Бинокль

Всю дорогу до Обнинска Майя Васильевна пыталась придумать невинную причину, зачем ей понадобился бинокль. Да и перед Полечкой, с которой она дружила с юности, было совестно: в последние годы виделись они редко, потому что Майя Васильевна все выходные проводила с семьёй. Старый армейский бинокль достался Полине Григорьевне от покойного мужа, и не то, чтобы прибор был ей очень нужен, — ведь, небось, пылился где-нибудь на антресоли без дела — но отдать его даже на время она вряд ли бы захотела, если бы не странная просьба подруги. Понимая, что Полечка если и проявит щедрость, то явно не от широты души, а из чистого любопытства, Майя Васильевна везла из Москвы любимые пирожные Полины Григорьевны, «Краковские», бутылочку красного полусладкого и — ворох последних новостей, среди которых требовалось затерять скучное, по возможности, объяснение про бинокль, так неосторожно обещанное.
Майя Васильевна испытывала неловкость из-за надобности врать, но иначе не могла: не признаваться же в том, что она, приличная женщина, под старость лет докатилась до слежки за соседями, точно шпионка какая или, не приведи господь, сварливая бабка, вроде тех, кто собираются на лавочках в скверике у магазина. Майя Васильевна, сама вдóвая пенсионерка, жалела их за одиночество и безделье — она-то ни разу не сплетничала и, даже когда сотрудницы на прошлой работе в отделе кадров смаковали подробности чьей-нибудь биографии, слушала с безразличием. И сейчас её собственная жизнь, слава богу, была полна забот: как-никак четверо внучат, которых то сын, то дочь поочередно привозили к бабушке.
Она не понимала, почему вдруг первый раз за всё время ей так сильно захотелось узнать, что происходит у других. Поначалу Майя Васильевна была просто заинтригована, потому что никогда с подобными людьми вживую не сталкивалась, хотя на своём веку чего только не повидала. Потом естественный интерес сменился желанием разобраться, которое было тем настойчивее, чем больше по волнующему её вопросу высказывались окружающие.
Майя Васильевна впервые столкнулась с чужим мнением, когда Зинаида Ивановна с первого этажа, томно опустив веки и жеманно помахав кистями рук, сказала:
— Они из этих.
— Каких? — спросила Майя Васильевна.
— Ну, этих… Когда мужчина с мужчиной. Живут они вместе, что тут непонятного?
— Откуда вы знаете?
— Господи! Таких за версту видно. К гадалке не ходи! — ответила соседка с гордостью за свою невероятную проницательность.
Майя Васильевна искренне удивилась тогда, потому что ни за версту, ни вблизи не видела ничего «такого» в этих двоих вполне обычных мальчиках, которые пару месяцев назад въехали в шестнадцатую квартиру. Хозяйка давно жила у дочери, сдавая жилплощадь или бедным студентам, учившимся в центре Москвы, или контрактникам с нефтеперерабатывающего завода — другие постояльцы у них в Капотне появлялись редко. Майя Васильевна не считала себя наивной и, разумеется, знала о существовании мужчин, предпочитающих мужчин, и женщин, предпочитающих женщин, но сама никогда с ними не встречалась и поэтому не задумывалась о них. Теперь же, случайно соприкоснувшись с чужой тайной, она испытывала необъяснимое беспокойство — может, из-за опасности со стороны новых жильцов, впрочем вряд ли реальной, а может, из-за неясности, как себя с ними вести. Тем более что её окна на последнем этаже кирпичной П-образной четырёхэтажки, старого здания с уютным двором внутри, выходили прямо на окна квартиры номер 16.
Один из ребят, со светло-русым вихром и бритыми висками, был похож на студента, другой, шатен, по виду — старше, скорее всего, из-за бороды, оба одевались просто и чисто, что Майе Васильевне нравилось: она сама была аккуратным человеком, и опрятность в других всегда вызывала её расположение. Молодые люди приветливо здоровались, придерживали дверь в подъезд, не включали громкую музыку и не курили у входа, как это делали прежние постояльцы, при этом всегда ходили вместе, даже в местный магазинчик за продуктами. Майя Васильевна, возможно, приняла бы их за братьев, если бы не замечание Зинаиды Ивановны, заставившее её слегка насторожиться: мало ли на что способны незнакомцы — уж больно подозрительной и непривычной в свете новой информации стала выглядеть их внешняя благопристойность.
