Грустный итог, или Жизнь в свое удовольствие

(Кон И. 80 лет одиночества. — М.: Время, 2008. — 432 с.)
 
«Наша воля — предвозвещение того, что мы совершим при любых обстоятельствах»
(И. В. Гете)
 
«80 лет одиночества» — книга не столько о прошлом, сколько о нашем настоящем и о возможном будущем. Тревожная, предупреждающая нас книга: «Еще недавно казалось, что советские условия безвозвратно ушли в прошлое и мало кому интересны. Но сейчас наше общество все больше напоминает мне ту страну, в которой я прожил первые шестьдесят лет своей жизни. А коль скоро это так, прошлый опыт важен не только будущим историкам, о нем полезно знать и современным молодым людям, даже если они сами этого пока не осознают».
 
Кажется, здесь я весь изойду на цитаты из Кона — но лучше (точней и аналитичней) его не скажешь. Итак, снова цитата: «Стремление строить завтрашний день на основе позавчерашнего, минуя вчера и сегодня, движение к неизвестному, воображаемому прошлому, — очередная опасная утопия». «И возможно ли сочетание современных быстро меняющихся технологий и высокого ритма жизни с идеологией и формами социального контроля века XVI?»
 
Что ж, ученый задает вопросы тревожные, аргументы приводит весомые. Но (что симптоматично) в ответ получает лишь угрозы, оскорбления и провокации. Кону уж и звезду Давида на двери намалевали, и муляж бомбы подкладывали, и в списки врагов русского народа занесли опричнички добровольные. Это подарки, так сказать, от нашей «общественности». Власти же, похоже, проявляют демонстративное нежелание прислушаться…
 
Впрочем, если вдуматься, не только тупость, невежество (и как следствие, всегда безответственность) проявляют агрессивные или немые Коновы «оппоненты». Это ведь и следствие разочарования в либеральных и демократических ценностях, провозглашенных людьми его круга и политической ориентации в 90-е.
 
Что ж, и сам ученый не в восторге от социальных «практик» тех лет: «То, что снаружи выглядело как экономические реформы, изнутри напоминало самое большое, и притом публичное, ограбление в мировой истории». Но какой еще надобен нам трагический опыт, чтобы понять: принципы свободы личности и гуманизма — не лозунги-слоганы-словеса, а реальные, ВОЗМОЖНЫЕ и у нас жизненные ценности?..
 
Для Кона принцип свободы личности (свободы творческой, социальной, политической, сексуальной) — принцип, выстраданный всей жизнью. Повороты его научной биографии (философ — социолог – психолог — сексолог — культуролог) продиктованы тайным, а потом и явным следованием этому принципу.
 
Уже выступив в начале 60-х как социолог, прикладник-исследователь социальных проблем, Игорь Кон рисковал, ведь «зрелый социализм принципиально утверждал собственную беспроблемность».
 
Советская социология — дитя хрущевской «оттепели», но первые ее шаги были столь подозрительны для официальной идеологии, что сами наши социологи поднимали тогда один и тот же тост: «За успех нашего безнадежного дела!»
 
И. Кон и Ю. Левада, и В. Шубкин, и Б. Грушин, и Т. Заславская, — все эти «звезды» отечественной социологии были, по сути, самоучками, но «они первыми попытались исследовать абсолютно закрытое общество, которым надлежало лишь восхищаться».
 
Об этих людях, вообще о ярчайших представителях поколения «шестидесятников», — быть может, самые занимательные для широкого читателя страницы книги Игоря Кона. И настоящий отец брежневской «разрядки» Г. Арбатов, и крупнейший социолог Ю. Левада, и блестящий журналист-международник А. Бовин, — все они (каждый сам по себе весьма состоявшийся, с точки зрения советского обывателя) понимали, чем рискуют, пытаясь растопить «ледяной дом» советской, сталинской идеологии. Они знали меру и были осторожны — даже «болтливый» сангивиник Александр Бовин. 
 
