Возвращение

1
Квартира встретила темнотой и затхлым запахом давно непроветриваемого жилища. Арсений нерешительно шагнул за порог, бросил на пол сумку, прислушался, но ничего не услышал, кроме отдаленных криков детворы на улице. Прошел на кухню, потянулся к окну, дернул на себя разбухшую деревянную створку, впуская запах не прибитой дождем пыли и расцветшей сирени. Прищурился, пытаясь разглядеть. Вон же она, сирень, за углом - как была, так и осталась. Ведь они рвали ее пахучие тяжелые ветки, когда бежали домой из школы и дарили мамам. Арсению букет дарить было некому, и он бросал сирень на кухонном столе, пока та не рассыпалась звездочками иссохших соцветий по полу или пока Галя не приходила с дежурства. Она бережно ставила поникшие ветки в воду и беззлобно ругала Арсения.
Сейчас Галя стояла у него за спиной и тяжело вздыхала. Арсений вдруг вспомнил, что за истекшее время она успела стать матерью двоих мальчиков; их фото болтались у него на почте, но имена начисто стерлись из памяти. Пару раз он отправлял им подарки - на дни рождения и Новый Год, но потом был перелет в другой конец света, дружелюбный Порт Мельбурн и Пхипхи с его тусовками и пляжными торговцами марихуаной, крошечная квартира в Бангкоке - прямо над ночным рестораном, где всю ночь напролет слышался пьяный смех и остро пахло каким-нибудь кхау пат или пхат кхи мау; незнакомая жизнь проглотила старые связи одну за другой; пароль от той почты затерялся и погиб в недрах всемирной паутины.
От Гали пахло больницей; этот запах капельниц, уколов, спирта и еще бог знает чего за годы работы старшей медсестрой в травме прочно въелся в ее кожу, ногти и волосы, и Арсений узнал его, потянулся, как к чему-то родному, неосознанно ломая первую неловкость встречи. Ее муж не пришел. Занят на работе, сказала она, пряча взгляд. Арсений не стал задавать вопросов.
- Могли бы и позвонить, - вдруг сказал он.
По двору носилась стайка мальчишек лет девяти-десяти. Один из них пнул мяч, попал в чью-то машину. Та бурно взорвалась тягучим воем.
- Отец сказал - не надо. Не хотел тебя тревожить попусту, гонять туда-сюда. Он ведь знал, что ничего нельзя сделать - врач все-таки. Да я и понятия не имела, где тебя искать... В Японии, в Австралии...
- В Таиланде.
- Ну, в Таиланде... Вот видишь. И номер твой не отвечал. Ты не волнуйся, за ним хорошо ухаживали, лекарства кололи. День я - день сиделка. Она ему книги читала...
Арсений ничего не ответил. Он знал, что доказывать уже нечего и некому. Мертвые не воскресают.
- Вот так, - почему-то добавила Галя и снова вздохнула. Глухо звякнули о столешницу ключи. - Мы эту квартиру не сдавали, все-таки, твоя собственность.
- Спасибо.
- Я все думала - может, ты вернешься. Хорошо, что приехал. Тебя прямо не узнать.
Арсений, наконец, обернулся. Галя улыбалась ему вымученной полузадушенной улыбкой, будто чужому.
- Совсем взрослый стал, - неуверенно прибавила она.
- Одиннадцать лет прошло.
- Да... одиннадцать, - Галя кивнула, поправила аккуратную, волосок к волоску, прическу, кивнула Арсению. - Мне идти надо. А ты заходи, когда хочешь. Толя и мальчики будут тебе рады. Не пропадай.
- Не буду.
Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, Арсений огляделся и медленно, словно старик, обошел квартиру, включил свет в комнатах. За столько времени тут ничего не изменилось. Обои были те же - выцвели только, шкаф в прихожей, часы, портрет матери в родительской спальне.
Была ли тут хоть одна женщина после ее смерти? Он никогда не интересовался этой стороной отцовской жизни, но почему-то знал, что не было. Во всяком случае, не на этой кровати.
Арсений посмотрел на нее со странным чувством. Отец умирал здесь. О чем он думал? Вспоминал Арсения? Жалел о чем-нибудь?
Арсений тряхнул головой. Он пообещал себе не думать об этом еще сидя в кресле в десяти тысячах метров над землей, мучаясь неуверенностью и накопившимися вопросами. Надо? Не надо? И если надо, то зачем?
В конце-концов, он решил, что ничего не потеряет. Арсения давно тянуло на родину, но всегда что-то мешало - то нехватка времени, то разлад с отцом. Ну, теперь у него есть время и нет отца. Все разрешилось само собой. Скрипнув зубами, Арсений направился к двери. Его взгляд невольно натолкнулся на крошечную потертую фотографию, стыдливо прикрепленную в правом нижнем углу засиженного пылью зеркала. На ней Арсений был еще маленьким мальчиком с зажатым в руке игрушечным грузовиком. Он помнил тот день - когда его повели фотографироваться в ателье и купили желто-зеленый грузовик с белыми колесами. Тетка звала его “моя куколка” - в раннем детстве он напоминал девочку длинными ресницами, яркими губами, болезненной застенчивостью. Отец специально отдал его в айкидо, чтобы Арсений не рос слабаком, развивал характер, но из этого ничего не вышло. Еще одно разочарование.
Арсений медленно поднял взгляд на собственное отражение. От кукольного мальчика мало что осталось. Из зеркала на него смотрел хмурый парень, жилистый, худой, не очень высокий, с внимательными серыми глазами. Каштановые волосы в беспорядке падали на лоб. Уголки ярко-красных губ были слегка опущены вниз.
Без сожаления он вернул фотографию на место. Для отца Арсений навсегда остался мальчиком пяти лет; он словно бы подвел тут черту, где еще мог понимать сына и направлять его на путь, который считал единственно верным. За этой чертой пролегала территория хаоса. Но отец, отчаянно и безуспешно стремившийся все упорядочить, так и не понял, что порядок и тишина бывают только в операционной или на кладбище.
