Гномыч

- Пианист! – Выплюнул вожак и смачно харкнул на песок перед моим лицом.
Взметнулось облачко пыли. Я следил за кружением оседающих песчинок. Грустный, прощальный вальс…

Не видел, скорее, почувствовал, как вожак движением руки позвал за собой стаю. Гиены мгновенно утратили интерес к полудохлой жертве, распростертой у их могучих стоп. Все. Уходят. Один задержался, ослушавшись приказа. Пошевелил носком ботинка мой рюкзак. Вжикнула «молния» кожаных штанов. Зажурчала тонкая, обжигающая струйка.
«Хорошо, что не на меня». – Промелькнула в голове идиотская мысль.

Прислонился спиной к облезлому забору. Слился с ним. Я теперь такой же поломанный, обшарпанный, жалким остатком сил цепляющийся за жизнь…

На горизонте вспухало куском сырого мяса солнце. Пустырь залила его свернувшаяся, но все еще горячая кровь. Сейчас нырнет за горизонт и…
- Гномыч? Мамочка моя родимая! Гномыч! Да кто тебя так… Черт! Господи!
- Ты уж определись… - Прошепелявил я, растягивая распухший рот в подобие улыбки.
Из разбитой губы на подбородок тоненькой струйкой потекла кровь.
- Ма-а-ма! – Простонала Фигля и плюхнулась рядом. – Кто? За что? Где они, твари?!
Смешно было наблюдать, как сжимаются до побелевших костяшек маленькие кулачки. Как запотевают от праведного гнева круглые очечки, и как дрожит скошенный птичий подбородочек Фигли.
- Малыш, ты можешь… Можно я сегодня… В общем… Мне нельзя домой в таком виде.
- Конечно, конечно! – Засуетилась малышка. – Сегодня ты у меня! Конечно!
Путем нечеловеческих усилий, дрожания остреньких коленочек Фигля помогла мне встать.
- Может скорую, а? В травму, а?
- Не-е-е… - Протянул я, хватаясь за ребра. – На твой продавленный диван. И… Водки…

Фигля – мое официальное прикрытие. Моя подруга и соратница. Моя возлюбленная мышка. Она тенью бродит за мной, а я развратный, бессердечный олух порой даже не замечаю ее незримого присутствия. Вот и в этот роковой день она рядом. Боевая подруга выносит мое израненное тело с поля боя. Предоставляет кров и запотевший пузырь водки.
- Богиня! Моя спасительница! Непорочная возлюбленная!
Фигля краснеет и на ее вздернутом остреньком носике веснушки проступают светлыми брызгами.

Один.
Его, как и всех в этом бренном мире выплюнуло однажды женское лоно. Мягкое, теплое, уютное… Он долго сопротивлялся. Почти двое суток. Но женщины жестоки и не терпят мужской слабости. Она чувствовала его страх, и это ее бесило. Он не помнит, какими словами она встретила его появление на свет, но это вряд ли было нечто вроде: «Привет, солнышко!». Скорее всего, она настолько устала, что просто вырубилась, не слыша его отчаянного вопля. А он дрыгал ногами, мяукал как голодный котенок, пока его лишали последней связи с матерью. Чик! И он самостоятельный человек, обреченный отныне на вечное одиночество…

Он был третьим. Третьим и последним живым существом, произведенным на свет женщиной, которую он всю оставшуюся жизнь будет звать мамой. Он пока не осознавал себя как «я». Он звал себя «а-а-а!». Впрочем, так он звал все окружающие его предметы и людей, конечно же.
- Гномик! – Сказала сестренка А-а-а. – Я буду звать его Гномик!
- Нет, Верочка. Его зовут…
- Гномик! Гномик! – Затопала ножкой Верочка.
Старший из отпрысков мамочки лишь заржал.
- Ё! – Выдал он, отсмеявшись. – Гомик! Ё!