Примечателен, кстати, его разговор с Ю. В. Андроповым (для которого, как известно, навсегда стали пугалом «венгерские события» 1956 г.): «Если у нас произойдет революция, нас с вами, несмотря на разницу в статусе, повесят на одном дереве!» — сказал журналист всесильному главе КГБ. — «Очень рад, что вы это понимаете», — подхватил Андропов. «Но я не хочу быть повешенным из-за ваших ошибок», — возразил Бовин (с. 105 — 106).
 
Прикормленный властью, этот высший слой «шестидесятников» уже (критически? панически? эсхатологически?) осознавал, что за персоны рулят великой державой: «Люди, которые принимают у нас политические решения, играют не в шахматы, а в бильярд, а там на один ход вперед не думает никто. Просто бьют по шару, а дальше видно будет», — жаловался Бовин автору книги (с. 105).
 
Конечно, и сейчас на все 100 % трудно поверить, что Игоря Кона так уж «душил» советский режим. За границу его выпускали регулярно, уже в конце 60-х доверили читать лекции (т. е., в какой-то мере как человеку верному доверили представлять «нашу» науку) в Италии. И тем не менее, узда всегда чувствовалась. Поводок крепко держала в своих руках не только «власть», но и своя же выученная ею «научная» отечественная среда.
 
Я бы назвал деятельность передовых наших ученых этого поколения «осторожным подвигом». По сути, ученый-гуманитарий склада и круга интересов Кона оказывался воином, который в поле всегда один. Когда известному сексологу Г. Васильченко прислали из Дании школьные (!) учебники по культуре половых отношений и он показал их коллегам, те обвинили его… в распространении порнографии! (с. 301). А ведь уровень нашей научной среды с тех пор отнюдь не повысился…
 
Такую же зашоренность обнаружили и потенциальные союзники Кона — оппоненты советской власти в 90-е: «…Людям, которые политически являлись моими единомышленниками, моя тематика казалась мелкой, второстепенной и одновременно — опасной».
 
Самая громкая фраза перестроечных лет: «В нашей стране секса нет!» — это не оговорка и не самооговор (хотя на ТВ ее и «смоделировали» ножницами редактора).
 
Это констатация того факта, что пренебрежение насущными природными потребностями реального человека — увы, наша идеология и политика, наша историческая «изюминка», наша фишка, наша марка и наша вековая традиция, — «наше всё»…
 
А теперь отгадайте, кто и когда написал вот это:
 
«Несчастны мы все, что наша родная земля приготовила нам такую почву — для злобы и ссоры друг с другом. Все живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный враг наш — российская государственность, церковность, … казна и чиновники — не показывают своего лица, а натравливают нас друг на друга… Или надо совсем не жить в России, плюнуть в ее пьяную харю, или — изолироваться от унижения…»
 
Ответ: Александр Блок, письмо матери от 13 апреля 1909 г.
 
Между тем, опыт мировой истории подводит нас совершенно к другой модели, к иной системе ценностей, утверждает И. Кон:
 
«Качество жизни стало одним из главных макросоциальных показателей при сравнении и оценке степени успешности разных государств и обществ». «Качество жизни» — «важный индикатор роста общественного благосостояния и сопутствующей ему гуманизации общественных отношений».
 
Но про «человеческий фактор» в Кремле серьезно заговорили вроде бы только при Горби. «Человеческий фактор» тем самым не только завоевал право на существование, он стал постепенно теснить политический (читай: «над- и нечеловеческий») фактор, расчищая почву для новых раздумий и безответных вопросов… «Если угодно, это был один из аспектов перехода от тоталитаризма к авторитаризму, который не допускает политической свободы, но признает наличие невозможной при тоталитаризме негосударственной личной жизни».
 
Увы и ах! Ответы на «безответные» вопросы предполагали не только решительный пересмотр слишком многого в нашем историческом опыте, но и ставили под сомнение многие ценности менталитета, им сформированного и такого в управлении удобного. Уже года этак с 95-го руководство страны  предпочло заняться усердным «повторением пройденного».
 