Как-то, наблюдая за ними на автобусной остановке, она вспомнила, сколько симпатичных незамужних девушек работало на комбинате — в одной только лаборатории человек семь — и все такие хозяйственные, умницы, одна другой лучше. И чего только не хватает этим мужикам, что выбирают друг друга? В этом действительно было что-то ненормальное: вот так всю жизнь прожить без семьи, без детей. Разве женщины сделали им что-то плохое? В конце концов, ведь каждого из них мать родила. Хотя матери тоже всякие бывают: и пьяницы, и кукушки — Майе Васильевне почему-то было неприятно думать об этом.
Она с трудом представляла, как мужчина может спать с мужчиной — конечно, в теории знала, но всё равно воспринимала как что-то неправдоподобное, вроде рассказов про инопланетян и похищение людей пришельцами. Сравнивая это скудное знание с собственной интимной жизнью в прошлом, Майя Васильевна невольно морщилась от сомнительности удовольствия, потому что в памяти воскресал постоянный перегар изо рта подвыпившего мужа, запах его прогорклого пота и колючий подбородок, елозивший по её груди. Конечно, муж не всегда был таким: в молодости она любила его в постели всего, полностью, до кончиков волос, любила его костлявые плечи и узкий зад, его прямой член, который мгновенно набухал от легчайшего прикосновения, любила его широкие сильные ладони, крепко державшие её бёдра, когда он с такой головокружительной наглостью целовал её туда… После рождения детей они оба изменились, что-то живое исчезло из их жизни, и она как будто стала затухать, пока в итоге не переродилась в зудящую взаимную обиду. Да и обида со временем, после смерти мужа, забылась.
Майя Васильевна, сама не зная зачем, стала приглядываться к новым соседям и задерживала на них внимание чуть дольше, чем позволяла вежливость. В конце концов, незаметно рассматривать людей на улице пока ещё никто не запретил, говорила она себе. Однажды воскресным утром парни вышли из подъезда — Майя Васильевна увидела их, когда поливала герань на подоконнике, — и остановились на песчаной парковке, где девушка из другого дома высаживала из машины свою собаку. Младший присел на корточки и, улыбаясь, потянул к собаке руки. Огромный рыжий лабрадор медленно подошёл и подставил свою шею для почёсываний. Видно было, как молодой человек что-то ласковое говорил псу, который, высунув язык, что есть мочи вилял хвостом от радости. Девушка, всего минутку поговорив с ребятами, пристегнула поводок и повела собаку по дорожке. Парень остался сидеть на корточках, пока смотрел им вслед, но уже без улыбки, а с каким-то странным неподвижным выражением лица. Майя Васильевна чуть-чуть отодвинулась за занавеску, когда старший положил свою руку младшему на плечо и слегка потрепал его, словно хотел успокоить. Этот простой жест — «всё будет хорошо» — смутил пенсионерку своей человеческой нормальностью и непостижимой грустью, которая передалась ей и потом долго не отпускала.
Однажды, когда к ней по обыкновению заглянула дочь Наталья с близнецами, Майя Васильевна, как бы между делом, рассказала о жильцах из квартиры напротив.
— Ужас! — отозвалась та, нарезая копчёную колбасу для бутербродов. — Только извращенцев нам тут не хватало.
— Да уж, — вздохнула Майя Васильевна и покачала головой, внезапно застыдившись отсутствия неприязни по отношению к мужчинам. Потом осторожно спросила, — Откуда вот они такие берутся?
— Всё идёт из семьи, — деловито прокомментировала Наталья. — Неправильное воспитание, вседозволенность и все эти фильмы западные — ведь чёрт-те что показывают!
