Колдун

Колдун появился в крепости на исходе лета. Худой, словно изможденный, с длинными светлыми космами и крупными костистыми руками, он сидел за спиной князя, крепко держась за кожаный ремень.

Потом воины, сопровождавшие князя на традиционный кабаний лов, расскажут, что колдун спас Святославу жизнь, когда норовистый жеребец, взбрыкнув, выбил князя из седла едва не под самые клыки вепря. Только с виду колдун казался хлипким – наперерез раздразненному лесному чудищу он бросился с достойной отвагой.

Ну, а пока жители крепости с любопытством и осторожностью присматривались к чужаку. То, что Святослав не отпускал колдуна от себя ни на шаг, казалось добрым знаком – князь доверял своему спасителю. Сын великого Ярослава был из тех, что полагается на собственное чутье. Постепенно волнение улеглось, колдун в крепости прижился.

Единственным человеком, которому не давало покоя его существование, была княгиня Добронега. Женским инстинктом она чувствовала в незнакомце угрозу. Даже опасность. Князю. Себе. Их первенцу. Будучи на сносях, княгиня стала очень суеверна. Настолько, что тайком отправилась на дальнее болото к слепой полусумасшедшей Грязнуше. Невнятное бормотание ведьмы Добронега истолковала по-своему – ей, во что бы то ни стало, нужно было охранить семейный очаг от злого влияния пришлого колдуна.

Княгиня маялась. Ей казалось, что с каждым днем влияние чужака на князя возрастает. Изводил ее и тот факт, что жители крепости были настроены к нему благодушно. Не раз она видела, как колдун сидит на заборе и грызет яблоко, наблюдая, как малая дружина тренируется на поле перед крепостью, а в случае надобности врачует раны и порезы вонючими притирками. И всегда – всегда – он находился в поле зрения князя, чье соколиное око следило за ним с неослабевающим вниманием.

Добронега подсылала к колдуну доверенных девок, чтобы те выведывали его тайные помыслы. Но тот оказался крепким орешком и легко отваживал любопытных. При этом он оставался дружелюбным и улыбчивым, словно не понимал, с какой стороны ветер дует. Но княгиня ловила на себе и своем пухнущем животе его ненавидящие тяжелые взгляды. Это наполняло ее душу ужасными подозрениями – чужак хочет извести ее. Только для чего ему княгинина смерть?

Чем дурнее с лица становилась Добронега, чем сильнее была ее утренняя немогота, тем крепчал колдун. Он уже не походил на тощего грязного лесного оборванца. Его плечи раздались, лицо приятно округлилось, а волосы – длинные и золотистые – лились по плечам, словно блестящая парча. Несмотря на княжескую щедрость, он носил простые штаны и рубахи из мягкого холста, перехваченные дивно заплетенной веревкой, да обычные кожаные поршни, а то и вовсе босой ходил.

Незамужние девки да молодые бабы на колдуна засматривались, однако со всеми он был равно приветлив, никого особенно не выделял.

Хоть и сердита была Добронега на колдуна, но женское любопытство пересилило. Спустилась она из терема на женский смех. Дворовые тотчас кинулись врассыпную – негоже при княгине без дела болтаться. Во дворе остались лишь Сокольничиха – молодая жена тысяцкого, да кривая гнусавая ключница Аграфена. Сокольничиха тоже вынашивала дитя, но в отличие от княгини, теряющей покой и сон, была здоровой и румяной.

– Доброго дня, княгинюшка, – к Добронеге засеменила Аграфена и помогла спуститься с высокого резного крыльца. У горбуньи были сухие цепкие руки, и княгиня с трудом сдержала дрожь отвращения. Ключницу она невзлюбила сразу. После того, как она вошла полноправной хозяйкой в княжью крепость, Святослав не доверил ей ключи от погребов и амбаров, как рассчитывала Добронега, а предпочел и дальше полагаться на старую кривунью. Княгиня почувствовала себя униженной – где это видано, чтобы чернавка управляла княжьими закромами?

«Вот рожу Святославу Ярославичу наследника, посмотрим, у кого власть будет», – думала Добронега про себя, но помалкивала и мужу не жаловалась.

– И тебе, Аграфена, – отозвалась княгиня, кусая нижнюю губу, чтобы восстановить сбившееся дыхание. – Что это вы тут с утра развлекаетесь? – она бросила взгляд на ничуть не смутившуюся Сокольничиху. На колдуна она лишний раз брезговала глянуть.

– Сыну моему Перенег Славич ягод лесных принес, – заулыбалась Сокольничиха, сложив руки на выступающем животе. – Захотелось вот что-то.