Два.
Когда ребенок познает свою сексуальность? В каком возрасте приходит осознание, что я – мальчик и обязан любить девочек. И чем их будет больше на моем жизненном пути, тем мужественнее я буду выглядеть в глазах общественности. Я – мужик, самец, глава семьи…

Часто подобные разговоры ведут с детьми отцы. У меня не было отца. То есть он, конечно же, был, но умер… Точнее исчез едва мне исполнилось два года. Детские, ускользающие воспоминания диктуют образ чего-то огромного, громогласного, появляющегося внезапно и так же неожиданно исчезающего. Папа сажал меня на плечи, изображая верблюда или коня. Я не помню. Помню только громкий хохот великана и мой оглушительный рев. Мамочка вызволяла меня из лап заботливого папаши, стремящегося за короткий срок наверстать упущенный отцовский долг. А потом она затыкала мне глотку леденцом или яблоком…

У меня был старший брат. И есть к сожалению. Но разница в семь лет не позволяла построить доверительные отношения. С самого первого момента, когда вопящий, розовый младенец появился в доме, старший невзлюбил меня. И позже отношения остались, мягко говоря, прохладными. Мускулистый, общительный старший легко привлекал ровесников мужественной красотой. Не имел недостатка в подружках, да и друзей было не мало. Я подглядывал за старшим, когда он приводил в дом очередную девушку и постепенно понимал, что парни обязательно слюнявят выпуклости на девичьем стане, обычно стыдливо прикрываемые одеждой. Лижут красные губы и иногда суют пальцы между стройных ног подружки, от чего те стонут, словно им больно. Закрывают глаза, пускают слюни и так далее. А иногда, в особенно удачные дни, старший ложился сверху на очередную девицу и двигал задом, словно хотел вбить в нее гвоздь. Хотя никаких гвоздей, конечно же, не было. Был розовый, воинственно торчащий член. И зачем тереться им о девушку? Я совершено этого не понимал. Став постарше, я закрывался в ванной и осматривал свое тело. В общих чертах похожее на брата, только тщедушнее …

Однажды по настоянию мамочки брат неохотно, скрипя зубами, согласился взять меня с собой на пляж. Собралась большая компания. В основном девушки.
- Прикинься ветошью! – Рычал старший. – Чтобы ни звука!
Я скромно сидел в сторонке, наблюдая за полуголыми девицами. Парней оказалось всего двое, не считая старшего, и девушки выскакивали из трусиков ради внимания красавцев. Мое появление было встречено сюсюканьем, взвизгиванием и щипками за круглые детские щечки.
- Какая лапочка!
- Какой симпатичненький!
- Какой маленький!
- Это Гном. – Пробурчал старший и на этом знакомство завершилось.
Девушки быстро ко мне охладели, кроме одной пухляшки. Она быстро оценила свои шансы и, видимо решив, что в соревновании с подружками за парней проиграет, переключилась на меня. Присела рядом на широком полотенце, угостила печеньем.

Я наблюдал за ней из-под опущенных ресниц и пытался найти в своей душе малейшие признаки симпатии. Тяжелые груди. Бисеринки влаги, сверкающие в складочках мягкого, выпуклого живота. Немного полноватые бедра и на удивление маленькие ступни, покрытые слоем желтого песка…
- Намажь мне спинку.
Она протягивает мне флакон с благоухающим лосьоном, и я старательно втираю белую жидкость в ее гладкую, коричневую кожу. Она развязала купальник, спустила с круглых плеч тонкие бретельки, предоставив мне полную свободу. Я старательно исполнял приказание, одновременно разглядывая парней. Старший с крепким торсом атлета. Его друг немного проигрывает ему, но тоже неплохо сложен. Положил руку на колено длинноногой девице, а та хихикает и накручивает рыжий локон на пальчик. Третий в узких плавках, из-под которых торчат черные кудрявые волосы, покрывающие бедра, спускающиеся на крепкие колени. Ноги чуть кривоваты. Мощные икры и ступни с длинными пальцами… Я вижу только ноги, потому что он стоит вплотную к нам, и я боюсь поднять глаза. Боюсь, что он увидит мой интерес…
- Какие у тебя нежные руки! – Мурлычет толстушка.
А я не замечаю, что она уже повернулась на спину и я глажу ее мягкую грудь. Отдергиваю руки и смущенно отворачиваюсь. Мне нравятся девушки? Наверное, я слишком мал для подобных опытов.

