Любовь как пластилин

Припарковаться сегодня было сложно, сугробы грязного подтаявшего снега оккупировали часть двора, и каждое свободное парковочное место было из разряда фантастики. Кое-как вырулив, я пришвартовался у дальнего подъезда и вышел из машины. Странное дело, но детей это печальное подобие снега ничуть не расстраивает, они умеют видеть в этом зимнюю красоту и повод радоваться последним зимним дням.

Уже в подъезде я встретился с соседкой, которая вела свою маленькую дочку из детского сада. Поздоровавшись и зайдя вместе в лифт, я обратил внимание на ладошку маленькой девочки и заметил кусочек пластилина замысловатой формы. Присев на корточки к принцессе, я, улыбнувшись, поинтересовался, что это такое.

- А это медвежонок, - радостно сообщила малышка и протянула ладошку практически мне в лицо. – Это голубой северный мишка.

Усмехнувшись, я протянул руку и взял аккуратно двумя пальцами с трудом узнаваемую фигурку. Действительно, медвежонок, но без подсказки сложно определить.

- А хотите, я вам его подарю? – спросило ангельское создание и спрятало свои крохотные ручки за спину. – Теперь он ваш, но если мишка вам надоест, вы можете слепить из него все, что захотите.

Не зная, как реагировать на такой щедрый подарок, я улыбнулся и поднял глаза на мамочку маленького ангела. Соседка кивнула головой и погладила малышку по голове. Двери кабины лифта разъехались и, попрощавшись, попутчики вышли, а я так и продолжал сидеть на корточках и держать на ладони чудо-мишку из голубого пластилина.

Придя в квартиру я заученными движениями включил, снял, разулся, повесил, поставил, бросил, открыл, взял, надел… Все то, что делаю изо дня в день, с одним различием – сегодня я молчу, меня никто не спросит о прожитом дне, о сделанных делах, о пережитых эмоциях, о пропущенном обеде. Никто.

Пройдя в комнату, я хлопнул ладонью по выключателю, давая возможность люстре вспыхнуть безумным светом и величественно поиграть в десятке лампочек своими гранями. Тут же я замер на пороге, глядя на пустой диван с гобеленовой подушкой, которую еще совсем недавно прижимал к себе Санька, сидя на диване и упершись спиной в меня. Мы любили так сидеть перед телевизором, и я с удовольствием обнимал его руками, прижимая к своей груди и дыша ему в затылок. Вспомнился один раз, когда я поздно приехал домой и застал его, дремлющего на этом самом диване, по-детски сложившего ладошки под щекой. Саня временами вздрагивал и тут же проваливался в сон. Я на цыпочках подошел к дивану и присел на колени. Он, словно почувствовав сквозь сон мое присутствие, протянул ладонь и накрыл мою руку. От неожиданности я вздрогнул, и Саша проснулся. Я тут же нежно поцеловал его в висок и прошептал на ушко: «спи, любовь моя, я побуду рядом». Протянув вторую руку, я легонько поправил его челку и он сквозь сон потянул мою ладонь к себе под щеку. Умостившись на моей руке, Саня снова погрузился в сон и начал посапывать. Не решаясь пошевелиться и вспугнуть его сон, я сидел рядом и понимал, счастье вот оно – рядом и спит практически на моих руках.

Не знаю, сколько прошло тогда времени, сумерки за окном давно сменились обволакивающей темнотой, и комнату чуть освещал рассеянный свет с коридора, а я все еще сидел возле него на полу и смотрел, как уставшее за день лицо разглаживается, как растягиваются губы в улыбке. Я знал, что Саньке снится что-то очень светлое и радостное. По-другому и быть не может, ведь я сижу на воротах его сновидений и не пропускаю ни одной не то что темной, а даже просто тусклой мысли. Все образы, которые были допущены до его светлой и умной головки, должны приносить негу и покой. Моя рука была зажата между этой самой подушкой и Саниной слегка покалывающей щекой. Он столько времени проводил на работе и в командировках, что щетина успевает отрасти, и он становился похож на Хью Лори в образе доктора Хауса. Но это совсем его не портило, он все равно оставался самым нежным и желанным.

Пока он сладко спал, я думал о…… Да ладно, какая разница, что в моей голове было, главное, что в моем сердце. Мысли не всегда дружат с внутренними органами. Из-за отсутствия тесной связи между ними органы часто страдают из-за нежелания мозга делать скидки на несовершенство, относительность, вероятность и просто то, что, бывает, в жизни случаются чудеса. Прагматичные извилины твердят, как университетский профессор: это неправильно, такого не может быть, это оптический обман, не верь никому. А глупое сердце, как православный священник, вторит, что нет ничего невозможного, только поверь, Он нас любит, и мы все будем прощены и счастливы.