– Сыну? – вскинула княгиня брови. – Ты уверена? – Ей тоже хотелось непоколебимой уверенности в том, что она беременна сыном, – Добронега панически боялась, что первенец будет девочкой.

– Не уверена была, пока Перенег Славич не сказал, – усмехнулась молодка. Княгиня была вынуждена перевести похолодевший взгляд на колдуна.

– Что ж ты, Перенег Славич, дитя в чреве видишь? – ее бледно-розовые губы скривились в подобии улыбки. Колдун пожал плечами.

– Мне это без надобности, – отозвался он, помедлив. – Как глянешь на мать, так и определишь, кто под сердцем, – сын или дочь.

– А у меня кто же? – не удержалась Добронега.

Ей показалось, что лицо колдуна дернулось и потемнело. Что-то неспокойное дрогнуло в сердце.

– Девочка. Дочь, – сказал, наконец, Перенег, избегая испепеляющего взгляда княгини. – Она красоту твою забирает.

Княгиня пошатнулась и бездумно оперлась на подставленное плечо Аграфены.

– Бог даст еще ребеночка, – сказала та вкрадчивым голосом. – Княгинюшка молодая, здоровая. Родит нам на утешение дюжину богатырей. Так ведь, Перенег Славич?

– Конечно, – нехотя отозвался тот. Ему сделалось неуютно под ненавидящим взглядом Добронеги. – Если княгиня позволит, сделаю отвар из лесных трав – чтобы утреннюю тошноту унять.

«Как он догадался?» – заметались в голове Добронеги тревожные мысли. – «Девки разболтали», – тут же ответила она сама себе, но смятение в груди не унялось. На предложение колдуна она лишь кивнула. Разумеется, ничего из его рук она принимать не собиралась, боясь быть отравленной.

К счастью, в этот момент на двор въехали груженые снедью подводы, и женщины отправились по хозяйственным делам. Это позволило Перенегу улизнуть с княгининых глаз. На душе у него тоже было неспокойно.

Тем же вечером Добронега решилась на разговор с мужем. Святослава она побаивалась. Хоть и был он сыном великого киевского князя, да текла в нем бешеная кровь матери-половчанки. Добронега часто видела, как грозно и яростно вспыхивает янтарный взгляд, когда князь был чем-то или кем-то недоволен. Святослав умело сдерживал резкие порывы, к жене относился с заботой и вниманием, однако они так мало времени проводили вдвоем, что по-прежнему оставались чужими друг для друга.

Сказавшись нездоровой, княгиня выпроводила сенных девушек из своей опочивальни и, выждав некоторое время, вышла в темный коридор. Зябко ежась, она быстро добралась до мужниной половины. Здесь было тихо и безлюдно – князь не любил, когда его покой нарушают с заходом солнца. Тусклый свет лампад пробивался из-за приоткрытой двери, и сердце княгини взволнованно затрепетало – Святослав еще не отошел ко сну и сможет уделить ей время для разговора.

Она подняла руку, чтобы толкнуть дверь, но замерла, испуганная тихим звуком. Стоном. Хмурясь, княгиня заглянула внутрь опочивальни мужа и обомлела – на широком ложе раскачивались светлые тени двух обнаженных тел.

Князь никогда не раздевался при ней, и Добронега не узнала бы мужа по рваному шраму под правой лопаткой, по гладким изгибам бедер, по длинным мускулистым ногам. Не слышала она и хриплых животных стонов, по которым было легко определить степень его наслаждения. И их ложе никогда не скрипело так преступно-громко, когда князь погружался в ее тело.

Княгиня успела зажать рот ладонью, прежде чем с ее губ вырвался всхлип безумного отчаяния. Ее мутило от разворачивающегося на ее глазах прелюбодейства, но она не могла отвести наполненного болью взгляда от двух тесно слитых тел, горячих и влажных.

А еще ей было любопытно, кого Святослав выбрал в наложницы, кто занял ее место в супружеской постели. Грудастая вдовушка Любомира? Или черноокая Бронислава? А может быть, одна из ее девок-прислужниц? Все они дрожали от возбуждения при виде князя и мечтали оказаться в его объятиях. Но до сего момента княгиня была уверена в мужней верности.

Когда Святослав выпрямился с глухим рычанием и дернул на себя гибкие бедра, Добронега увидела знакомую россыпь светлых как липовый мед волос. Внутри похолодело от ужаса – князь был не с женщиной. С мужчиной. С колдуном.