Бегу в воду. Внизу живота разливается жар. Наверное, слишком горячий песок. Вода охлаждает, приводит в порядок мысли. Вдруг рядом появляется он. Тот самый, ноги которого я так тщательно разглядывал.
- Ты хорошо плаваешь, Гномыч. – Усмехается он.
У него черные брови и пронзительные серые глаза. Удивительное сочетание.
- Меня Марк зовут. – Бурчу я и разворачиваюсь к берегу.
Почему-то кажется, что оставаться нельзя. Опасно. Если останусь, то просто не выплыву. Затянет в серый бездонный омут…

На берегу ждет старший. Прохожу мимо, стараясь не смотреть на него и зря. Мгновение и сильные руки сдергивают с меня намокшие тяжелые плавки.
- Эй! Девчонки! Ну, как?
Несколько пар глаз буравят меня, а я краснею до корней волос.
- Хорош!
- Уже сейчас видно, что толк из него будет!
Дружный смех и шуточки в том же духе. Лишь толстушка не смеется. Бросается ко мне, падает на колени и рывком натягивает на меня плавки. Я смотрю в ложбинку меж пышных грудей и плачу от стыда и обиды…

Три.
Фигля распахнула окно и присела на табурет. Я взял колченогий стул и приземлился рядом. Так мы сидели минут пять молча курили, смотрели в непроглядную черноту ночи.
- Так кто же все-таки тебя так отделал? – Пробормотала Фигля, разминая окурок в банке из-под шпрот.
- Есть некоторые догадки. – Усмехнулся я, не вдаваясь в подробности.
Фигля вытянула из пачки вторую сигарету и покрутила ее в пальцах.
- Так значит, этот Мартин виноват в том, что женщины… - Она сделала паузу, пока прикуривала. - …в моем лице потеряли тебя навсегда?
Закончила Фигля и зябко повела худенькими плечиками.
Я швырнул окурок за окно. Не хотелось продолжать разговор. Воспоминания наполняли душу тоской. И ночь такая темная, беззвездная…
- Хрен с ним. – Пробурчал я, осторожно беря из руки подруги сигарету. – Да и не он главный герой моей истории…
- Что?
Большие глаза Фигли расширились и заблестели. Малышка предвкушала сенсацию. А вот не будет никакой сенсации! Не хочу ничего говорить.
- Забудь. Никто не виноват. Просто так…так сложилось.
Малышка подтянула колени к груди. Широкая футболка вместила в себя ее тоненькие ножки и из-под края теперь торчали только маленькие длиннопалые ступни. Она задумчиво посмотрела на них и пошевелила пальцами.
- Водка осталась? – Вдруг спросила она, и я охотно поддержал подругу.

Пили из горла как воду. Фигля немного жмурилась, а мне было все равно. На закуску нежные братские прикосновения, невинные поцелуйчики и шуточки о дружбе между мужчиной и женщиной. Точнее между мной - Гномиком и зацикленной на собственном одиночестве Фиглей.
- Я так одинока! – Стонала она, уронив голову мне на колени. – Я хочу замуж!
- Я тоже! – Усмехаюсь я, а малышка шутливо тычет кулачком мне в живот.
- Дурак. Я серьезно!
Бутылка опустела. Голова тоже. Ни мыслей, ни воспоминаний. Вдруг теплая ладошка вкрадчиво крадется по моему бедру, а я наблюдаю за ней, сонно моргая.
- Ты чего?
- Ничего…
И шмыгает в широкую штанину шорт. Скользит по обнаженной коже и не собирается останавливаться.
- Тань! Ты…
Схватила. Обернула в теплое, мягкое…
- Будь моим первым, Марик!
Опять! А я уже расслабился.
- Мы же обсужда… Тань!

Пальчик поддразнивает, щекочет. Теплые губы целуют живот через футболку, но тонкая ткань не может удержать жар ее дыхания.
- Прекрати… - Бормочу я. – У меня… У меня все тело болит!
- Я тебя вылечу…
Она поднимается и садится, подобрав под себя ноги. Рывком стягивает футболку. Тоненькое, хрупкое тельце подростка. Маленькие грудки. Воинственно торчащие бледно-розовые соски. Плоский живот… Нет. Только сейчас заметил, что немного выпирает, словно у плотно пообедавшей модели. А разве модели едят? Улыбаюсь своим глупым мыслям, а Фигля принимает улыбку за сигнал к действию.
- Таня!
Она целует меня. Неловко, но страстно, неистово…
- М-м-м!
Руки шарят под футболкой. Ногти царапают кожу. И эта самка утверждает, что девственна!

Нежно отстраняю ее. Дышу часто и выгляжу полным идиотом.
- Танюш. Ты замечательная девушка…
- Я тебе совсем не нравлюсь? – Обиженно бормочет она.
Я мотаю головой. Всем своим видом пытаюсь доказать обратное.
- Ну что ты! Я тебя люблю! С самой первой встречи! Но… Пойми – это совсем…любовь иного рода…
Глаза ее суживаются, и мне на мгновение кажется, что где-то в глубине сверкает пламя. Древний огонь неистовый и жаркий.
- Хватит болтать! – Рычит она. – Трахни меня!

