, и дрожащая гладь бассейна повторяла этот острый голубой с точностью глянцевой открытки.
– Да пошли, ещё насмотришься на эту лужу, – позвал Вадик. – Шеф тебя ждет. Сказал – прямо к нему.
В доме пахло свежесваренным кофе. Смуглая девушка с угольно черными волосами, выбивавшимися из под платочка, вынесла на подносе завтрак. Вадик, улыбаясь, преградил ей дорогу.
– Комо босс? Проснулся? Но дормир? – и повернулся к Игорю: – А хочешь, сам ему кофе отнеси? Крикнешь, если что то надо. Да иди, не бойся, говорю, он ждет.
Георгий Максимович полулежал в постели, опираясь на подушки; небольшая постриженная бородка придавала ему сходство с разнеженным султаном из восточной сказки. Словно прочитав мысли Игоря, он обернул голову краем простыни и подмигнул:
– Входи к своему господину, любимая наложница. Оставь эти яства, мы отдадим им дань позже.
Игорь поставил поднос на стул и тут же оказался в кровати.
– Ну, как ты добрался, малыш? Не устал? – целуя, раздевая, Георгий Максимович гладил и жадно осматривал его шею, плечи, живот, словно проверяя, всё ли цело.
– Нет, – ответил Игорь. – Только меня во Франкфурте всё время клеили… какие то арабы. В аэропорту.
– Вот мерзавцы! Обижали моего зайца…
– Никто меня не обижал, – возразил Игорь, помогая снимать с себя одежду. – Просто приняли не за того.
Георгий Максимович кивнул удовлетворенно.
– Ну ещё бы, посмели бы они.
Его лицо с размягченными, отекшими со сна чертами, приобретало то властное выражение, которое так завораживало Игоря. Воздух в комнате струился от жары. Жар разгорался в них обоих, как в деталях работающего механизма. Всё, что делал Георгий Максимович, было немного стыдно, но обжигающе приятно, и Игорь хотел, чтобы это длилось как можно дольше, но почему то он помнил и о том, что дверь в коридор не заперта, и может войти горничная, и нужно сдерживаться, чтобы не вскрикивать слишком громко. Он успешно справлялся с этой проблемой, кусая ладонь и подушку, пока не начал задыхаться от счастья, переполнявшего его изнутри.
Потом подъехала машина, где то в доме захлопали двери, стало слышно, как под окном работают поливальные устройства. Как сквозь дрему, Игорь вспомнил, что он в Испании, что вокруг море, пальмы, синее небо – волшебная сказка, в которой он оказался по какому то недосмотру высших сил.
Георгий Максимович поцеловал его в затылок и с хрустом потянулся, взял с подноса стакан с апельсиновым соком и, дав Игорю сделать несколько глотков, залпом допил остальное.
– Позавтракать я уже не успею… Ладно, нельзя иметь всё сразу – и море, и по колено. Устроим разгрузочный день.
Он встал под душ, не закрывая двери в ванную, позвал:
– Иди ка, прослушаешь инструкцию.
Игорь отодвинул стеклянную шторку.
– Нет уж, не ко мне! Так я точно никуда не попаду, а мне нужно ехать. Вот что – я дам тебе Вадика, он покажет город. Пообедайте, тут много ресторанчиков вокруг, сходите на пляж.
Он быстро говорил, быстро намыливал свое могучее тело – подмышки, живот и половые органы.
– Вечером, видимо, ожидаются гости. Устроим вечеринку. Буэно? Устрицы и вино.
Игорь улегся обратно на кровать и, чтобы скрыть огорчение, закурил. Дома он нафантазировал, что они будут в Испании только вдвоем, вместе будут купаться и загорать, вместе гулять по морскому берегу и станут так близки, что больше никогда не смогут разлучиться.
Застегивая сорочку, поглядывая на него в зеркало, Георгий Максимович спросил:
– Что такое?
Игорь отрицательно мотнул головой: «ничего», хотя страшно хотелось ухватить его за галстук, дернуть за причесанные, надушенные волосы: «Не уходи! Не бросай меня здесь с этими чужими людьми, которые всё про нас знают!». Но когда тот подошел и щелкнул по носу, Игорь смог только робко пробормотать:
– Возвращайся поскорее.
Сквозь жалюзи на открытых окнах слышно было, как завелась и отъехала машина, как Галина и Анатолий Алексеевич начали о чем то спорить во дворе. Игорь тоже принял душ, выпил остывшего кофе и осмотрелся в комнате, где почти не было мебели – только кровать и встроенный шкаф, да несколько репродукций на стенах.
Чемодан, из которого Георгий Максимович доставал галстук и белье, стоял распахнутым на стуле. Игорь поддался любопытству и заглянул внутрь. Рассмотрел кожаный несессер с серебряными щетками для волос, стопку тонких полотняных рубашек с инициалами на карманах. В потайном отделении, которое он обнаружил случайно, зацепив клетчатую подкладку, лежали презервативы, пакетик белого порошка и папка с документами, подписанная красным фломастером: «Альмагест».
В шкафу висел один только светлый льняной костюм. Внизу, в большом выдвижном ящике, обнаружились теннисные ракетки, несколько пыльных кляссеров с марками и коробки с поблекшими мумифицированными мотыльками. Аккуратно напечатанные ярлычки сообщали: Максим Измайлов Козырев, коллекция №…
С самого дна ящика Игорь достал пачку фотографий и с волнением рассмотрел высокомерное лицо молодого человека с тонкими правильными чертами, с густыми и темными, как у Георгия Максимовича, волосами. Глаза у него были такие же серые, только совсем холодные, без насмешливых искр в глубине.
Игорь почувствовал укол ревности, заочной нелюбви к этому надменному убийце бабочек, и убрал фотографии.

В майке и шортах Вадик стал похож на Кена, друга куклы Барби. Его мускулистые руки и икры, покрытые пшеничной растительностью, привлекали взгляды официанток – те весело переговаривались и строили ему глазки, а он хмурился, вчитываясь в меню. Затем признался:
– Меня папа на курсы испанского направлял. Я вроде учил, учил, а в голове только кура, потому что «галина». А то, знаешь, бывает, люди только овощи едят. Или только рыбу, а куры не едят вообще.
Все же ему удалось объясниться со смешливой официанткой, блеснув главным своим козырем: «Дос платос де карне фрита, пор фавор».  Уплетая жаркое, он дружелюбно спросил Игоря:
– Ты сам то откуда? Питерский? А я пять лет как переехал. Знаешь такой веселый городишко Качканар? Ну, считай, повезло.
Он подмигнул официантке.
– Бабы местные в сексе ни с чем не сравнимые, отвечаю на личном опыте. Мы здесь регулярно расслабляемся. Я вообще с папой поездил – и в Штаты, и по Европе, он меня часто с собой берет. Ко мне особое доверие. Только не надо тут улыбаться, я не в вашей теме, даже не мечтай. Просто шеф ценит людей, на которых можно всецело положиться.
Пыльная дорога к морю петляла между стен и заборов из белого песчаника.
Как только они вышли из ресторана, замолчавший было Вадик снова начал болтать.
– Папа много ездит, потому что у него по всей Европе связи. Типа, клуб по интересам, и по бизнесу заодно – ну, ты понял. Они когда встречаются, на них смотреть – одна умора. Щиплют друг друга, целуются. Так и не скажешь, что миллионами ворочают. Только между нами, ясно?.. А папа у них ценное звено. Во первых, языки все знает – в испанском шарит, в итальянском. По французски вообще в совершенстве. А во вторых, он такой человек, что ему можно большие бабки доверить. Он для них оффшоры держит, ну и всякое такое, лазейки находит. В общем, по финансовым потокам. Если подумать, пашет то он как лошадь. Тёрки, наезды, конфликты. И всё на нем замкнуто. Мне что ещё нравится, что он в общении простой. Пальцы не гнет, как всякая ботвинья, разные там типа крутыши. Бывает, конечно, обложит по матушке или наорет. Тоже на своей планке, понятно. Но в принципе, всегда по делу.
Игорь, начавший уже уставать от жары, от смены впечатлений, хотел спросить, долго ли еще идти. Но море вдруг открылось за поворотом, словно раскинутое по песку синее покрывало.
– Пляж тут конкретный, – заверил Вадик, – песочек золотой… И глубина хорошая. Ты плавать то умеешь?
Они спустились на пляж.
Игорь сразу разделся, вошел в воду и с наслаждением поплыл. Метрах в двадцати от берега нырнул, открыл под водой глаза. В зеленоватом сумраке мерцало дно, маленькие рыбы как черные пули разлетелись в стороны. Оттолкнувшись от дна, он перевернулся в воде, глотнул воздуха и снова нырнул.
– Эй, ты так больше не шути! У меня аж дыхалка сбилась, – выходя из воды, пожаловался Вадик. – Поплыл и поплыл, а потом раз – и нету его. Я уж думал, ногу свело или там что… Меня бы папа за яйца повесил!
– Да не волнуйся, я плаваньем занимался.
– Так предупреждать надо!
Игорь ударил по воде и обдал его веером брызг.
– Ну, ты же не обязан меня охранять…
– А чем я тут, по твоему, занимаюсь?
Игорь облил его снова, и Вадик погнался за ним по воде, споткнулся, вскочил, отплевываясь соленым песком, и сам засмеялся над своей неуклюжестью. Игорь хохотал вместе с ним, снова чувствуя счастье, которым наполнял его запах моря, тонкий росчерк кипарисов на высокой скале, ожидание новой близости с Георгием.
– Какое очарование, – проговорил, подсаживаясь на соседний топчан, оплывший жиром пожилой мужчина с бескровным ртом и с узкими глазами. – Какая красивая пара! Вы откуда, мальчики, из какого отеля? У меня есть особое предложение для вас. Всё безопасно и оплата вперед.
Игорь почувствовал, что краснеет от стыда и отвращения, и сразу хотел уйти, но Вадик разглядывал незнакомца внимательно и спокойно.
– А ты бы двигал отсюда, дедуля, пока самого не того, – процедил он, наконец, сквозь зубы.
Старик усмехнулся.
– Разве же так повезет, цветочек?
– Кто о тут цветочек? – Вадик угрожающе шагнул вперед.
Старик ничуть не испугался.
– Юный Геркулес, Бельведерский торс! Браво, браво, как мы умеем играть мышцами! Без шуток, детки, хороший гешефт. Не поверю, что таким молодым и красивым не нужны денюжки. А делать ничего почти не надо. Только вы вместе, ваши шалости наедине… И как насчет качественного видео?
Вадик сжал кулаки.
– Ты меня не понял, старый хрен? А ну вали, пока не дали в бубен.
Старик поднялся и отступил на шаг, продолжая улыбаться.
– Dios mio! Какой темперамент…
И наконец отошел от них, крикнув напоследок:
– Подумайте, мои хризантемы. Завтра буду ждать, на этом же месте!
Вадик сплюнул на песок.
– Вот холера! Это он на тебя повелся.
– Да нет, ты, кажется, ему больше понравился, – возразил Игорь, про себя зная, что Вадик прав, что это к нему, Игорю, липнут такие люди, чутьем падальщиков распознавая в нем испорченность.
Вадик передернул плечами и засмеялся.
– Да уж больно старый. Был бы лет на дцать помоложе…
– И что тогда?
– Тогда бы я ему без базаров в башню закатал за такие предложения. Пидор бельведерский! Ладно. Окунемся и надо уже возвращаться. Лучше заранее придем, а то папа ждать не любит.
Тогда, глядя ему в лицо, Игорь решился задать вопрос, который давно уже приготовил:
– А у него  много было… ну, таких как я?
– Были, – пожал плечами Вадик. – Правда, постарше в основном, лет двадцать пять. И сюда никто не приезжал. – И тут же спохватился: – Вообще то, папины личные дела – это закрытая информация. Я в это не лезу, и тебе не советую – здоровее будешь.

Солнце уже опускалось к линии горизонта. Игорь обгорел, его пошатывало от усталости, и путь в горку до особняка дался ему с трудом. Вадик надавил кнопку, ворота разъехались, и в первую секунду Игорь подумал, что они ошиблись адресом – по двору группами рассредоточились охранники в темных очках и в белых, с пятнами пота рубахах, у забора протянулось серебристое рыбье тело лимузина, тут же сверкали антрацитовым блеском бока двух черных «Мерседесов». Случайным пятном в черно белых декорациях гангстерского боевика казалась группа немолодых мужчин, расположившихся на террасе дома. На некоторых были цветастые майки, нелепые панамы и бейсболки, кто то уже разделся до трусов. Они оживленно беседовали, размахивая руками, перебивая друг друга. Георгий Максимович тоже был там.
Вадик сразу посерьезнел.
– У папы гости. Пойду, переоденусь. Надо присмотреть.
Игорь остановился посреди двора, не зная, что делать, потом решил войти в дом, но чужой охранник преградил ему дорогу.
– Не стрелять! Свои! – весело крикнул заметивший его Георгий. – Поднимайся сюда!
Игорь поднялся на террасу; гости обернулись и замолчали, как по команде, уставились на него. Один, рыжий толстяк в очках, даже вскочил со стула, обмахиваясь панамой.
– Измайлов, вот за этого мальчика я ненавижу тебя дополнительно! Где ты его взял? Таких уже сто лет не производят! Куда ты его уводишь? Пусть выпьет с нами! Измайлов, не будь единоличником, полцарства за посмотреть!..
– Смотри ка, ты обгорел, – игнорируя реплики своих гостей, Георгий повел Игоря в дом, через холл во внутренний двор.
Там струилась вода из чаши мраморного фонтанчика. Парень примерно одних с Игорем лет, в десантном камуфляже, в высоких ботинках, с плохо скрываемым любопытством рассматривал в воде белых лягушек. На бортике фонтана лежали животами, свесив вниз головы и руки, трое мальчишек лет десяти.
– Эй, – позвал Георгий Максимович парня. – Пойдем ка, нужна твоя помощь. Как тебя зовут?
Тот с готовностью подошел.
– Гера.
– А это Игорь.
Он привел их в ту же спальню Максима, где уже не было чемодана, взял с полки в ванной комнате флакон и вручил Гере.
– Тебе задание. Игорь сейчас примет душ, а ты потом его намажь… спину, ноги – всё.
– Не надо, я сам, – отдернулся Игорь.
– Надо. Без разговоров. И займитесь чем нибудь – осмотрите парк, там есть беседка, водопад. Возьмите на кухне сока и фруктов, я распоряжусь. Позовем вас, когда освободимся.
С улыбкой, от которой Игорю захотелось всем весом наступить ему на большой палец ноги, Георгий Максимович оглядел Геру.
– А Гера это что у нас – Герман, Герасим или Геракл?
– Генрих, – ответил тот.
– Ну, я на тебя полагаюсь, Генрих.
В ванной, увидав себя в зеркало – красное лицо, воспаленные губы, песок в волосах, – Игорь с горечью сообразил, что хрупкий женственный Гера с фарфоровыми щеками очень выигрывает при сравнении.
Под душем кожу запекло, затем стало лучше. Игорь попытался всё же отделаться от Геры, но тот только вскинул упрямый подбородок.
– Мне дали задание, и я его выполню.
Жесткими маленькими ладонями он начал растирать спину Игоря. Спросил:
– А ты здесь живешь? Как называются эти жабы?
– Не знаю, – ответил Игорь. – Я только утром приехал.
– А откуда?
– Из Петербурга.
– А мы из Москвы. Но сейчас живем тут недалеко, в лагере в горах, у местных скаутов, по обмену. В принципе, нормально. Дисциплина, тренировки, язык изучаем. Но у нас в резиденции, конечно, лучше всё поставлено. Не сравнить.
Когда они вернулись к фонтану, мальчишки всё еще рассматривали лягушек. Анатолий Алексеевич принес большой пакет с бананами, с красноватыми апельсинами, целую упаковку лимонада в жестяных банках. Попросил:
– Вы бы увели этих мелких архаровцев от греха. А то лягушки дорогие, мне за них голову снимут.
Гера предложил Игорю:
– Можно пострелять. Здесь же частное владение? У меня пневматика.
Мальчишки тут же облепили его:
– Гера, мы тоже! Давай постреляем! Мы с тобой!
В глубине парка они нашли беседку, о которой говорил Георгий. На перилах Гера расставил банки с лимонадом, разложил апельсины. Достал из плечевой кобуры пневматический пистолет.
– Конечно, из боевого оружия интереснее, но главное – практика. Нужно упражняться каждый день. Только тогда будет результат.
– Вы спортсмены, что ли?
– А ты что подумал? Террористы?
Поколебавшись, Гера протянул пистолет Игорю.
– Хочешь первый?
Игорь попал в одну банку. Она брызнула фантой и запрыгала по земле. Откинув белокурую голову, Гера сощурил светлые глаза.
– А ты левша? Я тоже могу с левой.
Он твердо вытянул руку и начал стрелять. Банки взорвались разноцветной пеной, заливая пол беседки, траву.
– Не расстраивайся, просто у меня больше тысячи часов наработано.
И он пустил по контрольному выстрелу в головы апельсинам.
– А почему ты так одет? У вас какая то организация? – полюбопытствовал Игорь.
– Да. Это молодежное крыло партии.
– И что вы там делаете?
Гера взглянул на него холодно.
– Если в двух словах – работаем на возрождение России.
Мальчишки с воплями начали прыгать по банкам, выдавливая остатки пены. Только сейчас Игорь заметил, что все они светловолосые и сероглазые.
– Вы фашисты, что ли?
– Еще раз услышу – и ты об этом пожалеешь, – с нажимом пообещал Гера. – Да, мы верим в особую расу белых людей, но фашистов мы ненавидим – они хотели истребить русский народ. А мы наоборот, призваны остановить вырождение нации. Когда придет время, мы очистим страну от подонков, маргиналов и черного зверья. Мы займем ключевые посты в управлении.
В парке стало уже совсем темно, только беседку освещали прожекторы. В кустах звенели цикады, вдалеке шумело море. Мальчишки притихли, сели рядом с Герой на ступени беседки.
– А кто такие маргиналы? – решил выяснить Игорь.
– Это наркоманы, алкоголики, бомжи. Ещё извращенцы, психические больные, евреи и женщины, которые бросают своих детей.
Пухлые губы его сомкнулись в одну линию, и взгляд наполнился решимостью.
– И что вы с ними будете делать? – спросил Игорь.
– Это всё сделает Бог. Или космический разум, если тебе так больше понятно, – почти с угрозой проговорил Гера. – Нужно только выждать время. Всё равно они уже вымирают от наркотиков и водки. А мы придем, когда понадобится новый, здоровый генофонд.
Один из мальчишек, самый младший, обнял Геру за шею.
– Гера, дай нам пострелять! Хоть разик, Гера!
– А ты что у них, воспитатель? – спросил Игорь. – Зачем вас сюда привезли?
Тот снова посмотрел на него строго и подозрительно.
– Что то слишком много вопросов ты задаешь. Ты, вообще, кто такой? Кем ты тут приходишься?
«Никем», – хотел ответить Игорь и вдруг осекся, подумав, что ответ будет слишком точным.

Когда их, наконец, позвали в дом, синяя ночь, сгущаясь, уже скрыла сад и море; только огни отелей мерцали во мраке по всей длине побережья. Машины разъехались, во дворе остался один Кадиллак, на котором Вадик привез Игоря из аэропорта.
Георгий Максимович сидел возле бассейна в халате, распахнутом на груди. По его босым ногам стекали струйки воды. Рядом полулежал в шезлонге темноволосый кудрявый человек, тоже в халате и в сандалиях. Вблизи Игорь понял, почему лицо кудрявого кажется ему знакомым. Он выглядел старше и некрасивей, чем по телевизору, но спутать было нельзя – это был известный политик, депутат, лидер какой то партии. Его выпуклые холодные глаза равнодушно скользили с предмета на предмет. Глаза Георгия блестели.
– Ну вот, уже получше выглядишь… Это вы стреляли в парке? Будем надеяться, соседи не заявят в полицию.
Стол у бассейна был сервирован как в ресторане. На круглом блюде, на подушке крошеного льда, источая острый запах моря, мерцали перламутром крупные шершавые раковины. На горлышке обернутой полотенцем бутылки, покоившейся в серебряном ведре, виднелась красная полоска сургуча. Прижатый пепельницей листок бумаги, мелко исписанный цифрами и буквами, почему то привлекал к себе взгляд – Игорь сразу понял, что это номера банковских счетов. Заметив, куда он смотрит, Георгий Максимович сложил листок и убрал в чехол нетбука, подмигнул.
– Ты знаешь сказку про Алису в стране чудес? Лучше представь, что тебе всё это снится.
Игорь почувствовал, как рассеянный взгляд кудрявого человека наткнулся на его лицо и остановился.
– Породистый, – произнес тот без всякого выражения. – Припиши его к своим активам.
Усмехнувшись, Георгий поднял бокал.
– Выпьем за вещи, которые украшают жизнь.
Игорь видел, как мальчишки – отряд Геры – повинуясь едва слышному приказу, быстро разделись догола и попрыгали в бассейн. А Георгий Максимович взял изогнутый нож и начал с усилием раздвигать створки раковины.
– Нам нужен хлеб, промолвил Морж, и зелень на гарнир, а также уксус и лимон, и непременно сыр. И если вы не против, то начнем наш скромный пир…
– Открой ка рот, – обратился он к Игорю. – Вот так, умница. И глоток вина. Вкусно?
Студенистый, пахнущий сырой рыбой комок слизи скользнул в горло. Игорь с трудом заставил себя проглотить устрицу, но зачем то кивнул.
– Да…
Георгий Максимович открыл ещё одну раковину, выжал лимон, взял за подбородок Геру.
– А теперь запей…
Представитель молодежного отделения партии мотнул головой.
– Я не пью спиртного.
– Это не спиртное. Это благодатный дар богов, в нем искры вечности. Давай ка, за здоровье Владимира Львовича.
Гера выпил. Владимир Львович медленно встал, снял сандалии, сбросил халат и, совершенно голый, направился к бассейну.
Георгий, казалось, не замечал того, что происходит.
– Ну как, заяц? Не завербовали они тебя в свой гитлерюгенд? – спросил он Игоря.
– Мы и не вербовали, – возразил Гера. – Пожалуйста, не надо нас так называть.
Обескураженный, Игорь смотрел, как голый Владимир Львович ложится на воду, на детский резиновый круг. Георгий Максимович потрепал Геру по волосам.
– Аргоубийца Гермес, похожий на юношу видом, с первым пушком на губах – прелестнейший в юности возраст… Вот что, снимай ка свою амуницию.
Обернувшись, он сделал кому то знак, и Игорь только тогда увидел Галину в белом переднике, с полотенцами в руках, с совсем другим, чем прежде, угодливым и простоватым выражением лица.
– Галина Яковлевна, выдайте нашему гостю халат, а то он совсем сомлел в своем обмундировании.
– Конечно конечно, пойдемте, – улыбнулась она и повела Геру в дом.
Мальчишки в воде играли в пятнашки, издавая резкие звонкие вопли. Владимир Львович колыхался на волнах.
– Ну, как прошел день? – спросил Георгий, подливая себе и Игорю вина. – Нашли общий язык с Вадимом? Он компанейский парень. Хотя обслуга есть обслуга. Забавно бывает наблюдать, на какие компромиссы идет их обывательское сознание…
– Потому что они всё знают про нас? – пробормотал Игорь, пытаясь поймать его рассеянный взгляд.
– Не думай об этом. Поедем купаться. Сейчас море как парное молоко.
Он отпил вина, встал, потянулся, расправляя грудь.
– Есть одно простое средство к достижению гармонии с миром, малыш. Наслаждайся тем, что дается тебе здесь и сейчас. Когда мне было восемнадцать, мои амбиции были огромны, как Сибирь. Но жизнь тоже казалась огромной, и часто хотелось сжать время, словно газ в баллоне, чтобы получить всё немедленно и сразу. Только недавно я научился пить жизнь с наслаждением, как это вино – без жадности, спокойно и благодарно…
Вернулся Гера, казавшийся хрупким и малорослым в просторном махровом халате, но сохранявший то же суровое выражение лица.
– Володя, – окликнул Георгий Максимович политика. – Поехали, окунемся в стихию вод. Я знаю место, там такая благодать – только ты, море, древние скалы и древняя земля. Может быть, ступаешь в след Юлия Цезаря…
Тот поднял вверх руку и показал средний палец. Георгий засмеялся.
– Об идах марта он тебе пророчит!
– Себе не накаркай…
– А я снайпера твоего возьму. Будем отстреливаться.
Георгий Максимович взял со стола принесенную Галиной новую бутылку вина, вручил Гере.
Игорь хотел развернуться и уйти в дом: «Поезжай с ним вдвоем, раз он тебе так понравился, этот придурок с мозгами набекрень! Пейте жизнь, наслаждайтесь гармонией с миром!»… Но вместо этого спустился вслед за Герой во двор.
Георгий открыл обе передние двери Кадиллака, сам сел за руль.
– Устраивайтесь рядом, мы поместимся…
Камни зашуршали под колесами. Они выехали за ворота и помчались вдоль побережья, мимо особняков и каменных заборов. Георгий всё прибавлял скорость.
– По этому поводу вспоминается Эпикур. Жизнь богов блаженна и изобилует всякими благами, ибо боги ничего не делают, не обременены никакими занятиями, не берут на себя никаких обязательств… Чему ты улыбаешься, заяц? Что взрослый дядька весь вечер говорит стихами?
Игорь, который и не думал улыбаться, оглянулся на Геру. Тем временем Георгий Максимович свернул с трассы на неосвещенный проселок, притормозил.
– Хочешь порулить, Игорь? Мне что то попало в глаз. Тут всё просто. Коробка автомат, как на моем джипе… Ты умеешь.
Игорь перебрался за руль и медленно тронулся с места. Георгий Максимович включил дальний свет – дорога серебристо и туманно легла между низкорослых деревьев, словно покрытая льдом река. Ночные насекомые вылетали из травы и разбивались о фары.
– Не напрягайся, – подбодрил Георгий. – Прибавь газа. Не бойся, тут никогда никто не ездит. – И повернулся к Гере: – А ты взгляни, что там такое… Больно моргать, соринка или мошка…
Игорь смотрел только на поблескивающую впереди дорогу, на белую в свете фар траву по обочинам, но чувствовал, что рядом в темноте происходит что то обескураживающее и откровенное. «Жизнь богов, жизнь богов», – повторял он про себя, словно заговаривая боль.
Наконец, Георгий велел ему остановиться. Они вышли и стали спускаться к морю. В бухте, со всех сторон закрытой скалами, Георгий Максимович сбросил халат и раскинул руки.
– Ну что, нереиды мои? Вперед!
Песок холодил ступни, вода сначала показалась прохладной, но затем сделалась теплой, бархатистой и густой, как темное вино, налитое в огромный бокал. Далеко слева мерцали огни города.
Игорь сразу быстро поплыл, чтобы оставить их вдвоем. Потом лег на спину, глядя в небо, испытывая боль ревности, такую сильную, что хотелось выдохнуть и медленно погрузиться в воду, на самое дно.
Георгий Максимович вынырнул рядом, отфыркиваясь.
– За тобой не угнаться. Не надо заплывать так далеко, малыш… Мы все выпили.
– Мне всё равно, – сказал Игорь.
– А мне – нет. Давай ка к берегу…
Они поплыли обратно. Когда ноги натолкнулись на дно, Георгий Максимович обнял его в воде, вытащил на песок и крепко обхватил сзади руками, зашептал в самое ухо, щекоча мягкой бородкой.
– Не бойся, всё будет хорошо…
Гера оказался внизу, у бедер. Его горячий язык скользнул по животу Игоря.
– Тихо. Расслабься. Погладь его.
Скованный стыдом и ревностью, Игорь пропустил минуту, когда ещё можно было оттолкнуть их. Его пальцы запутались в мокрых волосах Геры, теплых, как свалявшаяся шерсть. Потрясенный, Игорь видел, что Георгий Максимович почти совсем не пьян. Он действовал с той же пылкостью и страстью, что и утром, когда они были вдвоем. И когда, обнимая и подталкивая, он поменял их местами, Игорь всем своим существом осознал, какое незначительное место занимает в его сердце – в последнем ряду, вместе с Герой и с теми другими, о которых говорил Вадик – «постарше, лет двадцати пяти».
Это открытие причинило такую жестокую боль, что, когда всё закончилось, Игорь сразу вскочил и начал искать в темноте свою одежду, смаргивая слезы.
– Мы еще раз искупаемся, заяц, – проговорил Георгий, пытаясь удержать его. – Я весь в песке.
Игорь натянул только шорты, схватил футболку и побежал по камням наверх. Уже со скалы крикнул им:
– Купайтесь сколько хотите! Я больше не буду мешать!..
Кадиллак стоял с распахнутыми дверцами, ключи остались в замке зажигания. Он сразу завел машину и поехал. Тяжелый автомобиль недостаточно быстро набирал скорость, тогда Игорь начал давить на газ, виляя по дороге из стороны в сторону, удерживая руль одной рукой, ладонью другой вытирая слезы.
Фары встречной машины ослепили его. В панике он ещё сильнее выжал газ. Два круглых белых световых шара завертелись перед его лицом, и с силой ударили в грудь.
Очнулся он от громкого воя сирены. Навалившись на дверь, выпал из машины и, оглушенный, сел на землю. Через какое то время его подняли, начали ощупывать, назойливо задавая один и тот же вопрос.
Он увидел бегущего по дороге Георгия Максимовича в распахнутом халате и начал приходить в себя.
– Игорь! – кричал тот, подбегая. – Черт бы тебя подрал! Дайте, я осмотрю… Что, где ты поранился?.. Здесь больно?.. Да заткните вы сигнализацию, клемму скиньте!..
Кадиллак ревел, одной фарой уткнувшись в ствол старого масличного дерева, другой освещая дорогу и роящихся над ней ночных насекомых. Вторая машина, рядом с которой стояли Вадик и Владимир Львович, была оцарапана по всему левому боку.
Игорь вдруг пришел в ужас от того, что натворил.
– Я не хотел… я испугался! – пробормотал он, дрожа. Георгий прижал его к себе.
– Ну ну, тихо, всё обошлось… А это что? Кровь?..
Увидев, как кровь каплет на руки Георгия, на испачканный песком халат, Игорь схватился за лицо ватными пальцами и впервые в жизни ощутил приступ дурноты.
Всему последующему сообщилась призрачность сна. Его уложили на заднее сиденье. В доме, в ярко освещенном холле, Георгий Максимович сам продезинфицировал ему ссадину на подбородке и заклеил пластырем; заставил выпить несколько глотков коньяка.
– А теперь спать.
Владимир Львович вошел вслед за ними в спальню и встал у кровати, разглядывая Игоря, словно выбирая устрицу на блюде.
– Пациент скорее жив?..
Георгий взял политика за локоть и почти насильно повел к дверям.
– Всё в порядке, Володя. Извини.
Игорь стащил влажные шорты, закрыл глаза. Ему снова привиделись фары приближающейся машины, начался озноб. Он завернулся в одеяло, но дрожь не унималась. Потом пришел Георгий Максимович и сел рядом на постель.
– Ну, как ты? Я посижу с тобой, потом пойду наверх.
– Что теперь будет с этой машиной? – спросил Игорь.
– Починят, не волнуйся. Бог с ней. Главное, что ты цел. Голова не болит?
– Нет. А с кем ты пойдешь наверх? С Герой?
Георгий помолчал, потом поднялся, закурил сигарету.
– Знаешь, что я заметил? Когда лучше сидеть тихо, ты выкладываешь всё, что на уме. А когда можно что то решить словами, ты молчишь, но вытворяешь какие то безумные художества.
– Я тебе уже надоел? – проговорил Игорь, глядя ему в лицо. – Я хуже трахаюсь, чем он? Он тебе больше понравился, потому что младше выглядит?
Георгий Максимович сначала усмехнулся, потом нахмурился.
– Ты за кого меня принимаешь? Впрочем, поделом… Связался чёрт с младенцем.
– Я не младенец, я всё понимаю, – сказал Игорь. – Я знаю, что этот Владимир Львович с ними делает. И зачем их сюда привезли.
Георгий покачал головой.
– Давай договоримся, Игорь. Раз уж ты оказался здесь по моей глупости, запомни правило трех обезьянок. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
Ладонью он прикрыл Игорю глаза, потом рот.
– А если будут пытать?
– Типун тебе… Давай ка, выпей ещё два глотка и засыпай.
После коньяка озноб отпустил, по телу разлилось усыпляющее тепло. Мысли Игоря путались, он вдруг вспомнил разговор с Герой в парке.
– А ты веришь, что космический разум истребляет ненужных людей?
– Не верю, – ответил Георгий. – Хотя ему и следовало бы кое от кого избавиться. Спи. Если будешь хорошо себя чувствовать, завтра поедем кататься на катере к островам. А через пару дней мы с тобой отправимся в Барселону и дальше по побережью. Там живописные места – скалы, виноградники… Я иногда думаю – выйду на пенсию, куплю себе ферму где нибудь в Нормандии. Простой комфортабельный дом с черепичной крышей. Заведу собаку, лошадь… Буду писать мемуары.
– Заведи тоже меня, – пробормотал Игорь сквозь дрёму. – Я могу кормить собаку и лошадь. Или готовить еду.
– Ну нет, тебе это не подойдет. Ты будешь ещё молодой мужчина, а я превращусь в ворчливого деда, выжившего из ума. Я и сейчас уже совершаю одну глупость за другой.
– Я тоже твоя глупость?
– Конечно.
– Самая большая? – пробормотал Игорь, чувствуя, как погружается в сон.
– Ну ну, не обольщайся, – ответил ему уже далекий голос.