Княгиня бесстрастно наблюдала, как плоть, некогда орошавшая ее лоно, туго входит в покорное мужское тело, как извивается тело колдуна, стремясь плотнее прижаться к бедрам Святослава, как искажаются их красивые лица в судорогах непознанного самой княгиней наслаждения. Князь целовал Перенега в приоткрытые сухие губы, ловя каждый его стон. Бессвязные слова, которые он шептал колдуну, заставили Добронегу заледенеть от неиспытанного доселе унижения:

– Славич… Любый мой… Чудо мое лесное…

Потом все поплыло перед глазами княгини, и, опасаясь обморока с последующим скандалом, она быстро пошла прочь.

В ту ночь Добронега почти не спала. Ей – красивой, умной, любящей и доброжелательной – было невыносимо горько осознавать свое одиночество. Оно казалось ей беспросветным. Теперь она никому не была нужна – ни родителям, с облегчением отдавшим ее князю, ни мужу, которого утешают чужие объятия. Молодая женщина долго оплакивала погубленную жизнь, и только под утро сон сморил ее.

В сердце Добронеги поселился холод. Ее и без того привечали лишь за статус княжеской жены, а теперь, когда она сделалась раздражительной и гневливой, с трудом терпели ее выходки. Прислужницы боялись лишний раз попасться ей на глаза – княгиня могла и ударить маленькой, но сильной рукой, унизанной перстнями. Лишь терпеливая мудрая Аграфена осталась при ней.

Ключница и всполошила весь терем, когда у княгини отошли ранние воды. К ночи измученная Добронега разрешилась мертвым младенцем. Девочкой.
Святослав ни разу не зашел на женскую половину, чтобы справиться о самочувствии жены.

Через два месяца над мирной пограничной крепостью разразился гром.

Из Киева прибыл средний Святославов брат – князь Велимир, грозный воин и бесстрастный судья.

Сказать, что Святослав был удивлен, значит не сказать ничего. Он не понимал, почему Велимир покинул Киев в неспокойное для престола время, пока не увидел грамоту, написанную Добронегой на имя светлейшего свекра. Молодая княгиня обвиняла приближенного к князю Перенега Славича в колдовстве и детоубийстве.

Потом было судебное разбирательство, быстрое и короткое. Княгиня сидела по правую руку от хмурого деверя и с трудом сдерживала довольную ухмылку. Она радовалась как дитя, глядя на бледное лицо колдуна, опухшее от синяков и ссадин. Добронега надеялась, что ей по силам убедить Велимира в виновности Перенега. Таким образом, она избавится от лесного чудовища, занявшего ее место в сердце и в постели Святослава, и восстановит супружеский покой.

Как ни странно, на выручку ей пришла горбатая Аграфена. Добронега не думала о том, с какой целью ключница оклеветала Перенега. Главное – достичь желанной цели.

Ей доставляло удовольствие видеть страдание на осунувшемся лице Святослава, который был бессилен спасти любовника. Добронега знала, что князь каждый вечер бывает в сыром темном подвале, где содержали колдуна, но это уже не беспокоило ее. По некоторым оговоркам Велимира, который во хмелю становился болтливым и громкоголосым, она поняла, что Перенегу вынесут желанный ею приговор. Женское сердце трепетало от радости отмщения.
Лед еще не сковал неширокое, но полноводное устье реки, но лодка с палачом и пленником двигалась с трудом, словно незримый груз давил на ее днище.

Смертная казнь не приветствовалась князем Ярославом, однако по отношению к ведьмам и колдунам закон был суров. Велимир строго следовал отцовским заповедям. Он вынес решение – Перенег Славич должен быть связан по рукам и ногам и опущен в воду. Если он пойдет ко дну, то был невиновным, а если же ему удастся избавиться от пут и всплыть, то вина его становилась очевидной, и колдун будет повешен.

На казнь собралась поглазеть вся крепость. Многие Перенегу сочувствовали, но молчали, дабы не вызвать гнев Велимира. Здесь же был и Святослав. Его темные неприкрытые волосы заметно тронула ранняя седина, а лицо было изможденным, но бесстрастным. Княгиня держалась в стороне, но жадным взглядом ловила любое изменение в лице мужа.

Князь ни на миг не оторвал взора от возлюбленного. Ни тогда, когда глашатай зачитывал приговор. Ни тогда, когда худощавое тело оплетали грубыми веревками. Ни тогда, когда Перенег с головой ушел под хрупкий лед. Палач водил веслом над водой, но колдун не показался. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем растревоженная водная гладь вновь стала ровной и спокойной.

На берегу царила тишина, нарушаемая лишь редкими женскими всхлипываниями.

Велимир объявил дело решенным и, зябко ежась, пошагал в сторону крепости. Мысли его были лишь о сытном обеде и скорейшем возвращении в столицу.

Добронега потянулась следом. Она была счастлива и улыбалась безмятежно, безумно.

Напрасно князь Святослав раз за разом нырял в ледяную воду – тела любимого колдуна он так и не обнаружил...