Арсений выключил свет и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

2
Следующие два дня он провел за уборкой. Чистил мебель, разбирал шкафы, решая, что оставить, что нет. На улицу выходил только затем, чтобы отнести к мусорным бакам огромные тюки накопившегося барахла, безжалостно вырванного им из спрессованных недр памяти. Старые газеты, сломанный магнитофон, неработающий пылесос, какие-то тазы из-под ванной, ненужные лекарства из аптечки, платья матери. Арсений долго их перебирал, и, в конце-концов, решил оставить одно, цветастое. Как-то он видел в нем ее фотографию, где они стояли в обнимку с отцом и какими-то их друзьями - молодые, загорелые, счастливые. Дело было в Сухуми, в восемьдесят пятом. Тогда врач-ординатор Николай Павлов понятия не имел, что у его беременной жены присутствует хронический порок сердца, и что оно остановится в тот момент, когда первый крик их младенца огласит звенящую хирургическими инструментами операционную. Арсений так никогда и не понял, винил ли его отец в смерти жены или просто был разочарован тем, что в лице сына ему не удалось заполучить собственный клон.
Вынося из подъезда туго набитые пакеты для мусора, Арсений спиной чувствовал обрывки шепота, липкого, как чужое дыхание. “Вот, сынок... объявился... за наследством приехал... Все они прыткие, когда до денег дело доходит, а как сидеть... Этот даже на похоронах не был, все по заграницам мотался...”
Арсений упорно делал вид, что не слышит и все никак не мог заставить себя сходить на кладбище.
Когда закончились сигареты, молоко, хлеб и яйца, он решил дойти до магазина; уродливый продуктовый киоск так же, как и много лет назад, прятался в расщелине между домами, светил аляповатой рекламой собачьего корма и шоколадных батончиков. Вместо молока Арсений купил пиво и тут же выпил его залпом, даже не ощутив вкус.
В воздухе разливался май; возвращаться домой не хотелось. Арсений бездумно шел по знакомым улицам, считая выбоины в асфальте и прислушиваясь к гулу редких машин; вопреки ожиданиям, прошлое не давило на него, не набрасывалось из-за угла, и лишь при виде старой, исклеенной объявлениями остановки ему вдруг почему-то с грустью вспомнился Алексей Алексеевич - глухонемой гомосексуалист, лицом и повадками напоминавший неустроенную, разочаровавшуюся в жизни женщину предклимактического возраста. Они познакомились в автобусе; Арсению тогда было шестнадцать, и до катастрофы оставался ровно год. Алексей Алексеевич подсел к нему на сидение и вытащил из сумки блокнот, где размашистым почерком написал “Привет”.
С той поры они сталкивались почти каждый день - Арсений ехал в школу, Алексей Алексеевич - по каким-то своим делам (потом окажется, что этими делами был его престарелый любовник, которого Алексей Алексеевич полностью содержал и который нещадно избивал его за занятия проституцией). Постепенно Арсений перестал стесняться и стал задавать вопросы. Алексей Алексеевич охотно рассказывал о жизни, жаловался на милицию, на любовника, на клиентов, говорил, что хочет уехать куда-нибудь за границу, найти хорошего человека и жить спокойно. Его надежды, обиды и чаяния лились прыгающими строчками в блокноте, бурные, как горная река. Однажды Алексей Алексеевич позвал Арсения в гости, но тот испугался и не пошел, отговорившись какими-то делами; Алексей Алексеевич не настаивал. Через год, за несколько дней до того, как Арсений уехал из города насовсем, Алексей Алексеевич угодил в больницу с черепно-мозговой травмой и множественными колото-резаными ранениями паренхиматозных органов - ревнивый клиент Резо не смог смириться с тем, что у Алексея Алексеевича помимо него были еще мужчины. Что случилось с ним дальше, Арсений не знал.
Он и сам не заметил, как добрел до центра. Осмотрелся, нашел лавочку в сквере у фонтана и закурил, наслаждаясь тишиной. В будние дни тут почти никого не было, только молодая мамочка с крохотным мальчонкой да стайка прожорливых курлыкающих голубей. Арсений глотал дым, рассеянно наблюдая за тем, как малыш упрямо топочет за неторопливыми, но всегда юркими птицами.
За долгие годы сумбура ему некогда было задуматься над тем, чего же он действительно хочет. Он бежал, несся, летел, не оглядываясь по сторонам - но не думал. Не было ни времени, ни желания. Была какая-то странная апатия, привычка просыпаться в разных постелях, в чужих местах, которые быстро переставали казаться чужими. Арсений давно не нуждался в доме. Впрочем, может это, как и многое другое, тоже было самообманом. Иначе, почему он вернулся в этот город и ходит по этим улицам, которые возненавидел когда-то всеми фибрами души?
- Сеня? Ты?
Женский голос, запах духов - что-то цветочное, свежее, незнакомое, вырвал его из круговорота мыслей. Он поднял голову, моргнул скорее удивленно, чем радостно - перед ним стояла Дина. Увидев выражение его лица, она звонко рассмеялась, бросилась ему на шею, прижала к груди, к пышным медовым волосам, как всегда ничуть не заботясь о том, что о ней подумают.
Мельком Арсений отметил, что безымянный палец ее правой руки по-прежнему пуст.
- Сеня, неужели ты приехал? Насовсем или так? А я тут недалеко работаю, в администрации, представляешь? Скука адская. Сейчас у меня перерыв, на пять минут отпустили, надо идти… Может, увидимся как-нибудь? Если ты не занят? - Дина все говорила и говорила, захлебываясь радостью, звуками, слогами, упорно не замечая смущения, написанного на арсениевом лице, а он, как и много лет назад, вновь ощутил неожиданный укол в груди, глядя в эти искренние, беспомощные, лучистые глаза. Он никого не предавал. Он не предавал Дину. Он просто не любил ее. Но разве можно назвать нелюбовь подлостью?
- Конечно, - спокойно сказал Арсений. - Запиши мой телефон.


