Анна Рафф

Подарок

Аннотация
 История от продолжения. Так просто укрепиться в вере в собственного бога, которым являешься сам. И никто не помешает остаться прежним, и никто не узнает о том, что ты человек. Тот, кого хочешь стереть с лица земли, докажет тебе это, переломает все внутри тебя, вытянет наружу твое настоящее. И вместо такой желанной свободы, которую ты ему подаришь, он вдруг выберет тебя.
 
Продолжение рассказа "Желтый Серый Лебедева"
 




Серый
Серый балансировал на стремянке, прикрепляя к потолочной балке голубой китайский фонарик, когда его крепко обняли сзади. Низкий шершавый голос произнес:
- Сереж, поверь, все зашибись и без этого рыбьего пузыря, - макушка говорившего уперлась под ягодицы, покрутилась - спускайся, пока я тебя не вые*ал на лестнице.
Серый хихикнул, провокационно качнул задницей перед носом Лебедева. Тот хмыкнул, сдернул с перекладины:
- Нарываешься. Доиграешься.
Как же классно закольцевать Арсения руками, прижаться, лизнуть от ключицы к подбородку, а потом вбок, вниз, снова вверх, мокро, смело, причмокивая словами:
- Да. Да. Да. Да.
Не терпелось поскорее сбросить портки, раскрыться откровеннее, чем баба в гинекологическом кресле, чтобы он начал мять, лапать: не нежно, – грубо, но без насилия, без боли. Пусть берет где угодно, даже на той кошмарной медвежьей шкуре. Или в… Додумать Лебедев не дал, засунул горячие ладони под резинку штанов, спустил, развернул и перекинул через подлокотник ближайшего кресла. Сейчас…