Ласкала мать мальчишку и баюкала:
Вот вырастешь и на четверке, в пурпуре
Поедешь в город, как Мегакл, твой дяденька.
Я ж говорил: вот вырастешь и коз в горах
Пасти пойдешь, как твой отец, кожух надев.

Аристофан


Радик, Добрыня и Кот ели суши, девушки – фруктовые салаты. Китти выскочила навстречу, обвила длинными руками.
– Мааакс!.. Какой ты стал мачо, такой загоревший весь… Прямо ковбой. А мы уже заждались.
Он сел к ним, заказал себе зеленый чай и пирог.
– Ну, рассказывай, как Мексика?
– Кактус жрал? Проперло?
– Как она, первая встреча с Мескалито?
Подружка Китти, Вика по прозвищу Румпель, поморгала влажными оленьими глазами.
– А Мексика это где, в Африке?
– Если я когда нибудь женюсь, то только на тебе, – пообещал ей Андрей Добрынин, будущий владелец крупного мебельного производства.
Котов обернулся к Максиму.
– А мы же тоже с Жирным круизинг совершили, по Средиземноморью. Одиссея с Илиадой в одном термосе. Масса впечатлений. Короче, кто ищет – тот нарвется.
– Масса кала, – хмыкнул Радик Кочетков, сын хозяина сети продуктовых супермаркетов. – Встали, пожрали, выпили, задрыхли. Вечером нажрались на той же вонючей палубе или в убитом баре, поеблись с официантками, задрыхли. Как в больнице, всё по расписанию. А вокруг одна вода – топись, сколько влезет.
– Тут, что ли, другая херь?
– Тут хоть пёзды разные… И, главное, на берег выйдешь – тебя всё тащат по церквям и кладбищам, как будто мы какие то старухи Изергиль. Могила Бродского, могила Дягилева, могила Васи Суходрищева… Венеция эта вонючая… гондолы, бля!
– Не выражайся при дамах, Жирный. Твоя проблема в том, что тебе с детства не привили никаких понятий о духовности, – проговорил Кот, разглядывая свои блестящие ногти. – Поэтому ты не умеешь наслаждаться такими простыми на первый взгляд, но, по сути, вечными явлениями, как море, звездное небо надо мной, анальный секс… Ты животное, Жирдяй, поэтому жри свой компост и не хрюкай.
– А вот это видал? – Радик поднес к лицу Котова кукиш. Тот поморщился.
– Что ты хочешь сказать этим жестом?
– Что я ебал тебя с твоей духовностью.
– Вот только не нужно выдавать желаемое за действительное.
Китти выбирала ложечкой фрукты из хрустальной вазочки и строила глазки Максиму. Белокожая брюнетка, тонкая и легкая, она была похожа на слетевшую с цветка царицу эльфов. Прошлой осенью, когда Катя только пришла работать в «Фэшн Хаус» к Дорошевскому, Максим почти влюбился в её бескрылую хрупкость. Но отношения закончились, не успев толком начаться – какие то поцелуи наспех, секс в машине… Потом Максим уехал в Манчестер, и она переключилась на Кота – Андрея Котова, который в их компании выступал в амплуа «самого умного». Его отчим был преуспевающим юристом, а мать занималась сделками с недвижимостью.
– Макс, ну ты хоть расскажи, как съездил? – проворковала Китти, прибавляя в обертоны голоса ещё каплю сдержанной страсти, словно ваниль в тесто для пирога. – А то сидит такой весь загадочный, молчит…
– Он проник в тайное учение Дона Хуана, – предположил Котов.
– Я просто перевариваю семейный обед, – возразил Максим, отпивая глоток чая. – А это довольно тяжелое блюдо.
– А вон девчонки идут, – внезапно вскрикнула Вика, показывая сквозь стеклянную стену ресторана на двух девушек. – Это новенькие, сейчас вас познакомим.
– А ты в теме, Макс, как Жирдяй свою вольвицу расхуячил по накурке? – вскинулся Добрынин, как всегда равнодушный к пополнению женских рядов компании – не столько из за отсутствия интереса, сколько из за пресыщенности этой приправой.
– Да, сука, по такой накурке за руль сел! – заржал Радик. – Еду, бля, меня распирает! А потом такой выворачиваю и правым боком вхожу в фуру, по колесу… ну меня крутануло в карусель… прикинь, стою уже на обочине, а меня прёт! Люди такие подбежали – типа, плакать надо, а я прусь как лошадь в цирке.
– Знакомьтесь, Таня и Лиза, – представила подружек Вика. – А эти веселые и симпатичные ребята – Андрей, Радик, ещё Андрей и Максим. Да садитесь, чего вы как не родные? И желания загадывайте между двух Андреев – стол то круглый.
– Ну, какие расклады у нас? – спросил Кот, оценивающе оглядывая новеньких. – Ты прозвонил Симе, Жирный? Едем?
– А я лично тут бы ещё посидела, – заявила Вика. – Тут приятненько и вообще.
– Это, кстати, Макс Измайлов, – улыбнулась одной из новых подружек Китти. – Ты же его ещё не видела? Скажи, на папу похож?
– Да, офигенно похож.
– Всё, кроме ориентации.
– Ой, Макс, а ты уже знаешь про… ну, про Игорька? – Китти заморгала пушистыми ресницами.
– Вау, это же хит сезона! Реалити шоу, просто сериал! Мы все припухаем по тихому! – Вика со звоном бросила ложечку в блюдце.
– Подожди, дай я расскажу, – перебила Катя.
– Нет, дай я, я живой свидетель! Это же в кино надо было снимать! Мальчика уже фактически уволили, а Измайлов заходит в гримерку, весь такой элегантный, весь в «Армани», у нас челюсти отвисают медленно… И таким царственным жестом всех оглядывает. И полное молчание! И тут мы все понимаем, что мальчик просто сработал по умному и пошел без разговоров за ним.
Китти засмеялась серебристо.
– Ага, и в понедельник его привозят утром на измайловском мерсе. Вот такие синячищи под глазами, на шее засос.
– Да он и сейчас по понедельникам никакущий! Вечно спит на лавке в раздевалке.
– Зато у него теперь и личные проекты, и весь оделся, и Василий с ним сама любезность. И в Испанию его свозили. Как говорится – побрила шубку, получила замшевое пальто.
Максим почувствовал легкую тошноту, вспомнив испанское вино – «молодое, нынешнего урожая».
– Ну, я не согласна, – капризно скривила губки Китти. – Все не так по  шло. Измайлов охуительный мужик. В нем деньги – совсем не главное. Конечно, мальчик повелся, он же вообще маргаритка, ничего не видел в жизни. А тут тебе подарки, рестораны, поездки, любовь морковь.
– Хочешь так думать – дело твоё. А я так уверена, что он далеко не такой наивный лошок, каким представляется.
– Слышь, Максимен, а у тебя папахен что… из наших, что ли? – запоздало удивился Добрыня.
Котов поднял вверх палец.
– И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма.
– Да ладно, что такого то, – возразила рыженькая Лиза. – Ну, нравятся ему парни. Может себе позволить. Все взрослые люди, криминала нету.
– Воеводин, кстати, несовершеннолетний, – заметила Вика. – Ему восемнадцать будет только в декабре.
– Главное, пришли такие, обсуждают свои дела, – пробормотал Радик, вытирая рот. – И кто это тут «из наших»? Я лично не из этих, если кто ещё не в курсах.
– Я тоже не понимаю, о чем вы говорите, – сказала четвертая подружка. Всё это время она напряженно молчала, оглядывая их компанию с явным неодобрением.
– Да, ты же не знаешь Измайлова! Таня просто не из агентства, она в клубах выступает.
– Стриптизерша?
– Кстати, он мне внешне совсем не нравится, – Вика никак не могла оставить предыдущую тему. – Вообще не в моем вкусе. Хотя я признаю, что данные хорошие, но совершенно не моё.
– Оно и не твоё, – снова засмеялась Китти. – Кстати, видно, что у него будет пик внешности года через четыре, когда тело и лицо подкачается, углы всякие уйдут… А как человек он, кстати, неплохой.
– Всё – хуета и томление духа, – подытожил тему Котов. – Пора нам ехать в Холмогоры.
– Я не стриптизерша, – вдруг возвысила голос четвертая девушка. – Я певица, выступаю с джазовой программой…
– Зачем? – спросил Добрыня, ощупывая её взглядом.
– Что зачем?
– Зачем с такими буферами ещё и петь?
Она попыталась встать, но Вика удержала её за руку.
– Ой, да успокойся, Таня! Они шутят, они всегда такие!
– Какие это мы «такие»? – снова обиделся Радик.
Китти потрепала его по волосам.
– Веселые и остроумные.
– А ещё раскрепощенные и суперсексуальные, – добавил Добрыня. – Я бы даже выразился так – гиперсексуальные и суперраскрепощенные…
– Вот только Максик такой задумчивый, – промурлыкала Китти, прижимаясь к плечу Максима. – Ну ничего, мы тебе поднимаем настроение. Да, девочки? Ну, Макс, улыбнись!
– Реально, будешь тут задумчивый, когда у тебя папон мальчиков пердолит, – хмыкнул Радик.
– Учти ещё – несовершеннолетних, – уточнил Кот.
– Беззащитных маленьких детей, – добавил Добрыня. – Ловит их у школы, заманивает в подвалы и там насилует, отрезает им пиписки и ест сырыми…
– Как хот доги.
– Без горчицы.
– Правильное питание – залог здоровья.
Они захохотали.
Максим смотрел на приятелей, задаваясь вопросом, что заставляет его сидеть в потоках бесконечного словесного мусора и вяло улыбаться чужим и собственным натужным шуткам. Он вспомнил университет, Мексику, Юджина – приятеля англичанина, который подбил его поехать в археологическую экспедицию. Они порядком надоели друг другу за эти три месяца, но всё же сохранили границу взаимного уважения и внутреннего стыда.
В этот момент белокурая Таня резко поднялась со своего места и направилась к выходу.
– Эй, ты куда? – крикнула ей вслед Лиза.
– Ой, да пусть идет. Она вообще какая то неадекватная, я еще в прошлый раз заметила, – заявила Китти.
– А у них в Твери все такие. У меня был один знакомый оттуда, тоже вот так постоянно – обидится непонятно на что, встанет и уйдет.
– Да просто на высокой планке девочка, что не ясно? Типа, она актриса и певица, следующая остановка – Голливуд.
– А может, ровно в девять её большие тыквы должны превратиться в сушеные груши?
Они громко засмеялись.
Максим тоже встал и пошел к дверям, услышав вслед:
– Похоже, это заразное…

Таня шла быстро, не оборачиваясь, и ему пришлось прибавить шаг, чтобы догнать её у перекрестка.
– Давно мечтаю побывать в Твери, – сказал он, преграждая ей дорогу. – Это красивый город?
Крепко прижав к себе сумочку, она отпрянула, но, узнав его, попыталась обойти.
– Оставьте меня в покое! Я тороплюсь! Я все равно не собираюсь возвращаться, не теряйте зря время!..
Он пошел рядом с ней.
– Я тоже не хочу возвращаться. Давай просто погуляем. Вдвоем.
Она шагала, высоко подняв голову, глядя прямо перед собой.
– Сегодня отличная погода. У тебя красивый профиль. Нам обязательно идти так быстро?
Она немного сбавила шаг. Потом достала сигарету и закурила.
– Интересно, вам самим не надоело всё это?
– Что именно? – поинтересовался он.
– Ну, всё. Как вы живете. Вы почему то уверены, что вы особенные, чем то лучше остальных людей… А ведь на самом деле вы все просто наглые папенькины сыночки. Сами по себе вы ничего не стоите. Без родительских денег и машин, без тепленьких местечек. Вы даже на хлеб себе не сможете заработать, если вас оставят без вечной опеки.
Её лицо горело негодованием, и Максиму это почему то ужасно нравилось.
– Может быть, найдем какое нибудь спокойное место и обсудим этот непростой вопрос?
Она остановилась посреди улицы.
– Спасибо, я отлично знаю, чем заканчивается ваше «спокойное место»! Мне рассказывали, что было две недели назад.
– А мне не рассказывали. Я только вчера только прилетел из Мексики.
Взглянув на него как внезапно разбуженный человек, она пожала плечами.
– И что? Твои друзья тебе ещё не успели похвастаться? Как они танцовщиц из «Килиманджаро» завезли на дачу и издевались над ними два дня? Одной волосы обрили наголо… И так далее. А потом выкинули на трассе в пять часов утра. И им за это ничего не будет, потому что девчонки, конечно, в милицию не пошли…
Волосы у нее были нежного золотистого цвета, а тонкий пушок на щеках служил доказательством естественной природы этого золота.
– Хочешь, я прочту тебе стихи? – предложил Максим.
Она остановилась посреди тротуара.
– Ты как отзвук забытого гимна в моей темной и дикой судьбе… О, Кармен! Мне печально и дивно, что приснился мне сон о тебе.
Прохожие оборачивались на них, некоторые улыбались.
– А ты, оказывается, тот ещё псих! – воскликнула она, тоже не сдержав улыбки. – Ладно, пойдем уж лучше в кафе, а то нас в обезьянник заберут. Только я сама за себя заплачу, ясно? И не воображай, что ты меня покорил. Мне вообще нравятся взрослые мужчины, а двадцатилетних мальчиков я не люблю, у них мозгов нет.
Максим посмотрел в её синие глаза и решил, что не слишком удачно выбрал стихотворение.



Дитя слепого старца, Антигона,
Куда пришли мы, в град каких людей?

Софокл


Решение отца о реструктуризации холдинга поразило Марьяну как своей неожиданностью, так и ничем не оправданной несвоевременностью. Она привыкла безоговорочно доверять отцовской интуиции во всем, что касалось бизнеса, но в этот раз впервые его авторитет готов был пошатнуться.
Высказать свои опасения вслух она не могла, зная, что отец никогда не признаёт своей неправоты и в ответ на критику только измучит её гневным молчанием и недовольством. Вдобавок её удерживала гордость – она привыкла к тому, что последние несколько лет любое важное решение отец в первую очередь обсуждал с ней, и теперь её самолюбие было болезненно задето.
Поэтому воображаемые диалоги с отцом, которые она постоянно вела, приобретали всё более напряженный тон. «Эта ошибка может обойтись нам очень дорого, – повторяла она, поливая цветы в оранжерее, которой уже много лет занималась сама. – Я чувствую – всё пойдет совсем не так, как ты задумал, и кончится провалом. Прошу тебя, откажись от этой затеи. Оставим всё как есть, и просто будем работать ещё больше. В конце концов, у меня тоже есть право голоса в компании, и я категорически против этого раздела, который ты затеял так внезапно, никого не информировав».
Октябрь выдался ясный и теплый, и деревья в парке стояли совсем зелеными, только клены нарядились в алые и желтые листья. На выходные отец пригласил Сирожей, Сергея Сергеевича с младшим сыном, и, в довершение ко всем тревогам, Марьяна снова ощущала неловкость своего положения несватанной невесты.
Антон Сирож, рыхлый полнеющий блондин, был на четыре года моложе её, но уже успел развестись с первой женой (как объясняли – из за того, что та не могла иметь детей). Считалось, что он ухаживает за Марьяной, хотя они встречались только на каких то общественных мероприятиях или семейных праздниках, где едва говорили друг с другом. И в этот раз всё шло по обычному сценарию. После ужина отец и Сергей Сергеевич поднялись в кабинет, а Антон уселся к камину, закурил сигару и погрузился в чтение журнала «Катера и яхты». Марьяна, любившая вставать и ложиться рано, ушла спать. К завтраку младший Сирож не вышел, появившись в гостиной только в одиннадцать, и сразу отправился с Максимом в гараж осматривать лодку и снегоход. Марьяне же пришлось показывать оранжерею неотвязчивому Сергею Сергеевичу, который к месту и не к месту сыпал простонародными пословицами.
Когда к полудню приехал Георгий, раздражающе изысканный в своем светлом льняном костюме, в серых замшевых туфлях, Марьяна поймала себя на том, что и рада, и не рада его появлению.
Ей совсем не хотелось разбираться в природе того почти неприязненного беспокойства, которое с недавних пор вызывал в ней Георгий. Она предпочитала принять первое лежащее на поверхности объяснение этому чувству: муж покойной сестры вдруг занял главное место среди доверенных лиц отца, оттеснив её, Марьяну, от трона. Она предполагала, что здесь зреет какая то интрига, направленная против неё, и не могла скрыть обиды. Но за чашкой травяного чая на освещенной солнцем веранде, оглядывая украдкой Георгия – костюм, шелковый галстук, туфли, плотно и мягко облегающие ногу, – она вдруг осознала, что мучается ревностью к той тайной посторонней силе, из за которой он уже несколько недель излучал молодое, сияющее самодовольство.
Она уже знала, что в Испании Георгий принимал «своих» гостей – компанию представителей чиновничества и бизнеса, объединенных общим пороком, о котором не принято было распространяться вслух. Она знала также, что многие из этих людей женаты, имеют детей и вполне ловко маскируют свои пристрастия, тогда как другие открыто бравируют отклонениями от нормы. То, что Георгий являлся активным членом этого сообщества, было принято объяснять интересами бизнеса, который не разбирает запаха денег. Но Марьяна уже давно не верила этому объяснению, хотя не могла до конца поверить и в то, что Измайлов принадлежит к породе тех неполноценных мужчин, которых влечет к другим мужчинам.
– Почему нам не поиграть в теннис пара на пару? – предложил отец перед обедом. – Марьяна с Антоном, а мы с тобой, Георгий.
– Я готов, – ответил Измайлов и улыбнулся так, словно получил давно оставленный без движения долг.
Марьяна кивнула, хотя ей не особенно улыбалось играть с Антоном, который только что долго и скучно рассказывал о своей поездке на автомобильный завод «Феррари». Каким то загадочным образом младший Сирож унаследовал все недостатки, но не получил ни одного достоинства своего отца, и это, пожалуй, было единственным необычным свойством его личности.
– Отличная идея, – согласилась она. – По крайней мере, за игрой нельзя курить сигары.
– Почему нельзя? – спросил Антон, глядя сквозь неё невидящим взглядом, и она едва сдержалась, чтобы не ответить грубостью на грубость.
Переодевшись в спортивные брюки и джемпер, Марьяна первая вышла к корту. Какое то время она стояла, наблюдая, как горничная длинными граблями очищала покрытие от листьев, занесенных из парка – эта молчаливая девушка вызывала у неё возрастающее с каждым днем чувство гадливости. И не только из за отца, который уже не скрывал своего особого отношения к ней, но ещё и потому, что Марьяна интуитивно чувствовала – за миленьким свежим лицом, под льняными кудряшками в небольшой черепной коробке разрабатывается некий захватнический план. Конечно, ни на минуту невозможно было предположить, что отец женится на прислуге, но он был достаточно своенравен, чтобы как то по другому возвысить её. Марьяна читала эту надежду в её невинных, всегда опущенных глазах.
Когда появились мужчины с ракетками в руках, Марьяна со смутным волнением отметила, что Георгий, самый высокий и лучше всех из них сложенный, выглядит элегантно даже в свитере и шортах. Всё это – белоснежный свитер, солнечные очки известной марки, безупречный маникюр снова напомнили ей о её подозрениях, и только усилием воли она заставила себя не продолжать эту неприятную мысль.
Словно в благодарность, Георгий подмигнул ей.
– Сейчас мы вас разделаем под орех.
– Ещё посмотрим, кто кого, – заставила себя улыбнуться в ответ Марьяна и потрясла ракеткой в воздухе, как воительница копьем.
Антон играл из рук вон слабо, и первый сет с разгромным счетом взяли отец и Георгий. Но во втором, подхлестываемая злым азартом, Марьяна сумела перехватить инициативу. Она как раз собиралась подавать третий мяч, когда Георгий вдруг развернулся у сетки и начал хлопать себя ракеткой по спине.
– Что случилось?
– У нас тут рядом пасека, у соседей, – проговорил отец.
– А черт! Забралась за шиворот и тяпнула.
Не думая о том, что её поспешность может показаться неприличной, Марьяна подбежала к нему.
– Если это пчела, нужно вынуть жало.
– Ты не посмотришь?
Свободным движением он снял через голову свитер, обнажив торс, и Марьяну бросило в краску от его такой близкой, непристойной наготы, и вместе с тем от обиды, что он вот так просто разоблачился перед ней, как перед сиделкой или врачом. Она растерянно смотрела на его широкую мускулистую спину, загорелую и влажную, с двумя родинками и намечающимися складками у поясницы, слышала запах его одеколона и свежего пота и чувствовала, как её руки и губы начинают дрожать.
– Что там? – спросил он, оборачиваясь через плечо.
– Да, тут жало. Нужно вынуть, – ответила она, стараясь не выдать своего смятения. – И продезинфицировать рану…
– До свадьбы заживет, – произнес рядом с ними старший Сирож, подошедший к сетке. Марьяне в его голосе послышалась насмешка, и она отдернула руку, которой касалась спины Георгия.
– Ну всё, застряли, – поторопил отец. – И правда будем ждать до свадьбы?
Георгий надел свитер.
– Прошу прощения у всех. Ничего страшного, пчелиный яд полезен. – Затем он вдруг нагнулся к Марьяне и заговорщицки подмигнул: – Спасибо, сестра. Есть мнение, что грамотно зафиксированный пациент в наркозе не нуждается.
Марьяна вернулась на свою половину поля, ощущая на себе пристальные взгляды отца и старшего Сирожа, чувствуя стыд, растерянность и злость. В тот миг, когда Измайлов склонился к ней, ей и вправду показалось, что он хочет сказать что то важное, сделать признание, на которое долго не мог решиться. Но он просто дразнил её, как школьная красавица дразнит кавалера, к молчаливому обожанию которого давно привыкла.
После неудачной подачи Антона Сирожа стало ясно, что партия будет проиграна, и Марьяне стоило больших усилий не бросить игру до конца. Она не ушла с корта только потому, что не хотела давать Георгию еще один повод для самоуверенной улыбки.
Вечером, в своей комнате, снимая серьги и протирая лицо лосьоном, Марьяна продолжала обдумывать происшествие на корте. Закрыв глаза, она представляла, как Георгий стаскивает через голову свитер, снова видела его мощные плечи, густую шерсть на груди и темную дорожку, тянущуюся от пупка вниз, за резинку шорт. Потом она посмотрела на себя в зеркало и тихо, с нажимом произнесла:
– Если хочешь стать всеобщим посмешищем, продолжай в том же духе. Ты неудачница, старая дева, сухая палка. Не воображай себя яблонькой в цвету.
Но всё её существо вдруг возразило этим привычным мыслям – в зеркале она видела моложавую, подтянутую и по своему привлекательную женщину, которой просто не слишком везло в личной жизни. И если бы она знала, как это можно изменить, она бы многое отдала за этот секрет.



В дни молодой любви, любви,
Я думал – милей всего
Коротать часы – ох! – с огнем – ух! – в крови,
Я думал – нет ничего.