Внезапно, дернувшись во сне, Саня отпустил мою руку и повернулся на другой бок. Вот же незадача, пока я летал в облаках, что-то прокралось в его сон и испугало. Это я виноват. Легонько коснувшись его волос, я прошептал: «Все будет хорошо». Встав и подойдя к столу, я взял ручку и лист бумаги и написал ему то, о чем мне хочется кричать каждое утро с балкона, стоя рядом с ним. То, что хочется написать на борту машины, чтобы видел весь город. То, что до жути хочется слышать каждый вечер, засыпая в его объятиях. Склонившись над столом и прижав ручку к бумаге, я написал: «Я. Тебя. Люблю.» Мне очень хотелось, что утром он нашел этот клочок бумаги и улыбнулся.

Разозлившись на себя за эти воспоминания, я выругался и пошел на кухню. Включив чайник, распахнул дверцу холодильника и невидящими глазами уставился на полки. Саня любил набивать его под завязку, чтобы всегда под рукой было то, что может захотеться. И совсем неважно, что часть из этих запасов потом выкидывалась, главное, если в три часа ночи вдруг захочется маракую или котлету по-киевски, всегда можно было побаловать свой желудок. Только непонятно, как он умудрялся все это перетравливать, оставаясь в отличной форме? Или это все благодаря хорошему тренажеру, то есть мне?

Глаза остановились на бутылке минеральной «Набеглави», и я тут же захлопнул дверцу. Есть расхотелось. Эту солоноватую воду я терпеть не мог, и бутылка осталась еще с последнего затаривания Саней в супермаркете. Я направился снова в комнату, по дороге остановившись возле тумбочки, на которой лежал пластилиновый мишка. Взяв его в руки, я опять вспомнил о нем, ведь несмотря на то, что внешне Сашка был очень волевой, сильный, властный и недоступный, внутри у него жил плюшевый медвежонок. Он был очень мягкий и приятный до такой степени, что хотелось тискать его, носиться по квартире и засыпать, прижимая к щеке. Хотя и понимаешь, что его нельзя ругать (он загрустит), нельзя бить (он порвется), нельзя оставлять (он умрет). Почему мне никогда в детстве не покупали таких? Только сейчас я понимал, что мне хочется вернуться в детство и получить именно такие ощущения. Во взрослой жизни такого не бывает, чтобы сидеть в комнате со своей любимой игрушкой, делать все, что захочется, не выпуская ее из рук ни на минуту. Также невозможно, чтобы ты был уверен, что в любую минуту никто не начнет стучать в двери и требовать выйти, отдать свою игрушку (потому что хорошие мальчики должны делиться, и эта игрушка - не моя собственность, нужно и другим дать поиграть). Ты часто называл меня мальчишкой, себя же считая взрослым, рассудительным и вдумчивым. Нет, душа моя, это ты – мальчик, очень тонкий, пугливый, трепетный и родной. Это тебя нужно держать крепко за руку и не отпускать от себя ни на шаг. Тебе нужно на ночь петь колыбельные, поправлять одеяло и целовать в душистую щеку. Тебя нужно утром будить поцелуем, нежными словами на ушко и ароматом кофе. Тебя - носить на руках, кружить и целовать прилюдно. Разве я был неправ? Но ты всегда был стойким оловянным солдатиком, и сегодня вообще не нуждаешься во мне, не говоря уже о моей заботе. Кто же мог знать…

Продолжая держать на ладони пластилиновое недоразумение, я опять прошел в комнату и остановился у дивана. Постояв немного, я отошел к музыкальному центру, нажал на кнопку, и комнату наполнила музыка. Да, в последний раз мы слушали ее вместе, и сейчас мне было особенно больно от этих слов: «Просто мені так хочеться бути там, де і ти. Так хочеться жити в тебе в полоні…» Мне действительно очень хотелось быть там, где и ты, но я знал, что это уже невозможно. И я по-прежнему был у тебя в плену.