-----------------------


Но совершенно не к месту в башку вдруг полезли воспоминания, те, которые старался вычеркнуть, выбросить. Как сидел трое суток в лебедевской квартире на Рубцовской, прислушиваясь и, одновременно, боясь его приезда, как разбирал по фразам разговор в машине, понимая, лишнего наболтал, не тем тоном, не теми словами. Знал ведь, подобные Лебедеву подобных наездов не прощают. Облажался, поперев напролом, и - влип. Не сразу врубился, что встреча разожгла в Арсении затаенную, болючую, до сих пор болючую обиду, злость, и, как следствие, - желание прижать к ногтю, показав ху есть кто. Расплата за косяк будет жесткой, предельно жесткой. По-лебедевски. Без пощады.
Серый ее и не ждал. Сначала тупо сидел у стены, разглядывал комнату, отмечая, что Арсений здесь постоянно не жил, а использовал ее, скорее всего, как гейтраххаус. Привозил бля*ей, валил, разряжался, выпихивал их, сваливал сам, не заботясь о постельном белье, использованных резинках. Даже о приходящей домработнице. Презервативы засохшей насморочно-латексной кучкой валялись возле огромной квадратной софы, простыни были расшвыряны, жирные пятна, пустые бутылки, два заляпанных мутных фужера, куча копеечных пластиковых зажигалок. До рвоты замутило от спертого воздуха: сигаретные бычки, застоявшаяся пыль, тухлятина. Поднялся, поплелся на кухню, - в навороченном холодильнике прокисший пакет кефира, плошка заплесневелых маслин, открытая банка шпрот, окаменелый кусок сыра и два ломтика сервелата, свернувшегося от старости в трубочку. В морозилке бутылка водки и почему-то заледенелый, соленый огурец, напоминающий доисторический трупик, вытащенный из вечной мерзлоты.
Серый хлебал из горла до тех пор, пока белой не осталось на донышке, грыз сыр, потом потащится в ванную. Из зеркала на него пялилась перепуганная физия с синяком на скуле и ссадиной у брови, не имеющая ничего общего с утренним гламурным красавчиком. Принял душ, вытерся и часа четыре шлялся голым, фантазируя: вот прям сейчас зайдет Лебедев, увидит его такого соблазнительного, забудет страшные угрозы, размякнет. Вые*ет-измочалит, ясен пень, но Серый не против, Арсений дело знает. Знал, помнится. И, может, скажет, подобрев: «Иди отсюда».
Только ждать пришлось трое суток. Спать на задроченной софе, допивать водку, подвывать с голоду, думать о городе за стеклом, клясться убить Лебедева, жаловаться в пустоту. Вспоминать. В сослагательном наклонении. Не помчался бы Серый вприпрыжку пять лет назад по дорожке, вымощенной разномастными *уями, не начал бы отсасывать за денежку в режиме нон-стоп, подумал бы о причинах, толкнувших сурового Лебедева заговорить с ним откровенно про сокровенное, - по-иному бы вышло. Притормози Серега, выслушай, попытайся понять... Останься. И не было бы сейчас предчувствия, что сожрут его живьем, кровищу выпьют, кости разгрызут. Или выпотрошат как куренка, а когда надоест забавляться, зароют обезображенный трупик Серого в неизвестном лесочке.
Но вышло по-иному.
Арсений приехал, процедил сквозь зубы: «Бегом, молча, вперед». Выволок за шкирятник, толкнул в машину, сел за руль и отвез в Семёновку, в большой разухабистый чиста-конкретный коттедж с фонтанчиком в холле и золотыми часами с павлином «как в музее». Больше оглядеться не дал, сразу в подвал запер. Благо, в цивильный, обустроенный: диван-кресла-шкура-стол-торшер-сортир-душ-велотренажер-микроволновка-бар-техника. Но без окон. И дверь открывается только снаружи. Пока Серега сглатывал, моргал, Лебедев металлом звякнул. Коротко приказал: «сел, ногу вытянул» и, опустившись на корточки, защелкнул ему на щиколотке браслет, от которого тянулась длинная цепь, присоединенная к стене. Не толстая, с мизнец, но сколько Серый ее ни пытался порвать, разогнуть – без толку. Передвигаться, мыться, спать - не мешала, при трахе мелодично позвякивала.
И стал он то ли пленником, то ли рабом, то ли домашней зверушкой.
Назавтра Витек одежду приволок, десяток джинсов-худи-футболок-штанов-толстовок, хоть по два раза на день меняй, с полсотни трусов с носками, гигиену всякую, полотенца-мочалки. Холодильник жратвой забил, из пятилитровок с водой и упаковками с соком башню выстроил, но все спиртное из бара вынес, оставив лишь коньячный авиа-бутылёк. Чуть позже Лебедев лично притаранил пакет, наполненный тюбиками-бутылочками со смазкой, жопными шариками-палками-побрякушками. Промаршировал с каменной физиономией от двери к стеллажу, сложил все аккуратно и, даже не взглянув на Серого, вышел. Комп был, - без сети, киношка всякая, музычка, книжки-картишки. Типа, живи в комфорте и бей земные. Благодари доброго Арсения, что задницу в кратер не раздолбал, *уем в глотку не удушил, а всего навсего похитил-приковал. Отработка тож не каторжная, а «по профессии»: нарисовался хозяин - вставай, ложись, согнись, разогнись, возьми, глотай, соси, подмахивай, не сопротивляйся, высказывай уважение и интерес. Молчи. Молчи. Молчи.
Поначалу Серега выл, вырваться пытался, орал, но сам себя и обрывал: сидя на цепи, можно или гавкать или скулить. Срываться же на Лебедева чревато, на выкрик: «не мне ты мстишь, а себе за слабость, стыдишься ее, вот и бесишься» - Арсений с размаху ударил его тыльной стороной ладони по губам. Кожица лопнула, кровь и в рот, и по подбородку потекла. Пока Серый сплевывал, бросил коротко: «Повторишь - зубы выбью». Но Серега повторил, назло, наперекор, будто бес подначивал, крикнул вслед: «Зубы? Ради собственной безопасности? Чтоб черенок тебе не откусил? Да пошел ты к черту, ну, забей, гаси давай...». Лебедев присвистнул, протянул вроде как даже весело: «Смелый, значит? Ну-ну...» И добавил, закрывая дверь: «Щенок. Ты б не скалился, а попросил, глядишь, помилую».