Шекспир


В конце октября начались первые заморозки, и Георгий Максимович снова уехал – в Москву, а оттуда в Европу, где собирался пробыть больше двух недель. В ожидании его Игорь впал в душевную летаргию, бесчувственный сон на ходу. По утрам, еще лежа в постели, разглядывая выцветшие обои и желтые занавески в своей комнате, он уже предчувствовал скуку будущего дня, тягучий ток часов бессмысленного бодрствования. Он почти физически ощущал, как в отсутствие Георгия из его жизни улетучивается магия, осыпается позолота. На звонки в далекие страны был наложен строгий запрет, а сам его взрослый любовник звонил нечасто, и, наконец, Игорь стал бояться, что одним ненастным утром проснется и поймет, что никакого Измайлова нет, и никогда не было. Что есть только этот продавленный диван, ванная с текущим краном, растрепанный том Ницше на кровати отчима, и безысходное прошлое, в которое он вернулся уже навсегда.
В такие минуты, закрыв глаза, глотая безвкусный чай или повиснув на поручне в вагоне метро, как лемур на ветке, Игорь предъявлял сознанию весь перечень материальных доказательств существования Георгия. Он вспоминал вкус устричного соуса и сыра горгонзола, запах дорогой кожи в движущемся убежище, где можно было лечь головой на теплое под тонким сукном колено и чувствовать счастье спящей кошки; вспоминал ощущения своего тела, опустошенного и легкого по утрам, как высосанная ракушка.
В агентстве Игорь на время отвлекался от плетения спасительного кокона из вещества своей любви, лишь мгновеньями ощущая странность в том, что и без Георгия жизнь продолжает двигаться по своему кругу: занятия, тренировки, съемки, пицца в кафе на первом этаже или в стекляшке напротив. Обедал он почти всегда с Денисом, парнем с Украины, с которым их почти одновременно взяли в «Фэшн Хаус». И хотя Денис был страстно любопытен, у Игоря всё же хватало рассудительности не делиться с ним подробностями своих отношений с Измайловым. Игорь отчасти гордился своей выдержкой, пока вдруг не узнал, что именно это свойство его характера давно служит предметом горячего осуждения коллег.
– Понимаешь, все думают, что у тебя корона . Ну, типа, звездой себя считаешь, – призналась Катя Саламатина, Китти, как называли её в агентстве и даже на официальных подписях к фотографиям. – Поэтому ни с кем не хочешь общаться. Я то сразу поняла, что ты нормальный парень, но им же не докажешь. Борька Комаров еще пустил пулю, что ты вкладыш. Ну, стукач. Измайлову передаешь всё, что в нашем дурдоме творится.
Они ехали на показ коллекции начинающего модельера в каком то полулегальном казино – Игорь сам не знал, зачем согласился на эту работу, которой раньше ему никогда не предлагали. Он помог Китти донести сумку до такси, а она предложила добираться вместе.
– Но я лично никогда в это не верила. Я же вижу, что у вас всё серьезно. Кстати, тебе респект, как ты Измайлова поймал за яйца. Прямо, надо опыт перенимать. Чтоб он столько долго с кем то встречался – это прямо рекорд книги Гиннеса! Ты, главное, дальше действуй по умному, а то с тебя станется всё прощёлкать.
– Что прощёлкать? – спросил Игорь, пытаясь прочесть смысл её слов по выражению лица.
Она засмеялась.
– Зайчик, не прикидывайся глупее, чем ты есть. Измайлов – единственный среди наших хозяев порядочный мужик. Он своим бывшим мальчикам всегда помогает устроиться. Женьке Винокурову контракт сделал в Германию, тот теперь в Мюнхене на телевидении работает. А Юрка Кошелюк попросил денег и в Москве открыл магазин спортивной обуви. Просто они оказались ребята с мозгами, а не только с чем то между ног. Все знают, что Измайлов может быть хорошим трамплином, если захочет.
Слышать это было очень неприятно, но Игорь всё же решился задать вопрос, мучавший его и раньше.
– А из тех, кто сейчас работает… с кем у него что то было?
– Ну, это ты сам узнавай, я то зачем буду конфликтную ситуацию провоцировать? Кстати, обычно такие вещи делаются втихаря, через Василия или через Фреда, даже мы не сразу узнаём. Поэтому все тогда припухли на открытии «Альмагеста», когда он сам за тобой в раздевалку заявился. И сразу повез тебя на своем водиле. И в Испанию он тебя возил почти открыто, и в рестораны, и всё такое. В общем, чудеса, что он всё делает так . У него же деловая репутация и всякая такая фишка.
– Я об этом не думал, – проговорил Игорь, хмурясь.
– Правильно, зачем тебе то об этом думать, – пожала плечиками Китти. – Просто лови свой шанс, пока всё не кончилось. Говорят, ты уже и с Максом Измайловым общаешься? Кстати, как он там?
– Нет, не общаюсь. Это у него корона.
Китти рассмеялась серебристым смехом.
– Да уж, это точно! А что ты хочешь – наследный принц.
Они вышли из такси у какого то перестроенного заводского корпуса, и Китти присоединилась к ожидавшим её к девушкам, а Игорь спустился в подвальный этаж, в тесную комнату, которую им отгородили под примерочную.
Там между стойками с костюмами было одно только зеркало, и перед ним Андрей причесывал Рената, а остальные толкались вокруг. Душная смесь запахов туалетной воды, пота и лака для волос волной перемещалась по комнате, как только кто нибудь распахивал дверь.
Игорь нашел свою фамилию на подколотых к костюмам лоскутах бумаги, начал раздеваться.
– Ребята, ну сказано же, в одежде не курить! – крикнула, пробегая через комнату, администратор Наташа. – Сейчас Василий увидит и оштрафует всех! Давайте быстрей, перед началом проверка в коридоре.
Игорь так и не добрался до зеркала, только намочил волосы над раковиной в служебной уборной. После разговора с Китти он вдруг начал чувствовать на себе насмешливые и неприязненные взгляды других парней, слышать шепот за спиной, и даже одернул себя: «станешь параноиком».
Через четверть часа они вместе с девушками выстроились в коридоре, и костюмерша быстро пошла вдоль ряда, одергивая складки, застегивая или распахивая пиджаки и рубашки, поправляя шарфы. Дизайнер двигался следом и высоким, капризным голосом объяснял:
– Идея заключается уже в самом названии коллекции – «Инфант». Думайте о том, как важна здесь концепция сексуальности, изнеженности. Современный мужчина все больше становится женственным, рафинированным и желанным. Это мужчина ребенок, анфан террибль, красивая игрушка, одинаково привлекательная для женщин и для мужчин своего пола.
– И не бегать по языку, – добавил Василий. – Идём чёсом, в среднем темпе, ближе к медленному. Нормально фиксируем поворот! По четыре выхода, меняем быстро, прошли мужские, сразу пошла женская, без паузы. Всем понятно? Увижу, кто курит в костюмах – будем прощаться. И не путать номера.
На первом же выходе Игорь ошибся. Он должен был завершать, за Борей Комаровым, но почему то решил, что его очередь за Денисом. Боря отпихнул его локтем и быстро, тихо прошипел:
– На плешке научился первым вагоном лезть?
Игорь не совсем понял значение этих слов, но ощутил колючую враждебность Бори. Они прошли. Василий подгонял, и Игорь вместе со всеми поторопился переодеться, путаясь в длинных плиссированных манжетах, в кружевах на обтачке рубашки. Продолжая размышлять над словами Китти и над обидной фразой Бори, он отработал второй проход, рассеянно глядя в зал, где блестели хромом и стеклом столы, смутно белели лица гостей.
В перерыве им принесли шампанское и кофе в бумажных стаканчиках. Игорь хотел подойти к Боре, но появился Василий Николаевич и снова начал кричать:
– Если я сказал в медленном темпе, не значит, что надо ползать как мухи по дерьму! Сейчас работаем в зале, у столов. Еще раз для тупых – улыбаться нужно, а говорить с гостями, пить и есть нельзя! И если хоть один инцидент с клиентами, всех оштрафую, разбираться не буду…
Игорь машинально сел на стул у зеркала, не слушая, размышляя о том, нужно ли отвечать Комарову. Но когда Василий вышел, Боря сам направился к нему.
– Ты такая простая, даша! Все стоят, а она сидит!
Он резко выбил из под Игоря стул, и тот больно упал на копчик.
Кто то громко засмеялся, их обступили. Стельмак, Ренат, Дима Лыков – все «старенькие». Всем было любопытно, чем закончится ссора. Сидя на полу, Игорь видел кривые, брезгливые усмешки на их красивых лицах, чувствовал, как прямо над головой сгущается враждебность.
Он медленно поднялся, глядя на Борю, белого от ненависти.
– Что тебе надо?
– Ты, дешевка, – воскликнул Комаров, срываясь на фальцет, – думаешь, если Измайлов тебе в рот пару раз кончил, ты уже звезда на болоте? Думаешь, мало вас тут было?
Злость вскипела в груди Игоря, заклокотала в горле, не давая дышать. Комаров вдруг отлетел, опрокинув стойку с костюмами, и тогда только Игорь сообразил, что ударил его в челюсть. Снова раздался смех, кто то бросился поднимать Борю и костюмы.
– Вы дебилы оба, теперь всех оштрафуют из за вас! – досадливо воскликнул Женька Стельмак.
Опомнившись, Комаров кинулся на Игоря.
– Сука, урод, убью! Он мне челюсть сломал!.. У меня кровь во рту…
Его удержали за руки.
– Ты сам урод, – постепенно приходя в себя, пробормотал Игорь.
– А ты бы, правда, заткнулся, Воеводин, – с угрозой посоветовал Ренат. – Ты один, а нас тут много.
– Если я захочу, вас никого тут не будет, – не узнавая собственный голос, произнес Игорь и, захватив с вешалки свою куртку, вышел в коридор.
Денис догнал его.
– Класс ты ему дал. И правильно! Они нам завидуют, что мы молодые, вот и бесятся. Как будто сами бы не пользовались. А Комарову и Ренату уже по двадцать пять лет! Я не хотел передавать, но они всё время смеются над тобой и наговаривают… Что ты ходишь как железный дровосек, и пред камерой как колода, и двух слов связать не можешь. Что у тебя зажим и профнепригодность, а Василий тебя держит потому, что ты тогда Измайлову… ну, прямо в лифте, и всё остальное. И что они вдвоем тебя… ну, это делают… вместе с Марковым.
Игоря передернуло от отвращения. В конце коридора он остановился.
– А ты куда? – спросил Денис.
– Домой, – ответил Игорь.
– Так вот и уйдешь? А Василий?..
– А что Василий? – Игорь сплюнул на пол. – Что он мне сделает? Оштрафует?.. Я, может быть, совсем из агентства уйду.
– А костюм?
Игорь сейчас только сообразил, что так и вышел в кружевной рубашке и брюках из зеленой парчи.
– Потом верну.
– Так, а что сказать Василию?
– Ничего. Нет, скажи – пошёл он в задницу. И этим передай, что я им запомню железного дровосека. Я только пальцами щелкну вот так, и они об этом пожалеют… и про Измайлова в лифте… и про Маркова тоже!..
При этих словах лицо Дениса вытянулось. Игорь обернулся и увидел Василия и Маркова, подходивших к ним.
– Кто тут шумит? И что конкретно? – спросил Александр Николаевич, уставившись на Игоря веселыми желтыми глазами.
Игорь подумал, что Василий сейчас начнет орать, но тот молчал и только улыбался Маркову, словно невеста жениху. У Дениса было такое лицо, словно это ему, а не Комарову дали в челюсть.
– Ну, пойдем, расскажешь по порядку, – Марков повернул ручку двери с надписью «Вход воспрещен». – Уж ты как хочешь, Николаич, но этого бойца я забираю. А то в карты мне сегодня не везет, надо сваливать, пока штаны не проиграл.
Игорь хотел возразить, что уходит сам, но что то объяснять сейчас было глупо, поэтому он молча вышел вместе с Марковым. Они оказались на площадке широкой лестницы, застеленной ковровой дорожкой. Охранник наставил на них рацию, но Марков остановил его жестом.
– Спокойно, родной, свои. Ситуация под контролем.
И, сжав руку Игоря выше локтя, повел его вниз.

На улице, под козырьком подъезда, Игорь высвободился. Сильный холодный дождь хлестал по асфальту, и пятна фонарей вдоль трассы расплывались, как если смотреть сквозь слезы.
– А ты, оказывается, конфликтный пацан, – заметил Александр Николаевич. – Хотя, тут я поддерживаю. Бывает, люди слов не понимают. Лучше один раз в рыло сунуть, чтобы знали, с кем ведут базар.
Игорь немного удивился, что он уже знает подробности их с Комаровым ссоры. Хотя спиртным от Маркова не пахло, он казался подвыпившим и был в хорошем настроении. Глядя на его круглую голову и пушистые усы цвета соли с перцем, Игорь подумал, что он похож на крепкого задиристого кота.
– Ну что, подвезти тебя?
– Спасибо, не надо, я машину поймаю, – Игорь натянул куртку на голову, чтобы выйти под дождь.
Марков пиликнул брелком сигнализации своего Лэндкрузера.
– Хрен тут поймаешь. Вокруг промзона, там выезд на кольцевую. Да не ломайся, что ты как школьница после первых месячных! Куда тебе?
– На Пионерскую.
– А мне в Коломяги. Соседи, значит.
Под защитой стеклянного навеса они вышли на стоянку и, поколебавшись, Игорь забрался в высокий джип. Марков включил музыку, рванул с места и прямо по тротуару выскочил на пустую дорогу, развернулся на двойной сплошной.
Приемник в машине был настроен на «Русский шансон». Мужской голос проникновенно выводил под мелодию вальса: «В тебе было столько желаний, и месяц над нами светил»…
– Ну, так чего вы там не поделили? – убавив громкость, полюбопытствовал Марков. – Или они всё возвышения тебе не могут простить?
– Какого возвышения?
Тот поднял брови, деланно удивляясь.
– А какого ещё тебе надо?
– Мне ничего не надо, – отозвался Игорь.
– Да ну? Вот мне повезло сегодня. Встретил бескорыстное сердце. Может, и дяде Саше тут чего отвалится за здорово живешь?
Игорь отодвинулся от него, отвернулся к окну.
Дождь заливал стекла машины, безлюдные улицы, темные дома. Игорь, в последние дни как то утративший чувство времени, вдруг сообразил, что уже полночь.
Марков спросил, глядя на дорогу:
– А знаешь такую песенку? Как положено друзьям, все мы делим пополам… И снежинку, и дождинку.
Он вдруг резко остановил машину.
– Ну что, стажер, наладим контакт?
Игорь отпрянул, нашаривая ручку двери, чтобы выскочить наружу.
– Умора с тобой, ей богу! – Марков расхохотался, показывая щель между широких передних зубов. – Сиди, кому ты нужен. Сигарет пойду куплю.
Увидев, что они стоят перед ночным магазином, Игорь понял, каким выглядит дураком. Мягкий голос из радио всё повторял припев вальса: «Как было тепло, что нас тобой вместе свело, девочка пай, рядом жиган и хулиган»…
Через залитые дождем окна магазина он видел, как Александр Николаевич покупает сигареты, минеральную воду, ещё какую то мелочь – шоколадки, леденцы в коробочках. Кто то позвонил ему, и он вернулся к машине, плечом прижимая к уху коммуникатор, отрывисто отвечая:
– Да, получили. Само собой, мин херц, как только – так сразу. Доработаем и зашлём.
Он кинул в ноги пакет с покупками, подмигнул Игорю, показывая на трубку.
– Ты то как там? Смазал лыжи парочке альпинистов? А калькуляторшу не оприходовал ещё? Смотри, она же скользкая рыба, уплывет из под носа. А у нас дождь льет, мозгляво. Вернешься, я смотаюсь на недельку в Таиланд с семьей. Кстати, тут тебе привет передают. Помнишь парнишку, на открытии подарки разносил, Игорь зовут… Тут у меня под бочком. Хочешь поговорить?
С ощущением нелепости и непоправимости происходящего, Игорь взглянул на Маркова, взял трубку и сразу начал путано объяснять:
– Мы просто были в казино, так случайно получилось. То есть мы в машине, я домой еду… Там хорошая погода? А у нас тут дождь, просто льет как из ведра.
– В казино? – переспросил Георгий чужим, неузнаваемым голосом.
– Да, но мы уже вышли. Тут был показ, я согласился, раз тебя нет… Когда ты приедешь?
– Согласился, раз меня нет? – уточнил Георгий таким тоном, что у Игоря упало сердце.
– Просто, чтобы он меня подвез…
– Хорошо. Дай мне Маркова.
Игорь отдал телефон. Александр Николаевич сначала фыркнул в трубку, затем улыбка сошла с его лица.
– Да ладно, что ты с этим тендером? Всё нормально будет, не первый раз замужем. Фридман обещал… Сказано – сделано. Да, понял… Постараюсь. Хорошо, без «постараюсь» сделаю, сказал. Тебе тоже не скучать.
Он убрал телефон, нашарил в пакете у своих ног сигареты, открыл окно.
– Блядство, так и льет…
В эту минуту Игорь понял, что всё это – случайную встречу, приглашение подвезти, телефонный разговор Марков подстроил нарочно. Он пришел в казино, узнав от Василия, что Игорь будет там, зная, что Георгий будет звонить примерно в это время.
– Зачем вы так сделали? – проговорил Игорь, заглядывая Маркову в лицо и убеждаясь в справедливости своей догадки.
– Что я сделал? – покривился тот.
– Зачем вы сказали про меня?
Марков смотрел на дорогу перед собой.
– А чего ты схватил измену? И вопросов много задаешь. Учти, с таким характером тебя нигде долго терпеть не будут – ни в коллективе, ни в койке.
– Это не вам решать, – ответил Игорь резко.
– Ну ну… Знаешь анекдот про гнома? Уже такой большой, а ещё веришь в сказки.
Он высадил Игоря возле метро, на углу проспекта.
Дождь на какое то время утих, но по асфальту текла грязная вода; глинистая тропинка под домом, где Игорь обычно срезал путь, превратилась в болотце. Чтобы не испачкать дизайнерские брюки, он старался обходить или перепрыгивать лужи, но ботинки всё равно промокли; на душе у него было смутно, как будто и на неё налипла грязь. Случайно он взглянул на окна и увидел, что в кухне и в комнате отчима горит свет. Это был дурной, тревожный знак.
Тогда только он вспомнил, что несколько дней назад тётка говорила про дядю Витю. Кажется, тот звонил из своей «горячей точки». Погруженный в мечты, Игорь, почти не слушал её, о чем теперь пожалел. Это была самая длительная и дальняя командировка отчима, и он мог, как часто делал, вернуться раньше срока, никого не предупреждая.
При этой мысли Игорь почувствовал холод в животе, но тут же успокоил себя – не может быть, чтобы всё так сразу. Просто тётка моет в квартире полы.
Он успел только вставить ключ в замок, как дядя Витя распахнул дверь изнутри.

На отчиме была свежевыглаженная серая рубашка, в вырезе виднелась золотая цепь. Лицо его потемнело от загара, волосы и брови выгорели. А глаза, голубые, как застиранный ситец, сделались еще светлей.
– Ты знаешь, сколько времени? – спросил он вместо приветствия, цепко оглядывая лицо и прическу Игоря, куртку, парчовые штаны.
Тётка, маячившая за его спиной, попыталась прийти Игорю на выручку.
– Я тебе говорила, Витенька, их иногда задерживают допоздна. Но он меня всегда предупреждает, звонит заранее. Мне тоже не нравится, что поздно, но деньги хорошие платят…
– Язык есть, сам ответит, – потребовал отчим, и Игорь почувствовал, как стремительно уменьшается под его взглядом, словно герой какой то мрачной сказки. – Ну?
– Я по работе задержался, – выдавил из себя Игорь, стараясь побороть первый приступ паники. – Так получилось. Я не хотел.
– Ну, дальше! Что дальше?
– Я больше так не буду…
– Что  ты не будешь?
– Опаздывать…
– Что ещё нужно сказать?
– Тётя и отец, извините меня, пожалуйста. Я не хотел вас огорчать…
Дядя Витя посторонился. Тётка заморгала Игорю из за его плеча.
– Поцелуй отца то, четыре месяца не виделись!..
Отчим ждал, и, преодолевая страх, Игорь подался вперед и чмокнул сухую горячую щеку.
– С приездом.
Тот замер на секунду – Игорь видел, как на его шее шевельнулся кадык.
– Ладно. Иди, вымой руки и переоденься. Будем ужинать. А то, что на тебе сейчас надето, положить в помойное ведро.
В своей комнате Игорь снял дизайнерский костюм, сложил в пакет. Он действовал почти машинально, стараясь не думать о том, что мог увидеть и понять отчим по его лицу и одежде. Из сказки, в которой властвовал Георгий Максимович, Игорь словно вернулся в реальный мир, как девочка Элли, унесенная ураганом. Мысль о том, что он уже не сможет найти обратную дорогу в Изумрудный город, была такой пугающей, что он даже не хотел обдумывать её до конца.
Стол был накрыт, тетя Надя вытирала хрустальные рюмки. Игорь сунул в мусорное ведро пакет с вещами, сел. Отчим достал из шкафчика бутылку коньяка и опустился на свое место, которое никто не занимал, даже когда тот бывал в отъезде.
– Ты бы предупредил, Витенька, когда приедешь. Я бы пирог испекла, – пробормотала тетка, нарушая напряженное молчание за столом. – А так получается простенько, непразднично.
– Значит, нельзя было, раз не предупредил, – отрезал отчим сурово. – Я не на курорт ездил.
– Ничего, завтра поставлю тесто. С мясом, как ты любишь. А что еще приготовить? Оливье? Люди же придут.
– Я с утра на рынок съезжу, а с кладбища вернемся – этот  тебе поможет. Оливье, жаркое с картошкой, нарезку. Список мне напишешь, что купить.
Поймав тень недоумения на лице Игоря, отчим вкрадчивым тоном, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался:
– А у тебя какие планы на завтра? Кино, театр, дискотека? Может, ты наплевал, что твоей матери четыре года?
Игорь молчал, опустив глаза в тарелку. Из за переполнявшей его любви он и в самом деле забыл про годовщину смерти матери, и теперь его сердце болезненно и виновато сжалось.
– Там, наверное, совсем размокло в такую погоду, – подумала вслух тётка. – Два дня льет.
– Не растает, не сахарный, – ответил отчим, разливая коньяк.
Тётка подняла рюмку.
– Ну, с возвращением, Витенька. За твое здоровье. Слава богу, что всё благополучно. А то мы уже заждались.
– Я заметил, как вы заждались, – зло возразил дядя Витя.
Игорь взял рюмку и через силу проглотил немного жгучей жидкости с карамельным привкусом.
– А у нас всё ничего, – поторопилась успокоить его тётка. – Я всё там же работаю, только один день отдала. Игорь зарплату приносит неплохую. Вроде бы нравится ему, дальше учиться хочет по этой линии. Старается. Начальство его ценит.
Отчим криво усмехнулся.
– Ценит, говоришь?.. Понятно. А сам то что скажешь?
– Работа как работа, – проговорил Игорь.
– Ну а ты расскажи подробнее. Нам же с Надеждой тоже охота приобщиться. Что там происходит, в мире шоу бизнеса? Как  ты там стараешься?
Игорь видел, как он бережно, по нитке, закручивает в клубок скопившуюся в нем злобу.
– Я пока учусь, – ответил Игорь через силу. – Иногда снимаюсь в рекламе. Одежду показываю… Сегодня был показ коллекции одного модельера. В ночном клубе, поэтому поздно.
– Ну, значит, нашел место в жизни? – повышая голос и взвинчивая себя, продолжал отчим. – Вышел в люди? Вот так – выставляться голым напоказ? Чтоб тебя приценивали, как кусок мяса в магазине?
– Я не хожу голый, – возразил Игорь, начиная задыхаться.
– И почему? Там ведь оно в порядке вещей?
Вилкой размазывая соус по краю тарелки, Игорь молчал. Как всегда во время таких допросов, он чувствовал себя виноватым, слышал предательскую дрожь в собственном голосе, даже когда говорил только правду. Дядя Витя, раскрасневшийся от гнева и коньяка, не сводил с него глаз.
– Как ты съездил, Витенька, расскажи, – заискивающе улыбнулась тётка, отважно принимая огонь на себя. – Интересная страна?
К удивлению Игоря, отчим позволил сменить тему. Наливая коньяк, он кивнул.
– Интересная. Пятый год засуха, продуктов нет, один опиум выращивают. Гуманитарную помощь сразу разворовывают и перепродают. Водохранилище высохло, даже в гостинице воду давали на час полтора в день. Электричество тоже постоянно отключают. Деньги дешевые, как бумага, а дрова продают на вес, по килограммам.
– А мы всё жалуемся, – тётка покачала головой. – Вот где ужас то, наверное.
– Как наши ушли, так война не прекращается. Дома стоят полуразрушенные, а в них так и живут семьи с детьми. И просто в железных контейнерах живут, как зверьё. И порядки звериные, испражняются прямо на улицах, в канавы. Женщины выходят из дому все закрытые с головы до пят и в сопровождении мужчин. Иначе камнями могут забить. Считается, что женщина – это тень мужчины.
– А что у них по вере? Мусульманство?
– Ислам. Перед нами французы ехали из Красного креста – подорвались на растяжке… Мы в Москву прилетели как из ада в рай. В аэропорту светло, чисто, в гостинице – горячий душ.
Он выпил и налил ещё.
– Но и у нас, я заметил, чёрных больше становится с каждым годом. Пустили в дом зверьё, а эти твари быстро наглеют. Дальше будем терпеть, они нас на улицах резать пойдут.
– Это точно, совсем хозяевами стали, – вздохнула тетка. – Сама видела, на рынке чёрный женщину ударил. Что она у него перец украла. А она взяла, потому что недовес…
Радуясь, что отчим оставил его в покое, Игорь ещё какое то время давился вареной картошкой, потом положил вилку.
– Спасибо. Можно, я пойду?
– Пойдешь? – вдруг вскинулся дядя Витя. – А что, неинтересно? Или так устал от своей работы? Ты хоть понимаешь, откуда я приехал?.. Что из этой мясорубки не каждый возвращается?.. Или как? Лучше бы на мине подорвался? Этого ты хотел? Смотреть в глаза!
– Не хотел, – пробормотал Игорь, не поднимая головы.
Отчим стукнул кулаком по столу так, что зазвенела посуда.
– Я сказал – смотреть мне в глаза!
Его лицо побагровело, белки налились кровью. Но, глядя на него, Игорь с удивлением осознал, что не испытывает привычной паники. Только отвращение и подступающую к горлу дурноту. Он почувствовал, что и дядя Витя подспудно ощущает в нем эту перемену и начинает нервничать, словно человек, потерявший дорогу в темноте.
– Значит так, смотри и слушай, – продолжал отчим, всё еще сжимая кулак. – Про свою работу блядскую забыл. Приказ не обсуждается. Я сам ухожу из подразделения. Так что больше командировок не будет. Завтра поедем на кладбище, придут гости, и я поговорю насчет дальнейшего. Может, лучше тебя и правда отправить в этот призыв, сразу, как исполнится восемнадцать. Послужишь в нашем округе, получишь водительские права. Заодно дурь из головы выбьют.
– Как, Витенька, ты уходишь из подразделения? – искренне удивилась тётка.
– Перевожусь в запас. Может, преподавать. Хватит по войнам мотаться. Когда повысят, по деньгам будет не меньше.
Тётка закивала.
– Ну и правильно, и хорошо. Здоровье дороже. Что они, деньги – и так проживем.
Она хотела взять тарелку Игоря, но отчим кивком головы заставил её сесть на место.
– Что ты прыгаешь вокруг него? Сам помоет. Слуг нет.
Игорь поднялся. Спиной чувствуя его взгляд, стряхнул остатки картошки в ведро, ополоснул тарелку и пробормотал:
– Спасибо. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Игорек, – негромко отозвалась тётка.
В своей комнате Игорь открыл окно, закурил. Тучи разошлись, на небе высыпали звезды, мелкие и острые, как осколки стекла. Глядя на них, Игорь подумал о Георгии Максимовиче, который где то в далекой Швейцарии сейчас спит, или пьет вино, или вот так же смотрит в небо. Ещё в машине Маркова он почему то уверился, что уже не сможет доказать свою невиновность, что Георгий даже не станет слушать его оправданий. И думать об этом было так же тяжело, как о дяде Вите, который снова явился, чтобы сломать и раздавить все надежды, которыми Игорь в последнее время жил.
Он вспомнил: небесные тела, двигаясь в космосе по своим орбитам, издают прекрасный звон, эти звуки постоянно воздействуют на нас…  Почему тогда человеческая жизнь устроена так нелепо и несправедливо?..
Дядя Витя пришел в середине ночи. Он вошел бесшумно, в носках, постоял какое то время у кровати, сдерживая дыхание, затем осторожно лег.
Он долго лежал без движения, а Игорь, с гулко стучащим сердцем, пытался дышать глубоко и ровно, притворяясь спящим, хотя оба знали, что он не спит. Потом отчим придвинулся ближе и осторожно дотронулся до него. Постепенно прикосновения становились уверенными и грубыми, но Игорь продолжал изображать глубокий сон.
Затем реальность исчезла. Повинуясь обратному отсчету, который вел дядя Витя, Игорь уменьшился в двенадцатилетнего мальчика и забыл всё, что будет с ним позже. Он лежал в постели с высокой температурой, мать ушла на работу, а дядя Витя монтировал фильм на компьютере. Нужно было выпить порошок, и отчим высыпал лекарство на ложку, а Игорь проглотил, и когда дядя Витя раздевал его, он никак не мог проснуться и закричать, как бывает во сне, когда нужно бежать, а ты не можешь пошевелиться.
Дядя Витя уже хрипло и жарко дышал ему в затылок, когда наступила очередь жестокой фантазии, которой Игорь всегда отдавался в этот момент. Перед его глазами быстро, но очень подробно разворачивался виртуальный мир компьютерной игры. В этой игре он вставал и сбрасывал отчима с дивана, бил кулаком в лицо и ногой в живот, а потом выхватывал из за пояса свои космические бластеры и расстреливал дядю Витю с двух рук. Кровавые мозги и внутренности расплескивались в воздухе красивыми алыми брызгами.
После судорог агонии отчим ещё минуты две лежал рядом, восстанавливая дыхание. Потом он встал и ушел. Игорь перевернулся на спину и, одной рукой вытирая текущие по лицу слезы, другой начал ласкать себя, пытаясь представить прикосновения Георгия Максимовича, мысленно отрывая и комкая страницу памяти, хранящую образ дяди Вити.
Потом Игорь хотел подняться и принять душ, но усталость пересилила брезгливость и, натянув на голову одеяло, он уснул.