Боже! Если бы я знал, что маленьких, худеньких девушек ни в коем случае нельзя поить сорокоградусными напитками, вышвырнул бы бутылку в окно, к чертовой матери!
- Тань…
- Женись на мне! – Шепчет она, терзая поцелуями шею, грудь, живот…
И снова по кругу.
- Что?
- Мы будем идеальной парой! Я рожу тебе ребеночка…
И подобная чушь. Стягивает с меня шорты, точнее пытается. Я не собираюсь ей помогать.
- Малыш… Остановись… Стоп! – Почти ору я и в мой вопль вклинивается безобразно громкий стук в дверь.

Мы вскакиваем одновременно, словно застигнутые врасплох ревнивым мужем любовники. А в подтверждение этому из подъезда несется львиный рык:
- Танька! Шмара! Я знаю, что ты не одна, мать твою! Открывай, бля*ина!
Переглядываюсь с подругой. Не понимаю ничего! Грохот оглушает. Похоже беснующийся за дверью мачо содит ногами по тонкой филенке.
- Мама! – шепчет Фигля и судорожно натягивает футболку.
- Да? – Спокойно и пьяно выдаю я. – А судя по голосу – папа…
- Не смешно! – Верещит Фигля. – Это…это…
Выжидающе смотрю на краснеющую подругу. Ну, ну. Что там дальше?
- Это…
- Это? – Повторяю я.
Просто заводной попугайчик.
- Это… Игорь…
Игорь. И о чем мне ЭТО может сказать? С тем же успехом ЭТО мог быть Вася или Петя.
- Игорь? – Тупо повторяю я.
А Фигля бледнеет. Пухлые губки приобретают синеватый оттенок. Сейчас грохнется в обморок.
- Марк! Я сейчас все объясню!
- За чем? – Искренне недоумеваю я. – Там твой приятель и…
- Мы… Мы совсем недавно познакомились… И… В общем…
- Бля*ь! Открывай, сучка драная!

Медленно, очень медленно в мой затуманенный мозг вползает смысл происходящего. Одиночество? Слезы? Девственность? Будь моим первым? Женись на мне, мой милый друг Марик! Маленький, добренький, всегда под рукой, уютненький Гномик, с которым всегда можно обсудить проблемы и поплакаться, и похлопать влажными ресницами, и если нужно оседлать и прокатиться в свое удовольствие…
- Тань?
- Марк! Ничего не было! Я клянусь!
Тошнит. То ли от водки, то ли ото лжи и лицемерия человека, которого я считал своим другом.
- Сколько? – Сухо бросаю я.
- Что? – Недоумение на миленьком личике, но щечки предательски розовеют.
- Сколько времени вы встречаетесь. – Медленно повторил я под не стихающий аккомпанемент ударов в хлипкую дверь.
- Два… Почти три месяца.
Я оглядываю Фиглю с ног до головы.
- Ну? Дальше, дальше! Выкладывай!
Фигля беспомощно моргает. Протягивает ко мне руки, но я отшатываюсь.
- Ты… Ты беременна?
- Нет! – Взвизгивает Фигля. – Нет!

Иду в прихожую.
- Стой!
Словно во сне щелкаю замком. Дверь распахивается, и мощный удар в грудь отбрасывает меня к противоположной стене. Бульдозер. Двухметровый танк врывается в квартиру, ревя и брызгая слюной. В голове проплывает вялая мысль:
- И что этой дуре не хватало? Зачем ей я? Вот образец истинного мачизма. Мужик Самцович Крутояйцев.
Усмехаюсь и получаю несильный тычок в зубы.
- Урод! Че лыбишься, падаль?
- Игорь! Не надо! – Взвизгивает Фигля. – Ничего не было!
Где-то я это уже слышал.
- А-а! Сучка!
- Он…он просто друг!
- Брехня! – Ревет Игорь и скалой надвигается на микроскопическую девушку. – Шлюха!
- Он педик! – Взвизгивает Фигля, еще больше съеживаясь под пронизывающим взглядом красноватых глазок разгневанного быка.
- Я не педик! – Возмущаюсь я, и пудовый кулак врезается в стену в миллиметре от моей головы.
Он не задел меня не потому, что я такой ловкий, а лишь по тому, что ОН не хочет меня убивать. Пока…
- Марк! Ты чего! Он гей, Игорек, правда! Голубее неба! Клянусь!
- С тобой я потом поговорю. – Выплевывает в мою сторону бульдозер и хватает Фиглю за волосы.
Та визжит, а я тупо смотрю на развернувшуюся передо мной «семейную» сцену. Подруга. Родная душа, мать премать! И почему все вокруг считают своим долгом еб*ть мне мозги?