3
До их последнего лета Дина хотела быть актрисой, но, в отличие от других девочек, ее мечта носила вполне приземленный характер, выражавшийся в упорстве, с которым она бралась за дело - посещала курсы театрального мастерства, вырабатывала правильное произношение, училась красиво двигаться. И, хотя в областном центре было театральное училище, выпустившее на свет божий нескольких известных актеров, Дина желала поступать только в Москву. Ее не смущала даже негативная статистика поступивших абитуриентов; в будущем она видела себя второй Вивьен Ли, которой неизменно восхищалась, ну, или на худой конец, Моникой Белуччи. Арсений внимательно выслушивал ее откровения и лишь кивал, когда долгими весенними вечерами они прогуливались по проспекту Ленина, усеянному семечковой шелухой.
Он и сам не знал, как они сблизились и начали встречаться. Самая красивая девочка школы и тихий, немного замкнутый паренек, всегда сосредоточенный на чем-то своем. Химия, биология, анатомия, Кафка, Хемингуэй и Солженицын, айкидо, немногочисленные приятели, с которыми он иногда выбирался из дома. По-настоящему близких друзей у Арсения не было никогда, но, в отличие от сверстников, он не страдал от этого. Одиночество не тяготило его, заставляя думать о собственной ненужности или хуже - неполноценности, напротив - давало определенные преимущества над местом, временем и пространством.
Дина была другой. Ей катастрофически не хватало собственных отражений в зеркале - необходимость делиться собой со всем миром питала ее, как солнечный свет - растения, толкала вперед и вверх, заставляя улыбаться и жить.
Что нашлось в нем такого, что привлекло ее? Трудно сказать. Может, то было просто странное сочетание места и времени: начало нулевых, маленький городишко на берегу Волги, в котором не насчитывалось и полусотни тысяч жителей, безжалостно разоренный перестройкой и капитализацией, половина трудоспособного населения которого уезжала на заработки в областной центр или Москву, а другая половина бродила по останкам былой славы единственного градообразующего предприятия.
Сколько Арсений себя помнил, в воздухе там всегда висела атмосфера общей тревоги, скуки и неустроенности. Город то и дело захлестывали волны преступлений, губительные, как тайфун; как правило, они выпадали на выдачу зарплаты населению или стихийную амнистию, объявленную правительством. В такие дни кому-то непременно перерезали горло в городском парке, кого-то грабили ночью, угоняли машины, обворовывали квартиры и дома, вынося все подчистую - от телевизора до постельного белья. Молодежь уезжала толпами, и исход этот было не предотвратить - городу нечего было предложить взамен.
Как и большинству их сверстников, Дине казалось, что настоящая жизнь где-то в другом месте; ее стремление вырваться было таким жарким и сокрушительным, что Арсению было страшно ее разубеждать. Иногда он почти физически ощущал, насколько им тесно вместе - Дина словно все время ждала чего-то, и злилась на Арсения за то, что он не может угадать ее сокровенных мыслей. Это ожидание смущало его, вселяя смутную тревогу, и вносило в их отношения странный элемент недосказанности. Они редко понимали друг друга - он отчетливо это помнил.
- Ну, привет.
- Привет.
Они осторожно расцеловались; после стольких лет Арсений все еще не забыл вкус ее поцелуев, фруктовую нежность губ. Присели за столик друг напротив друга, уставились в меню. Арсений отодвинул винную карту, прямо взглянул в лицо Дине, удивляясь про себя, как мало она изменилась.
- Выпьешь что-нибудь?
Она неопределенно махнула маленькой рукой.
- Не знаю, мне на работу завтра.
Арсений подозвал официанта и осмотрелся. Клуб “Омега” некогда был дешевой дискотекой для местной молодежи, преобразившийся ныне в странно пафосный для этого города ресторан.
- Изменилось тут все... - пробормотал он. Дина неопределенно кивнула, вытащила сигареты из сумочки, небрежно чиркнула зажигалкой. Раньше она не курила - Арсений помнил и это.
- Да, изменилось. Тут наверху еще гостиница. Внизу - спа-салон. Все для гостей города.
- Гостей? - переспросил Арсений и засмеялся, но Дина даже не улыбнулась.
- Тебе, наверное, дико тут после...
- После чего?
- Ну, после Европы.
- Да нет, - Арсений мысленно усмехнулся - видел он места и похуже, но ничего не сказал зная, что пылкому воображению Дины рисовалась красивая картинка, вроде “Париж, я люблю тебя” - красиво одетые люди ходят по старинным мостовым, курят “Житан” в очаровательных уличных кафе, пьют крепкий кофе и читают Пруста в оригинале. Разубеждать ее не хотелось.
Им принесли заказ - салат для Дины, форель для Арсения и бутылку белого сухого вина. Глядя на то, как официант ловко вскрывает ее штопором, а затем наполняет бокалы, Арсений знал наверняка, что расспросов со стороны Дины будет не избежать и уже почти жалел о том, что согласился на встречу. Он мог бы предвидеть это и раньше. Мог отказаться, сославшись на какие-нибудь дела.
Янтарные глаза Дины ласково смотрели на него сквозь завихрения сигаретного дыма.
- Я знаю насчет твоего отца... Очень жалко, такой хороший врач был. И человек, добавила она, затушив в пепельнице окурок.
- Да, - согласился Арсений. - Жалко.
- Извини, тебе, наверное, трудно вот так об этом.
- Ничего, - он постарался улыбнуться не слишком фальшиво. Дина поморщилась, будто услышала непристойность.
- Ты потому сюда приехал? Из-за отца?
- И из-за отца тоже, - Арсений откашлялся. Ему не хотелось вдаваться в подробности. - Лучше расскажи о…- он хотел сказать “о наших”, но осекся, неожиданно осознав, что к “нашим” все эти годы мысленно относил и Дину, и Илью, и Алексея Алексеевича, и даже случайных русских знакомых за границей, всех этих Гиви, Эдиков, Вероник и Ир - грошовых проституток, обслуживающих клиента за дозу. Это уже потом, после депортации у Арсений никого не осталось: ни родных, ни друзей. Он сам от них отказался, обрубил все связи, забыл имена, стер телефоны. Так было проще начинать все с нуля. - О себе расскажи. Что делала, чем занималась?