Утром, когда отчим уехал в гараж за машиной, а тетка ушла за хлебом, перед этим сунув Игорю спасенный из ведра пакет с дизайнерским костюмом, Игорь смог позвонить Денису. Тот ждал звонка.
– Слышь, чего было! Комаров с Ренатом так обделались, даже приятно посмотреть…
Захлебываясь от избытка злорадных чувств, Денис рассказал, как Боря с Ренатом и ещё двое «стареньких» пожаловались на Игоря и потребовали его наказания. Но Василий собрал всех и объявил, что Комаров уволен, а Ренат и другие доносчики оштрафованы на половину зарплаты. Про костюм не вспомнили, но кто то из девчонок видел, как Игорь уехал с Марковым, и теперь все обсуждают эту тему.
– Кстати, вот интересно, – проговорил Денис задумчиво, – эти штрафы, на которые Василий нас опускает, куда они идут? Прикинь, он же никому не отчитывается – взял, и двести зеленых на кармане. Денис никак не мог побороть провинциальный говор, и теперь у него получалось смешно – «узял». Он как то признался, что решил дружить с Игорем, чтобы перенимать правильную речь.
– Ты говорил, у тебя сосед съезжает из квартиры? – спросил Игорь, который ещё с вечера обдумывал своё нерадостное будущее. – Пока не нашел никого? У меня с теткой траблы. Можно, поживу у тебя дней пять?
– А чего тебе Измайлов квартиру не снимет? – поинтересовался Денис. – Нет, ты живи, без вопросов. Но мне надо хозяев предупредить.
– Я заплачу половину за месяц, – предложил Игорь и, расслышав, как кто то открывает входную дверь, поторопился попрощаться. – Извини, мне тут надо идти. Ты будешь дома вечером? Тогда я приеду.
Дядя Витя позвал из коридора:
– Возьми пакеты. Мясо – в холодильник. Не в морозилку только, вниз. И включи мне свет в ванной…
Руки у него были испачканы машинным маслом, рукава засучены выше локтей.
– Аккумулятор ставил, изгадился. Готов? Заверни с собой пару бутербродов, пока переоденусь.
Он вышел свежий, повеселевший, в новой белой рубашке, как будто собрался не на кладбище, а на парад.
– Поехали. Время поджимает.
И, подгоняя Игоря, похлопал его по спине, провел ладонью по плечу возле шеи, сильно сжал предплечье, ощупывая бицепс.
День был солнечный и ветреный. Полуистлевшие желтые листья налипли на крышу машины. Букет осенних хризантем на заднем сиденье источал горьковатый аромат. Отчим кивнул на пакет, лежащий рядом с цветами.
– Посмотри там, тебе привез. Японка. Тридцать месяцев гарантии… У нас таких пока не продают.
Игорь вынул из пакета коробку с видеокамерой.
Еще полгода назад он бы жил радостью нежданного подарка несколько дней, как было когда то с велосипедом и компьютером. Но теперь не получалось даже изобразить любопытство: у Георгия была почти такая же камера, Игорь научился пользоваться ею в Испании.
– Инструкцию прочитай сначала, – потребовал отчим, и Игорь развернул книжицу, делая вид, что разбирает английские слова. Вместо этого он украдкой разглядывал профиль дяди Вити – прямой нос и округлый подбородок с ямочкой, крупное ухо, выступающий кадык – и думал, что отчим чем то похож на мраморные бюсты умерших людей в музее, которые глядят прямо в лицо друг другу пустыми белыми глазами.
– А ты не рад мне, как я вижу. Да, мартышка? – вдруг обратился к нему отчим.
– Рад, – ответил Игорь и снова взял в руки камеру. – Спасибо.
– Папа, – подсказал тот. Он почему то любил, чтобы Игорь называл его отцом.
– Спасибо, папа, – повторил Игорь и отвернулся к окну.
У входа на кладбище построили часовню из красного кирпича, и её крыша сверкала цинком. Оглядывая ровные ряды могил, тянущиеся почти до самого горизонта, Игорь подумал о том, как схоже это расчерченное пространство с однообразием городских новостроек.
Он всю жизнь прожил в спальных районах – сначала с матерью в общежитии, потом с отчимом в сером бетонном доме. Из их окон были видны точно такие же типовые многоэтажки. План судьбы, намеченный для Игоря дядей Витей, был вычерчен по тому же ординару.
– А что замо к висит? – спросил отчим у рабочих, показывая на новенькую часовню.
Могильщики, крепкие парни в оранжевых безрукавках, заулыбались, переглядываясь.
– У Господа Бога выходной, – ответил, щурясь на солнце, один.
– Отпуск за свой счет, – поддержал шутку другой.
Дядя Витя отдал Игорю цветы, взял пакет с бутербродами, камеру, и они двинулись вверх по заасфальтированной просеке, разрезающей участок кладбища на две ровные части.
Игорь первый вспомнил ориентир – гранитный обелиск, как палец торчащий среди одинаковых низких песчаных плиток, – и за обелиском увидел сухой веночек над поблекшей фотографией. Он подумал, что в такой солнечный день смерть не кажется страшной и умирать проще, чем в пасмурную погоду или зимой.
Могила заросла сорняками. Вынув перочинный нож, дядя Витя начал срезать кусты цикория в ограде. Игорь зачерпнул в канаве ржавой воды, установил банку с цветами перед портретом, вминая донышко во влажную глину. Затем они сели на скамейку; отчим достал из пакета бутерброды, «маленькую» и три стакана, плеснул в каждый немного водки. Они выпили молча, не чокаясь. Дядя Витя вынул сигарету и протянул пачку Игорю.
– Да бери, что ты жмешься. Знаю же, куришь, все вещи пропахли. И водки выпей ещё, ты же не за рулем.
Вдалеке, у кромки кладбища, над голыми тополями кружили стаи ворон, ветер разносил их грай; тучи быстро плыли в небе, шелестела сухая трава. Солнце немного пригревало лицо.
Игорь закурил, читая надписи на соседних памятниках, машинально подсчитывая разницу между датами рождений и смертей. Получалось, что мать самая молодая из лежащих рядом.
– Ничего не хочешь мне сказать? – наконец спросил отчим, глядя куда то поверх крестов.
– Про что? – пробормотал Игорь.
– Например, чем ты ещё  занимался на этой работе. И с кем.
Чтобы не смотреть на него, Игорь поднял стебель цикория и осторожно перевернул на брюшко сонного жука пожарника, обнаруженного в траве.
– Я ведь пойду туда и сам узнаю, – повысил голос отчим.
Игорь легонько подтолкнул пожарника стеблем и ответил, поднимая каждое слово, как камень:
– Заодно расскажи, кто меня научил.
И он, и дядя Витя знали, что это бунт, нарушение табу, преступление запрета. О том, что происходит ночью, нельзя говорить и даже думать днем; нельзя говорить и думать никогда . От волнения Игорь слышал нарастающий гул – шум крови в ушах, – и как будто поднимался над землей, чувствуя в себе постороннюю огромную силу.
Дядя Витя хрустнул суставами, сминая в кулаке пачку сигарет.
– Я же тебя пришибу сейчас.
– Только попробуй, – прошептал Игорь. – Только попробуй меня тронуть.
Над кладбищем летел ветер, тучи быстро двигались по небу. Игорю вдруг представилось, что они перенеслись на чужую пустынную планету, где каждая вещь и мысль воплощена не в слове, а в образе прямоугольного могильного камня.
Опомнившись, дядя Витя вырвал у него из рук цикорий и раздавил ботинком жука. Ему нужно было оставить за собой последнее слово, и он заговорил с показной злостью, всё больше распаляясь, словно хотел присыпать словами зыбкую почву неуверенности.
– Значит так. Что ты делал без меня, разбираться не хочу. Но теперь я приехал, и в моем доме будут мои порядки. Шляться больше не позволю, и про работу свою блядскую забудь. Я не для этого тебя воспитывал и кормил десять лет. Если надо, наручниками к батарее пристегну, понял? Или изуродую, как бог черепаху. Раз обещал твоей матери, что характер твой переломаю, значит, так и будет. Ты понял меня, я спрашиваю, ты?..
– Понял, – не глядя на него, ответил Игорь.
– А теперь пошел к машине.
После пережитого напряжения Игоря охватила апатия. Он закурил и поплелся за дядей Витей к выходу с кладбища, где рабочие всё так же сидели на свежих досках перед часовней.
Молча дядя Витя открыл дверь машины, завел двигатель, включил радио.
Игорь уже знал, что отчим постарается как то отплатить ему за пережитые минуты слабости. И когда тот невдалеке от кладбища свернул на проселочную дорогу и заехал в редкий березовый лесок, Игорь догадался, что тот собирается делать.
Это было против правил – днем, в небезопасном месте, где их могли увидеть и где они могли видеть друг друга. Но это означало, что дядя Витя решил назначить новые правила. Заглушив мотор, он посмотрел на Игоря и притянул к себе его руку, и тот почувствовал, что не может не подчиниться молчаливому приказу.
Через полчаса, когда они уже ехали по трассе, отчим произнес первые за всё это время слова:
– Сядешь за руль? Или всё забыл, чему я учил?
Игорь пересел на водительское место, поехал, постепенно прибавляя газ. И подумал вдруг с каким то веселым отчаянием, что если разогнаться до ста пятидесяти и протаранить бетонный столб, то все его проблемы разрешатся быстро и просто. Главное, чем ему не понравилась эта мысль – перспективой смерти рядом с дядей Витей, с которым он больше ничего не хотел делать вместе.
Они доехали до города, и когда отчим остановился у магазина, чтобы купить сигарет, Игорь вышел из машины с другой стороны, сбежал по ступенькам в переход метро и поехал к Денису.


Глава 9. ODI ET AMO

Другого агнца приноси вечером; с мучным даром, подобным утреннему, с таким же возлиянием приноси его в благоухание приятное, в жертву Господу.
Исход


По возвращении в Петербург Георгий агрессивно взялся за разбор завалов. Висели текущие вопросы, которые решались только на его уровне, но не было сделано многое из того, что могли закрыть и Марков с Казимиром. Застрял голландский сити молл из за проблем со снятием охранного статуса с двух аварийных зданий. Никак не утверждалась вторая очередь по проекту бизнес центра, заседания по которому откладывались уже третий месяц. И было уже очевидно, что движение встало из за некомпетентности и нечистоплотности нового сотрудника, взятого по рекомендации Сирожей.
Роль Синей бороды Георгий не считал удачей своего репертуара, но тут пришлось «включить командный голос» и начать неделю с репрессий. «Крысой» уже плотно занимался Осипенко, начальник службы безопасности холдинга, но эта история должна была послужить уроком и для остальных. Во вторник Георгий провел общее собрание, припугнув низовых работников перспективой штрафов, кадровых зачисток и уголовных дел. Топ менеджерам в индивидуальном порядке напомнил о плачевных последствиях «работы в свой карман». В среду встретился с людьми из Комитета и из стройнадзора, в четверг протолкнул вопросы по дебиторской задолженности и пободался с арендаторами. В пятницу он всё же устроил выволочку Чугункову и Маркову (Саша усмотрел здесь сведение личных счетов) и решил покончить с вопросом, который подспудно отравлял источники вод его душевного покоя.
Он не звонил Игорю и не отвечал на его звонки, хотя мельком видел мальчика в приемной у Дорошевского и успешно игнорировал обращенный к нему умоляющий взгляд. Ещё в Швейцарии он решил, что эпизод с Марковым – возможно, и не дозревший до формальной измены – всё же служит прекрасным поводом, чтобы прекратить эту неумную связь. И хотя принятое решение не требовало обязательной реанимации исчерпавших себя отношений с Росликом, Георгий не знал, как ещё заместить образовавшуюся в сердце пустоту.
Ростислав был занят в вечернем спектакле, но освобождался не поздно – давали короткие хореографические миниатюры. Георгий подъехал к театру к половине одиннадцатого. Рослик вскоре появился из дверей служебного входа, очень прямой, затянутый в узкой талии поясом плаща полувоенного покроя – стойкий оловянный солдатик. Георгий поморгал фарами, и он зашагал к машине своей балетной походкой, словно маршируя на плацу.
Рыжеволосый парнишка, отпрыск колена Левитова (Ааронова? Неффалимова?) выпорхнул следом и полетел за Росликом, окликая:
– Звягинцев, ты куда? Ты же обещал шмотки из Голландии показать!
Ростислав, уже взявшийся за дверцу внедорожника, что то сказал ему негромко, но любопытный приятель не сбавил галоп.
– Мы же договаривались! Я уже маме позвонил, что задержусь! – И, сделав вид, что только сейчас обнаружил в машине Георгия, нагнулся к окну: – Ой, здравствуйте! А я вас не заметил!
– Садись назад, – предложил ему Георгий, решив, что неизбежная сцена объяснения с Росликом при свидетеле пройдет короче и веселей. – Не нарушайте своих планов из за меня.
Паренёк не заставил себя упрашивать. Он развалился на заднем сиденье и, разглядывая салон, трогая обивку, затараторил:
– Какие тут сидушки удобные! Кожа? А чего вы к нам больше не заходите? Все обратили внимание. Даже скучно без вас.
Он картавил и кокетливо растягивал гласные.
– У тебя же можно будет душ принять, Сла ав? А то я не успел, весь потный, как селедка в рассоле… Ненавижу эти халтуры, негде помыться по человечески. Еще Клочкевич мой клей для ресниц весь вымазал. Вообще этот состав терпеть не могу, и Кондрашова с училища не перевариваю.
– Может, ты заткнешь фонтан? – процедил сквозь зубы Рослик, не оборачиваясь, и не меняя брезгливо величественного выражения лица, словно позировал для парадного портрета. Георгий сообразил – так они переговариваются на сцене, чтобы зрители не замечали движения губ.
Парнишка пожал плечами.
– А чего ты заводишься? Мне что теперь, молчать всю дорогу? Даже не вежливо – позвали, а теперь молчи.
– Не вежливо, – кивнул Георгий, не позволяя разрастись конфликту. – Давай знакомиться. Как тебя зовут?
– Мы с вами в курилке два раза знакомились, вы не помните? Я Сева. Для друзей – Севочка. А вы – Георгий Максимович, я знаю.
– Скотч пьешь, Сева?
Парнишка расплылся в улыбке.
– Ой, нет! Я никого не хочу напрягать!
Рослик, чей строгий профиль с откинутыми надо лбом волосами напоминал изображения римской богини Минервы, покосился на Георгия.
– Может, следовало сначала узнать и мое мнение по этому поводу?
– Ты против? – Георгий Максимович выразил лицом легкость мыслей и чувств. – Это же твой приятель. Потом посадим его на такси.
По драматическому характеру его молчания Георгий понял, что Рослик давно отрепетировал сцену их встречи. Представление срывалось из за Севочки, который выскочил из кулис, как прикормленная буфетчицей кошка, имеющая неизменный успех у публики даже при скромных внешних данных и небогатом даровании.
Звучное имя Ростислав сокращали по разному, но Георгий как то сразу окрестил его Росликом. В этом прозвище, словно стоящем на полупальцах и тянущемся вверх, звучал тот же тон, что и в пропорциях узкого тела с высокой шеей и удлиненными конечностями, в мелодике его немужского сипловатого голоса. Он танцевал в частной труппе, занятой развлечением туристов: фольклорные шоу, «Лебединое», «Жизель». Небольшие роли, соло в кордебалете, иногда поездки за границу. Всегда трезво оценивал свой потенциал – не всем же блистать в Мариинском или у Эйфмана.
Три, нет, уже четыре года назад Георгий ехал с какой то затянувшейся допоздна встречи, и под колеса ему выскочил подвыпивший, чем то сильно расстроенный молодой мужчина с волосами цвета льняной соломы, с нездешним абрисом бледных щек. Георгий угостил его кофе в ночной закусочной, довез до дома, прослушал хорошо темперированную жалобу в адрес вероломного друга хореографа, соблазнившегося юными прелестями воздушного акробата.
Мир богемы, цирк на воде, спешите, наши клоуны не умеют плавать…
Поначалу с ним было легко и занятно – яд сухощавого, натренированного в злословии ума источался на товарищей и недругов по ремеслу, на круг балетоманов, сопричастных общему пороку, плотно сомкнувших ряды вокруг учебных, открытых и закрытых сцен города. Ряды, в которых они обнаружили немало общих знакомых. Через полгода Георгий помог ему переселиться из многокомнатной коммуналки в отдельную квартиру в зеленом районе, обставить новое жилье. Но с обретением защиты от враждебного мира в скорлупе житейского благополучия Рослик постепенно утратил и свой воинственный задор, и нервную пылкость, и половину обаяния. Душа его вдруг сделалась тяжеловесной и бескрылой, как его прыжки, как добротная приземистая мебель белорусского производства «под старину», которую он выбрал для спальни и прихожей.
– Ну, расскажи, как твои дела? Как гастроли? – спросил Георгий, вспомнив, что в последний раз они встречались как раз перед отъездом труппы за рубеж.
– Гастроли нормально, – ответил Рослик, так и не опустив брезгливо поднятую в адрес рыжеволосого приятеля бровь. – Хотя был изматывающий график. Почти вся Скандинавия, с ночными переездами. Стокгольм, Копенгаген, Амстердам… В Амстердам я просто влюбился. Наверное, снова поеду в феврале. Кстати, меня там все принимали за местного. Не только из за цвета волос. Я очень комфортно себя чувствовал. Никто не верил, что русский…
– А меня в Турции за своего принимают, – влез в беседу рыжий Севочка. – Только не надо комментариев, что Турция дешевка! Во первых, я сам знаю, а во вторых, всё равно они живут лучше нас. Они в Евросоюз скоро вступят. И вообще, там тепло и много красивых мужиков, а у нас ни того, ни другого. Понятно, о присутствующих я не говорю.
За то время, что Георгий не был в малометражной квартире Рослика, она ещё уютнее укуталась занавесками и коврами, ещё наряднее расцвела островками комнатных растений. В кухне по деревянной сетке цеплялся вьюнок, дозревали на невысоком деревце лимоны. В ванной поселились керамические гномы, держащие на головах плетеные корзинки для банных принадлежностей.
Завалив диван целым ворохом шуршащих пакетов, Рослик заботливо укрыл прикроватный столик салфеткой, начал расставлять тарелки с закусками, стаканы. Принес лед. Севочка бросился перебирать сокровища – шелковые рубашки, шарфы, колготки, ещё какие то яркие предметы, назначение которых было Георгию неизвестно.
– Вот это я хочу! И это, и это, – восклицал рыженький, подмигивая Георгию в зеркало всем своим веснушчатым лицом, некрасивость которого несколько искупалась живостью. – Прямо всё бы взял, был бы спонсор! Я померю, Слав?
Ничуть не скрывая очевидных намерений, он тут же разделся до трусов, и Георгий на минуту почувствовал, что небольшое жилистое тело парнишки, покрытое яркими веснушками с ног до головы, волнует его, по крайней мере, живей, чем красота Рослика и перспектива остаться с бывшим возлюбленным наедине.
Он глотнул виски и сразу почувствовал, как алкоголь приятно разливается в крови. Почему то он уже предвидел, что напьется сегодня допьяна.
– Зачем шмоток то столько навез? – спросил он, пытаясь поймать Рослика за руку и привлечь к себе. – Поездку «отбить»?
Тот не дался, брыкнул головой, откидывая с глаз длинную чёлку – всегда делал так, если врал или нервничал.
– Я покупал всё для себя, а продаю, что не подошло. Или разонравилось.
– А я хочу в Японию, – заявил Сева, примеряя кацавейку, расшитую золотыми блестками. – Меня, кстати, звали в шоу «Русская тройка». Турне по десяти городам, контракт на год. За год можно язык выучить и там остаться. Ну как?
В новом наряде он проскакал по комнате, сделал пируэт.
– И кем тебя звали в это шоу – левой пристяжной? – не удержался в рамках приличий Рослик.
– Ой, как смешно! А вы где одеваетесь, Георгий Максимович? В Париже, наверное? У вас такой костюм, и галстук, и туфли…
– Давайте ка сюда, – позвал их обоих Георгий. – Жоранем, как говорят у нас в Париже.
Рослик, поколебавшись, всё же уселся на мягкий подлокотник кресла, дал себя обнять. Севочка без смущения втиснулся с другой стороны. Спросил, подняв бокал:
– За что пьем?
Георгий вспомнил излюбленный тост Маркова, подходящий к ситуации.
– За то, чтобы нам иметь право первой ночи, а не последнего слова.
– Нет, если уезжать, только не в Японию, – заявил Ростислав, пригубив виски. – Во первых – там землетрясения, во вторых – никогда не привыкнешь, всё другое. Америка – страна тупых и жирных… Нормально можно жить только в Европе, особенно в Скандинавии. И не только на бытовом уровне. Главное – культура общения. Люди сдержанные, лояльные ко всему. В каждом городке на тысячу жителей есть гей бар. Перестаешь себя чувствовать существом второго сорта.
Георгий чувствовал, что за его словами прячется какой то дополнительный смысл, но не хотел думать об этом сейчас. Он спросил, просто чтобы не казаться равнодушным:
– Это правда, детка? Ты чувствуешь себя существом второго сорта, потому что ты – гей?
– Представь себе, – тот вскинул голову. – Кого то устраивает двойная жизнь под одеялом. Делать вид, что ты как все или замалчивать тему. А кому то нужны открытые, полноценные отношения. В Европе гей пары давно уже вписаны в структуру общества. Им не надо прятаться и врать. Они живут обычной жизнью, вместе ездят в гости к родителям, имеют право официально оформить наследство. И никто на них не показывает пальцем. А какие могут быть взаимные обязательства, если люди не позволяют себе открыто быть вместе?
Этот камень, запоздало и беспомощно брошенный в чужой огород, был направлен мимо цели, и не мог задеть. Но рассуждения бывшего любовника невольно повернули мысли Георгия в сторону Игоря, из за которого он успел наделать множество глупостей, получив взамен рога и досадную ссору с компаньоном.
– А мне кажется, в Европе то же, что у нас, – проговорил Севочка. – Есть нормальные люди, а есть мудаки.
– В Европе нет такого быдлячества, как у нас, – возразил Рослик в запале. – Там в гей клуб люди приходят, чтобы пообщаться, поиграть в бильярд, обсудить какие то вопросы, а не чтобы снять партнера для случки на одну ночь!
– Ну да, там ещё у всех геев крылья вместо хуёв, – не без яда предположил Севочка.
– Интересно, ты о чем нибудь думаешь в жизни, кроме хуёв? – вспылил Рослик. Он захмелел; тонкая кожа у него на лбу и на крыльях носа загорелась малиновыми пятнами. Черты Минервы, смягченные алкоголем, опустились вниз и словно раскисли.
Георгий поймал себя на том, что поглаживает его по спине, ощупывая пальцами твердые позвонки, вспоминая, как волновала его раньше эта аскетическая худоба, казавшаяся изысканной и немного старомодной, как у женщин эпохи ар нуво.
– Я много о чем думаю, – ответил Сева. – Одно другому не мешает. Просто я считаю, что надо пользоваться тем, что нам дала природа, а не рассуждать о несбыточных мечтах.
И он снова подмигнул Георгию, словно обещая раскрыть бог весть какие тайны.
– Так ты пойдешь в душ? – напомнил Рослик с ноткой ревности. – Дать тебе чистое полотенце?
Тот встал, слегка покачнувшись.
– Да я и грязным вытрусь. Ой, я уже такая пьяная… Только вы не начинайте без меня!

Рослик тоже поднялся, начал убирать вещи с кровати.
Взгляд Георгия застрял на мушиной липучке, свисавшей с люстры. Он сообразил – патологический чистюля Рослик повесил её, чтоб уловить двух осенних мух, которые теперь трепетали рядышком в агонии, сцепив поломанные лапки и крылья.
Ромео, что лежит здесь мертвый, был с покойною Джульеттою обвенчан…
– Приятно тебя видеть, – проговорил он, обращаясь к Рослику, прикуривая новую сигарету. – Отлично выглядишь.
Тот молчал, нервно лязгая вешалками в шкафу. Его спина с выступающими лопатками двигалась очень выразительно.
Георгий подошел, обнял его сзади и хотел поцеловать, но Рослик отстранился довольно резко.
– Почему? – спросил Георгий Максимович, вспомнив тираду про «полноценные отношения» геев в Европе. – Нашел мне замену?
– Ты меня  спрашиваешь? А ничего, что ты пропал на три месяца без звонка и объяснений?! Я уже на вашем сайте корпоративном смотрел – может, застрелили генерального директора? Или, наконец, посадили за хищения? Нет, жив, здоров, дает комментарии.
– Ладно, хватит критики! Я отсутствовал по уважительной причине.
– По какой же, интересно знать?
– Я влюбился. И хочу найти в тебе сочувствие.
Рослик издал сухой язвительный смешок.
– Неужели же тебе наконец кто то не дал!?
– Мимо.
– Очень жаль. И кто он? Мальчик модель, у которого хватило мозгов поломаться чуть дольше других?
– Да нет, он не ломался, – Георгий хрустнул кусочком льда, оказавшимся во рту вместе с глотком виски. – Ничто не предвещало роковой развязки. Просто секс без обязательств.
– Ну и?.. Тебе же, кажется, больше ничего и не нужно?
Ростислав повернулся, опершись спиной о шкаф, сложив руки на груди.
– Ты как всегда меня переоцениваешь. Не такое уж я животное. Хотя временами чувствую себя, как эта муха в сладком клее. – Георгий кивнул на липучку. – Ему семнадцать лет.
– И где тут роковая развязка? – поинтересовался Рослик. – Он подал заявление в милицию и хочет денег?
– Нет, он спит с моим компаньоном. Может, и не только с ним.
Рослик снова хмыкнул.
– Странно, а чего ты ждал? Бывает по другому?
– Да, я понимаю, – кивнул Георгий. – Но злит ужасно. Увидел его вчера, случайно, первая мысль была – подойти и отхлестать по щекам.
Рослик вылил в свой стакан остатки виски, разбавил кока колой.
– Мы что, уже прикончили литр? – удивился Георгий.
– Долго ли… Сам глотаешь чистый, как чай. Если хочешь, в холодильнике бутылка вина. Мне с Сицилии подарок привезли. Или можно покурить. Есть трава хорошая.
– Давай вино, давай траву, – решил Георгий, стягивая галстук. – Откуда, кстати? Из Амстердама?
– Я не больной через таможню везти. Правда, трубку там купил.
Рослик принес вино и какую то особую трубку, напоминающую реторту для химических опытов. Заодно постучал в дверь ванной застрявшему там Севочке. Тот появился в одних полурасстегнутых джинсах, надетых, судя по всему, на голое тело, сразу прыгнул на кровать.
– Я думал, Звягинцев, тебя тут уже в третий раз девственности лишают, а они пыхают… э, мне то дайте!
Пить крепленое вино после виски было крайне неразумно, но Георгий разлил марсалу по стаканам. Рослик раскурил трубку и передал по кругу.
– Я один раз так накурился, что идти не мог, – задумчиво сообщил Севочка. – Когда выпускной был в училище. Меня до автобуса Клочкевич тащил. Мы с ним даже целовались.
– Не стошнило? – покривился Рослик.
Тот хмыкнул.
– Георгий Максимович, а вы верите в любовь с первого взгляда?
– Это к чему? – спросил Георгий, наконец, чувствуя, как виски, вино и конопля закружили хоровод в его черепной коробке.
– Так, интересно. Мне тут сказал один, что любовь – это просто слово из шести букв, излишне нагруженное значениями. А я вот верю, – после паузы добавил Сева. – Вы не смотрите, что я некрасивый. Зато талантливый. Особенно в сексе.
– Он, главное, приезжает ко мне и говорит – я влюбился! – воскликнул Рослик, который тоже вдруг оказался изрядно пьян. – Да пошел ты, Измайлов! Как будто ты знаешь, что такое любовь.
Пересиливая головокружение, Георгий взял в свои его холодные руки.
– Хорошо, детка, только не кричи.
– Любовь – это очень больно, вот здесь, внутри, как будто тебя ест злая крыса! – Рослик вырвал руку и толкнул его в грудь кулаком. – А ты – самодовольная скотина с толстой шкурой. Ты даже ни разу не пробовал покончить с собой!..
Немного обескураженный этой филиппикой, Георгий Максимович попытался погладить его по голове, но тот уткнулся лицом в диванную подушку и заплакал, сотрясаясь всем своим худым узким телом.
– Почему ты такая скотина? Ты хоть знаешь, Измайлов, что сломал мне жизнь?!
Севочка уже дремал, вытянувшись на кровати, с погасшей трубкой в руке. Глядя на него, Георгий пережил приступ дежавю – угнетающей уверенности в том, что сидел уже когда то на этом ковре, смотрел на плачущего Рослика и чувствовал только равнодушие и легкую дурноту. Дальнейшее развитие событий представлялось достаточно ясно: что бы он ни сделал сейчас, наутро будет муторно и стыдно, и значит, можно делать почти всё.
Поднявшись, Георгий отыскал среди одежды, аккуратно развешанной в шкафу, свой пиджак. Включил телефон и набрал номер.
Игорь сразу снял трубку, словно ждал звонка.
– Это я. Ты спишь?
– Нет, – ответил мальчик.
– Я сейчас заеду за тобой.
Тот заторопился.
– Подожди, я не дома, я у Дениса. Я поругался с теткой…
– Ты с Марковым? – приставив к холодной стене кулак, спросил Георгий Максимович.
– Нет, – пробормотал тот упрямо и обиженно. – Можешь не верить… Он правда меня просто подвез тогда… Ничего не было.
Его голос звучал так чувственно и близко, словно они оказались рядом в постели.
– Ты, конечно, врешь, но пусть. Бери машину и приезжай на Мытнинскую. Я там буду через полчаса.