Несколько дней после разговора не показывался, зато квадратный Витек вывел прогуляться, намотав на руку всю ту же цепь и понукая как шавку. Понятно, Серый пытался подкатить к водиле: если босс мальчиками балуется, может, и охранник? Притерся к Витьку недвусмысленно. Только не вышло, наоборот, под ребра схлопотал, сутки болело.
И Серый сдался.
Депрессия навалилась, покорность или пофигизм, непонятно, спательно-жрательно-срательно-е*ательный образ жизни сбил все режимы: мог вырубиться в любое время суток, не обращая внимания день или ночь, так же проснуться, обедать в четыре утра, завтракать в семь вечера. Какая разница? Время измерялось не стрелками, а приходами-уходами Лебедева. И только. Как он в машине сказал Арсению? «Быть прикованным к батарее не подписывался». Наивный недопуганный кретин, пытавшийся качать права, считавший, что количество мужиков - синоним жизненного опыта, уверенный в том, что Лебедев лишь рычит, но не укусит. Ага, как же. Права. Иллюзия. Глядя в окно, бормотал: «Когда тягаться вздумал, приговор себе подписал».
Банальные фразы: «каждый день как последний», «жизнь и смерть - руку об руку», «сегодня - жив, а завтра – жил», обретали реальный смысл. Он произносил их вслух с разной интонацией по нескольку раз на дню, то с разной интонацией, вспоминал новые. Кроме пафосной про «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Ее отметал, умирать - не хотел. Пусть на коленях, пусть носом в чью-то ширинку. Не привыкать. Главное – выжить. В смерти привлекательного мало. Жить. Согласен и на коленях, если Лебедев потребует.
Валяясь в бессоннице, думал, как много можно узнать о человеке по его вещам-меткам, по интерьеру, по мелочам. Вот, например, домина у Арсения в полном соответствии с понятиями пошлость и роскошь, до которой дорвались пацаны, питающиеся в советском детстве картохой с тушенкой. А подвал, скрытый от оценивающих глаз, иной: неприхотливая икеевская мебель, пара шкур «под медведя», хромированные светильники, деревянный пол, белые чашки-тарелки, залежи журналов, книги по истории, оружию и деревообработке, среди дисков всего один с блататой, остальное - старый рок, соул, весь Пако де Лусия, на стенах фотографии городов и дикие пейзажи. Другое место - другой человек. Другой человек - не Лебедев? Настоящий Арсений? Но как достучаться, если Серый для него никто, пупс со сгибающимися ручками-ножками, шлюха без личности и прав. Как?
В один из вечеров добрался до верхней полки стеллажа, заваленной рекламными проспектами, каталогами, покет-буками, разгребая, наткнулся на книжонку по оригами, не новую, с загнутыми страницами, распавшуюся посередине. Листал с недоумением - это Лебедева? Складывание бумажных фигурок - и Арсений? Оксюморон. Серый любил это слово, не за понтовость, не за значение, а за звучание, сочетание букв, напоминающее почему-то свист ветра. Свободного ветра, степного, безнадзорного.
Почесал в затылке, нашел примитивную схему журавлика, вырвал из «Деньги» страничку и стал складывать. Долго не получалось, пыхтел, психовал, распрямлял листок – сворачивал заново. Спроси его кто: «За каким ты, Серый, стараешься?» - не смог бы ответить, в самом деле, дурдом: звякая цепью, мастерить бумажную птичку. Но нутро подсказывало: «Делай, делай, делай». Журавлик вышел кривой-косой, «гадкий утенок», которому никогда не стать лебедем. Аж жалко его стало. И себя заодно, птица очень походила на его забубенную, корявую жизнь, в которой Серому никогда не стать Лебедевым. Сколько не ври себе, мол, друзья есть, любовники, - ни один о нем не вспомнит с беспокойством: «Что случилось с Серегой? Вдруг помощь нужна»? Нет – и нет, забыли, перелистнули.
Вот уж точно, выворотка, а не судьба: пригоден оказался только Арсению, пусть и в извращенной форме. Тот кормил, поил, одевал, крышу дал. Понятно, для себя и с мстительным планом, понятно, что расплачивается Серый жопой, самоуважением и свободой. Но, как ни крути, - один Лебедев и есть.
Заснул в обнимку со своей птичкой-уродцем. А когда проснулся, понял, - приходил хозяин, запах его остался. Но почему-то не тронул, не вывернул раком на раз-два, не засадил в сонное размягченное тело, а просто - был. Что делал - непонятно. Ну не дрочил же на Сергушу, в самом деле. И журавлик исчез, Серый все вокруг облазил, каждый угол - нет, испарился. Самое вероятное, Арсений смял как мусор, выбросил, но вот только куда? Пакет пустой, да и сроду он отсюда ничего не прихватывал.
Кроме этого раза, как вечером выяснилось. После секса, во время которого Лебедев, по-обыкновению, лишь брюки приспускал, из их кармана вывалился злополучный журавлик: измятый, скомканный. Серый хотел спросить, но подавился, напоровшись на непонятный взгляд Арсения, этакую смесь смущения и досады, незащищенный взгляд, незнакомый. Но лишь на секунду, на миг, - раз, и все по-прежнему, мало того, Лебедев придавил к дивану, прошипев на ухо: «Скажешь что – убью».
Но страшно не было. То ли от замеченного, то ли устал бояться: когда привыкаешь к состоянию, оно обыденным становится. Поэтому кивнул: «Убивай». Вывернулся, метнулся к столу, схватил швейцарский нож с красной ручкой, выстрелил лезвием и кинул его на колени Лебедеву. Присел рядом на пол, разодрал футболку от ворота до пупа и, зажмурившись, подставил горло. Арсений ножик взял, пощелкал им, но вместо холодного металла почувствовал Серега на шее ладонь, медленно двигающуюся от кадыка к губам и замершую около них сжатым кулаком. Дежавю. Машина. Как там он растряхивал кулак Лебедева, ввинчиваясь языком между пальцами, вылизывая и заводясь сам. Реальность. Подвал. Повтор. Только сегодня Арсений кончил, позволил себе кончить. Выматерился грязно, отшвырнул Серого и вышел.
Но все стало понятно.
Как и с журавликом.
На следующий день Серега заболел: прихватило ни с того, ни с сего печень. Лебедев не нянькался, однако цепь снял. Насовсем.