- Да нечего особо рассказывать, - Дина слегка приподняла бокал и пригубила вино. Ее лицо приобрело замкнутое выражение. - Слишком по-дурацки все вышло. После того, как ты уехал, я сбежала в Москву... с одним человеком, - она быстро взглянула на Арсения, но тот безразлично пережевывал кусок форели. - Не с Ильей, - добавила Дина и покраснела. - Жила с ним. Подала документы, куда только возможно - и в Щукина и в ГИТИС, и... в общем, неважно. Никуда не прошла. Решила - буду работать и готовиться поступать через год. Устроилась в модельное агентство, ходила по кастингам. Редко брали. Там вообще, такой бизнес, что... - Дина слегка нахмурилась, снова улыбнулась, бесшабашно тряхнула ворохом медовых кудрей. - Короче говоря, прожила я в Москве год. Дело кончилось тем, что тот человек меня бросил - в прямом смысле, оставил на съемной квартире, а сам смылся неизвестно куда. Потом пришла хозяйка, стала требовать денег. Тот урод, оказывается, ей за полгода задолжал. Пришлось звонить домой, все объяснять родителям. Мама приехала, забрала меня. Я согласилась - идти мне было все равно некуда, денег тоже не было. Вернулась сюда, пошла на заочку в педагогический. Учитель русского языка и литературы, представляешь?
Дина невесело рассмеялась. На Арсения она не смотрела. Тонкие пальцы с аккуратным маникюром перебирали локоны.
- А потом? - осторожно спросил Арсений.
По лицу Дины скользнула едва заметная тень.
- Потом неинтересно. А ты?
- У меня была открыта виза, и я уехал в Латвию, потом в Польшу, в Чехию... в общем, половину Европы объездил. Работал то тут, то там. Через два года вернулся обратно. Устроился в один журнал, в хозяйственный отдел, пошел учиться, параллельно еще курсы переводческие закончил… статьи писал. Кое-что печатали. Потом стал нештатным корреспондентом, подрабатывал барменом в ресторане. Денег платили мало, но работа нравилась. Потом занимался переводами, профессионально. Немецкий, английский. Еще через четыре года меня позвали в Австралию, один приятель. Вместе поднимали бизнес, онлайн-издательство. В Австралии дольше всего прожил. Потом уехал в Тай, писал статьи, в основном, на заказ... Вот и все, в общем, - Арсений торопливо сглотнул и растянул губы. У него вдруг возникло странное ощущение, будто они с Диной шагают по минному полю, взявшись за руки, смотрят под ноги и гадают: рванет или нет? Кажется, пока не рвануло.
- Не женился? - уронила Дина.
- Что?
- Ты женился? Есть у тебя семья? - Дина снова закурила, изящно выпуская дым в воздух.
- Нет.
- Почему?
- Не знаю. Наверное, было не нужно.
- Ясно, - кивнула Дина. - У меня тоже никого.
Она произнесла это легко и естественно, будто вздохнула, и Арсений чуть было не улыбнулся - ее слова прозвучали почти, как признание. “Я ждала только тебя”, - звенело в нем, но, конечно, это всего лишь иллюзия. Дина не умела ждать - это было не в ее характере. Наверняка, перебрала кучу мужиков - грубых, тупых, равнодушных. В этом городе почти не водилось других.
- Ты Илью видел? - тихо спросила она.
Арсений отрицательно покачал головой. Дрогнувшая рука сама потянулась к бокалу.


4
В тот год лето ударило резко и без предупреждения; с начала и до середины мая стояла мученическая духота, время от времени разбавляемая прилетавшими с востока грозами, затем наступил зной.
Арсений без особенного восторга отправился на традиционную пьянку с классом в честь последнего звонка, во время которой одиноко пил пиво на лавочке в парке, не в силах присоединиться к ностальгическому хору голосов - школу он воспринимал, как досадливую и утомительную повинность и знал, что не будет по ней скучать.
Вечер медленно катился к ночи, грозя перерасти в тягостную пародию: кто-то уже отчаянно блевал в кустах, кто-то тискал пьяных одноклассниц, кто-то бурно и бестолково выяснял отношения. В темной глубине парка грустно бренчала гитара, и хриплый голос выводил “Все идет по плану”, то и дело ломая ритм; в оранжевых лучах фонаря кружила назойливая мошкара, пахло сосновой смолой и болотами.
Тогда Арсений увидел Илью в первый раз. Он вдруг просто возник из ниоткуда - высокий, стройный парень с большими глазами и отрытой улыбкой. Одна из девочек, Юля, привстала с лавочки, по-хозяйски положила ему руку на плечо.
- Знакомьтесь, мой брат Илья, - и настороженное молчание, обозначившее появление чужака, мгновенно схлынуло под напором протянутых рук.
Тогда он не запомнился Арсению ничем особенным. Минут десять посидел вместе со всеми, не встревая в разговор и, склонившись к Юле, что-то сказал вполголоса. Брат и сестра растаяли в ночи так тихо, что Арсений даже усомнился, заметил ли кто-нибудь их уход, а через час уже забыл об этом.
В следующий раз они столкнулись через неделю во внутреннем больничном дворе, служившим курилкой для персонала и пациентов. Арсений вышел из приемного покоя, мрачно сминая сигарету между пальцами - за десять минут до этого отец вызвал его к себе и отстраненно сообщил, что договорился о “подстраховке” на поступление, тут же выразив надежду, что она не пригодится.
- Не подведи меня, - сказал он.
Арсений кивнул - как кивал всегда, и вышел из кабинета. Его трясло от обиды на отца и злости на себя, но поделать он ничего не мог. Наверное, не хватало духу.
Арсений засунул сигарету в рот и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки.
- Здорово, - донеслось ему в спину.
Он обернулся и увидел парня одетого так, словно он пять минут назад покинул ночной клуб: рваные джинсы, футболка, кеды. На чуть обгоревшем носу его красовались золотистые очки-авиаторы, которые парень тут же снял.
