Идентификация Бьёрна

Есть мистические роли, где нечего играть. Достаточно органики, которой обладаешь от природы. Ты должен просто быть, - этого достаточно. Образ Тадзио в “Смерти в Венеции” не требовал большого актёрского мастерства.

Главная проблема для Висконти состояла в поиске типажа. Как вспоминают современники, “католическая Польша” в 1971 году отказалась помогать живому классику в поисках подростка для “такого” сюжета. Но выручила Швеция. 15-летний Бьёрн Андерсен идеально подошёл на роль юного поляка.

Висконти важно было убедить широкого зрителя в чувственности образа, чтобы влюблённость Ашенбаха выглядела достоверной и образ его внутренних демонов стал понятнее. Это было сложно, потому что гомосексуальный Эрос, соблазнивший композитора (в новелле он писатель) должен был восприниматься зрителем через призму духовной жизни.

По сути, Тадзио - это не реальный человек, а мираж художника, призрак в образе подростка, который ставит перед Ашенбахом проблему состоятельности его искусства. Способно ли оно выражать, объяснять, анализировать “бездны” чувственного мира? Или же искусство бессильно перед тайной “живой жизни”?

Строчка Гумилёва идеально выражает духовную проблему Ашенбаха: “Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать”. А описать? Глубинная проблема автора в том, что свойственный ему рациональный (аполлонический) тип творчества приводит к кризису познания, а появление Тадзио окончательно убеждает творца в несостоятельности. Это кризис рационализма перед лицом “живой жизни”.

Красота и чувственность не могут быть адекватно описаны, они могут быть только пережиты в реальной жизни (с трагическим финалом для самого художника). В начале 20 века Томас Манн решал ту же самую задачу, что и Ашенбах, пытаясь рационализировать собственные комплексы. И судя по дневникам, борьба с собой делала тему особенно болезненной.

Влечение героя - это символ несостоятельности искусства перед лицом жизни, которую невозможно до конца рационализировать (объяснить, принять, морально оправдать).

В то же время, отказ от рационализации чувственной жизни (этой дорогой идёт Ашенбах) грозит распадом личности и человеческой гибелью. Томас Манн видит в умирающем на пляже герое угрозу для себя, в случае уступки “этому пороку”.

Недавняя публикация полной версии дневников (без редактуры издателей) показала близость “личной проблематики” к теме Ашенбаха. Нашёлся и реальный прототип (когда-то мальчик), который вспомнил “пожилого господина”, который наблюдал за ним в отеле (если можно верить мемуарам).

Интересно, что Висконти оптимистичнее Манна, - он оставляет Ашенбаху силы для творческой борьбы. В новелле этого нет. В сцене на пляже, где герой наблюдает за Тадзио (с апельсином соблазна в руке) он пытается работать и что-то пишет на листках, пытаясь через музыку объяснить себя - себе.

В фильме у Тадзио - роль миража. Бьёрн воплощает некий эротический мираж, а не играет реального подростка. Наверное, отсюда - мистическая тень на его лице, неподвижность красоты, как идеи. Поскольку красота “дышит где хочет” и не привязана к гендеру, то подростковый типаж отлично выражает баланс женского и мужского.

Тадзио - символ мучительной несостоятельности Ашенбаха, как мужчины и художника. Подросток недоступен социально и немыслим, как тема для публичного искусства. Ашенбаху остаётся лишь капитулировать - красить волосы в цирюльне, прятать возраст в макияже и мучительно пытаться “ответить красотой” на красоту. Но что кроме имитации он может предложить?

Смерть героя на пляже, которая формально объясняется эпидемией холеры, на самом деле - символ “смерти автора” (говоря словами Барта) и капитуляции искусства перед жизнью. Но это героическая смерть, несмотря на атрибуты дешёвого спектакля, которые находит режиссёр (макияж с текущей краской для волос).

До последнего момента Ашенбах обращён к своему герою, - не столько к реальному подростку, сколько к воплощению тайны.

Фигурка Тадзио на кромке прибоя тает в лёгком мареве, - и последнее, что видит Ашенбах - это жест рукой, куда-то к горизонту. Словно Тадзио зовёт его с собой. Или показывает путь.  Где-то там, за горизонтом - разгадка Тайны и гармония Любви, слияние жизни и искусства. Где-то там любовь - не преступление, а искусство состоятельно.

Сегодня 70-летний Андерсен Бьёрн - где-то рядом с этим мальчиком, но его образ остаётся, - он опять стоит в прибое и показывает вдаль.

Новелла Томаса Манна - совсем не о гомосексуальности (это лишь внешний сюжет). Это притча о борьбе художника за свою творческую состоятельность. И о бессилии искусства перед Тайной жизни. “Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать”. - Только умереть.