— Ну, не знаю. Это как же надо неправильно воспитывать, чтобы такое? — засомневалась мать. — А если твои дети такими будут? Тоже ведь от телевизора не оттащишь.
— Мои не будут. Пусть только попробуют, сразу бошки поотшибаю! — спокойно проговорила Наталья и, не отрываясь от колбасы, закричала расшалившимся в комнате сыновьям, — А ну-ка, хватит там беситься, кому сказала!
Майя Васильевна промолчала и с жалостью посмотрела на дочь, лишний раз укорив себя за то, что относилась к ней, когда та была маленькой, с большей строгостью, чем к первенцу: именно этим она объясняла себе резковатость и раздражающую прямолинейность Натальи, от которой родители всегда требовали дисциплины и скромности.
Внуки и домашние дела заполняли голову Майи Васильевны приятными размышлениями, и о жильцах квартиры №16 она вспоминала иногда поздно вечером, когда перед сном выключала в кухне свет. Парни ложились поздно, и окна напротив, не прикрытые шторами, призывно светились, заставляя подсмотреть за непонятным ей миром хотя бы мельком. Она быстро отводила глаза, и не потому, что боялась быть замеченной, — просто не хотела увидеть что-нибудь неуютно-интимное. Хотя… Может быть, и хотела. Бывало, её взгляд выхватывал смутно различимые издалека прикосновения мужчин друг к другу, краткие объятия, мелкие жесты и позы лицом к лицу во время неслышных разговоров — каждый раз она ожидала найти в этом что-то постыдное, запретное, но не видела ничего, кроме обыкновенности.
Откуда возникла мысль о бинокле, Майя Васильевна точно не помнила — возможно, из детективного фильма или сериала — но никак не могла от неё избавиться. Вероятно, получив видимые подтверждения непристойности соседей, она могла бы как-то оправдать своё зазорное любопытство. Искушение перевесило муки совести, и Майя Васильевна поехала в подруге…
В тот же вечер, возвращаясь от Полины Григорьевны домой, она зажмуривала глаза, когда вспоминала это жуткое позорище — своё неуклюжее враньё: якобы бинокль нужен, чтобы разглядеть номера машин, парковавшихся на газоне. Ясное дело, Полечка, ожидавшая чего-то захватывающего, вроде истории о слежке за террористами, была разочарована, но прибор отдала.
Майя Васильевна с трудом дождалась темноты, погасила везде свет и, усевшись на табурет у подоконника в кухне, сквозь щёлочку в тюлевых занавесках направила бинокль на соседские окна. В этот момент сомнения куда-то исчезли, а в груди застучало от ощущения опасности и непонятного ей воодушевления. Отрегулировав резкость, как учила подруга, она разглядела в освещённом окне на другой стороне дома тёмный силуэт молодого человека, вихрастого, который опирался на подоконник спиной к ней. Правая рука у него была опущена, а левой он плотно прижимал к уху мобильный телефон. Другой парень стоял чуть дальше в глубине комнаты и не сводил глаз со своего друга.
Майя Васильевна не могла видеть лица того, кто говорил по телефону, зато напряжённый взгляд старшего рассмотрела хорошо: в нём как будто соединялись досада и, похоже, нетерпение, которое также проявлялось в том, как ожесточённо тот грыз ноготь большого пальца. Она, конечно, не слышала, о чём шёл разговор, но догадывалась, что о чём-то неприятном.
Спустя минуту или две молодой человек опустил телефон, но остался стоять у окна. Майя Васильевна обратила внимание, что взгляд другого изменился: теперь старший смотрел на младшего с сочувствием и печалью, ей даже показалось, что он сейчас расплачется. Затем шатен приблизился к другу, притянул его за шею к себе и крепко обнял, поглаживая по спине так, будто успокаивал. Через какое-то время он отстранился, взял ладонь молодого человека и стал медленно, едва касаясь губами, целовать костяшки его согнутых пальцев.