Остановившись посреди комнаты, я просто сел на пол и, скрестив ноги, уперся локтями в колени и снова посмотрел на синего медвежонка в руках. Вспомнились наставления девчушки о том, что если мне надоест этот медвежонок, я могу слепить что-то другое. Ты так и сделал, ты просто слепи то, что тебе захотелось: новую жизнь, новых друзей и новые отношения. Жаль, что я не могу так же взять и скомкать чувства и воспоминания…

В тот вечер ты вернулся уставший, и какой-то задумчивый. На вопросы отвечать не хотел, да я и не настаивал. Чуть позже, довольный, разморенный ванной и сытным ужином ты сел в комнате, а я забрался на спинку дивана за твоей спиной и посадил тебя между своих ног, примостив твои уставшие руки у себя на ногах, как в кресле. Я не массажист, но для того, чтобы ты мог хоть немного расслабиться ненадолго, почувствовать невесомость, я решил сделать тебе массаж твоего самого сексуального органа, который я просто обожаю. Да, это твоя умная голова с золотыми мозгами, в которой иногда появляются такие невозможные фантазии, от которых я краснею как школьник, порою ты изрекаешь поистине мудрые мысли, и мне только и остается, что слушать тебя, чуть приоткрыв рот.

Наклонив голову и вдохнув твой запах, я запустил руки в чуть жестковатые волосы, помассировал легонько виски, нежно пальцами провел по ушку, размял твою уставшую шею, закрепощенные плечи. В конце я обязательно тебя целовал в макушку, как целует Ангел. Ведь я был им для тебя? Потом я просто съехал со спинки дивана и остался сидеть у тебя за спиной, крепко обнимая, и ты тут же устроил свою сонную головку у меня на плече. Я держал тебя и слегка покачивался, пока ты не начинал урчать как маленький котенок. На ушко я тебе шептал разные милые глупости, и ты, довольно жмурясь и сморщив смешно нос, начинал поудобнее моститься у меня в объятиях. Мне было очень тепло и уютно ощущать всего тебя, в тот миг я понимал, что только так, когда любовь находится настолько близко, что ты можешь беспрепятственно прижаться к ее спине, можешь поцеловать ее в шейку и вдохнуть аромат волос, когда руки сожалеют о том, что ладони настолько малы, глаза, что так слепы, рот, что настолько скуп, ощущаешь, что ты все в этой жизни испытал. Если в этот миг нужно будет умереть, то сделаешь это, не сожалея ни о чем. В этот миг у тебя есть ВСЕ…


Поднявшись на ноги и выключив в комнате свет, я вышел на балкон. Холодный воздух тут же пропитал меня дрожью и чуть остудил мои пылающие щеки. Мы с Саней любили стоять на балконе и болтать о всякой чепухе, смотреть в желтоватые пятнышки далеких окон и фантазировать, что за люди там живут, чем в данный момент занимаются и какие эмоции переживают. Он придумывал немыслимые истории, которые мне жутко нравились, и я всегда с интересом слушал и старался дополнить его видения. В какой-то миг он поворачивался ко мне, обнимал за талию, прижимался всем телом и проводил носом по шее, скуле, по губам. Потом облизывал мой колючий подбородок и невесомо прикасался поцелуем к губам. Очень часто он хитрил: нежно и трогательно целуя меня, Сашка вдруг кусал за губу и убегал. Вечер превращался в цирковое представление с фейерверком, радостью, замиранием сердца, восторгом, аплодисментами где-то глубоко внутри и желанием повторить всю шоу-программу на бис.


Как-то после тяжелого дня и сумасшедшей беготни Саня позвонил по дороге домой, чтобы спросить, что привезти. Услышав мое заверение, что все необходимое есть и не хватает только лишь главного блюда, он довольно хохотнул, пожеманничал и заявил, что его уставшую тушку перед романтическим ужином нужно будет помариновать в ласках и расслабляющем массаже. Ответив: «да, мой генерал», я заверил, что все будет по высшему разряду.

Уже через сорок минут я входил в спальню с хитрой улыбкой и сияющими глазами.

- Ну, что, мой драгоценный? Ты готов? – Саня, сидя на постели со сложенными по-турецки ногами, закивал головой как китайский болванчик. - Тогда приступим, - и я, показав ленту в своих руках, тут же увидел удивление на его лице и округлившиеся глаза.

- Ты хочешь сказать, что…- я не дал договорить ему, тут же подошел и завязал ему глаза.

- Да! И не смей сопротивляться! - Сашка прыснул смехом, но руками продолжал упираться в кровать. - И хихикать! – уточнил я и уложил Саню на спину. – Начнем снизу и медленно будем двигаться вверх.

- Ну ты даешь, мануальщик, блин, - снова начал комментировать он.

- Цыц! – наигранно грозно отреагировал я. – Будешь самодеятельностью заниматься, лишу не только зрительных, но и слуховых эффектов!

- Главное, тактильных не лишай, - снова засмеялся Саня, но тут же прикрыл рот ладонью и сквозь пальцы проговорил: - все-все! Я нем как фаршированная рыба!