Конечно, иные положения правоверного либерала-демократа Игоря Кона кажутся сейчас утопией в духе перестроечных настроений нашей интеллигенции, провозгласившей абсолютной ценностью тогда «раскрепощение личности». Но именно у нас «личностный фактор», став на время лозунгом, не сделался принципом политической и экономической жизни. И в этом кроется опасность не только для отдельных особо раскованных граждан новой России, но и для всего нашего общества в целом.
 
Это касается насущнейшей повседневности. Анализируя подход к ВИЧ-инфицированным у нас и во Франции, ученый подчеркивает: «Главная разница между Францией и Россией состоит в том, что там апеллируют к чувствам, запросам и потребностям реально существующих людей, а у нас, как и при советской власти, предпочитают командно-административные методы, полагая, что именно так можно сформировать «нового человека» или, что одно и то же, вернуться к мифической изначальной «нравственности»… Так что… мы пойдем своим путем. Куда? Как говорят французы, кто доживет — увидит» (с. 330).
 
В настоящий момент мы переживаем то, что Кон называет новой «антисексуальной революцией». Ее можно назвать даже и «мировой». «Сходство между антиинтеллектуальными, необразованными религиозными фундаменталистами и американскими христианскими правыми, усиливающими свое политическое влияние с помощью антиабортных, процензурных лозунгов, очевидно», — пишет западный рецензент книги Кона «Сексуальная революция в России». Эта книга, по его мнению, «звучит как предупреждение об опасности подчинения секса авторитарному контролю и рас-культуриванию» (с. 353).
 
Но это тенденция среднесрочная. А долгосрочная?
 
А здесь все «с точностью до наоборот»! «В современном мире происходит беспрецедентная, но подготовленная всем предшествующим развитием человечества ломка традиционной системы разделения общественного труда и прочих социальных функций между мужчинами и женщинами».
 
Попросту говоря, современная экономика обрушивает всю систему патриархального общества, которому мы, кстати, обязаны и традиционной «моралью». Проблемы этого нарождающегося на наших глазах социума уже невозможно решить по калькам прежнего, патриархального общества с выпестованными им религиозными, правовыми и нравственными нормами.
 
Новая система ценностей и формы межличностных отношений зарождаются на наших глазах и с нашим участием. Отрицать это невозможно: «Апелляция к правам человека означает, что на самом деле люди ставят эти новые ценности выше тех традиционных устоев, которые они, по их словам, предпочитают».
 
И снова неисправимый шестидесятник (мечтатель? провидец?) И. Кон настаивает: «Ценности, которые насаждаются и поддерживаются административно, неизбежно утрачивают привлекательность и духовное обаяние, а замедление социокультурного обновления делает такое общество неконкурентноспособным».
 
Но нет пророка в отечестве своем. Кажется, с середины 90-х Игорь Кон выпадает из обоймы авторитетных для власти ученых. И ближайший результат — вот он, пожалуйста: «В последних программных документах РАО, даже специально посвященных здоровью подростков, сексуальное просвещение вообще не упоминается. В условиях эпидемии ВИЧ и заболеваний, передаваемых половым путем (ЗППП) это молчание выглядит, мягко говоря, странно, но клерикализация российской науки и образования делает это вполне понятным» (с. 168).
 
И снова, опять горькая цитата: «Разумеется, я понимаю, что в России нет спроса на науку, и давно уже считаю себя просто графоманом. Компьютер — мой главный собеседник».
 
Но все же эта книга, такая по-кабинетному уютная, не рождает отчаяния в душе читателя: «Жизнь, как и секс, — это игра, в которой нужно получать удовольствие не столько от результата, сколько от процесса».
 
Складывается впечатление, что 80 лет своего «процесса» Игорь Кон умудрился прожить и плодотворно, и — «в свое удовольствие»!..