Майя Васильевна отняла бинокль от лица, почувствовав, что заглянула во что-то совсем сокровенное, в какое-то глубоко спрятанное переживание, и словно она отчасти была его причиной. Ведь боль, на которую обращены равнодушные взгляды, не облегчается, а становится только острее. Наверное, поэтому она сама никогда не делилась своими душевными волнениями даже с лучшей подругой.
Муж не целовал её рук. Она почему-то вспомнила, как они приехали из роддома, распеленали сына, и муж взял этот розовый, кряхтящий комочек на руки. Он улыбнулся первенцу, ухватил двумя пальцами маленькую ручку и нежно, с восторгом поцеловал. Это было так сладко, так упоительно, что сердце Майи Васильевны зашлось от любви. А внутри этой любви в тот момент размеренно запульсировало ощущение, что муж больше не любит её, по крайней мере, не любит так, как раньше, что теперь его любовь если и не исчезла совсем, то разделилась на две неравные части, бóльшая из которых теперь предназначалась ребёнку. Удивительно, но она не чувствовала горечи, зная, что её собственная любовь к мужу никуда не делась, просто она теперь текла в него через пухленькие скрюченные ручки сына — её плоти и крови.
В квартире напротив ещё долго горел свет, но Майя Васильевна, отложив бинокль, продолжала сидеть в темноте. В голове роились взявшиеся откуда ни возьмись вопросы. Кто эти мальчики? Откуда они приехали? Почему они живут здесь одни, и никто, судя по всему, их не навещает? Они, очевидно, не работают на комбинате, потому что днём дома. Но если они студенты и учатся в Москве, то почему не уезжают на лето домой? Где их семьи? Почему у них не гостят родители, ведь не могут же они оба быть сиротами? Кто о них позаботится, если они заболеют? В этой чужой, непонятной ей жизни и в самом деле мерещилось что-то противоестественное или как минимум неправильное, ведь сама она довольно часто наведывалась к старшему сыну в Измайлово: сначала на автобусе, потом на метро до «Первомайской», да минут 10 пешком — тяжело в её возрасте, если ещё и с сумками. С дочкой было проще: Наталья жила через две улицы, и её близнецы редкий день не забегали к бабушке за конфетами.
Дни шли своим чередом. Майя Васильевна иногда по вечерам, оставшись одна, доставала из серванта бинокль, чтобы понаблюдать за соседями, когда замечала, что шторы не задёрнуты, но ничего особенного у них не происходило: обычные домашние дела, вроде помыть посуду, посидеть за столом в кухне и попить чаю — словом, как у всех, только теплее, чем во многих семьях, которые она знала.
Однажды Майя Васильевна возвращалась с рынка и едва тащила от автобусной остановки большую сумку с продуктами, успев сто раз пожалеть, что накупила так много впрок. Она остановилась на тротуаре, чтобы перехватить руку, и услышала сзади:
— Извините, вам помочь?
Оглянувшись, Майя Васильевна увидела бородатого шатена из шестнадцатой квартиры.
— Ой, ну что вы! — смутилась она. — Я уж донесу, тут недалеко осталось.
— Мы вроде соседи? — улыбнулся парень. — Давайте помогу, мне несложно.
— Спасибо!
Он подхватил сумку и пошёл рядом. Майя Васильевна первый раз рассмотрела его вблизи: молодой совсем, лет 20-25, не больше, борода ухоженная, глаза светлые и чистые, в манерах никакой женственности, на которую намекала Зинаида Ивановна, ну, может, совсем чуть-чуть.
— Меня Кирилл зовут, если что.
— Очень приятно, Кирилл. Майя Васильевна, — представилась она. — Вы ведь в нашем доме не очень давно живёте?
— Два месяца примерно.
— А сами-то откуда? — не удержалась она. — И как вас угораздило в нашем богом забытом месте оказаться?
Он помедлил, потом как-то странно посмотрел на неё — во взгляде сквозила нерешительность.
— Я? М-м-м… Я с Пятигорска, — нехотя проговорил молодой человек. — В Москве в магистратуре учусь, ещё веб-дизайнером работаю, удалённо. Здесь квартиру снимать дешевле, чем в центре.