Рослик умывался над раковиной. Георгий обнял его сзади и поцеловал волосы, пахнущие цветочным одеколоном.
– Собирайся, поедем ко мне.
Глаза у него были пьяные, мутные, словно студень.
– А Севка? – пробормотал он. – Я его не оставлю. Он встанет и подожжет мне квартиру.
Собственное лицо в зеркале – бледное и обрюзгшее, – показалось Георгию чрезвычайно неприятным. Он умылся ледяной водой, сильно забрызгав рубашку на груди.
Одеваясь, Рослик напомнил:
– А Севка?
Георгий вернулся в комнату, завернул безжизненного Севочку в плед, взвалил на спину. Рослик ещё сообразил сунуть в пакет вещи приятеля – свитер, куртку и ботинки. И словно опомнился, уже стоя в дверях.
– Как ты сядешь за руль? Ты же на ногах не стоишь!
– Я вызвал такси, – успокоил его Георгий. – Лучше помоги загрузить его в лифт.
На улице накрапывал дождь, но машина уже подъезжала к подъезду.
– У вас там что, труп? – спросил таксист.
– Труп, – подтвердил Георгий, укладывая Севочку на заднее сиденье. – Нам нужно на Мытнинскую набережную, это сразу напротив Петропавловки, я покажу.
Рослик сел рядом с Севой, придерживая его голову.
– Господи, Измайлов, как я устал от всего этого, если бы ты знал! Я уже твердо решил – хочу уехать отсюда. Найду себе какого нибудь спокойного немца лет пятидесяти. А что? Буду там преподавать, у них наши специалисты ценятся. Разведу цветы… Зачем мне этот гнилой мертвый город? Тут нельзя жить, хорошо только сдохнуть!
Игорь стоял у въезда в арку – продрогший, с голой шеей, в безобразной вязаной шапке. Георгий подошел к нему, ощущая в груди какой то клокочущий кипяток – ненависть и одновременно жгучее желание.
– Замерз?.. Ничего, сейчас согреешься. Познакомься, это Рослик… Ростислав Евгеньевич, мой давний и очень близкий друг. А это ещё один наш приятель… и пойдем.
Таксист помог внести Севочку в подъезд, где тело принял невозмутимый консьерж.
Оказавшись в квартире, Георгий сразу прошел в кухню, открыл бутылку коньяка, налил и выпил. Он действовал машинально, не зная, что сделает в следующую минуту.
– Я тоже хочу выпить, – заявил Рослик, отбирая у него бутылку. – И кофе. И нужно поесть.
– Конечно, детка, всё для тебя.
Распахнув холодильник, Георгий начал выкладывать на стол сыр, ветчину, помидоры.
– Да, нужно поесть… Это просто необходимо. Только подожди минуту…
Он взял Игоря, так и не снявшего своей шапки, за руку, и повел в хозяйственную уборную, где хранились чистящие средства и необходимый домашний инвентарь – гладильная доска, пылесосы, стиральная машина.
– Ну, что ты мне скажешь, малыш?
Мальчик смотрел на него испуганно и пристально, словно не узнавая.
– Давай, скажи, как ты скучал. Как ты меня любишь и хочешь.
Он отпрянул было, но Георгий обхватил руками его голову, прижался лбом к его лбу и зашептал:
– Какой ягненок, сейчас заблеет… Ну, обнимай глупого дядьку. Он же верит всем твоим сказкам.
Опрокидывая какие то коробки и бутыли с моющими жидкостями, Георгий повалил его на пол на четвереньки.
– Ну, давай – бе бе бе… Ты овечка, я баран. Как тебе игра?
– Не надо, – выдохнул он.
– Смешно? И мне смешно.
Он не сопротивлялся, и Георгий сделал всё грубо и быстро. В последний момент сомкнул пальцы на его горле и успел подумать «сейчас убью его», и что вот так, наверное, умирают от инсульта.
Затем, постепенно приходя в себя, услышал, как Игорь судорожно кашляет под ним. Запоздало сообразил, что чуть не придушил мальчишку и сильно напугал.
– Жив?..
Тот торопился натянуть джинсы, отползая, громко клацая зубами.
– Ну, ничего. Извини.
Георгий встал, повернул кран и подставил голову под холодную воду. Это прояснило сознание, но не рассеяло туман, в котором спуталось происходящее.
Рослик в прихожей надевал пальто.
– Куда ты? – спросил Георгий.
– Какая тебе разница? Домой.
– Подожди. Пойдем, выпьем.
Рослик покривился.
– А потом? Спать вместе? Чтобы твой мальчик посмеялся надо мной, тебе этого хочется? Ему семнадцать лет, а мне двадцать девять, у меня вот такие вены на ногах и изуродованные пальцы! Нет уж, развлекайтесь без меня! Старую куклу надо выбросить, когда купили новую!
Игорь тоже вышел в прихожую, бледный как покойник.
– Я не буду над вами смеяться, – проговорил он, не сводя с Рослика глаз.
Тот резко обернулся.
– Только вот не надо меня жалеть, зайка моя! Пожалей себя, вернее будет!
– Ты можешь меня послушать? – с нажимом потребовал Георгий. – Я хочу, чтобы ты остался, и ты останешься. Я ничего подобного не имел в виду.
– Вот ему рассказывай, что ты имел в виду, – Рослик ткнул в Игоря пальцем. – А я тебя не первый год знаю!
В этот момент Севочка, вероятно, разбуженный шумом, появился в конце коридора, хватаясь за стены, раскачиваясь с угрожающей амплитудой. Увидев их, он негромко изумленно воскликнул:
– Твою мать, люди! А где я?
В ответ на это Игорь громко икнул, и Георгий Максимович вдруг почувствовал себя балаганщиком, которого взбунтовавшиеся куклы втягивают в хоровод своей жестокой буффонады. Икающий Пьеро, полуодетый Арлекин и разъяренная Коломбина сговорились повеселиться на его счет.
– Так! – возвысил он голос. – Никто никуда не уходит. Ты раздевайся, ты надень мой халат в ванной за дверью. А ты прекрати икать! Все – марш на кухню, я варю кофе.
Рослик не сразу, очень медленно, стащил пальто. Игорь пытался сдержать икоту – в кухне Георгий налил ему воды.
– Это тебя кто то вспоминает, – пояснил Севочка, впопыхах или же с умыслом натянувший на себя неизвестно где добытый халат Нины Ивановны, цветастый, отделанный тесьмой. – Кстати, ты кто? И что мы тут делаем?
– Меряемся, у кого член длиннее, – зло прокомментировал Рослик.
– А если у кого то самый маленький?
– Тот и будет дежурить по кухне, – попытался пошутить Георгий, но никто не улыбнулся.
Единственный трезвый из них, Игорь, видимо, решил исправить упущение, и налил себе сразу полстакана коньяка.
– Да, а почему мы не пьем? – спохватился Севочка.
– Пей, кто тебе не дает, – покривился Ростислав. – Здесь будут только рады. Может, трахнут тебя, наконец, красивые мужчины, а не Клочкевич с Кондрашовым, как всегда. – Затем он вдруг переключился на Игоря: – А ты что моргаешь, зайчик одуванчик? Думаешь, кусок счастья урвал? Дядька богатый, не жадный, с горячей морковкой между ног? Только запомни мои слова, дорогуша! Сейчас он тебе сигаретки прикуривает, вино дает пить изо рта. А когда наиграется – подотрется тобой, бросит в унитаз и спустит воду. И тебе будет хуже, чем мне! Потому что я то знал это с самого начала, а ты до сих пор думаешь, что в сказку попал.
– Ладно, – оборвал его Георгий. – Это всё чрезвычайно познавательно – послушать, каков я негодяй, но достаточно на сегодня. Ты всё ещё хочешь уехать? Тогда я вызову такси. И забери своего приятеля.
Рослик уставился на него розовыми глазами сиамской кошки.
– Нет уж, разбирайся тут сам. И такси не надо, сам поймаю. Где мой коньяк? Я хочу провозгласить тост за нашего гостеприимного хозяина.
– Я сказал – достаточно, – стряхнул гипноз Георгий.
Но того уже нельзя было остановить.
– Хочу выпить за тебя, дорогой. Это, безусловно, наше последнее свидание. А на прощанье хочу тебе пожелать – от всей души, – чтобы в самое ближайшее время кто нибудь сделал тебе так же херово, как ты умеешь делать другим!
Пустой бокал он с силой бросил об стену, и осколки со звоном разлетелись по кухне.
– Я и так уйду, – пробормотал Сева, когда за Росликом захлопнулась дверь. Он даже собрался встать босыми ногами на осколки, но Георгий толкнул его обратно на диван.
Игорь, измученный, больной, почти некрасивый в эту минуту, сидел, ссутулившись, в углу. За окном светало.
– Иди спать, Игорь, – проговорил Георгий, умывая над раковиной лицо. – Всеволод ляжет здесь. Я сейчас принесу белье и подушку.
– Я не Всеволод, я по паспорту Сева, в честь Севы Новгородцева, – пробормотал рыжий парнишка. – А по еврейски Шмуэль. Это значит «почитайте Бога».
– Помолчи и делай, что тебе говорят. И ты тоже, Игорь. Отправляйся спать.
Они уже не спорили. Только перед тем как уйти, Игорь взял веник и смел осколки в угол, за кадки с бамбуком.
Когда Георгий вышел из ванной, на часах было почти шесть утра.
Мальчик спал одетый – в футболке и в трусах. Георгий начал раздевать его. Проснувшись, тот стал сворачиваться на боку в креветку, в человеческого зародыша, подтягивая колени к подбородку, скрещивая руки на груди, как будто этой позой рассчитывал защититься.
Георгий все таки разогнул его и подмял, уже даже не испытывая желания – только глухую ненависть к нему и к самому себе. Ромео, что лежит здесь мертвый, был…  Но когда тот тихо расплакался от усталости, Георгий не смог продолжать, отпустил его и обнял, отер ладонью мокрое лицо.
Нежность была такой пронзительной, что самому хоть плачь.
– Ну, ну, малыш, прости… всё, всё, не буду, не трону.
Погладил по голове, укачивая.
– Глупый маленький мышонок… отвечает ей спросонок…
Тот прижался, затих.
Сам постепенно погружаясь в сон, Георгий Максимович всё нашептывал:
– Прибежала мышка мать, посмотрела на кровать…
И сквозь дремоту ужаснулся: «Что я делаю? Нельзя сдаваться! Маленькая лживая дрянь, и Марков, и всем на посмешище» … Но вместо того, чтобы отпустить, только крепче прижал его к себе.
– Ищет глупого мышонка… А мышонка не видать.

Пробудился Георгий Максимович в начале первого, с тяжелой головой и отвратительным вкусом во рту. Вспоминать события вчерашней ночи было неприятно, но после двух растворенных в воде таблеток от похмелья он почувствовал себя бодрее и подумал, что ничего особенно страшного не произошло. Взглянув на крепко спящего в кухне гостя, он принял душ, побрился и, освеженный, вполне освоился с мыслью, что всё случившееся ведет к лучшему, как своевременное хирургическое вмешательство.
К обеду его ждали в Озёрном – тесть хотел обсудить отчеты и новые заявки. Из кабинета он позвонил Марьяне и передал, что подъедет к четырем, вызвал шофера. Затем вернулся в спальню и тронул мальчика за плечо.
– Мне нужно ехать, Игорь. Давай ка, вставай.
Тот сел на постели, сонный и растерянный.
– Прямо сейчас? – спросил он.
– Да, – кивнул Георгий. – Собирайся, подвезу тебя по дороге.
На его лице отразилось минутное замешательство.
– А когда ты вернешься?
– Скорее всего, поздно. Ты что то хотел?
– Нет, просто… Можно мне остаться? – произнес он дрогнувшим голосом.
Выбирая галстук, Георгий взглянул на него в зеркало – он сидел, до пояса прикрытый простыней, расставив коленки, опустив плечи, с напряженным и измученным лицом. На секунду чувство томительной нежности снова сдавило сердце Георгия. Он вдруг подумал, что должен именно сейчас что то сделать, чтобы очистить их обоих от грязного осадка этой ночи. Он сел к Игорю на кровать.
– Что, совсем плохо?
– Я не хочу возвращаться домой, – ответил тот. – Хочу снять квартиру…
– То есть, ты хочешь, чтобы я снял тебе квартиру? – уточнил Георгий, чувствуя, как расхолаживает его эта несвоевременная просьба.
Игорь покраснел.
– Нет, я не… Я думал, ты просто знаешь, как лучше… Я сам могу платить. Денис снимает в Озерках, и Рябов, и другие ребята…
Георгий оборвал его, взглянув на часы:
– Ладно, мы это обсудим. Но не сейчас. Ты хочешь остаться здесь?
– Я ничего не буду трогать, – пообещал он, глядя на Георгия с надеждой.
– Хорошо. Ложись ка сейчас снова и поспи. Или сначала выпей чаю. Там есть какая то еда в холодильнике, разогреешь в микроволновке. Можешь посмотреть телевизор в гостиной. Только уж никуда не выходи и никому не открывай – я включу сигнализацию.
Тот помолчал несколько секунд, потом произнес:
– Я правда не трахался с Марковым.
– Хватит, Игорь – оборвал его Георгий. – Я больше не хочу об этом слышать. Мне пора.
– У меня через неделю день рождения, – словно здесь имелась какая то связь, добавил он.
Севочка, ещё пьяный, не сразу сообразил, где находится, и чего от него хотят.
– Вот твои вещи, одевайся, – велел ему Георгий. – Такси внизу.
Вытряхнув вещи из пакета, он не нашел носков, и Георгий принес ему свои из гардеробной.
– А что было? – спросил Сева уже в прихожей, пытаясь пригладить торчащие волосы.
– Всё как обычно, – ответил Георгий Максимович и подтолкнул его к двери.


Глава 10. ПИР


Если б я был фараоном,
купил бы я себе две груши:
одну бы отдал своему другу,
другую бы я сам скушал…

Михаил Кузмин


Территория оздоровительного комплекса, куда подвез Игоря Вадик, была огорожена, и попасть за глухой забор можно было только через пост охраны. Сторож проводил Игоря к одному из корпусов, в дверях они натолкнулись на Казимира Петровича.
– А, символ счастья и процветания, – улыбнулся тот, протягивая Игорю широкую ладонь. – Ну, поздравляю! Расти большой, не будь лапшой.
Незнакомый сухощавый человек в розовых очках, направлявшийся во двор вместе с Казимиром, посмотрел на Игоря с веселым любопытством и тоже протянул руку.
– Вы – Игорь? А я – Эрнест Карпцов. Примите поздравления. Проходите, вас ждут.
В полутемном, довольно просторном помещении, отделанном камнем и деревом, горел камин. В креслах у огня сидели Марков и Георгий, их голоса звучали негромко, но напряженно. Они заметили Игоря, только когда он вышел к свету.
– Ого, кто к нам пожаловал, – Георгий Максимович встал, взял Игоря за плечи и влажно, со вкусом коньяка, поцеловал в угол рта. – Расти большой, малыш.
– Ничего, что я так присоединюсь, на расстоянии? – Марков покрутил пальцами в воздухе, посылая Игорю воздушный поцелуй.
– Вот чтоб ты так всегда присоединялся, – не по доброму хмыкнул Георгий.
Игорь собирался сказать, что так и было, что Марков никогда его не трогал, чтобы тот сам подтвердил, но тут вошли сразу несколько человек – Казимир Петрович, Эрнест, официанты с подносами и тарелками и крупная полногрудая девушка в бархатном платье, с высокой прической.
– Закажем сразу шашлыки? – предложил Эрнест, и один из официантов начал записывать заказ, пока двое других расставляли блюда с закусками на деревянном столе.
– А мы раздеваться, – позвал Игоря Георгий, и они прошли в глубину помещения, мимо выложенного черным кафелем бассейна, мимо парилки, откуда пахнуло нагретым деревом. – Тут должны быть халаты с тапочками. И сразу держи подарок. Купишь что нибудь на свой вкус.
Он вынул из внутреннего кармана конверт. Поняв, что там деньги, Игорь даже не стал заглядывать внутрь, только пробормотал «спасибо».
– Ты красивый сегодня, – пристально глядя на него, заметил Георгий. – Бутон мой распустившийся. Так бы взял и съел.
«Мне здесь не нравится, – хотел сказать Игорь. – Давай уедем, просто побудем вдвоем». Но в эту минуту в дверь постучали, и вошел Эрнест, повернул защелку на дверной ручке.
– Подарок для именинника.
Двумя пальцами он вынул из внутреннего кармана пакетик с белым порошком.
– Хороший? – принимая пакетик, поинтересовался Георгий Максимович.
– Обижаешь. Чист, как гимназистка.
Георгий лизнул с мизинца порошок.
– Пробовал кокаин, заяц?
– Да, – соврал зачем то Игорь.
– Ну, отложим удовольствие на черный день, – он спрятал пакетик в карман. – Так заказали, о чем шла речь?
– Будет к шашлыкам, – ответил Эрнест, весело глянув в сторону Игоря. – Я их видел в главном корпусе. Смешные. Почти как эта Лера. Даже не представить, как она секретаршей работала, такая роскошь.
Игорь вспомнил, что уже слышал про бывшую секретаршу Казимира Петровича, которая недавно родила ему ребенка. Тот не разводился с первой женой и жил на две семьи – девчонки в агентстве иногда обсуждали эту тему.
– Ну, значит, посмеемся. Ты раздеваться собираешься? – рассеянно спросил Георгий Игоря, и взял из шкафчика банный халат.
В главном зале громко звучала музыка, «Владимирский централ». У накрытого стола Казимир неуклюже танцевал с полногрудой девушкой.
Георгий поморщился.
– Опять эта вульгарщина, Александр Николаевич?
Марков фыркнул.
– Ну вот нет, Вивальди будем слушать! Опус три тысячи сорок восьмой!
– Мы будем слушать нормальную, спокойную европейскую попсу, – проговорил Георгий, выключая шансон. – Но сначала выпьем.
Он открыл запотевшую бутылку французского шампанского и разлил. Казимир и девушка подошли к столу, Марков тоже взял бокал.
– Ну что, за именинника? – предложил Казимир. – Он нам, кстати, принес удачу со своим единорогом. Тьфу тьфу, движение пошло.
– А я не знаю про единорога. Расскажете? – полюбопытствовал Эрнест.
– Давай, заяц, – кивнул Георгий. – За тебя. Расти, цвети… на радость всем. Единорог, Эрик, это как апсайд по итогам года – дарит счастье и процветание.
«Я не хочу на радость всем», – мысленно возразил Игорь, но снова не решился ничего сказать.
– А сколько ему исполнилось? – спросила любовница Казимира, глядя на Игоря с превосходством зрелой женщины, хотя самой было не больше двадцати трех лет.
– Восемнадцать, самый сок, – нагло глянув на Георгия, ответил Марков. – Теперь можно по взрослому, пися в писю. Ну, я переоденусь, и в парилку, не знаю, как вы.
– Мы первые, – заявил Эрнест. Но Марков и тут нашелся:
– Первые – горелые, под тряпкой половой, вторые – золотые, под ленинской звездой!
В парилке Георгий Максимович растянулся на верхней полке, Игорь сел внизу. Оглядывая обшитые новенькой светлой вагонкой стены, широкие полки, круглые камни в жаровне, он чувствовал себя немного странно – искусственное нервное веселье, вызванное шампанским, никак не согласовалось с тревогой, растущей в душе.
– Что это сегодня с Сашей? – спросил Эрнест, чье лицо без очков сделалось словно босым. – Какая муха укусила?
– Понятия не имею, – заявил Георгий очень спокойно, и тот сразу сменил тему.
– А место приятное. Дизайнеры поработали.
– Недавно открылись.
– Ну и видно – всё пока свежее, и вроде содержат в чистоте.
В раздевалке Игорь не стал снимать плавки, Георгий тоже остался в коротких боксерах, а Эрнест в белых трусах. Но Марков вошел голый, бросил простыню на полку и сел. Перед тем, как отвести взгляд, Игорь успел заметить, что на груди, на руках и в паху волосы у него были такие же жесткие, буро седые, как усы.
– Ну, как тут? Хорош парок?
– А что это ты вывалил свое хозяйство? Для кого? – спросил Георгий, подняв бровь.
Тот ухмыльнулся.
– А может, для тебя? Или именинник пускай любуется. Мне не жалко.
Игорь невольно покосился на его лиловый бугристый член, который лежал на волосатой ляжке и вяло шевелился, как сытая пиявка.
Георгий выдернул из под Маркова кусок простыни и набросил ему на бедра.
– А мне жалко. Испортишь мне мальчишку.
– Кашу маслом не испортишь. Ты кстати как, новорожденный, девочками совсем не интересуешься?
– Смотря какими, – ответил Игорь.
– А какими тебе надо? Старше мамы и с усами?
– Без усов, – ответил Игорь, поднимаясь, чтобы выйти из парной.
– А по мне так лучше с усами, чем с рогами, – пробормотал вслед ему Марков так, чтобы все могли слышать.
Расстроенный, Игорь не стал ждать, как ответит на это Георгий; он почему то всё сильнее чувствовал обиду. Он знал, что Денис и Катя будут любопытствовать, что  подарил ему Измайлов, и ему придется сказать. Просто деньги – так, будто это совсем не имело значения. Здесь, среди компаньонов Георгия, Игорь чувствовал, что и сам он не имеет значения; что его никто не принимает всерьез.
Нырнув в бассейн, он несколько раз проплыл туда и обратно в освежающе прохладной воде, вышел, налил себе полную рюмку водки и выпил один, отчего то вспомнив, как в первый раз попробовал водку два года назад, на свое шестнадцатилетие. Дядя Витя сам настоял на том, чтобы он «пил дома, а не на улице с кем попало».
Марков первый выскочил из парной, с воплем прыгнул в бассейн. За ним вышли Эрнест и Георгий.
Девушка Казимира появилась из раздевалки в красном купальнике, в туфлях на каблуках. Попросила Игоря:
– Открой вино, а то у меня ногти. Ты не обращай внимания, Марков всегда такой. Просто не надо реагировать.
Словно расслышав, Марков направился к ним, сделал вид, что хочет ущипнуть её за попу.
– Эх, повезло тебе, Казька! Полный центнер красоты, и всё твоё.
– Есть слабость, – благодушно согласился Казимир. – Люблю мясо с жирком.
– Да я тоже не понимаю, когда баба похожа на гвоздь, – заявил Марков, усаживаясь за стол и накладывая на тарелку закуски. – Модельки эти наши. Водки не пьют, только нюхают что попало. Василий их научил – молчи, за умную сойдешь. Они и молчат как рыбы об лёд. Даже в койке.
– У вас очень красивые девочки. И мальчики, – блеснул очками Эрнест.
– Так пользуйся, кто не дает!
Тот покачал головой.
– Не ет, я по части «посмотреть». Мне моя жена нравится.
Остальные тоже расселись за столом, Георгий передал Игорю тарелку.
– Вот! – поднял вверх палец Александр Николаевич. – Слышу речь не мальчика, но мужа. Когда у человека нормальная жена, чего ещё искать?
– Ну, я не согласен, – пожевал губами Казимир. – То одно, это другое.
Марков разлил водку и предложил:
– А давай поспорим! Вот для чего нужна любовница? Чтоб к ней поехать после работы, потешить беса, рассказать о делах делишках. Чтоб она послушала, сочувствие какое то изобразила.
– Почему это изобразила? – вмешалась Лера. – Что вы имеете в виду?
– Да потому что ей до твоих делишек – как до прошлогодних снегов, – игнорируя её реплику, обращаясь одному к Казимиру, пояснил Марков. – Она глазками моргает, чтобы не зевать, а сама высчитывает, сколько ты ей оставишь и что бы ещё выпросить в подарок.
– Ну, не правда – снова попыталась возразить Лера, но Марков снова не слышал её.
– Так зачем я буду с чужой бабой откровенничать, когда у меня своя жена есть? Которая про все мои делишки в курсе, и десять лет трусы мои стирает, и знает, что я ем на завтрак, а что на ужин, когда у меня понос, а когда запор? Я лучше ей подарок привезу, в семью.
– А беса потешить, как ты выражаешься? – хмыкнул Эрнест.
– Эрик, ну уж этого добра сейчас по цене морковки за кило живого веса! Чего к одной то прилипать? Ну, или к одному.
– Между прочим, ещё есть любовь, – заметила Лера, взглянув на Казимира.
– Ха ха ха, – бодро отозвался Марков.
Георгий Максимович, молчавший всё это время, поднял рюмку.
– Давайте ка выпьем за любовь. Она, безусловно, есть.
– Любовь как религия, – заметил Эрнест, лукаво улыбаясь. – Каждому воздается по вере его.
– Ещё заметь, самурай с гейшей про делишки не базарит никогда, – добавил запоздало Казимир. – А вот эта сёмга что то внушает подозрения.
– Икру попробуй, вполне себе, – посоветовал Георгий. – К слову, если жизнь сравнить с обедом, то в молодости любовь принимаешь как аперитив. А потом уже вроде десерта. Можно себе позволить, но лучше обойтись.
Игорь слушал их, понимая, что весь этот разговор про жен и любовниц имеет прямое отношение к нему. Он выпил уже довольно много водки, и минутами голова у него странно кружилась.
– О да, самурай и гейша это приятней, чем менеджер и ещё один менеджер, только в юбке, – подмигнул Казимиру Эрнест. – Кстати, давно хотел спросить, ребята, на какой вы почве сошлись? Саша говорил, он позже к вам прибился?
Георгий Максимович выплюнул в ладонь оливковую косточку.
– Сошлись мы в перестройку, на волне кооперативного движения. Думали, по одной статье пойдем, но как то проскочили. А Марков батрачил чёрным бухгалтером на одну влиятельную криминальную группировку. Но успел вовремя встать на путь исправления. Так, Саша?
– Так, так, – кивнул Марков. – Так я не понял, шашлык то заказали? Надо им позвонить, что ли. Когда принесут?
Он поднялся, чтобы снять висящую на стене телефонную трубку, но тут в дверь постучали, и официант внес блюдо с дымящимся мясом, уже снятым с шампуров, обложенным овощами и зеленью. Второй официант катил тележку с каким то странным предметом. Игорь подумал сперва, что это огромный торт, но тут же понял, что это просто разрисованная круглая коробка метра в полтора высотой. Обычный торт со свечками стоял на крышке коробки.
При виде торта Лера захлопала в ладоши, Марков вскочил, Эрнест и Казимир тоже вышли из за стола.
– Давай, давай, – подтолкнул Игоря Георгий Максимович. – Нужно задуть свечи.
– С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! – начал Эрнест, и остальные подхватили песенку. Кто то выключил свет.
Игорь выпил рюмку водки, которую ему зачем то дали, дунул на свечи. Затем крышка коробки начала подниматься, оттуда показались сначала руки, затем лица двух девушек с поролоновыми кошачьими ушами на головах.
– Сюрприз! – закричали они, и от неожиданности Игорь отпрянул, оступился и упал бы, если бы его не подхватил Казимир.
– Держи, держи именинника, а то убежит! – заулюлюкал Марков, пока Эрнест и Георгий помогали стриптизершам вылезти из коробки.
Девушки были одеты в латексные комбинезоны, как в фильме «Женщина кошка». Они тут же начали по кошачьи извиваться под музыку, которую включил, кажется, один из официантов. Игоря вытолкнули вперед, и стриптизерши атаковали его, пытаясь трогать и обнимать. Под их натиском Игорь начал отступать в глубину помещения. Остальные двигались за ними, хлопая в ладоши; Марков хохотал.
– В кальянную его тащите, в кальянную!
В небольшой круглой комнате, посередине которой был укреплен шест, одна из девушек толкнула Игоря на подушки и попыталась распахнуть на нем халат, но он не дался, забравшись с ногами в кресло. Как только он понял, что за сюрприз скрывается в коробке, его охватила нелепая паника. Он вдруг решил, что его заставят при всех заниматься сексом с этими женщинами, и все будут смеяться над ним, вот так же хлопая в ладоши.
В этот момент перед его глазами явственно возникли сцены, которые он все эти дни безуспешно силился забыть: как он, кашляя, полз по полу кладовки, как взрослый любовник Георгия выкрикивал ему в лицо обидные, невозможные вещи, а он чувствовал себя таким униженным, словно его голого выставили на улице.
– Ну ну, заяц, тихо, тихо, – бормотал ему в ухо Георгий, оказавшийся рядом. – Держись, не такой уж ты и пьяный… Всё хорошо.
– Давай, девки, работаем, не сачкуем! Забацайте лесбис шоу для именинника! – кричал стриптизершам Марков, развалившись на подушках. С ним рядом уже раскуривали кальян Казимир и Эрнест.
– Я не пьяный, – сказал Игорь Георгию. – Просто мне здесь не нравится. Просто ты меня не любишь.
– Ну ну, перестань, – пробормотал тот, укладывая голову Игоря к себе на плечо. – Как тебя можно не любить? Такой сладкий десертный малыш.
Девушки уже танцевали у пилона, под музыку стаскивая с себя комбинезоны. Груди у них были большие и неестественно круглые, как резиновые мячи.
– Давай уедем отсюда, – закрыв глаза, попросил Игорь. – Я хочу только с тобой.
– Ты моя маленькая гейша, – хрипло хмыкнул Георгий и потянул его за руку. – Ну, пойдем, пойдем.
Уже не понимая, где находится, Игорь куда то шел, хватаясь за стены. Георгий крепко держал его под локоть, не давая упасть, но Игорь всё равно чувствовал себя так, как будто падает и кружится вокруг своей оси, как личинка бабочки, подвешенная к листу на клейкой нити.
В раздевалке Георгий уложил его на кожаный диванчик и вдруг заявил:
– Я не буду снимать тебе квартиру. Тебе нужно вернуться домой.
– Нет, мне не нужно, – ответил Игорь онемевшим языком, как будто ворочая вату во рту.
Георгий начал развязывать на нем пояс халата.
– Ты не можешь жить самостоятельно. Ты будешь пить, употреблять наркотики и давать всем подряд. А дома хоть какой то контроль.
– Я не буду больше пить, – всхлипнув, произнес Игорь. – Я всё буду делать, как ты скажешь.
– Вот и делай, как скажу, – проговорил Измайлов и погладил щеку Игоря теплой ладонью.
Из за его плеча Игорь увидел, как открывается дверь, и в раздевалку входит Марков с красным, распаренным лицом.
– Что?! – прорычал, обернувшись, Георгий. – Что ты здесь забыл? В морду тебе дать, наконец?!
– Ну, дай! – оскалился тот по собачьи. – Самурай нашелся грёбаный!
На мгновение они застыли друг напротив друга, в одинаковых халатах и шлепанцах – Игорь успел подумать, что для сходства с самураями им не хватает только мечей. В следующую секунду Георгий съездил Александру Николаевичу по уху, а тот ответил ударом в живот.
Оцепенев, Игорь смотрел на них, чувствуя себя героем дурного сна или нелепого фильма. Они наносили друг другу удары, издавая рычащие звуки и выплевывая слова: «На! На! Подавись, жаба! Хер тебе!». Обхватив друг друга, они повалились на пол, и тогда Игорь сообразил, что нужно звать кого то на помощь – кричать, бежать. Он свесился с дивана, но не смог издать ни звука, чувствуя, что сейчас его стошнит. Потом в дверях появился растерянный Эрнест с телефоном в руке, а за ним Казимир, который гаркнул:
– А ну, блядь, полундра!
Игоря вырвало.
– Георгий, ребята, у нас проблема, – услышал он где то далеко неуверенный голос Эрнеста. – Марьяна звонит… что то с Павлом Сергеевичем.
– Да! Слушаю, Измайлов, – тяжело дыша, крикнул Георгий. – Что о?! Где ты сейчас? Подожди минуту.
Поворачиваясь на диванчике, Игорь видел, как Георгий льет себе на голову минеральную воду из бутылки, вытирается полой халата и снова берет телефон.
– Повтори ещё раз, здесь плохая связь… Говори адрес, я еду. Жди меня там…
Комната и люди, находящиеся в ней, кружились вокруг Игоря, как огромный мир вокруг беспомощной личинки. Он закрыл глаза, но карусель в голове завертелась ещё быстрей.
Над головой глухо, но очень отчетливо прозвучали слова:
– Что там?..
– Павел умер в больнице. Я еду. Вызовите такси.
Игорь плыл как будто в лодке и далеко, на берегу, перекликались голоса:
– Что о та ам?!
Ам ам…
– Найди Максима…
Има… има…
Посреди реки кто то тяжелый ахнул в воду: бултых!.. Ветки качались над водой, черное небо дрожало. Георгий вынырнул из волн, погладил Игоря холодной мокрой рукой.
– Спи, спи… Я уехал. Тебя отвезут.
«Потому что у тебя глупая деревянная голова», – ещё услышал Игорь, и провалился в тяжелый ватный сон.