Три месяца прошло, декабрь наступил.
Арсений спросил о подарке на Новый Год. Услышав «отпустил бы» усмехнулся, отказал, увы, нет гарантий того, что Серый не разболтает. Так и повисла тема.
Но что-то менялось, на первый взгляд практически незаметно, но Серега все мелочи подмечал. Лебедев, до и после секса, стал больше времени проводить в подвале, усаживался то читать, то кино смотреть, то в ноуте копаться, задерживался на час-два. Смазку начал постоянно использовать, не раз в неделю, стонать себе иногда позволял: обрывисто, приглушенно, сдавленно. А однажды, когда Серый особо виртуозно попрыгал на нем, опрокинул на постель и целовать стал: грубо, агрессивно, но было том в поцелуе что-то... что-то…
Двадцать первого декабря велел свалить с дивана, улегся сам, отрубился моментально. Серый вытянул пульт из лебедевской ладони, осторожно перелез к стене, устроился на расстоянии. В груди ёкнуло, ухнуло, когда Арсений, не отрывая глаз, повернулся, и, что-то неразборчиво бормоча, притянул к себе, воткнув носом в подмышку.
И стало еще понятнее. Можно было попытаться поговорить…
Лебедев проснулся около шести утра, в секунду, как поддых получил, вскочил, спихнул Серого, ошалело осмотрел диван, себя, выругался.
- Могу спросить? Да-да, нет-нет.
Арсений мотнул головой:
- Нет.
- Чего ты боишься?
- Сказал – нет.
- А я уже спросил.
- Заткнись.
- Себя?
И тут же получил тычок в челюсть.
- Заткнись.
- Ударь еще раз.
- Просишь?
- Зачем я тебе?
- Удобно.
- А потом?
- Живи пока.
- Бля*ь, да прости себя, наконец. И меня заодно. Ну, хватит, я же вижу. Прости. Харе отыгрываться, Лебедев. Ты же не только мне, ты и себе мстишь, что поверил тогда, повелся. Ну, прости, я был мудаком. Прости. Что еще?
Проорал – и съежился, отвернулся к стене, ох, да за такие слова… Ждал удара, но было тихо. Осмелев – посмотрел. Лебедев стоял перед диваном, широко расставив ноги и, засунув большие пальцы рук в карман джинсов, с любопытством Серого разглядывал.
- Арсений…
- Нет.
- Нет?
- Нет.
- Почему? Я ведь понял.
- Ни*уя. Ты – никто. И был, и есть. Запомни.
 