- Не узнал? - белозубо улыбнулся он. - Я Илья, брат Юли.
- Привет, - Арсений протянул ему руку.
Илья не прекращал улыбаться.
- Сигареты не будет? У меня кончились.
Арсений молча достал пачку “Кента”. Ребята прикурили. Илья выпустил в пыльный воздух струйку дыма.
- Чего мрачный такой?
Арсений неопределенно пожал плечами и насупился. Он слегка растерялся, как терялся всегда, когда кто-то влезал на его личную территорию - обычно, люди понимали, что этого делать не стоит. Но Илья смотрел спокойно, дружелюбно-вежливо, и Арсений ответил:
- Со вступительными запарка.
- Бывает. Куда поступаешь?
- В медицинский.
- Будущий доктор, значит. Круто.
- Кому как, - вырвалось у Арсения, и он тут же пожалел об этом, но Илья ничего не сказал, будто не расслышал.
Они докурили, выкинули окурки в ржавое жестяное ведро-пепельницу. На прощание Илья метнул на Арсения кроткий, ничего не значащий взгляд и улыбнулся.
- Ну, давай. Еще увидимся.
- Угу. Давай.
Они обменялись быстрым рукопожатием, и Илья зашагал к автобусной остановке. Арсений посмотрел ему вслед со смутным чувством легкого, непонятно откуда взявшегося разочарования, а потом пошел своей дорогой.
...Дрогнувшая рука сама потянулась к бокалу, но Дина ничего не заметила.
- Женился на статусной телке, - продолжала она. - Дочка Богачева, помнишь его? Глава местного самоуправления?
Арсений покачал головой. Нет, он не помнил никакого Богачева и не желал ничего знать ни о нем, ни о его “статусной” дочке. Но мысли полезли сами - какая она? Красивая? Глупая? Забавная? Раз Илья ее выбрал, значит, наверное, оно того стоило.
- Не важно, - Дина отпила из бокала, прищурилась. - Теперь у него свой бизнес. Дом - машина - вилла в Испании, все дела. Молодец, да?
- Молодец, - согласился Арсений. Ему почему-то стало трудно дышать. - Пошли отсюда?
- Куда? - удивилась Дина и слегка покраснела.
- Куда-нибудь. Погуляем.
- Ладно, - кивнула она и убрала сигареты в сумочку.
Арсений подозвал официанта, расплатился по счету. Когда они вышли на воздух, оказалось, что уже стемнело. В прохладной майской тишине заливались соловьи. Дина взяла Арсения под руку, прижалась тугим горячим бедром.
- Как раньше все, да?
Они свернули на проспект Ленина, вдоль которого тянулись невысокие аккуратные дома; светлый беж переплетался с белыми декоративными колоннами и наличниками окон, сквозь нежную листву струился мягкий вечерний свет. Арсений вспомнил, что в начале пятидесятых город отстраивали пленные немцы, и что потом некоторые из них, вместо того, чтобы вернуться на родину, осели тут и смешались с местным населением.
Дина задумчиво разглядывала асфальт под ногами.
- Знаешь, а я ведь завидовала тебе, - вдруг сказала она. Арсения будто ужалило. Он чуть было не расхохотался, но вовремя сдержал себя.
- Завидовала? Мне?
Дина серьезно кивнула.
- Потом. После Москвы, когда снова тут оказалась. Тому, что ты вообще смог так поступить - бросить все. Уехать в незнакомый мир, без связей, без денег. Что вообще сумел решиться.
- Это было непросто, - машинально заметил Арсений. - Я имею в виду - жить так.
- Я понимаю, - откликнулась Дина и вдруг в упор посмотрела на Арсения. - Жалеешь уже, что вернулся?
- Нет, - он сжал ее руку и повернул к себе.
Она не улыбалась, смотрела серьезно и немного грустно, и тогда Арсений наклонился и поцеловал ее в плотно сомкнутые губы. У Дины задрожали ресницы, и он вдруг подумал, что сейчас она заплачет. Но Дина не заплакала. Она сказала:
- Пошли к тебе?
Потом, лежа в полной темноте рядом с мягко дышащей Диной, Арсений курил и думал, что тогда был не май, а уже лето - лето в самом его разгаре, душное, душистое, пыльное и щедрое, и вспоминал, как все начиналось. Кажется, в тот день он соврал Дине в первый раз - когда она позвонила и предложила встретиться, а он отказался, сославшись на подготовку к экзаменам. Почему он сказал ей неправду? Неужели, уже тогда он чувствовал что-то такое, глубокое зарытое в нем самом, стыдное, порочное и прекрасное, как первый на Земле рассвет? Что-то, что - Арсений знал это, - навсегда умерло в нем. Давно умерло.


5
Илья позвонил спустя неделю после их совместного перекура у больницы. Сказал, что покупает машину у местных и что ему нужна помощь.
Странно, но Арсений волновался. Помыл голову, надел новые джинсы, будто собирался на свидание. Придирчиво рассматривая себя в зеркале, вдруг подумал, что все это просто смешно. И зачем он вообще согласился?
“Надо кого-то, кто знает город и выглядит умным. Ты выглядишь умным”, - так сказал Илья.
Но нет - умным он не выглядел. Усталым, скорее. И смущенным.
“Я не разбираюсь в машинах”, - честно признался Арсений, кашлянув в трубку.
Илья засмеялся.
“Вот и я тоже”.
Он заехал за Арсением вечером, на такси, что уже само по себе выглядело пижонством: в этом городе днем на такси ездили только по большой необходимости. Свободных денег тут обычно ни у кого не водилось; сколько Арсений помнил себя, самым популярным средством передвижения до глубокого снега был велосипед.
Они обменялись рукопожатием, Илья назвал адрес.
- Тут и пешком можно было, - заметил Арсений.
Илья чуть нахмурился, сморгнул длинными ресницами, будто раздумывая над только что услышанным.
- Может, и можно. Но я не знаю города.
Арсений в сомнении покачал головой.
- И чего за машина?
- “Девятка” вроде.
- Вроде?