Они все е*ут мне мозги! Человек получает то, что заслуживает. Бугай отвешивает Фигле оплеуху и та попискивает:
- Ма-арк! Помоги-и!
Медленно возвращаюсь в комнату и поднимаю с пола пустую бутылку. Возвращаюсь в прихожую и со всего маха бью по квадратному бритому затылку. Если бы это было кино, во все стороны непременно брызнули осколки. Но в жизни не все так живописно. Раздался глухой звук. Бо-ом!
- Вечерний звон. – Усмехаюсь я, но через мгновение желание веселиться исчезает.
Бугай поворачивается ко мне, гневно сверкая глазами. Приложить еще раз? Неуверен, что смогу. Одно дело бить по затылку, и совсем другое, когда противник смотрит в лицо. Обошлось. Глаза закатились, и Игорь бесформенной кучей повалился на пол.

- Психопат! – Заорала Фигля и рухнула на колени рядом с поверженным Голиафом. – Ты его уби-ил!
Здоровяк слабо застонал.
- Очухается. – Буркнул я и отшвырнул «оружие».
Фигля смотрела на меня полными слез и гнева глазищами. И что опять не так? Никогда не пойму женщин! Жизнь била. Судьба досталась кривая и горбатая. А любовь повернулась задом… Не удивительно, что все эти три суки женского рода.
- Я пойду? – Тихо спрашиваю Фиглю.
Но та не отвечает. Баюкает железную башку Игоря и роняет на небритые щеки слезы.
- Прощай… - Выдыхаю я, и выхожу в темный подъезд.
Куда идти? Плевать. Все равно хуже быть не может…

Четыре.
Я вывалился в темноту из затхлой утробы подъезда и только в тот момент понял, насколько пьян. Гнев отступил и голову заполнил мерный шум несвязных мыслей.
- Люблю…тошнит от твоей тупости…от моей тупости…идиот…привычка или все таки… Боже! Хочу к маме!
По щекам катились слезы, а мама смотрела на меня с небес. Не видит она ни черта! Небо заволокли тучи, и начался мелкий дождь. Куда идти? Денег нет. Бумажник остался в квартире Фигли… Да нет же. Последние жалкие гроши забрали те сволочи, что расписывали мою физиономию на пустыре. Пойду пешком. Домой.

Я стоял, прислонившись лбом к прохладной двери, и не убирал палец с кнопки звонка, пока не щелкнул замок. Буквально ввалившись в квартиру, осмотрелся.
- Ты кто?
Наиглупейший вопрос, заданный заплетающимся языком белой майке и широким семейным трусам, маячившим перед глазами. Очередной Верочкин муж. Кто же еще…

После смерти мамочки, наша квартира превратилась в общежитие. Ненасытная Верочка меняла своих «honey» чуть ли ни каждую неделю. Причем чем старше она становилась, тем более молодых предпочитала жеребцов. Но страдало качество. Нужно было чем-то жертвовать. Этот сладулик оказался совершенным мавром. Невероятно загорелый, со сросшимися у переносицы бровями, орлиным профилем и щетиной, отрастающей со скоростью молодого газона…
- Э-э-э… - Протянул я, пытаясь представить, каким экзотическим именем может обладать сей фрукт. – Honey, закурить не найдется?
Мужик, точнее парень, совсем еще юнец кивнул и пошлепал вглубь квартиры. Я пошел на кухню и, не включая света, плюхнулся на табурет. Положил локти на стол, но тут же отдернул, вляпавшись в какую-то липкую лужу.
- Бомжатник! – Прошипел я и вдруг вспыхнул свет.
Мавр стоял в дверях, протягивая мне пачку дешевых сигарет.
- Мерси! – Издевательски выплюнул я и взял одну раковую палочку. – Потравись со мной, Маугли…
Паренек присел на свободный табурет.