Ему показалось, что он спал всего минуту, но в комнате уже было светло и пусто. Какой то человек в банном халате и в розовых очках, склонившись, тряс его за плечо.
– Игорь! Игорь! Проснись.
Игорь приподнялся и неловко сел на неудобной клеенчатой кушетке. Голова тяжело клонилась обратно.
– Ну, как ты, жив? – спросил Эрнест. – Нам пора.
– А где… Георгий? – начиная смутно вспоминать вчерашнее, пробормотал Игорь.
– Он ночью уехал. Там кое что произошло… Кофе будешь? Ну, вставай.
Оглядевшись, Игорь вспомнил раздевалку, где его оставил Георгий. Пока он спал, кто то накрыл его пледом. Дверь была распахнута, из соседней комнаты слышались женские голоса и смех. Голова у него болела так, будто её пилили надвое.
– Давай ка, пятьдесят грамм, – Эрнест вернулся с рюмкой водки и чашкой кофе в руках. – Будет легче, говорю.
Игорь отвернулся от водки, глотнул кофе, кое как поднялся. Эрнест открыл один из шкафчиков.
– Вот твои вещи, одевайся, всё проверь. Я в холле подожду.
– А Измайлов?.. Он не приедет?..
– Нет. Он попросил, чтобы я отвез тебя домой. Что, совсем плохо?
– Я, наверное, заболел, – признался Игорь.
Лицо Эрнеста выражало сочувствие.
– Ну, ничего. Просто нужно поспать. Ты кофе выпей.
В бассейне плавала простыня и резиновый тапок. Две растрепанные женщины в халатах сидели у заваленного грязной посудой стола и что то жевали.
– Ну как, именинник, в Лондоне смог? – засмеялись они. – Иди, водочки хлопни, полегчает!
С трудом узнав в них вчерашних стриптизерш, Игорь взял протянутую рюмку. Выпил, и, сдерживая тошноту, зажал рот рукой.
Женщины снова засмеялись, переглянувшись.
– А хорошенький, – заметила брюнетка.
– Конфета, в натуре, – кивнула блондинка, которая была намного старше подруги.
Она встала, принесла откуда то пакет, ссыпала в него фрукты из большого блюда и протянула Игорю.
– На, хоть поешь потом. А то даже торта ребенку не досталось.
Эрнест вышел в костюме, окруженный запахом одеколона.
– Девочки, позвольте раскланяться. Уж простите, что так получилось.
– Да чики чики, мальчики, нет проблем, – ответила брюнетка. – Заезжайте, у нас тут всё горячее.
– Всенепременно, – склонил голову Эрнест.
После душных сумерек Игоря ослепил мир за стенами коттеджа – снег блестел на солнце, небо было яркое и звонкое.
– Что, уже утро? – изумился он.
– Почти семь часов, – Эрнест открыл перед ним дверцу машины. – Что у тебя в пакете? Груши? А, молодец, что взял.
Когда они выехали за ворота, он включил музыку и подмигнул Игорю.
– Отгадай загадку: какая разница между проституткой и юристом? Цена проститутки с возрастом падает, а юриста – растет.
Пытаясь как то взбодриться, Игорь попробовал закурить, раскашлялся, выбросил сигарету. Эрнест протянул руку, потрогал его лоб.
– Э, братец, а у тебя температура… Ну, ничего. Дома выпьешь аспирина. Главное – поспать. Ты, наверное, глотнул холодного после парилки. Или на улицу бегал.
– Нет, я не бегал. Я только…
Игорь вспомнил вдруг, как его вырвало и как Георгий и Марков стояли друг напротив друга с искаженными лицами, а потом одновременно бросились вперед.
– Они правда дрались? – спросил он Эрнеста.
– Ничего, обошлось без жертв, – хмыкнул тот. – Мужские конфликты требуют разрешения.
– А куда мы едем? – спохватился вдруг Игорь. – Мне нельзя домой. Отвезите меня к Георгию.
– Прости, братец, но я обещал тебя доставить по адресу, – поворачивая голову, тот снова блеснул своими дорогими очками. – Думаю, Георгий Максимович будет немного занят эти дни. Он сам тебе позвонит и всё расскажет. Да, ты подарок свой не забыл? Проверь в кармане.
Игорь сунул руку в карман, достал конверт, заглянул в него и увидел деньги.
– Ты сейчас выпей аспирина и ложись, – снова посоветовал Эрнест. – А я тебя доведу прямо до квартиры. – И чуть позже добавил: – Ничего, повод уважительный, восемнадцать лет. Главное, будет что вспомнить. Да и вообще, стоит задуматься, что кое кто уже не вспомнит больше ничего.

Эрнест и в самом деле довел его до квартиры, а Игорь машинально нашел в кармане ключи и сам открыл замок. Он чувствовал уже такую слабость, что не смог даже разуться, и сразу сел в своей комнате на кровать, обхватив руками голову, внутри которой как будто стучали тупым тяжелым предметом. Он сам не знал, как мог забыть про отчима, но в этот момент совсем не думал о нем.
Дядя Витя вошел в пижаме и в носках. Он взглянул на Игоря, потом бросился к окну. Видимо, заметив отъезжающую машину, скрипнул зубами.
– Кто это был? Это он  тебя привез?
– Никто, – сказал Игорь. – Я просто посплю и уйду.
Отчим грубо схватил его за подбородок, поднял к свету лицо.
– Ты наркотики принимал? Что с тобой делали? Ну, отвечай!? С кем ты был всё это время?
– Главное, что не с тобой, – почти беззвучно пробормотал Игорь, но дядя Витя расслышал или догадался. Он рванул его за волосы и несколько раз хлестнул ладонью по щекам – так, что Игорь на минуту ослеп и оглох.
– Повтори, что сказал! А ну, повтори, говнюк!
Игорь молчал, хватая ртом воздух, смаргивая навернувшиеся слезы, и дядя Витя вдруг успокоился, взял стул, сел напротив.
– Я хочу знать всё. Про этого Измайлова. Он дает тебе наркотики? Что он тебе обещал? Что он с тобой делает?
Много лет назад мать проговорилась дома, что какой то мужчина пугал детей на площадке. Игорь помнил, как тогда дядя Витя повел его в ванную и так же схватил за волосы, требуя, чтобы он рассказал, что с ним делал тот человек. Глаза у отчима были белые и страшные, а потом он намочил под краном полотенце, и Игорь сразу начал рассказывать всё, что дядя Витя хотел услышать, хотя даже не видел того мужчину и только знал о нем от других. Но теперь всё было иначе.
– А кто это – Измайлов? – пробормотал Игорь, бумажным платком вытирая идущую из носа кровь.
Дядя Витя приблизил к нему лицо.
– А я тебе скажу, кто это. Это плесень, грибок, трупный червь. Как вся эта нынешняя мразь, эти коммерсы и торгаши. Воры, которые растащили по кускам собственную страну. Нахапали, и думают, что им всё дозволено, что предела нет. Что они баре, а мы холопы. Что мы должны на них работать. И ещё плясать, как ванька в кабаке!
«А я бы посмотрел, как ты пляшешь», – мелькнуло в голове у Игоря, но вслух он пробормотал:
– Можно, я лягу? Я простудился. Мне надо выпить аспирин.
Он не ожидал, что эта фраза так взбесит дядю Витю, но тот весь вдруг налился кровью.
– Аспирин?!..
Отчим схватил его за шиворот и вытряхнул из куртки. Полез по карманам, сразу нашел конверт.
– А это что? Откуда? Это от него ?!..
Отчим смял деньги, бросил на пол и растоптал пятками.
– Этому я тебя учил? Чтоб ты стал у них шалавой? Чтоб тобой пользовались, как дыркой во все места? За их ворованные доллары? Не такой же ты кретин, чтоб не ведать, что творишь!?
Глядя, как он обшаривает карманы куртки, Игорь вспомнил про айфон, но было уже поздно – дядя Витя нашел трубку и, едва взглянув, швырнул с размаха о стену.
– Думаешь, всё, взрослый? Думаешь, будешь жить, как вздумается? Нет, ты будешь делать, что я скажу. Потому что у тебя нет своих мозгов и никаких понятий! Ты никто, ты без меня давно бы на игле сидел, в подворотне с бомжами…
«Лучше, чем с тобой», – подумал Игорь, приваливаясь спиной к стене.
Тётка, разбуженная шумом, робко заглянула в дверь и тут же исчезла.
Желание лечь, провалиться в сон, было уже таким сильным, что Игорь просто закрыл глаза и позволил своему телу медленно склониться на подушку. Но дядя Витя встряхнул его и снова дал оплеуху.
– Слушать меня! Слушать и смотреть!
В этот момент Игорь придумал, что скажет ему когда нибудь: «Ты больной извращенец, я тебя всегда ненавидел и буду ненавидеть всю жизнь». А потом он плюнет дяде Вите в лицо, и тот будет нелепо и жалко вытираться, всхлипывая и повторяя: «Прости меня, прости».
Но сейчас дядя Витя не всхлипывал, а орал:
– Ты понял, что будет?! В понедельник я тебя посажу в машину и сам отвезу в военкомат. Там тобой займутся! А пока будешь сидеть здесь, под замком, и к телефону не приближаться! И жрать будешь в комнате, хлеб и воду! И шмотки все твои блядские – на помойку, раз я понял, каким местом ты их заработал!
Затем повисла пауза – ещё минуту или две отчим смотрел на него и тяжело дышал. Игорь знал, что такие сцены всегда действуют на него одинаково. Вдруг заметив пакет с фруктами, который собрала для Игоря стриптизерша, отчим пнул по нему ногой. Груши покатились по ковру, дядя Витя поднял одну.
– И посмей только рыпнуться. Вот что будет с твоими яйцами, – он поднес грушу к лицу Игоря и раздавил в кулаке, так, что мякоть полезла между пальцев. – Затем он брезгливо отряхнул руку и крикнул: – Надежда! Убери тут всё это дерьмо… И сходи в аптеку. Этот, похоже, правда грипп подцепил!
Тётка вошла, оглянулась на отчима и, испуганно приседая, начала подбирать с пола мятые деньги. Дядя Витя выхватил купюры из её рук, разорвал в мелкие клочки и выбросил за окно.


Глава 11. БЕСПРИДАННИЦА


Поэтому о юношах его не порадуется Господь, и сирот его и вдов его не помилует: ибо все они лицемеры и злодеи, и уста всех говорят нечестиво. При всем том не отвратится гнев Его, и рука его еще простерта.
Исаия


Панихиду заказали в одном из центральных соборов, и к назначенному времени стоянка перед храмом заполнилась черными автомобилями престижных марок. По номерам машин можно было многое узнать об их хозяевах.
Серый, распухший, непохожий на себя дед лежал в дорогом лакированном гробу с откидной крышкой, головой на белом атласном валике. Подножье гроба было заставлено корзинами с цветами, которых хватило бы на обустройство небольшой оранжереи.
Марьяна то успокаивалась, то снова начинала беззвучно плакать, кусая скомканный в кулаке платок. Отец активно принимал соболезнования, жал руки, отходил, чтобы поприветствовать и поблагодарить нужных людей. Два дедовских зама руководили движением, помощники пристраивали всё прибывающие букеты.
Максима то и дело похлопывали по плечу, порывались обнять какие то полузнакомые и вовсе неизвестные люди, а он стоял у гроба, разглядывая в толпе молодых женщин или припоминая, сколько раз уже участвовал в похоронах. Дед по отцу, бабушка, мать, Аршакян от передоза в девятом классе, Степанова, вылетевшая на трассу через лобовое стекло… Однажды ему показалось, что он заметил в полутьме у колонны маленькую горничную с заплаканными глазами – Марьяна уволила её сразу, как только вернулась в Озерное из больницы. Максим зачем то захотел подойти к девушке, но в тот момент его отвлекли, а в следующий она исчезла.
Проходя мимо, отец задержал на лице Максима озабоченный взгляд.
– Ну, как ты?
– По сравнению с дедушкой – неплохо, – ответил Максим, но тот не расслышал или не захотел расслышать насмешки.
– Давай, держись. Нам нужно много обсудить с тобой.
К началу заупокойной службы в церкви собралось уже больше полусотни соболезнующих, и стало как то тяжело и душно. Запах горящего воска, дым ладана раздражал горло, и Максим чувствовал, как по спине под жестким новым пиджаком струится пот. Потел и батюшка: «Со духи праведных скончавшихся душу раба Твоего, Спасе»…
Поп и помощники читали молитву так густо и слаженно, что участники церемонии начали вздыхать и кашлять, словно на концерте духовной музыки. Только Марьяна один раз нарушила стройность обряда, когда на словах «един еси Человеколюбец » вдруг издала грудной, рыдающий стон и начала клониться вниз.
Отец, яко пленных свободитель и нищих защититель, немощствующих врач, победоносче великомучениче Георгие , подхватил её и подал свежий платок. Максим заметил, как в полутьме блеснула жемчужная пуговица на его белоснежной манжете.
В путь узкий хождшии прискорбный, вси в житии крест, яко ярем, взямшии…
Приидите, насладитеся, ихже уготовах вам почестей и венцов небесных.
Когда они подъехали к кладбищу, повалил рыхлый снег, и деда стало жалко. В последний раз охранник держал над ним зонт, в последний раз расступались приближенные. Серый снег не таял на сером распухшем лице.
Отец так и шел за гробом об руку с Марьяной, и Максим видел, с каким живым вниманием воспринимают эту новость приближенные, особенно Сергей Сергеевич Сирож, который приехал на похороны с тремя сыновьями, и чинно шествовал в их окружении. На кладбище поехали только самые заинтересованные, и процессия напоминала сцену из «Крестного отца» – почти одни мужчины, все в черных пальто и белых рубашках, с одинаковыми черными зонтами. Только отец выделялся элегантностью – у него пальто было на меховой подкладке, а шею закрывал мягкий светлый шарф. Снег серебрился в волосах, красиво седеющих с висков, как пелось в старинной хороводной: голова у Егория вся жемчужная, по всем Егории часты звезды…
Могилу, зияющую чёрным провалом на фоне заснеженных дорожек и памятников, вырыли рядом с бабкиной. Мать дальше, портрет на памятнике залеплен снегом. Места ещё предостаточно, на всю семью. Пока служители опускали гроб, Максим под влиянием какого то странного порыва подошел смахнуть сырые хлопья с лица матери. Впрочем, через минуту снег налип снова.
Смертию смерть поправ…
Марьяна снова беззвучно плакала, и отец первый бросил горсть земли, подавая знак могильщикам.
Усопшаго раба твоего упокой, презирая его вся согрешения…
Потом отец передал зонт над Марьяной Маркову и направился к Максиму, отряхивая глину с перчаток.
– Выяснилось, что на производстве всё же организовали поминки. Я тебя попрошу – съезди туда, поблагодари, извинись за нас. Это важно. Там многие работают по двадцать, по тридцать лет. Нужно сказать теплые слова.
Максим не стал спорить, хотя сейчас ему меньше всего хотелось ехать на завод, чтобы там снова прикасались к его рукам и плечам посторонние люди, безнадежно застывшие в прошлом, словно в лаве давно потухшего вулкана.
– Возьми моего водителя и машину, – предложил отец. – А я поеду с Марьяной. Хорошо?
Отец зачем то обнял его. Присыпанные снегом, они двинулись обратно, а дед остался лежать под комьями глины и ворохом венков.


Глава 12. МУЗЫКА СФЕР

Человек размышляет о собственной жизни, как ночь о лампе.
Иосиф Бродский


Павлу Козыреву было около семидесяти лет, однако его смерть стала неожиданностью для всех, включая Георгия, который раньше других узнал о его болезни. Как любой узурпатор, Павел строил свою империю на принципах абсолютизма, и представить дальнейшее существование холдинга без его верховного владыки было нелегко. Так и не завершенная реструктуризация не решала проблемы, лишь провоцировала новые риски. Не было сомнений, что партнеры и соучредители не упустят возможности выловить в их общих прудах всех рыб пожирнее, и реструктуризация им только поможет в этом. Стоял на повестке и второй важный момент – бизнес Павла был прикрыт личной дружбой с высокими людьми, и сохранение этих связей было непростой задачей для наследников. Поэтому следовало ожидать и отказов в пролонгировании важных контрактов, и новых судебных исков по сделкам с госимуществом, которыми бывший тесть активно занимался до последних дней.
Уже на похоронах, вглядываясь в лица друзей и бывших соратников Павла Сергеевича, Георгий вполне освоился с мыслью, что семье предстоит серьезно побороться за свой кусок пирога за общим столом. Тогда же он понял, что Марьяна не представляет всех масштабов вероятных трудностей.
Ещё не отметив девятин, она заняла кабинет отца в офисе на седьмом этаже и начала совершать одну за другой все ошибки неуверенных людей, стремящихся немедленно завоевать авторитет. Два заместителя Павла, Шубин и Васкунец, всегда соперничавшие тайно, теперь вступили в открытую борьбу за первое место у престола, и каждый пытался окружить новую начальницу своими людьми. Лояльный к Георгию Васкунец был моложе, хитрей и дальновиднее, но Шубин имел опыт многолетней работы с Козыревым и был вхож в кабинеты к «великим» через своего зятя. Георгий не сомневался, что он завербован Сирожами.
Со смертью Павла для Сирожей открывались два пути: воспользоваться ошибками Марьяны, чтобы обанкротить компанию и поделить в свою пользу, либо заключить с ней союз, закрепив его браком с младшим представителем клана. В любом случае Георгию предстояло принять непростое решение – с кем и против кого объединяться, чтобы не потерять своих позиций, а по возможности усилить.
Но пока что он собирался взять короткую паузу, что очень раздражало Маркова, сторонника тактики агрессивного броска. Компаньон считал, что ковать железо следует, не отходя от кассы, и что Георгий должен заявить свои права на управление компанией, для чего ему нужно в спешном порядке жениться на Марьяне. Сашу не волновали частности – только результат.
Стук крысиных лапок вокруг трона как будто возбуждал Марьяну, но для Георгия он возвещал приближение многих катастроф. Решив, наконец, поговорить с ней об этом, в пятницу, ровно через две недели после смерти Павла, Георгий пригласил её пообедать. Затем он собирался заехать к Игорю, которого не видел с того вечера в сауне.