- Так в объяве написано было, - пояснил Илья.
- И что я должен буду делать? Я ведь не понимаю ничего, я же говорил.
- Да ладно, что там понимать, - беспечно улыбнулся Илья. - Посмотри ее просто, в салон загляни, под капот залезь. Не знаю… Ну, скажи что-нибудь… Мне ее за восемьдесят отдают. Собьем цену - на сдачу погуляем.
Таксист хмыкнул. Они доехали до окраины, попетляли между гаражей и покосившихся заборов и вышли к нужному месту. Бронзовую “девятку” продавали два парня, похожие на братьев-близнецов - бритые русые головы, спортивные штаны и дешевые пластмассовые очки, сдвинутые на лоб. Эти ребята были потомками рабочих, некогда построивших завод-гигант, рабочих, гордившихся своим городом, но теперь их внукам было некуда деваться из тесных хрущевок, где семьи ютились целыми поколениями. Они с грехом пополам заканчивали среднюю школу, шли в ПТУ, получали там специальность сварщика или фрезеровщика, но рассчитывать на рабочее место уже не могли, и еще до совершеннолетия успевали схватить по две-три судимости - обычно, за мелкие кражи из магазина или телесные повреждения, нанесенные по пьянке. Городская общественность относилась к подобным историям равнодушно, как к несомненному, но неизбежному злу, с которым ничего нельзя поделать.
Один из парней, увалень лет двадцати по имени Колян, спешно, будто торопясь покончить с неприятной обязанностью, рассказывал о машине и путался в словах:
- Сцепление тут туговато, надо полностью выжимать. Колодки тормозные новые совсем, только поменяли… Масло, свечи - все тоже свежее… Хотите - сами смотрите… Ну, что еще там… А, да, зимняя резина в комплекте. Сезон всего отъездил. В авариях серьезных не была, только бампер передний менял и решетку радиатора. Вообще, тачка офигенная, парни, это я вам точно говорю… Своих денег стоит… - он провел ладонью по лицу, перевел дух и растерянно шмыгнул носом.
- А чего продаешь тогда? - хмуро спросил Арсений. У Коляна обиженно-зло надулись губы, будто у малого ребенка.
- Я и не стал бы. Но деньги нужны - мать болеет.
- Ладно, - хмуро оборвал его Илья. - Давай проедемся, и хорош. Если все устроит - возьму…
Арсений пожал плечами. Ему было не по себе от сознания собственной ненужности.
- Как хочешь.
Илья запрыгнул на сидение водителя, Колян пристроился рядом. “Девятка” взревела и резво взяла с места, растаяв в солнечной пыли. Арсений закурил, жестом предложив сигарету второму парню. Тот не отказался. Почиркал спичками, выпустил дым в воздух.
- Ты это… хорош там… - негромко, но безо всякой угрозы проговорил он. - Тачка, в натуре, пиз…тая. Мы ее вместе перебирали. У Колькиной матери рак нашли, на операцию теперь бабки надо. А так бы он эту машину х…й продал.
Через три минуты появился Илья и объявил, что покупает машину. Формальности с документами уладили быстро. Илья сел за руль и взглянул на Арсения. Глаза у него оказались разноцветными - один золотисто-карий, другой - зеленый, как весенняя трава. Потом было еще много всего - и плохого, и хорошего, но Илью Арсений вспоминал именно таким, каким увидел его в тот самый момент: широко улыбающегося, с веселыми глазами, в белой футболке с изображением какого-то мультяшного персонажа - кажется, слоненка Дамбо. В этом городе никто не ходил в футболке со слоненком Дамбо, никто не носил такие очки и рваные джинсы, но Илье было плевать. Он словно жил в своем измерении, где не было плохо заасфальтированных дорог, унылых многоэтажек, заросших палисадников и разваливающихся предприятий.
- Ну, что в бар? - спросил он, как ни в чем не бывало.
- В бар? - удивился Арсений. - Я ж, вроде, ничем не помог.
- Помог-помог, - засмеялся Илья. - Садись, поехали.
Арсений нахмурился. Ему очень хотелось пойти, но грызло сомнение.
- Ну, не знаю, - пробормотал он. - Экзамены скоро.
- И что? - искренне удивился Илья. - Машину же обмыть надо.
Арсений не нашелся, что возразить. Все началось именно с этого.


6
Дни летели, заполняясь Диной постепенно и ненавязчиво. Квартира обрастала ее запахами, ее одеждой, ее присутствием, и, в конце-концов, Арсений свыкся с мыслью о том, что они живут вместе - как бы семья. Дина не заговаривала об этом, но короткие периоды, когда она отсутствовала становились для Арсения поистине мучительными; он внезапно обнаружил, что страшится одиночества больше всего на свете, а еще - чудовищ, грязных липких призраков из тихих глубин его подсознания. Они мирно спали там - пока, но Арсений знал, что явление это временное. Не выздоровление, всего лишь ремиссия.
Появляясь, Дина приносила за собой шлейф беззаботной легкости, как будто в ее жизни всегда был праздник. Она никогда больше не спрашивала Арсения о прошлом - с того вечера, когда они оказались вместе в его кровати и занимались любовью под тихую музыку, струящуюся сквозь приоткрытое окно. Музыка летела, кружилась, разбиваясь о тусклый свет фонаря; тело Дины белело в темноте, нежное, как китайский шелк. Проводя по нему пальцами, Арсений все больше и больше погружался в состояние, близкое к наркотическому опьянению - пузырчатая бессмертная невесомость.
Дина радостно просыпалась утром, напевая, готовила завтрак и убегала на свою скучную работу, и Арсений ждал ее возвращения, гадая придет она или нет. Обычно Дина приходила, и тогда они шли гулять по притихшему городу или изредка оставались дома, пили вино и смотрели старые голливудские фильмы. “Моя прекрасная леди”, “В джазе только девушки”, “Трамвай желание”, “Унесенные ветром”.