— А ваш товарищ? — не унималась Майя Васильевна, решив воспользоваться ситуацией и узнать всё, что можно.
— Он… Он… — Кирилл, чувствовалось, в замешательстве подбирал слова. — Он тоже из наших краёв.
— Тоже учится в Москве?
— Да-да. Тоже, — неуверенно ответил парень, глядя перед собой.
Майе Васильевне не очень нравилась роль назойливой соседки, поэтому она замолчала, внезапно устыдившись своих бестактных расспросов.
Когда они подошли к подъезду, входная дверь открылась и навстречу им вышел второй парень, который, похоже было, не ожидал встретить кого-то ещё рядом с другом, так что он застыл в дверном проёме, застенчиво и немного испуганно глядя на них.
— Артём, это Майя Васильевна, наша соседка, — быстро сказал Кирилл.
— Здравствуйте, — протянул молодой человек.
Она поздоровалась в ответ и ободряюще улыбнулась им обоим.
— Ну, ладно, ребятки! Спасибо за помощь, тут уж я дойду.
Майя Васильевна поднималась на четвёртый этаж, не чувствуя тяжести сумки, — тяжесть, внезапная, зудящая, образовалась внутри неё, в самом сердце. Она поняла, что совершенно безобидный разговор между соседями был страшным для мальчиков, с такой тревогой Кирилл отвечал на её вопросы, настолько он чувствовал себя не в своей тарелке. Кто она для них? Посторонний человек, пусть и живущий в одном и том же подъезде. Но что, если эта близость как раз и пугает? Люди, которые о тебе знают больше, чем другие, имеют над тобой больше власти, а значит, более опасны. Что же происходит с этим миром, если в нём нельзя доверять никому, если нужно бояться соседку-пенсионерку? Она угадала эту недоверчивость в Кирилле и потом увидела страх в глазах Артёма. Это был страх и за себя, и за своего друга. Откуда такая подозрительность, как будто весь мир против них? За что? За то, что они так нежны друг к другу? Что с ними было раньше? Майя Васильевна вспомнила Зинаиду Ивановну с первого этажа, Наталью, мужиков с комбината с их матерщиной и пошлыми шуточками, вспомнила себя с биноклем — ей тотчас пришло в голову, что и семьи этих мальчиков с российского Юга вряд ли сильно отличаются в лучшую сторону. Господи!
Вечером она позвонила в дверь шестнадцатой квартиры.
— Ребятки, вы меня простите, старую глупую тётку, что донимаю вас. Ещё раз спасибо за помощь. Я тут вот блинов напекла, поешьте, пока горячие. А это сгущёнка, возьмите, пожалуйста.
Вернувшись к себе домой, Майя Васильевна ещё долго прокручивала в голове отдельные детали вечера: как её пригласили войти, как она пила с ними чай из одинаковых синих чашек с золотой каёмкой, с каким аппетитом мальчишки уплетали блины, как старший рассказывал про магистратуру Вышки, а младший показывал фото своей собаки, оставшейся у родителей в Нальчике, собаки, которую он не видел почти год…
Ей стало жутко и стыдно за бинокль, но в то же время как-то сразу легко, потому что она решила вернуть его Полине Григорьевне в ближайший же выходной. Прибор был Майе Васильевне уже не нужен, хотя и пригодился, ведь он помог ей разглядеть нечто большее, чем чужую жизнь.
Она набрала номер дочери.
— Наташ, ты не спишь?
— Какое там! Эти двое меня с ума сведут! С отцом до ночи во дворе в футбол гоняли. Теперь никак не могу уложить. А ты чего звонишь-то?
— Да так. Просто хотела сказать, что я тебя люблю.
— Мам, случилось чего?
— Ничего не случилось, всё отлично! Просто звоню, чтобы сказать: я тебя люблю, доченька. Знай это!
— Мам, я тебя тоже люблю! Мне прийти, может?
— Да что ты! Не беспокойся, иди укладывай этих бесят! Завтра зайдёте?
— Конечно!
— Тогда до завтра! Я вас всех-всех-всех люблю!

2023 г.