В недавно открывшемся японском ресторане было довольно многолюдно, и они заказали отдельный кабинет. Георгий спросил бутылку белого вина, сливочный суп и лобстера. Марьяна долго изучала меню, он посоветовал ей также остановиться на лобстере, которого здесь прямо при клиенте извлекали из бассейна.
– Ты ведь ешь морепродукты? У нас не так много мест, где варят живых раков. Или боишься испортить карму?
Она слегка смутилась и призналась:
– Я никогда не умела их разделывать.
– Положись на меня, – улыбнулся он. – Я могу разделать кого угодно. Или, может, все таки бифштекс с кровью и жареной картошки?
Марьяна покачала головой, продолжая водить пальцем по строчкам.
– Не надейся, у тебя не получится так просто свернуть меня с истинного пути.
– Но почему не попробовать? Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum. Будете как Бог, познаете добро и зло. Цитирую змия, соблазнявшего Адама и Еву. Сигарету?
Она слегка нахмурилась.
– Не понимаю, какое удовольствие люди находят в курении. Ты, кажется, собирался бросать?
– Не только собирался, но и бросал. Только за последний год раз пять. Но если тебе неприятно, я потерплю.
Глядя, как он убирает портсигар, она благодарно кивнула.
В круглой чашке на столе плавали восковые лотосы, пластиковая сакура отбрасывала тень на полотняные занавески. Тихо дребезжали подвешенные над дверью колокольчики – дзен дзен дзен.
– А здесь уютно, – заметил Георгий. – В самом деле, райский сад… Как думаешь, что сейчас говорят друг другу лобстеры? Надеюсь, они тоже верят в счастливое перерождение и не посылают проклятий в наш адрес.
– Я иногда употребляю в пищу морепродукты, потому что трудно представить, что эти животные наделены сознанием и душой, – отозвалась Марьяна. – Хотя, наверное, это неправильно. Это компромисс.
– Готов признать наличие души только у собак и котов. Но их я не ем. Ну, возможно, ещё у крокодилов. Мне чем то симпатичны эти твари. Никогда не покупаю вещей из крокодиловой кожи. Мне нравится думать, что в прошлой жизни я был ленивым сонным аллигатором.
Официант разлил вино. Марьяна взяла бокал за тонкую ножку и с несколько неуместной торжественностью произнесла тост:
– Хочу поблагодарить тебя, Георгий. За поддержку и понимание. Не знаю, что бы я делала сейчас одна. Хочу, чтобы ты знал, как я ценю это. Выпьем за тебя.
– Ты сама держишься молодцом, – возразил он, с удивлением распознавая в её голосе интонации Павла. – Мне самому непросто справиться с мыслью о его… уходе.
– Нет, – тихо и быстро возразила Марьяна. – Я не молодец, я до сих пор не могу опомниться. Я пью успокоительное, но всё равно…
Она схватила со стола бумажную салфетку, высморкалась. В порыве искреннего сочувствия Георгий взял в свои её худую руку, слегка сжал пальцы.
– Ну ну, перестань. Испортишь свой эффектный макияж. Я говорил тебе, что с этими стрелками ты похожа на Сильвану Монгано?
– Прости, – откашлялась она. – Не знаю, кто это. Постоянно думаю о нем, как будто он находится рядом, всё время смотрит на меня и осуждает. И мне кажется, что я всё делаю не так! Что я зря заняла его кабинет, напрасно уволила людей. Что я не справлюсь, не оправдаю его ожиданий. Что по моей вине мы можем потерять компанию…
Георгий собирался сам подвести её к этой мысли, но сообразил, что не следует соглашаться с ней теперь. Он даже подумал мельком, не пытается ли она таким способом провести проверку его лояльности.
– Ты просто расстроена, это нервы, – сказал он, чтобы что то сказать. – Давай ка ещё выпьем.
Марьяна достала пудреницу.
– Нет, мне хватит. Иначе совсем раскисну, наговорю лишнего, и потом буду жалеть… Ты знаешь, я отдала компании половину жизни. Работаю по десять часов, давно уже не хуже прорабов знаю весь технологический процесс… Я не даром ела хлеб. Мне казалось, что в этом моя состоятельность, самоуважение… Как у Чехова – работать, работать. Только теперь у меня нет дяди Вани. Некому похвалить, некому отругать… Может, хотя бы ты скажешь, что я не должна была брать на себя руководство, занимать его кабинет?.. Что я слишком тороплюсь?
Решив, наконец, что пришло время вступить в игру, Георгий кивнул.
– Да, мне действительно так кажется.
Она выпрямилась на стуле. Как он и предполагал, эти слова её задели.
– Что ж, давай поговорим об этом.
– Только выслушай меня спокойно. Я считаю, что ты имеешь все права принять на себя руководство до перевыборов. Мы это обсуждали на экстренном совете, и я, если помнишь, тебя поддержал. Потому что уверен в твоих возможностях. Но ты должна понимать – другие приняли твою кандидатуру как раз потому, что уверены в обратном. Тебя толкают в ложном направлении, это уже очевидно по всему.
Она молчала, сжав побелевшие губы, и он продолжал:
– То, что ты затеяла с твоей кипучей энергией – эта оптимизация, кадровые перестановки, тренинги и коучинги для персонала, контроль расходов – всё это, безусловно, полезно и нужно. Пойми меня правильно, я – за перемены. Но с этим можно подождать. Текучка шла своим ходом и будет идти, хорошо или плохо – в данный момент не так важно. Не так важно, сколько в офисах воруют скрепок и бумаги, а на стройках цемента… Есть издержки системы, меня тоже всё это волнует, и косты, и рост эффективности… Но сейчас важнее другое. Сейчас это делается только для того, чтобы отвлечь твое внимание от по настоящему важных вещей.
– Каких? – спросила она, настороженно и недоверчиво глядя ему в глаза.
В этот момент официант принес и поставил перед ними лобстеров, расположившихся на тарелках так живописно, словно они собрались позировать Яну де Хему. Георгий воспользовался паузой, чтобы подумать над ответом.
– Здесь ничего нет сложного, – заявил он, вооружаясь щипцами. – Главное, чтобы сок и осколки панциря не брызнули соседу в глаз. Или на любимый галстук.
– У меня нет любимого галстука, – заявила Марьяна, продолжая смотреть на него с ожиданием.
– Это облегчает мою задачу. Вот таким варварским образом мы кромсаем ему клешни… Разламываем спинку. В голове нет ничего интересного – её откладываем. Мясо достают вот этой вилкой. Но я, с твоего разрешения, по цыгански, руками. Я люблю его высасывать.
– Продолжай же, раз начал, – потребовала Марьяна. – От каких важных вещей меня хотят отвлечь?
Георгию взглянул на неё и отложил своего рака.
– Пойми правильно, я не хочу сказать, что ты глупее или недальновиднее, или тебя проще обмануть. Просто ты не знаешь всех  подводных камней на этой реке. И я не знаю. Даже Павел Сергеевич не имел подробной карты. Но вопрос ещё в том, что ты мыслишь как производственник. А я – экономист. Я привык строить модели даже при стопроцентной неопределенности. И наши сегодняшние позиции не слишком обнадеживают. Короче говоря, если прямо сейчас не заняться вопросом жесткой охраны активов холдинга, мы можем уйти в глубокий даунсайд.
Для доходчивости Георгий начертил на салфетке схему, по которой обычно действуют в подобных случаях – через скупку акций у миноритариев, через новую эмиссию, путем занижения стоимости активов и оформления самых сладких объектов в залог. Марьяна слушала его с каким то болезненным вниманием, и он в конце концов решил что напугал её сверх меры.
– Конечно, я не гарантирую, что всё пойдет именно так. Но мы должны хеджировать риски. Павел оставил достаточно грамотное завещание – я по его просьбе прорабатывал пункты по имуществу в оффшорах. Как ты знаешь, он передал мне доверительное управление этим пулом. И я собираюсь фиксировать этот вопрос. Через неделю поеду к Вальтеру, проведу таким образом рождественские каникулы. Вероятно, на часть собственности придется наложить арест по нашим искам. Если не получится контролировать активы до твоего вступления в наследство по другому.
Он отложил ручку, и Марьяна подвинула ему свой пустой бокал, а когда он налил ей вина, выпила всё до дна.
– Мне нужно подумать надо всем, что ты сказал. Я обсуждала эти вопросы с нашими юристами, и они заверили меня, что наследство будет оформлено с соблюдением всех правил, и мы сможем вступить в права собственности в надлежащий срок.
– Кто может поспорить с такой формулировкой? Только здесь работает и другое правило. Если деньги не радуют, значит – они не ваши.
– Непонятно только, почему ты предполагаешь самое худшее от наших партнеров, – возразила она. – Отец не имел дела с людьми, которым не доверял. Их дружба проверена годами.
– Можно доверить кошке охрану дома от мышей. И за это поделиться с ней молоком. Но доверять ей жареную курицу на блюде, наверное, всё же не следует.
Сложив исчерченную им салфетку, Марьяна убрала её в карман.
– Хорошо, я тебя услышала. Всё это нужно серьёзно обдумать.
– О том и речь.
Она попыталась заняться лобстером, но тут же отложила вилку. Он видел, что его сообщение произвело должный эффект.
– Знаешь, Георгий, вчера я пересматривала старые фотографии… Когда ты женился на Веронике, мне было лет десять или одиннадцать. Помню, как взрослые обсуждали тебя за столом. Отцу почему то не нравилось, что ты красиво говоришь. Он был уверен, что ты просто болтун и бездельник. Что из тебя не выйдет толку. Он изменил это мнение далеко не сразу… Я как то напомнила о тех его словах. Не так давно, года три назад, когда мы благодаря тебе запускали проект с «Альмагестом». Папа тогда сказал, что ты, если захочешь, и сейчас можешь уболтать любого. Что красноречие – твоя сильная сторона, но нам следует её опасаться.
– Нам всем следует опасаться друг друга, – кивнул Георгий. – Это как в телепередаче про жителей морского дна. Все едят всех.
Она не усмехнулась, только прижала ладони к раскрасневшимся щекам.
– Кто то меня вспоминает – щеки горят… Я не привыкла столько пить. Можно задать тебе один личный вопрос, Георгий? Ты хоть немного любил мою сестру? Или это был только стартап проект, как ты начертил в своих схемах?
– Конечно, я любил Веронику, – ответил Георгий Максимович с надлежащей твердостью. – Просто мы меняемся со временем, и наши чувства меняются тоже.
– Да, я понимаю, мужчины устроены иначе, чем женщины. Вы полигамные существа. Пока мы храним домашний очаг, вам нужно повсюду сеять своё семя… Так распорядилась природа. Вам, наверное, трудно с этим бороться. У папы тоже была любовница – возможно, ты знаешь. Прямо в доме. Мне было неприятно видеть её каждый день, а он совсем этого не понимал. Я сразу её уволила, хотя я знаю, что ему бы это не понравилось. Наверное, это нехорошо – всё, что мы делаем под влиянием чувств… Ты должен знать – он что то ей подарил или оставил по завещанию?
– Напротив, – покачал головой Георгий, вдруг осознав, что именно сейчас может пойти ва банк, – я всегда считал, что нужно прислушиваться к чувствам. Я доверяю интуиции, первому впечатлению… И давно подозреваю, что ответы на все главные вопросы жизни лежат на поверхности. Вот что бы ты сказала, если бы я предложил тебе… ну, например, заключить брачный союз? Со мной?
Марьяна помолчала – но не удивленно и не обрадовано, а так, словно давно ожидала этого вопроса.
– Тебе интересно, что бы я сказала? Во первых, я бы спросила тебя: зачем? Для чего мне это нужно?
– Ну, я бы ответил, что это в наших общих интересах. Что нам полезно объединиться, чтобы сохранить бизнес. Что мы много лет работали бок о бок, что мы находим общий язык и вполне могли бы поладить. Я не прав?
– Я бы сказала – ты прав. Многие, почти все семьи связаны общими финансовыми интересами. Но мне не нравится, когда брак двух людей превращается в бизнес проект. Я знаю много таких историй, когда мужчина и женщина объединялись ради дела, а потом делили имущество через суды и скандалы в прессе.
– Но ведь есть и успешные примеры, – возразил он.
– Какие же? Когда муж открыто спит с моделями и проститутками – впрочем, для меня это одно и то же – а жена живет с тренером по фитнесу? А на людях они изображают счастливую пару и дают интервью для глянцевых журналов? Может быть, такой брак и есть самый прочный, но я старомодна – мне противна подобная идеология. Если я когда нибудь и выйду замуж, то не за того, кого интересует мой бизнес, а за мужчину, которому буду интересна я сама. Я, кажется, ещё могу рассчитывать, что меня будут любить и уважать как женщину, а не только как главного акционера. Потому что я тоже живой человек, а не подпись под контрактом и не калькулятор в юбке, как меня называют твои компаньоны. Я стараюсь не слушать сплетен, но ты напрасно думаешь, что мне их не передают…
Вошел официант с чайником и чашками на подносе, забрал тарелку Георгия с руинами розового панциря и почти нетронутого рака Марьяны.
Георгий Максимович не то чтобы пожалел, что затронул скользкую тему, но и не рад был тому, как повернулся разговор.
– Кстати, какие у тебя планы на Рождество? – поинтересовался он, чтобы переменить предмет беседы.
Марьяна снова замолчала – было видно, что ей неловко за свою горячность. Рассматривая и поворачивая в руках чайную ложку, она переспросила:
– Планы на Рождество? А у тебя? Да, ты сказал, едешь в Женеву.
– В Женеву, в Андорру, в Аликанте. Займусь фондом и дочерними. Планирую пообщаться и с немецкими друзьями – надо спасать «город сад». В общем, обширная деловая программа. А ты собираешься куда то?
– Да. Я улетаю на Бали. С Антоном Сирожем, – сказала она.
Этот выпад, расчетливо припасенный к концу ужина, попал в цель. Георгий почувствовал себя по идиотски. Он понял вдруг, как нелепо выглядела со стороны его хваленая предусмотрительность, как неуместен был разговор о женитьбе и предостережения, видимо, слово в слово повторявшие всё то, что Сирожи говорили Марьяне о нём.
– Мы едем большой компанией – моя подруга Светлана с мужем и детьми, друзья Антона, тоже супружеская пара, – пояснила она. – Будем жить в очень живописном месте, в отдельных бунгало, но с полным обслуживанием от отеля. По крайней мере, на фотографиях выглядит очень привлекательно.
– Что ж, Бали – отличный выбор. Я там был года три назад, впечатления самые приятные. Неплохие пляжи, и климат очень мягкий.
Георгий поднес к губам чашку и машинально отпил, обжигая нёбо.
– Осторожно, чай очень горячий, – запоздало предупредила Марьяна, как ему показалось, с некоторым злорадством.
– Да, я уже обжегся, – признался он.

Проводив Марьяну до её машины, Георгий сел за руль и позвонил компаньону, решив поделиться новостью. Все эти дни после ссоры в бане Саша был благостен и кроток, как ученый лев святого Марка, но теперь вдруг показал зубы.
– С Сирожем, на Бали? А я так и знал! Что и следовало доказать: кто с топором – тому и мясо.
– Не паникуй раньше времени, – осадил его Георгий. – Даже если самый негативный сценарий – будем искать варианты сотрудничества.
– У меня есть подкупающее предложение, – взвился компаньон. – Может, давай, схлопнем дело, обкешимся и разбежимся? Сдадим все схемы Сирожам на блюдечке с голубой каемочкой? В виде презента на свадьбу?
– Никто не собирается сдаваться, – возразил Георгий. – Марьяна тоже не факт, что в итоге встанет на их сторону. Она всё понимает не хуже нас.
– Она то, может, и понимает, а вот понимаешь ли ты – большой вопрос!.. Ну, скажи ещё, что моё дело сторона! Что я не вкладывался столько лет, не ишачил ночами и сутками! А сколько я дерьма за тебя съел? Ну, ещё на хер меня пошли для полной картины!
– Да что вы все меня тащите жениться, как пса на веревке? – возмутился Георгий. – Как будто это единственный выход! И что за привычка лезть в чужую жизнь…
– Ну ладно, извини, – спохватился почему то Марков. – Закрыли тему. В понедельник я с утра к управделами, а потом в офис. Увидимся.
– Ты тоже извини, – кивнул Георгий. – Это не телефонный разговор. Спокойной ночи и хороших выходных.
Марков помолчал и вдруг хмыкнул:
– А кто ещё тебя тащит жениться? Даже интересно.
– Да пошел ты, – снова вспылил Георгий и повесил трубку.

Вечер был холодный и ясный. Тонкий месяц подросток прорезывал синий бархат неба. Сверкал под фонарями снег.
События последних дней развивались так бурно, что Георгию некогда было заниматься личными вопросами. Но время от времени он вспоминал Игоря и чувствовал беспокойство – после незадавшейся вечеринки в бане мальчик не отвечал на телефонные звонки и не появлялся в студии. Проще было послать за ним водителя, но Георгий решил всё же заехать сам, тем более, что раньше не удосуживался узнать, как живет Игорь со своей тёткой, от которой почему то хотел уйти.
После морозного воздуха специфический тепловатый запах в подъезде, куда вошел Георгий, показался особенно неприятным. Из за запаха он не захотел пользоваться лифтом и поднялся на четвертый этаж по лестнице, где краска на стенах пузырилась от постоянной влажности. Нажал кнопку звонка.
На лице женщины, приоткрывшей дверь, отразился неподдельный испуг. Немного удивленный такой реакцией, Георгий отступил на шаг, давая себя рассмотреть. Постарался, чтобы его голос прозвучал спокойно и доброжелательно.
– Здравствуйте. Мне нужен Игорь.
– Он не может, он болеет, – отвечала она торопливо. – Он сейчас спит.
– У меня к нему срочное дело, – заявил Георгий, проявляя настойчивость. – Это ненадолго.
Из за спины женщины он увидел, как приоткрылась дверь одной из комнат.
– Я не сплю, пусть зайдет! – крикнул Игорь, и по голосу было слышно, что он действительно простужен.
Женщина молча посторонилась, пропуская Георгия в коридор, половину которого занимала мебельная стенка ещё советского образца. Малогабаритная спальня также была заставлена старой мебелью. Здесь было темно и душно, пахло лекарствами и крепким табаком.
Игорь лежал на низком и слишком коротком для него диванчике, укрывшись с головой, поджав ноги. На полу у изголовья стояла чашка, наполненная какой то мутной жидкостью. Тут же валялся скомканный носовой платок.
Георгий сел к нему на постель.
– Ну как ты, заяц? Почему телефон не отвечает – ни твой, ни домашний? Я три дня звоню.
– Телефон сломался, – глухо пробормотал тот из своего укрытия.
– Эй, что случилось? – Георгий потянул одеяло, чтоб открыть его лицо, но он крепко вцепился в свой край. – Всё обижаешься на меня? Ну, прости. Я злой, ревнивый тиран. Больше ни слова не услышишь про Маркова, обещаю. Я был не прав.
– Нет, не обижаюсь, – ответил он, помолчав. – Только у меня грипп. Я заразный.
– Да, Эрнест сказал, ты кашлял. Ну, посмотри на меня.
Между ними завязалась недолгая борьба, в результате которой Георгию Максимовичу удалось отвоевать половину одеяла и увидеть его затылок и плечо. На нем была фланелевая пижама с корабликами, мятая и уже довольно грязная. От тела шел сухой жар и особый его медовый запах – головокружительный.
Втягивая этот жар дрожащими ноздрями, Георгий подумал вдруг, каким сладким безумием было бы добиться от него близости прямо здесь, на его детском диване, в душной темноте. Насладиться им, скупо рассчитывая движения, чтоб не выдать себя скрипом кровати; сдерживая в горле звуки, аккомпанирующие страсти.
Обуздав фантазию, Георгий Максимович только на секунду прижался губами к его затылку, пощупал лоб.
– Горячий… Правда, ты всегда горячий. Давай ка, поехали лечиться ко мне?
– Хорошо, – с неожиданной легкостью согласился Игорь. – Только подожди внизу. Чтобы тётка не скандалила. Я оденусь и спущусь.
Женщина в выцветшем халате всё ещё стояла у двери. Прощаясь, Георгий прочёл в её глазах осуждение и неприязнь. Она не могла слышать их разговор, но, видимо, догадалась о сути дела. Это не имело ровным счетом никакого значения, но вызывало ощущение неловкости.
Закурив возле машины, Георгий вспомнил слова, которыми час назад утешал Марьяну – ответы на главные вопросы жизни лежат на поверхности… Однако сам он почему то не мог сосредоточиться на предвкушении простых и близких удовольствий. Вместо этого он думал о странном поведении тётки Игоря, о нищей обстановке его жилья с пожелтевшими обоями и пыльными коврами на стенах и о той нелепой роли, которую навязывали ему эти обстоятельства. Роли Свидригайлова, выискавшего очередную жертву своей похоти в семействе бедной чиновницы.
«И правда, раз уж так, снять ему квартиру и наезжать раз в неделю, и пусть думают что хотят», – вдруг решил он, глядя, как мальчик выходит из подъезда со спортивной сумкой на плече, легкий и длинноногий, с особой его угловатой грацией в каждом движении.
– Что в сумке? – полюбопытствовал, открывая для него багажник.
– Так, вещи, – ответил Игорь хмуро. – Не важно. Просто поехали скорей.
– А что такое? – проговорил Георгий Максимович, уже выезжая из двора на дорогу. – Мы куда то торопимся? Дай мне хоть на тебя посмотреть.
Он повернул к Георгию бледное, чуть похудевшее за эти дни лицо.
– Не торопимся, просто не хочу проблем. Меня тут в армию собираются отправить.
Георгий удивился.
– Погоди ка, ты разве попадаешь в этот призыв? Фред же занимается вашими отсрочками. Он говорил, что у тебя всё в порядке.
– Да всё в порядке, не парься, – заявил тот неожиданно бодро. – Мои траблы. Разберусь.
Георгий поймал себя на странном ощущении – ему показалось, Игорь не просто врет или чего то не договаривает, но что за его словами вот вот проявится некий важный сокровенный смысл. Сейчас совсем не хотелось раздумывать над этим; хотелось скорее приехать, подняться в квартиру, налить себе и ему коньяка, лечь и смотреть, как он раздевается. Почему то Георгий вспомнил, как тот отдался ему в первый раз, неловкий от неопытности, но такой податливый и желанный, что его телом можно было наслаждаться как пекинской оперой, шесть часов подряд.
– А знаешь, твоя тётка не производит впечатления такой ведьмы, как ты описывал, – заметил Георгий, пытаясь стреножить преждевременную активность чувств и частей собственного тела. – Мне показалось, что она меня почему то испугалась.
Игорь пожал плечами.
– Да нет, я не описывал, что она ведьма. Она всего боится. Сам же говоришь – женщины полны загадок.
Глядя вперед, на дорогу, прихваченную морозом и скользкую, как каток, Георгий сжал его колено.
– Хочу тебя, заяц. Просто нет никакого терпения. Ты то хоть немного скучал?
– Скучал, – ответил он без особого энтузиазма.
– На Рождество я собираюсь поехать в Европу, – чтобы взбодрить его, Георгий решил поделиться своими планами. – Недели на две, или лучше на три. Сначала по делам, а после к морю, на Тенерифе. Это райский остров, там круглый год цветут азалии, а песок на побережье сребристо серый – пепел древнего вулкана… Не хочешь составить компанию?
Прием оказался действенным. Мальчик взглянул ужасно хорошо, как в самом начале – с внезапным изумлением, доверчиво и радостно.
– К морю?
Георгий невольно улыбнулся.
– Снимем виллу с бассейном, возьмем машину напрокат. Поездим по диким пляжам, поднимемся на гору Тейде… Вдвоем, никаких больше компаний. Только море, солнце, кубинский ром и беспорядочный секс. Буду пить твою кровь, как кьянти. Как тебе такой план?
– Хороший план, – ответил он, но отчего то снова помрачнел. Отвернулся, нервно закуривая.
Кашель тут же заклокотал в его бронхах. Георгий отнял у него сигарету и выбросил в окно.
– Ну ка, ты мне брось играть Травиату. Твоя задача – поправиться к назначенной дате.
– Стой, стой, – воскликнул он. – Там магазин. Купишь мне «Бёрн» или «Адреналин Раш»?
– Четыре банки в холодильнике, ещё с прошлого раза, – возразил Георгий, и всё же, повинуясь какому то внезапному и необъяснимому чувству, припарковал машину у обочины. Спросил: – Что происходит, Игорь? Ты мне скажешь?
Тот помолчал, кусая губы, а затем ответил в духе персонажей сказки Кэрролла:
– Просто тебе повезло, что он  машину в сервис вечером повез.
– Кто? – уточнил Георгий.
– Дядя Витя, мой отчим.
Чувствуя недоброе, Георгий заглянул ему в лицо.
– Что это за новости? Откуда взялся отчим?
– Приехал из горячей точки, – мальчик нервно хмыкнул. – Он в МЧС работает, шофером. Офицер внутренней службы. Его часто в командировки отправляют, где всякие стихийные бедствия, и по обмену опытом. В этот раз не было четыре месяца, а теперь вернулся. Хочет меня в армию отправить.
– Только не говори, что ты с ним… спишь, – посторонним голосом произнес Георгий.
– Нет, не сплю, – ответил мальчик и хохотнул совсем уж бессмысленно. – Разве с ним уснешь.
В ту же секунду Георгий осознал, что ожидал чего то в этом роде. Всегда подозревал. В голове его мелькнула строчка из отчета службы безопасности, где упоминалась тетка Игоря и некий её гражданский муж.
Первым его чувством была досада о рухнувших надеждах на приятный вечер. И только после этого он смог оценить и взвесить смысл услышанного.
– То есть, ты хочешь сказать, что всё это время… Или это какая то глупая шутка?
– Ну да, шутка. Что такое – белое, волосатое и в темноте потрескивает? Блондинка электрик, – он засмеялся с нотками истерики. – Просто вспомнил, как вы с Марковым друг другу навешали! Только с дядей Витей так не получится, у него КМС по боксу. Даже секцию вел у нас в школе! Но я туда не ходил, я танцами занимался. А с ним я занимался совсем другим…
Георгий ощутил почти физиологическое омерзение, как будто съел что то гнилое, и даже почувствовал во рту осклизлый вкус.
– Почему ты мне не рассказывал, интересно узнать?
Тот снова издал хриплый смешок, больше похожий на клекот.
– Что вам интересно, дяденька? Как меня отчим ололо с двенадцати лет? И в каких позах? И какой у него большой?
В сердцах Георгий стукнул ладонями по рулю.
– Игорь, ну почему вокруг тебя всё время какая то достоевщина!? Почему нельзя нормально, спокойно? Я вот как чувствовал, что что то такое всплывет!
– О, а знаешь, чем блондинка отличается от курицы? – перебил он. – Курица сама садится на яйца, а блондинку ещё надо уломать…
– Ну тебя то, понятно, уламывать не надо.
Закусив губы, мальчик отвернулся к окну.
Георгий тронулся с места. Он чувствовал ревность куда более острую и ядовитую, чем тогда, с Марковым. Он подумал, что теперь этот яд навечно отравит его чувства к Игорю, как найденная на дне банки с медом мертвая мышь.
Вместе с этим он отчего то испытывал чувство вины.
– Значит, всё это время ты одновременно со мной и с ним?.. И что я теперь должен делать? Послать ребят ноги ему переломать? Или самому разобраться? Этого ты ждешь?
– Я не всё время, он приехал недавно. Я поэтому хотел квартиру снять…
– Но я же теперь не могу это так оставить, Игорь! За такие вещи надо бить морду и сажать в колонию! – заявил Георгий, пытаясь осознать, чем  он может быть виноват здесь, если не мерить по Достоевскому, когда все виноваты за всех.
– Я просто хотел выбросить это из жизни, – хмуро возразил Игорь. – Я, наверное, зря тебе сказал.
– Наверное, зря. Это всё чертовски неприятно… С двенадцати лет – какая то дичь! Нет, я должен что то сделать. Поехали, я поговорю с ним по мужски.
Георгий хотел уже развернуться на светофоре, но Игорь схватил его за рукав.
– Нет, не надо, пожалуйста! Будет только хуже!
– Я не понимаю, ты за него волнуешься? – вскипел Георгий и тут же, смягчаясь, предположил: – Игорь, если ты всё это сочинил для интересности, скажи сейчас. Я не буду злиться.
– Нет, я больше не хочу об этом! Давай просто забудем, – взмолился тот.
В этот момент Георгий вспомнил, что совсем недавно давал себе обещание умерить пылкость чувств к мальчишке, сократить встречи, всегда практиковать с ним безопасный секс. В конце концов, и этот отчим, вымышленный или реальный, существовал где то в неочевидном мире, за тем порогом, который Георгию Максимовичу не было никакой нужды переступать.
Но чувство вины подняло со дна души осадок, напомнивший о вещах, давно исключенных из круга обсуждаемых тем. Странным образом он ощутил связь истории Игоря с собственным благополучием – с «Астон Мартином», дорогим костюмом, добротной обувью и свежим бельем. Частью этой взаимосвязи был и социальный бюджет холдинга, вернее, узаконенная взятка, которая закрывала вопросы благотворительности. Поворот этих рассуждений был так неприятен и странен, что Георгий вместо недавнего бодрящего огня в крови почувствовал усталость и злость.
Тем временем подъехали к дому. В лифте Георгий взял Игоря за подбородок.
– Ну, посмотри на меня… И скажи, что мы теперь будем делать?
– Ты снова скажешь, что я… даю всем подряд? – пробормотал тот, готовый расплакаться. – Я всё это время лежал и думал – почему я не убежал тогда из дома, или не подрался с ним, не рассказал инспекторше… Наверное, у меня нет характера. Я себя ненавижу. Я, наверное, просто трус… Ты меня никогда не простишь?
Георгий знал, что в лифте и на лестнице установлены камеры, выведенные на монитор консьержа, но сейчас это не имело значения. Он привлек к себе мальчика, прижал его голову к груди.
– Ну ну, малыш, прекращай. Всё, я сейчас поеду и наваляю этому козлу по почкам.
На этот раз вместо возражений Игорь обхватил его руками за шею, словно и вправду хотел удержать. «Делаешь одну глупость за другой», – сказал Георгию внутренний голос, и возразить на это было нечего.
Оказавшись в квартире, Георгий включил телевизор и занялся приготовлением чая, вдруг решив считать тему отчима исчерпанной раз и навсегда. Но когда он вышел с сигаретой на балкон, Игорь последовал за ним и заговорил какими то чужими, словно заготовленными заранее словами:
– Я знаю, у тебя своя жизнь, и тебе всё равно, и без меня куча проблем… Я зря тебе сказал. Но у меня никого больше нет. Я никому раньше не рассказывал. Мне ничего не нужно, просто быть с тобой. Даже если ты теперь меня будешь презирать. Просто, я же ничего не требую…
Мосты и опоры фонарей уже сверкали новогодними гирляндами. Созвездия – гирлянды лампочек, развешенные на каких то небесных гвоздях, – переливались в вышине холодным светом. «Музыка сфер», – подумал Георгий Максимович, пытаясь представить тот покой, которым дышат триллионы километров космического пространства, чувствуя, как холод пробирает его до костей.
– Напротив, ты требуешь слишком многого, – запоздало возразил он, обращаясь к Игорю, или к самому себе, или к миру, который в эту минуту был одушевлен и полон смысла.