Улыбаясь этому беспокойному чуду и наслаждаясь прекрасным видом его тела, наряженного только в яркие боксеры и ленту на глазах, я взял массажное масло. Еле уловимый аромат иланг-иланга тут же защекотал нос, и я неспешно растер его по своим ладоням, а затем прикоснулся к Сашкиным стопам. Помассировав и разминая ему каждый пальчик, я, слегка надавливая и поглаживая, ласкал его стопы. От удовольствия он начал двигать руками, словно птица крыльями, параллельно издавая мурлыкающе звуки. Затем, подняв его ногу, я уложил ее себе на плечо, мягко массируя подушечками пальцев его напряженные икры. Сашка заулыбался и шумно вздохнул. В ответ я оставил влажный поцелуй на его ноге.

- Так, теперь вторая ножка, - улыбаясь, сказал я и тут же увидел, как он приоткроет рот, чтобы что-то сказать. - Тсссс. Молчи. Никаких слов. Только чувства. Ты ничего не видишь, только ощущаешь.

Его лицо разгладилось, и он стал снова мягким и податливым. Затем я перевернул его на живот и оседлал сверху. Начиная от копчика, слегка нажимая, я начал разгонять теплую энергию вдоль позвонка по направлению к его чудесному, доброму сердцу. Положив ладони на поясницу, начал медленно подниматься вверх и возвращаться, поглаживая его бока, слегка, как бы невзначай заводя руки на бедра. Затем, переместившись на область лопаток и усиливая нажим, начал мять его. Все сильнее и сильнее, захватывая его кожу и слегка оттягивая, так, что рукам становится горячо, а спина - пунцовой. Не имея права произносить что-либо вслух, он только постанывал и иногда подымал голову в момент особо жаркого захвата моих рук.

- Нравится? Не больно? Точно? – приятно было наблюдать, как трепетно реагирует его тело, такое желанное и покорное. - Теперь нужно успокоить твою разгоряченную кожу, и я приступаю к следующему этапу массажа, - заулыбавшись объявляю я, и вижу, как он напрягся. Непередаваемое удовольствие.

Опершись руками о кровать и став на колени, я горячими следами оставлял вереницу поцелуев на его спине. Первый пришелся в его любимое место – изгиб шеи. Затем, словно нанизывая жемчужное ожерелье, поцелуи один за другим оседали вдоль его позвоночника, достигая поясницы. Он с силой сжимал руки, комкая простынь и издавая звуки, будоражащие мое воображение. И я понимал, что ему это действительно доставляло огромное удовольствие. Подцепив резинку пальцами, я потянул белье к низу и, опустившись к самому копчику, оставил последний, как точка в конце рассказа, поцелуй - на его ягодицы. Нет. Не последний. Еще. И еще. Мне захотелось, чтобы это было многоточие. Ведь продолжение возможно? Хотя и это не все. Еще нужна печать, свидетельствующая, что эта территория оккупирована мной. В следующий момент я в его аппетитную половинку впился губами и оставил свою темно-бордовую метку в виде наглого засоса. Что с ним начало происходить? Хрипы, издаваемые его горлом, давали точную информацию о том, что в тот момент у Сашки внутри. Не сдержавшись, он произносит мое имя……

- Это непростительно! – наигранно грозно начинаю отчитывать я. - Ты ослушался и теперь будешь наказан! - сжав с силой его бедра и впиваясь зубами в нежную плоть, я оставил рядом с засосом укус.

- С*ка! - взорвался ревом Саня и попытался вскочить, но я, предвидя это, тут же упал сверху и, подмяв его, сильно прижал к постели, параллельно дотянувшись до его шеи и легонько прикусив мочку уха. – Су… Как же я тебя люблю, - задыхаясь, он тут же, будто сломанная игрушка, ослаб под моим натиском и превратился опять в мягкого, нежного, ласкового плюшевого медвежонка…….

С разбега упав на кровать, я хотел расшибиться, как об асфальт, но сучий ортопедический матрас бережно принял меня в свои слои латекса и овечьей шерсти, самортизировал мое тело и лишь поспособствовал тому, чтобы я прикусил себе язык. Тут же во рту я ощутил металлический привкус крови. Скривившись и накрыв лицо руками, я снова выругался на всю квартиру и вцепился пальцами в волосы. Почему когда я долго люблю, это перестают замечать. Когда долго прощаю — этим начинают пользоваться. Когда готов на все, просто перестают ценить. Разве я не старался быть для него всем? Я мог и веселиться бесшабашно, и быть серьезным и вдумчивым, внимательным слушателем и рассудительным советчиком, я хотел быть и любимым, и другом.