Однажды она позвонила и сказала, что сегодня останется дома - что-то там случилось с матерью. Той ночью Арсений проснулся в холодном поту - ему приснился отец, стоящий на пороге его комнаты с выражением отвращения и ужаса на лице. Его рот открывался, и хоть оттуда не доносилось ни звука, Арсений наизусть помнил слова, которые он говорил. Выродок. Ты не человек, ты выродок.
В другой раз чудовища выдали порцию яда из другой параллели - той, заграничной, бесконечно далекой, о которой он никому никогда не рассказывал. Арсений обнаружил себя в Берлине в общаге для нелегалов - грязной, пропахшей потом и мочой конуре. Он лежал на отсыревшем матрасе совершенно беспомощный, избитое лицо его ныло, сломанные ребра отдавались острой болью при каждом вздохе. Арсений с ужасом ждал, что сюда вот-вот заявится полиция или - что еще хуже, - люди Икрама и убьют его, а тело выкинут в какую-нибудь канаву. Его все равно бы никто не стал искать.
Он понял, что это лишь сон, только когда теплые руки Дины обхватили его за шею, притянули к упругому телу - реальному и осязаемому, мягкие губы шептали ему, что все хорошо, что он дома, и Арсений не выдержал и заплакал. Он содрогался на свежих прохладных простынях, вдыхая фруктово-ягодный аромат, и сумел уснуть лишь под утро, мучимый страхом разоблачения. Но ничего не случилось - Дина молчала, будто забыла, что произошло.
Настал август - ветреный, дождливый, влажно-удушливый, капризный, как старая кокотка, и Галя позвала их на ужин - у старшего сына был день рождения. Арсений вручил подарок плотному мальчику с замкнутым некрасивым лицом, до обидного похожего на отца - мрачного молчаливого человека, сидящего в углу с таким видом, будто он не понимает, зачем тут находятся все эти люди, включая его собственную семью. Дети с криками бегали вокруг стола, поочередно вырывая друг у дружки подаренный планшет.
- Знаете, кого я сегодня видела? - поглядывая на Дину и Арсения, лукаво спросила Галя. - Вашего друга. Илья… Не помню фамилии. Вы общаетесь с ним сейчас?
- Нет, - покачала головой Дина и изящно заправила прядь волос за ухо. Арсений промолчал.
- Машина у него… - Галя отхлебнула вино и покачала головой. - Говорят, он новый отель строить собирается. За городом, на озерах. Экотуризм развивать.
Домой возвращались в полном молчании. Дина не выдержала первой.
- Когда ты сбежал, я винила себя. У нас с Ильей ничего не было. Я просто хотела, чтобы ты ревновал, понимаешь? Чтобы смотрел, как раньше. Это было глупо, конечно.
- Ты тут ни при чем, - очень спокойно ответил Арсений и закурил. Дина закусила губу.
- Я не знала, что тебе было так плохо там… Я думала…
- Нет! Нет, - Арсений перевел дух. - Все нормально. Пошли домой.


7
С Ильей оказалось интереснее, чем со всеми знакомыми вместе взятыми - и много проще. Пройдет время, и Арсений поймет, что еще не встречал ни одного человека, который бы смотрел на мир с таким спокойным открытым любопытством. Илья принимал жизнь, как есть: места, людей, обстоятельства, словно понимание, которое прочие обретают лишь с горьким жизненным опытом, досталось ему просто так, от рождения. Но это будет гораздо позже, пока же они сидели в придорожном кабаке и пили плотное темное пиво, разговаривая обо всем на свете.
Кабак был пуст, за стойкой скучала официантка - женщина лет сорока с разноцветной улыбкой: золотой, металлической, грязно-желтой. Приняв заказ, она закурила, изредка поглядывая на мальчиков прищуренным тоскливым взглядом. Негромко играли наивные и корявые хиты восьмидесятых, в воздухе пахло жирной помесью сигарет и пригоревшего мяса. Остатки вечернего солнца пробивались сквозь тяжелые пыльные шторы.
Илья вывалил на Арсения ворох историй, которые тот слушал, раскрыв рот: о друзьях, о тусовках, наркотиках, драках, о Питере, где он жил с отцом. Рассказал, что накануне отъезда расстался с подругой, и что когда она пришла провожать его на поезд, то продемонстрировала всему перрону свою грудь с пирсингом в сосках.
- Сумасшедшая, - смеялся Илья. - Но с ней было весело. А у тебя есть кто-нибудь?
- Есть. Дина.
Илья прищурился.
- Давно встречаетесь?
- Год почти.
- Год - это много. Секс был? - небрежно спросил Илья и отхлебнул пиво. В его голосе прозвучали едва заметные снисходительные нотки, но Арсений предпочел не обращать ни них внимание. Хоть они и были ровесниками, в Илье чувствовался опыт, тогда как Арсений почти всю жизнь провел в вакууме. Сейчас он ощущал это особенно остро и почти жалел о том, что ничем - буквально, ничем, - не может похвастаться перед Ильей. В его жизни не было ни одного заслуживающего внимания события - он не участвовал в массовых драках, не бегал от милиции, не угонял машин. Даже секса - нормального секса у него пока не было. Были горы прочитанных книг, были тренировки. Была Дина, был отец и Галя. Раньше Арсению казалось, что этого достаточно, чтобы ощущать себя полноценной личностью, единицей, уникумом, но теперь он вовсе не был в этом уверен.
- Нет, - пожав плечами, ответил он. - Не было.
- Боится что ли?
- Просто не торопится, - Арсений с удивлением вслушивался в собственные слова; близость с Диной теперь представлялась ему не слишком отчетливо. Они целовались до умопомрачения, касались друг друга, но никогда не переходили грань. Она говорила, что хочет дождаться своего семнадцатого дня рождения, хочет, чтобы все было красиво. Дина вообще любила все идеализировать. Арсений не понимал, нравится ему эта ее черта или нет, и сейчас, глядя в лицо Илье вдруг понял, что не нравится. Она будто жила по готовому, ею же придуманному сценарию, в котором Арсению отводилась второстепенная роль. Он, как всегда, не спорил. Почему?
Илья кивнул, будто понял то, о чем промолчал Арсений.