Часть II

Глава 1. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ДОБРОДЕТЕЛИ


Учитель сказал: – Я не встречал еще твердых, несгибаемых людей. Кто то заметил: – Вот Шэнь Чэн. Учитель возразил: – Как может быть он несгибаем, когда столь многого желает?
Лунь Юй


«Остров тысячи храмов» не оправдал ожиданий Марьяны, как по качеству сервиса, так и по уровню комфорта в туристических зонах. Пляжи были шумными и довольно грязными. Экскурсии к храмовым комплексам утомляли, вечерние развлечения были однообразны и скучны. Местные сувениры, народные легенды, костюмированные национальные танцы кечак и баронг – всё это на поверку оказалось обычным надувательством для туристов, и не имело отношения к подлинной жизни населения Индонезии. Но чтобы не вступать в открытый конфликт с остальными членами компании, Марьяне приходилось терпеливо выполнять все пункты намеченной программы на протяжении двух недель.
С Антоном Сирожем они жили в одном бунгало, но в разных комнатах. В первый же вечер, когда он явился к ней в спальню в халате и с бутылкой местной водки, она твердо обозначила границы их отношений – уважение к её режиму, никаких посторонних в номере, никакой физической близости между ними.
Им приходилось составлять пару за обедом, в автобусе, во время посещения аттракционов, но это только раздувало огонь взаимного раздражения. Все вечера и некоторые ночи её спутник проводил в местных барах, а сама Марьяна предпочитала почитать в постели книгу или прогуляться по пляжу, чаще всего одна. Она думала, что напрасно согласилась провести отпуск в компании с детьми. Особенно раздражали дети второй семьи, с которой также не получилось дружбы.
Конечно, её не могла оставить равнодушной прекрасная природа Бали – вулканы, горные озера, пышная растительность. Но на острове было слишком мало уединенных мест, слишком много туристов и автомобилей. Стоило ей отойти от группы, чтобы насладиться видом горного ущелья или буддийской пагоды, как её окружали кричащие дети или назойливые спутники со своими неуместными шутками, соль которых разъедала её самые добрые намерения.
В последний вечер, в порыве не свойственного ей отчаяния, она выпила два крепких коктейля и всё же оказалась в постели с Сирожем. Но и этот опыт завершился неудачей. Видимо, её спутник уже растратил весь свой мужской заряд с местными проститутками, большую часть которых, как ей сказали, составляли переделанные в женщин мужчины.
Она вернулась в Петербург пятого января. На Рождество отстояла службу в том же соборе, где отпевали отца, исповедовалась и причастилась, но почти совсем не почувствовала прикосновения благодати, которой всегда ожидала в светлый праздник. Напротив, на душе было тягостно и смутно, она спала беспокойно и видела странный сон – Георгий с телом восточного божества, полу льва, полу дракона, занимался с ней любовью прямо в церкви, на том месте, где во время прощания стоял гроб. Сон был одновременно мучительный и болезненно приятный. Она хотела было пересказать его Светлане, опустив физиологические подробности, но затем поняла, что эта откровенность будет совершенно излишней.
Официально руководители подразделений возвращались из отпусков десятого числа, офисы были закрыты. Но Марьяна вышла на работу восьмого, собираясь заранее подготовиться к очередным собраниям. Заодно она решила, наконец, заняться некоторыми второстепенными вопросами, до которых не доходили руки за каждодневной текучкой. Среди этих вопросов был фидбэк по рекламному агентству. В силу специфики «Фэшн Хаус» работал в рождественские каникулы, и Марьяна вызвала к себе Федора Дорошевского, чтобы разъяснить те пункты, которые давно пометила для себя.

Этот человек с нервным худым лицом всегда был ей неприятен, хотя она старалась не потакать личным чувствам в рабочих отношениях. Она знала, что он тоже не питает к ней симпатии, как и вообще к представительницам её пола, которых, очевидно, считает существами третьего сорта. Поэтому она сразу дала понять Дорошевскому, что перед ним не женщина, а непосредственный руководитель и заказчик.
– Я изучила ваши отчеты за два года, но так и не смогла решить, как позиционировать ваше предприятие в составе холдинга. Вы – не профильный актив. Я знаю, что Павел Сергеевич не вникал в эти вопросы, считая ваше направление незначительным. Но я считаю иначе. Бизнес должен приносить прибыль. А весь ваш апсайд идет за счет холдинга. Я не вижу смысла в этом переливании воды из одной чашки в другую.
Заложив ногу за ногу и нервно сцепив пальцы на худом колене, Дорошевский возразил:
– Вы совсем недавно взяли на себя руководство компанией, Марьяна Павловна. А я работаю на своем месте уже почти десять лет. И считаю нашу фирму важной частью холдинга. На нас реклама, вся представительская продукция, разработка и поддержание корпоративного стиля, масса текущих мероприятий. К тому же мы ведем немало престижных сторонних проектов, в том числе, международных. Получаем награды. Сотрудничаем с ведущими модными домами, с дизайнерами, с глянцевыми журналами…
– Всё это мне известно. Но я не понимаю, почему рекламные потребности холдинга обслуживаете именно вы? Почему вы имеете льготную аренду и другие привилегии? Раз мы сотрудничаем по договорам оказания услуг, почему не устроить конкурс? Может быть, другая компания могла бы делать это лучше и дешевле? Может быть, ваши конкуренты, которым не нужно содержать такой раздутый штат, могли бы добиться более эффективной рекламной отдачи за каждый вложенный рубль?
– Раздутый штат? – переспросил он, дернув бровью.
– Это отражено в ваших отчетах. Я их подробно изучила. Но так и не поняла, зачем вам столько администраторов, техников, монтажеров, когда этих людей можно просто нанимать под конкретный проект? Все они занимают рабочие места и съедают прибыль. И ещё целый полк моделей, которым вы платите зарплату, тогда как везде модели работают на краткосрочной контрактной основе.
Дорошевский воззрился на неё с тем выражением злой неприязни, с каким мужчины, презирающие противоположный пол, смотрят на женщин, осмеливающихся им возражать. Марьяна чувствовала, что повела разговор, может быть, излишне жёстко, но отступать не собиралась.
– Я знаю, что вы сами начинали как манекенщик, и, наверное, сочувствуете людям этой профессии, – продолжала она. – Но наш холдинг – не благотворительная организация и не фонд помощи потенциальным безработным.
– Стратегию развития в нашей фирме принято обсуждать в рамках, определенных уставом, – он смотрел так, словно намеревался силой взгляда поджечь её волосы.
– Да, знаю, что лично я являюсь всего лишь рядовым акционером и не могу диктовать условия, – пожала плечами Марьяна. – Но холдинг – ваш крупнейший заказчик. Безусловно, в ближайшее время я поставлю вопрос о вашей деятельности перед советом директоров. И вы, как руководитель, должны прояснить для меня некоторые пункты, чтобы я сознавала, какую позицию мне занять.
На его лице мелькнуло новое выражение – словно он понял нечто важное, не сказанное вслух.
– А именно, какие пункты нужно прояснить? – поинтересовался он, приняв вдруг свободную позу и вытянув в проход свои длинные ноги в ботинках с логотипом бельгийского дизайнера, вещи которого Марьяна также иногда покупала для себя.
– Не знаю, – ответила она, не одобряя вытянутых ног. – Подумайте сами. Подумайте над своими методами руководства, и к чему они могут привести. Я уважаю вас как специалиста, но многое мне не понятно. Может быть, мне вообще не понятно присутствие вашей фирмы в составе холдинга и даже в этом здании. Потому что специфика вашего бизнеса негативно отражается на нашем реноме.
Помолчав с полминуты, он поднялся, холодно кивнул.
– Мне так и не стала ясна суть ваших претензий, но я подумаю над этим.
– А я обдумаю необходимость нашего дальнейшего сотрудничества, – парировала Марьяна, чувствуя, что совсем уж перегибает палку.


Глава 4. СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ


Наша человеческая природа была бы слишком слаба и жалка, если бы мы по необходимости всегда должны были покорствовать всякому любовному хотению; мы были бы слишком несчастны, если, будучи охвачены любовью, мы не могли бы прежде всего помышлять о добропорядочности, благоговейно чтя и сохраняя узы дружбы и родства.
Альберти


Первые рабочие дни, как и всегда после длительного отсутствия, Георгию пришлось полностью посвятить решению накопившихся проблем. Руководитель отдела по работе с клиентами попался на получении крупного отката, против холдинга было возбуждено ещё два сложных судебных дела, а при оценке имущества компании, как и предсказывал Георгий, начали распиливаться в воздухе значительные активы. За три дня он провел четыре рабочих совещания, в пятницу они с партнерами просидели в офисе почти до полуночи, разбирая текущую повестку. Поэтому к Игорю он выбрался только в субботу днем по дороге в Озёрное.
Отпустив Вадика на два часа, он прошел через перегороженный шлагбаумом благоустроенный двор, поднялся по чистенькой лестнице.
Игорь ждал его в дверях, прислонившись к стене, изображая неправедно обиженную невинность. Небольшая по метражу квартира, обставленная стандартной мебелью, напоминала гостиничный номер. Но здесь было всё необходимое – вместительный шкаф в прихожей, диван и плазма в совмещенной с кухней гостиной, двуспальная кровать.
В комнатах ещё стоял запах свежего ремонта, но Игорь уже навел повсюду свой беспорядок – на диван были свалены вещи из раскрытых чемоданов, полная окурков пепельница и грязные стаканы украшали кухонный стол. Георгий поднял с пола бутылку.
– Виски глушишь? А это что за гадость в помойном ведре?
Мальчик сложил руки на груди.
– Салат с креветками и рыба. Наш вчерашний романтический ужин.
– Ну что делать, заяц, работа не волк, – Георгий потянул его за ворот футболки. – Иди ка сюда. Подожди, я сниму пиджак.
– Ты такой отглаженный. Постригся, – заметил Игорь, пока он раздевался. – Красиво выглядишь. Потом уедешь?
– Уеду. А сейчас хочу тебя всего.
Когда они уже были в постели, Игорь сделал вдруг странный жест – взял его руку и прижал к своему горлу. Георгий отнял руку.
– Что ещё за новости?
– Просто чтобы чувствовать, что ты здесь.
С ним снова было очень хорошо, как вернуться домой после утомительной поездки. Георгий Максимович всем своим существом ощущал горячую, плотскую радость его близости. Но позже, раскинув руки и ноги на кровати, сквозь медлительную дрему слушая ропот телевизора, он отчего то вспомнил увязших в сладком клее мушек, агонию которых как то наблюдал в спальне Рослика.
Он сел на постели и стряхнул с себя дремоту.
– У тебя тут какой то остров Цирцеи… дай мне полотенце, пойду в душ.
– Подожди, полежим ещё, – пробормотал Игорь, обследуя пальцами его спину – копчик, позвонки, лопатки. – Хочешь, выпить принесу? Утопим проблемы в алкоголе.
– Нет, малыш, мне надо ехать. Меня уже ждут.
Игорь удержал его за руку.
– А ты позвони и скажи, что не приедешь. Скажи, что заболел.
Георгий на секунду поддался этому русалочьему шепоту и тут же оказался лежащим на спине. Быстрым движением Игорь оседлал его, прижал к подушкам.
– Можешь же ты заболеть? А я за тобой буду ухаживать… Там же никто так хорошо не будет за тобой ухаживать? Там же, куда ты поедешь, нет таких роскошных парней с обложки, готовых для тебя на всё?
Это была новая тактика, куда более успешная, чем обиженный вид. Георгию пришлось сделать усилие, чтобы отстранить его и подняться.
В ванной не было туалетной бумаги, мыло кисло на бортике раковины, полотенце, брошенное на пол, сочилось водой. Здесь Георгий как то особенно ясно ощутил нежелание Игоря обживать пространство съемной квартиры. Возможно, причиной этого была не только безалаберность, но и неприятие предлагаемых правил игры.
Возвратившись в спальню, Георгий сказал:
– Кстати, здесь в доме наверняка есть приходящая уборщица. Спроси завтра у консьержа. Договорись, чтобы раз или два в неделю наводила у тебя порядок. Раз уж ты сам не в состоянии. Слышишь меня?
Игорь курил, лежа в кровати. Он посмотрел на Георгия чужим, тяжелым взглядом.
– Ты тоже будешь приходить раз или два в неделю? Вот так, на полчаса? Потрахаться?
– Проводи меня, – велел Георгий, решив не отвечать на эту реплику.
Игорь нехотя встал, натянул на голое тело джинсы, пошел за ним к двери.
– Да, и сходи в торговый центр, купи нормальные полотенца, туалетную бумагу и всё прочее, – Георгий достал деньги. – Вот, возьми.
Тот взял купюру двумя пальцами, изобразил идиотское оживление на лице.
– О, супер! Я тогда тоже сегодня поеду туда, где меня ждут! Тут советовали пару ночных заведений. Говорят, я буду просто нарасхват.
– Игорь, мне это не нравится, – нахмурился Георгий, надевая пальто. – Ты отлично знаешь, я не выношу подобных сцен и разного рода выяснений. Каникулы закончились, нужно это понимать. Ты здоровый парень призывного возраста, а ведешь себя как избалованный младенец. Всё, я завтра позвоню…
– Лучше бы совсем не приезжал, чем так! – заявил вдруг Игорь.
– В самом деле? Что ж, есть о чем задуматься.
Игорь молчал, упрямо сжав губы, и Георгий вышел на лестницу, начал спускаться вниз с чувством досады на него и на себя.
Мальчик догнал его через два пролета.
– Прости меня… Я как дурак, довожу тебя, а ты злишься. Просто не хочу, чтобы ты уходил. У меня сразу настроение портится, и жизнь теряет смысл, и всякое такое. Когда приедешь?
Он ловил взгляд Георгия с виноватым и жалобным видом, но тот всё ещё был раздражен, и не хотел принимать раскаяния.
– Я позвоню, – ответил сдержанно и вдруг заметил, что мальчик стоит перед ним босиком.
На секунду Георгий ощутил, будто сам ступил озябшими ступнями на холодный бетон лестницы.
– Заболеть хочешь? Ну ка, марш в квартиру! – прикрикнул он почти грубо, внезапно осознав, насколько глубоко застряла в его сердце заноза нежности. – Заеду завтра, – пообещал он, тут же понимая, как нелепо выглядит со стороны окна хорошо одетый состоятельный мужчина в расцвете лет, целующий на лестнице полуголого парня.

В Озёрном жизнь шла прежним, заведенным при Павле, порядком. Нелюбезный охранник сражался с автоматикой ворот, дворник таджик чистил дорожки в заснеженном парке. Входные двери перед Георгием открыла горничная, но Марьяна сразу же появилась в холле.
На ней было маленькое черное платье с неглубоким декольте, жакет в стиле Одри Хепберн. Пару дней назад она сделала совсем короткую стрижку, освежила цвет волос, и заостренные черты лица обрели вдруг милую женственность. Сейчас Георгий готов был уверенно ответить на вопрос, над которым всё чаще задумывался в последнее время – что бы произошло, если бы он оказался с Марьяной в спальне наедине.
– Чудесно выглядишь, – сказал он и вместо привычного рукопожатия привлек её к себе, поцеловал в щеку. – Приятные духи.
– Это мой личный аромат. Составлен по индивидуальному заказу, – ответила она, тоже осматривая его с ног до головы беспокойным взглядом темных глаз. – Город совершенно не чистят от снега, нужно выезжать прямо сейчас.
Горничная подала ей сумку, и они вышли из дома, сели в машину.
– Тебе передали, я назначила совещание на вторник? Хотела обсудить перспективные планы по подразделениям, в первую очередь коммерческий отдел…
– Хватит о работе, – перебил её Георгий. – Смотри, какой славный ясный вечер. И молодой месяц справа – это к деньгам. Я люблю такую зиму – со снегом, с морозом, всё как положено.
– После Рождества всегда хорошая погода, – заметила она. – Я не знала, что подарить твоей маме, и вот мне предложили набор для чайной церемонии… Ручная роспись, костяной фарфор…
Она хотела достать сверток из сумки, но Георгий остановил ее жестом.
– Пусть будет сюрприз.
– Да, мне нужно посоветоваться с тобой насчет одной вещи, – проговорила она озабоченно. – Мне понравился сервиз у антиквара, белый с золотом, датская фабрика, середина девятнадцатого века. Но очень дорого – по моему, цена завышена. Правда, там говорят, что редкость – полный комплект на двенадцать персон.
– Я не большой специалист в фарфоре, но давай съездим, посмотрим, – предложил он. – Ты, кстати, так и не рассказала про Бали. Как вы отдохнули? Не пришлось скучать?
Она изобразила лицом недостоверное воодушевление.
– Что ты, ни одной минуты! Мы сказочно провели время! Ездили на экскурсии, купались, танцевали до упаду. Там великолепная природа – вулканы, горные озера, как на заре возникновения жизни на Земле. Я отключилась от всех проблем как абсолютно счастливый человек.
– Звучит романтично, – Георгий улыбнулся, пытаясь представить её танцующей «до упаду» с задыхающимся Сирожем.
– Не вижу ничего смешного, – она сжала свою сумку так, что побелели костяшки пальцев. – А ты, мне сказали, отдыхал на Канарах?
– На Тенерифе, – подтвердил Георгий, читая по её лицу, что ей известно и где он отдыхал, и с кем.
Она напряглась, выпрямила спину.
– Значит, мы оба прекрасно провели время?
– Вероятно, так, – ответил он и добавил: – Но лучшее, конечно, впереди.
Мать встретила их в дверях.
– Проходите, ждем только вас. Спасибо, мой дорогой, – она приняла цветы, подарки, тут же передала Ксюше. – Почему от тебя яблоками пахнет? Только не надо поздравлений – ты знаешь, как я этого не люблю!
После секундного колебания мать поцеловала и Марьяну.
– Здравствуй, Марьяна. Прими соболезнования – сочувствую твоей утрате. Но ты стала очень эффектная. Говорят, если женщина меняет цвет волос, значит, собирается изменить свою жизнь. Слышала, ты выходишь замуж? Пойдемте, уже давно пора за стол.
Когда они вошли, Максим встал из кресла и отложил книгу.
– Привет, папа. Привет, тётя.
Мать кивнула на него Георгию.
– Посмотри на своего сына: молодой парень, деньги есть, а ходит каких то серых кофтах, как студент со стипендией в сорок рублей. Я помню, какой ты был щеголь в его возрасте.
Георгий подмигнул Максиму.
– Как говорил Оскар Уайльд, ничто не производит столь благоприятного впечатления, как бесцветность. Она сближает.
– Это свитер из последней коллекции Пола Натана, – заметила Марьяна, подняв бровь. – Я сама обожаю этого дизайнера.
– Хорошо. Это, видимо, я  отстала от жизни, – вздохнула мать. – Кстати, почему ты, Марьяна, не пригласила своего жениха? Напрасно постеснялась, я была бы рада познакомиться.
– Я пока не собираюсь вступать в брак, – ответила Марьяна твердо. – Это просто слухи.
– Вот как? – не слишком старательно удивилась мать и тут же отвернулась от неё. – Ну, Ксения Петровна, хватит уже суетиться, садись! Туда, возле Максима. Ты, Егор, со мной, а Марьяна слева. И давайте уже начинать.
Они расселись, Георгий разлил вино. Мать взяла свой бокал.
– Предлагаю первый тост. Выпьем за то, что мы, наконец, собрались все вместе, всей семьей. Это редко бывает, но я не жалуюсь – вы молодые, у вас свои дела. Рада видеть всех сегодня – и тебя, Марьяна, тоже. В моем возрасте уже неприлично отмечать дни рождения, поэтому давайте поднимем бокалы за Новый год, пусть он, по крайней мере, будет не хуже, чем предыдущий. Ну и за Рождество. Хотя среди нас, насколько я знаю, нет особо верующих. Приятного аппетита.
– Между прочим, тётя соблюдает все посты. А на Рождество отстояла Великое повечерие, – заявил Максим, накладывая себе какое то кушанье. – И я сам видел, как папа молился в церкви на отпевании деда.
– Ты молился в церкви, Егор? – удивилась мать. – Зачем?
Георгий попытался отшутиться, почему то чувствуя неловкость:
– Он с некоторых пор стал суеверен, оставив мненье прежнее свое о снах и разных предзнаменованьях…
– Хм. Вот уж не думала, что и тебя затянет эта современная мода на поповщину, – мать укоризненно покачала головой. – Ты же даже некрещеный.
– Это правда, Георгий? – спросила вдруг Марьяна, взглянув на него с недоумением и укором.
– Нет, я покрестился в свое время.
– Когда это? И почему не сказал? – удивилась мать.
– Достаточно давно. В Париже, в православном соборе. Просто, не было случая рассказать.
Максим внимательно смотрел на него через стол своим холодным, словно экзаменующим взглядом.
– Так ты веруешь, папа?
– Скажем так – я нетверд в своем неверии.
Мать покачала головой.
– Как же тебя крестили без веры?
– В тот момент мне казалось, что я верю, – проговорил Георгий с твердым ощущением, что пора сменить сомнительную тему. – Но сейчас я готов поклясться на Коране, что это самый замечательный оливье, который я ел в своей жизни. Ксения Петровна превзошла себя. Кому добавки?
– Прости, пожалуйста, если мы задели твои чувства, Марьяна, – мать повернула к ней лицо. – Я всё забываю, что сейчас модно верить в Бога и посещать церковь в указанные дни.
Марьяна слегка порозовела. Она сидела очень прямая и бледная, крепко сжимая в руках вилку и нож, и Георгий вдруг испытал к ней непривычное теплое чувство. Он увидел, какой тяжелой и недоброжелательной кажется ей обстановка за столом, и ему вдруг захотелось защитить её от злой насмешливости Максима, от устоявшейся несправедливой враждебности, с которой мать относилась к членам семьи Козыревых.
Впрочем, Марьяна не собиралась сдаваться.
– Ничего. Я понимаю, что в ваше время это было не  модно, – ответила она тихо, но твердо.

Водитель Георгия припарковал машину на набережной. Перед тем, как сесть в салон, Марьяна подошла к решетке ограждения, замерла, обводя взглядом очертания рыцарского замка на другом берегу канала.
– Не сердись на маму, она иногда бывает слишком резкой, – сказал Георгий, накрывая её руку в замшевой перчатке своей рукой.
– Нет, я всё понимаю, – быстро возразила она. – Мы отлично провели время. Спасибо. – И затем повернула к нему опечаленное лицо. – Знаешь, я даже подумала, что это мне расплата за годы твоих мучений на наших семейных обедах. Иногда полезно побывать на месте другого. Хороший урок.
– Ты едешь в Озёрное? – уточнил Георгий, открывая перед ней дверцу.
– Нет, на Конногвардейский. Я предупредила Максима. Ты, наверное, в курсе, он сейчас живет там постоянно. Я иногда думаю, правильно ли разрешать ему столько самостоятельности… Но, в конце концов, он взрослый мужчина. Мы не можем вечно его опекать.
– Приходится смириться с этим фактом, – кивнул Георгий. – Максим взрослый мужчина, у него своя жизнь… Ещё не так поздно – может быть, заедем ко мне, выпьем по чашке чаю?
– Нет, Георгий, спасибо, – снова сжимая ручки своей сумки, ответила она. – Ты на Мытнинской, мне это не по пути.
Он снова взял её за руку и улыбнулся, удовлетворённо наблюдая тень смятения на её лице.
– А я что то хочу горячего крепкого чаю. Хочется посидеть и поговорить с тобой спокойно. Зайдем куда нибудь в кафе.
Они расположились на белых кожаных диванах в пустом ресторанчике на пересечении Конногвардейского бульвара и Замятина переулка, неподалеку от дома, где Козыревы когда то жили всей семьей, куда Вероника тайком приводила будущего жениха и где на папиной библиотекиной кушетке  был нечаянно зачат наследник престола.
Георгий заказал чай и две рюмки кальвадоса, к которому Марьяна, впрочем, не притронулась.
– Может быть, перекусишь – ты почти ничего не ела за столом?
– Нет, я не ем на ночь, иначе не буду спать, – ответила она с какой то нервной грустью. – Хочу сказать тебе одну вещь… Я решила со временем продать Озёрное. На трассе теперь постоянно пробки, невозможно каждый день по три часа добираться до города и обратно… Дом большой, его дорого содержать. А главное – он нам теперь ни к чему.
– Да, дом не окупает затрат, – согласился Георгий. – Но особняк в Испании я бы оставил – это неплохое вложение.
– Неплохое, – кивнула она, разглядывая дно своей чашки. – Наверное. У меня теперь так много вещей, которые мне не нужны. Надо учиться жить по новому, а я всё не могу привыкнуть к этой мысли. Ты знаешь, я всегда оглядывалась на отца, в каждом своем поступке. Во всём стремилась подражать ему… И теперь мне его страшно недостает.
Такая – грустная, кроткая, ищущая поддержки и защиты, она вызывала в нем совсем другие чувства, чем обычно. Он знал, что это не притворство – она была слишком прямолинейна, чтобы кокетничать своей печалью.
– Без него я осталась совсем одна. Мне тридцать четыре года, и всё, что у меня есть – это работа. Я, наверное, напрасно это говорю… А ты хотя бы иногда вспоминаешь Веронику?
– Иногда, – кивнул Георгий. – Но это было словно в другой жизни. Или какая то история, о которой я прочитал. Всё в прошлом. Слишком многое изменилось. И обстоятельства, и я сам.
– Когда вы с ней поженились, ты уже тогда… ты знал, что интересуешься мужчинами?
Рано или поздно этого вопроса следовало ждать, но для Георгия он прозвучал неожиданно и как то нелепо.
– А я интересуюсь мужчинами? – переспросил он, ощущая на своем лице чужую, словно наклеенную ухмылку.
– Разве нет? Ты же… гомосексуалист? – словно роняя чугунные слова, произнесла она и сжала губы.
– Кто это сказал? – возразил Георгий, лихорадочно собираясь с мыслями. – Интересными женщинами я даже очень интересуюсь… И я категорически против ярлыков. Мне нравится познавать жизнь во всех её проявлениях… Возможно, я кого то этим раздражаю, но я таков, каков есть…
«И швец, и жнец, да и вообще пиздец», – вспомнил он не к месту присказку Маркова.
– Я слушала проповедь под Рождество, – резко сменила тему Марьяна, всё поворачивая в руках хрупкую белую чашку. – Батюшка рассказывал, как волхвы принесли младенцу Иисусу золото, ладан и смирну. Они думали: если ребенок выберет золото, как символ царской власти, значит, он будет великим правителем. Если выберет ладан – значит, он божественного происхождения, а если смирну, которой бальзамировали тела покойников – значит, он простой смертный. Но он взял сразу всё.
– Нормальный еврейский мальчик, – усмехнулся Георгий, всё ещё растерянный после её внезапной атаки.
– Ты не Иисус, и даже не еврейский мальчик, – проговорила она, подняв взгляд. – А хочешь получить всё, сразу и без предоплаты.
Георгий смотрел на неё, вдруг начиная понимать, к чему она клонит, но не вполне ещё доверяя собственной догадке.
– Ну отчего же, – наконец, нашел он в себе решимость возразить. – Как раз я привык платить за то, что получаю. Хотя личные отношения – не аукцион, здесь не надо торговаться. Здесь принято доверять друг другу без выставления предварительных счетов.
– Я знаю только одно, – взяв вдруг свой привычный суховатый тон, заявила она. – В личных отношениях принято выбирать между одним и другим. А тот, кто пытается усидеть на двух стульях, не вызывает доверия. Можешь понимать это как тебе угодно, я ничего больше не намерена объяснять. Я и так наговорила много лишнего.
Она поднялась. Георгий расплатился, и они вышли на свежий воздух. Небо было ясное и звездное, но мелкая снежная пыль сыпалась откуда то сверху, сверкая под светом фонарей.
Марьяна отказалась садиться в машину, сказав, что хочет пройтись. Георгий настоял на том, что проводит её. Она шла молча и быстро, не глядя в его сторону. Когда они оказались у подъезда, протянула руку, прощаясь, как на официальном приеме.
– Спасибо за вечер и забудь, пожалуйста, всё, что я наговорила в кафе – я страшно жалею об этом.
Георгий вдруг ясно осознал, что не может допустить, чтобы за ней осталось последнее слово. Он решительно взял её за плечи, притянул к себе и поцеловал.
Губы у неё были холодные и твердые, отдающие парфюмерным вкусом помады. Она, видимо, так растерялась, что поначалу безвольно обмякла в его руках, отвечая на поцелуй. Но затем опомнилась, уперлась ему в грудь кулаками, испуганно повторяя: «Прекрати, прекрати».
Георгий расцепил объятия, и она тут же бросилась в подъезд, захлопнув дверь перед его носом, словно боялась, что он погонится за ней.
Развернув платок, Георгий стер помаду возле рта, поднял к небу разгоряченное лицо. Чувствуя прохладные прикосновения падающих на щеки снежинок, он вспомнил поросенка на блюде, свой разговор с Вальтером за шахматами и кроткое, печальное лицо Марьяны, такой женственной и беззащитной, какой он её не видел, пожалуй, никогда.
«Самурай должен преодолевать свои слабости», – прочитал он на рекламном плакате, попавшемся по пути, хотя, вероятно, там упоминался рай и сладости. Он подумал тут же, что ад бывает внутри, но рай всегда снаружи, и чаще всего – в другом человеке, которого невозможно присвоить до конца. Затем он подумал, что райские врата напоминают офисные турникеты – пропуск работает только на выход. И что женщине зачем то всегда нужно выпытать у мужчины всю правду, чтобы услышать её с три короба.
Он понимал, что думает обо всех этих посторонних вещах, чтобы отложить решения, которые требовали вполне конкретных действий с его стороны. При этом он уже знал, что рано или поздно решения будут приняты, так как сегодня и он, и Марьяна уже начали нащупывать точку компромисса.