---------------------------------------


- Встал. Отжался, - голос над головой шершавый и низкий, - ну, быстро.
И нет уже никакого «Сережи». Есть сон. Есть всесильный хозяин. Есть его личный проститут. Все. Хреново стало, больно-больно внутри, душно, горько: лучше бы не снилось. Обман. Насмешка. Стеб. Прикол. То, чего никогда не будет. Голос Лебедева спокойный, слишком спокойный, как отмороженный:
- Уходи.
Не поверил. Страх. Ужас. Будто в могилу глянул. Холодом от Лебедева несло, смертельным. Ничего ответить не может, голос сел.
- Пятнадцать минут на сборы, и пи*дуй, Витек отвезет. Твой подарок. Хотел?
Страницы:
1 2
Вам понравилось? 94

Не проходите мимо, ваш комментарий важен

нам интересно узнать ваше мнение

    • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
      heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
      winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
      worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
      expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
      disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
      joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
      sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
      neutral_faceno_mouthinnocent
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив

3 комментария

+
2
Алексей Морозов Офлайн 12 января 2015 21:12
Достойное завершение прекрасно выполненной работы. Настолько глубоко залезть героям в душу... это всега выглядит самой настоящей правдой. Собственно, так оно и есть - какие-то моменты наверняка знакомы многим, и мне в их числе.
Огромное спасибо, Анечка.
--------------------
Взрослые - это те же дети, только выше ростом.
+
0
Анна Рафф Офлайн 12 января 2015 23:50
Цитата: Алексей Морозов
Достойное завершение прекрасно выполненной работы. Настолько глубоко залезть героям в душу... это всега выглядит самой настоящей правдой. Собственно, так оно и есть - какие-то моменты наверняка знакомы многим, и мне в их числе.
Огромное спасибо, Анечка.


Это тебе огромное спасибо. За то что так здорово написал аннотацию, без балды, сама не смогла бы лучше, ты просто схватил, правда... За похвалу и вообще за внимание к моей писанине. За все твои слова. Спасибо, Алексей. Я переживала за Подарок, потмоу что... писала уже тебе. И рада, что так... Приват напишу попозже, завал. рада общению с тобой, рада. что так вышло.
--------------------
Я не самоубийца, просто у меня самоубийственный образ жизни (Фредерик Бегбедер)
+
2
Иштар Офлайн 28 марта 2015 21:34
Вы потрясающе пишите, остро, психологически выверено, ни одного лишнего слова. Благодарю Вас. Пишите еще, обязательно.
Наверх