- Скоро в центр свалишь, там все по-другому будет. И телки тоже.
- Не будет, - вырвалось у Арсения.
- Почему?
- Папаша договорился там с кем-то, типа подстраховка. А я не хочу, как он. Врачом быть не хочу, - кажется, впервые Арсений произнес это вслух. Он даже слегка испугался.
Илья внимательно посмотрел на него на удивление трезвым взглядом.
- А чего хочешь? - спросил он серьезно.
Арсений поморгал тяжелыми веками и не сразу нашелся, что ответить. Его желания всегда были слишком смутными, слишком неопределенными, чтобы он высказывал их вслух.
- Недавно я ездил в Европу, хотя, Чехия - не очень-то и Европа это, все равно бывший совок. Я в самолете летел, вниз смотрел и думал, какой этот мир на самом деле огромный. Понимаешь? Я всю жизнь тут просидел. И потом тоже самое будет.
Илья фыркнул.
- Так что не забьешь тогда на всю эту лабуду? Отца обижать не хочешь?
Арсений поморщился, сделал глоток из бокала и покачал головой.
- Меня к этому с детства готовили, - проговорил он, подбирая слова. - Внушали, что так надо, что по-другому и быть не может. Отец врач. Дед был врачом - кучу орденов с войны привез, - Арсений сам не знал, к кому обращается - к Илье или к курящей за стойкой официантке, чье лицо с приближением ночи превратилось в сморщенную трагическую маску, на которой жутковато выделялся слишком яркий рот. - Я не знаю, как по-другому.
Илья промолчал. Выпили еще.
- Мне тут нравится, - неожиданно признался он. - В Питере круто, это город такой, но там… много лишнего.
- Лишнего?
- Ну, не знаю, как объяснить, - Илья прищурился. - Слишком всего. Дождя, машин, туристов, бухла, наркоты... Легко запутаться.
- А здесь?
- Здесь неплохо, кстати. Ты не смейся только, я честно говорю. Я бы пансионат для отдыха построил на озерах. Я такой красоты никогда не видел, а ни одного приличного места нет, только старые турбазы. Там все дома разваливаются, сортир во дворе, умывальник тоже, мусор кругом. Народ какой-то дикий.
Арсений вытаращился на Илью и засмеялся. Тот покраснел.
- Что, дебильная мечта?
- Нет, - Арсений покачал головой. - Странная просто. Кому тут нужны твои пансионаты?
- Я бы нашел кому, — нахмурился Илья. - И остался бы тут жить.
- Так оставайся, - усмехнулся Арсений. - Кто мешает?
- Посмотрим, - уклончиво сказал Илья и опустил ресницы.
Арсению стало смешно и немного грустно. Конечно, что бы он ни говорил, Илья никогда не останется здесь. Никто бы не остался. И он сам бы сбежал хоть сейчас, будь у него такая возможность.
Но возможности нет - и не будет. Ни возможности, ни решимости, ни настоящего желания - и Арсений честно признавался себе в этом. А вот Илья другой. Ему везде тесно, всего мало, все любопытно.
- Да ладно. Через месяц от скуки свихнешься и свалишь первым же поездом. Отсюда все сваливают рано или поздно.
Илья улыбнулся. Глаза у него почему-то стали печальными. Или Арсению показалось так из-за игры света в его разноцветных зрачках?
- Не убегу, - проговорил он и, отставив пустой бокал в сторону, кивнул официантке. - Некуда мне бежать.
Но Арсений ему не поверил.


8
Когда Дина сообщила, что беременна, Арсений почти не удивился. Они ни разу не обсуждали вопрос предохранения. Дина не протестовала против того, что он не пользуется презервативами, а Арсений никогда не уточнял у нее про таблетки. Весть о ребенке была если не ожидаемой, то, во всяком случае, не шокирующей. Ребенок - это хорошо. Ребенок - это возможность исправить собственные ошибки.
- Так ты не сердишься?
- Нет. Нет, ты что.
- Слушай, если ты не хочешь или не готов, ничего страшного, я пойму. Это ведь был мой выбор, - криво усмехнулась Дина. - Я сама так захотела.
Арсений заверил ее, что готов. Лежа по ночам в кровати рядом с ровно дышащей Диной и глядя в потолок, по которому плясали причудливые тени, он повторял себе, что станет хорошим отцом, во всяком случае, постарается. Он будет играть с ребенком, читать ему книжки, водить на футбол или танцы, радоваться его успехам, смеяться вместе с ним, вникать в его проблемы. Все будет, как надо - не как было у него.
В детстве Арсению и в голову не приходило задаться вопросом, любит ли его отец. У него всегда были хорошие качественные вещи, компьютер, мобильный телефон последней модели, карманные деньги - то есть, все то, о чем большинство его сверстников даже и мечтать не могли в то время. И все-таки, интуитивно, каким-то шестым чувством Арсений знал, что отец словно бы сторонится его. Словно он, Арсений, еще должен доказать отцу, что достоин его любви или хотя бы одобрения. Это было хуже всего: постоянное выматывающее напряжение, слитое из детского желания угодить, смутный страх сделать что-нибудь не так, и едкое разочарование, что его старания неизменно остаются незамеченными.
На следующее утро он предложил Дине пожениться. Она посмотрела недоверчиво, покачала головой:
- Если это только из-за беременности, то я не хочу.
- Не только. Ты ведь понимаешь. Я давно об этом думал. Почти с самого начала, - соврал Арсений, но не почувствовал себя виноватым из-за этой лжи. К тому же - разве была такая уж большая разница между “давно” и “сейчас”? Он был уверен, что нет.
Дина подняла на него робкий взгляд.
- Значит, ты хочешь быть вместе? Правда?
Арсений кивнул. Да, наверное, он этого хочет. Ему нужно что-то, за что можно уцепиться, что-то крепкое, свое, постоянное. Дина была такой. Дина ждала его.
Янтарные глаза, устремленные на его лицо, сияли.
- Тогда я согласна, - мягко уронила Дина и тронула Арсения за руку. Ему и в голову не пришло сказать “я тебя люблю”.