Семь жизней Брайана К

       Блюз

Конец мая был перегружен работой. Проекты, начатые месяц назад, требовали завершения, и в Киннетике все были на взводе. Без Синтии и Теда все бы повисло в воздухе, и Брайан был благодарен команде — дело, едва не развалившееся под Новый год, снова набирало обороты.
      В глубине души его мучило чувство вины за то время, когда из рук валилось все, и он не мог ничего с этим поделать. Его жизнь, словно «феррари» на бешеной скорости вломилась в многотонный грузовик и растеклась на ледяном асфальте кровавыми отблесками недавнего шика, теряя стойки, покрышки, выкрошив осколки стекол и зеркал, в которых слабо отражался луч единственной уцелевшей фары ближнего света.
      Феррари погиб. Однако, из запаски, штурвала и коробки передач удалось смастерить креативный такой самокат. Фара ближнего света смотрелась на нем, мягко говоря, странно, зато надежно освещала путь и не рисковала отвалиться на неровном покрытии.
      Примерно так и дожил Брайан до весны. К майским дням «самокат», тюнингованый тентом от дождя и сильного солнца, исколесил все известные и неизвестные тропы, велосипедные дорожки и неширокие улицы, по-прежнему оставаясь равнодушным к проспектам и магистралям.
      Брайан запер лофт.
Просто запер на ключ и ушел. Сначала были мысли продать роскошные апартаменты, но сделать это не удалось: трижды почти оформленная сделка срывалась по не зависящим от агента причинам. После того, как фантастическим образом не состоялась четвертая попытка, Брайан подумал, что лофт имеет собственный интеллект, и по своим, сугубо личным причинам, не желает «продаваться». Тогда он оставил все как есть, не имея никакого желания пробовать в пятый раз. Он ушел налегке, с одной небольшой сумкой важных мелочей, старясь не оборачиваться на разбитый в хлам «феррари». В новой жизни все должно быть новым: дом, время, мысли и сам Брайан Кинни.

                                                                           ***

      В весенних майских сумерках веяло прохладой и послегрозовой сыростью. Брайан поежился и вышел из машины. Хлопнула дверь, звякнул замок. Закинув сумку на плечо, по едва различаемой дорожке к дверям особняка неторопливым шагом приближался темноволосый мужчина. Ветер выдувал слезы из его глаз и заигрывал с полами длинного плаща, обвивающимися вокруг худощавой фигуры.
      Дом, купленный год назад, так и стоял в одиночестве. На обочине его жизни, - такой же забытый, как все то, что обязательно следовало забыть. Брайан закрыл за собой тяжелую дверь, бросил сумку на пол и, не снимая плаща прошагал в гостиную. Тишина поглотила его целиком, и он остановился посреди комнаты, в задумчивости. Мысль перебраться в загородный дом, когда-то купленный для Джастина, не оставляла его с того памятного разговора с Беном на заброшенной парковке. Наконец он воплотил ее в жизнь.
      Большой дом требовал ухода и мог занять все мысли его хозяина. Это показалось Брайану очень хорошей идеей, и он переехал сюда, не планируя вечеринок по поводу новоселья, что было понято далеко не всеми. Кинни хотел быть один, и пустота огромного дома могла стать отличной союзницей в этом.
      Он зажег в комнате свет. Небольшая люстра под потолком показалась слишком яркой, и он снова потушил ее, оставив лишь мягкий свет настенных бра. Бросив плащ на перила лестницы, ведущей на второй этаж, Брайан подошел к камину, где простоял в задумчивости еще минуту. Затем, закатав рукава, он принялся оживлять этот дом, изгоняя призраки из его стен и собственной души.
      На пол летели чехлы, был растоплен огонь в камине... Обойдя владения, он обнаружил кровать на втором этаже, диван и кресло на первом, и пустые стеллажи на балконе лестницы, ведущей на второй этаж. Оглядев беглым взглядом кухню, Кинни удовлетворенно хмыкнул, накрепко запер ее, и заказал на ужин пиццу. Затем, с удовольствием устроился в кресле, вытянув ноги к огню.
      Отужинав и опустошив полбутылки вина, привезенного из лофта, он задумался о том, что работа в Киннетике перестала давать тот драйв, который раньше зажигал в нем блестящие идеи. Смутно хотелось чего-то нового. Не просто новой мебели в доме, новой одежды, имиджа в целом, но и какой-то еще цели, к которой бы мог приложить он собственный талант и опыт.
      Закончив с бутылкой, хозяин особняка с неудовольствием уставился на пустую коробку из-под пиццы, намереваясь сию минуту оправить ее в камин, однако его внимание привлек рекламный листок, непонятно как прилепившийся к ее дну. Брайан отцепил его и прочел: «Лэнс Хардман — акустическая гитара, вокал. Единственный концерт в Питтсбурге! Клуб „Гардиан“. Цена за вход…»
      Он вертел в руках флаер. Хардман… Чем-то смутно знакомо было ему это имя, но чем — Брайан не мог вспомнить.
      Выпитое вино кружило голову. Тепло камина разморило его, он прикрыл глаза и расслабился, чувствуя, как по венам катится теплая волна. Хардман… Лэнс Хардман, — по-прежнему крутилось в мыслях.
      Боже мой! Как можно было такое забыть?! — осенило его, наконец, и Брайан открыл глаза.
      Тысячу лет назад, в прошлой жизни, они с Майклом были его сумасшедшими фанатами. Именно из-за Хардмана Кинни выучился играть на гитаре. Его сногсшибательная внешность вдохновляла Майкла на простенькие рифмы, а Кинни превращал их в похабные, но ужасно (как им тогда казалось) драйвовые куплеты. Они орали их как мартовские коты, сопровождая вопли бряцанием на гитаре, мысленно приписывая Лэнсу все то, что было для них естеством и способом существования. Они целовались, пили дешевое вино и оба в тайне мечтали о нем. Каждый по-своему. Майкл — о любви и романтике. Брайан — о жарком, случайном трахе в темноте какой-нибудь гримерки после очередного концерта.
      Воспоминания о Хардмане смешивались еще с чем-то, что сквозь винный дурман Брайан не мог осознать. Это что-то давало надежду и превращало неказистый, но надежный «самокат» в нехилый такой спортивный «байк» с "наворотами и прибамбасами». Брайан усмехнулся и набрал смской Майклу единственную строчку из куплетов, которую ему удалось воспроизвести по памяти: «Милый мой, Лэнс, твои яйца прекрасны! Жду я тебя — мои планы опасны!». На что спустя пару минут получил ответ: «Кинни, ты там не рехнулся случайно? Час ночи. Какие, нахрен, прекрасные яйца?»
      Брайан заржал. Действительно, какие могут быть яйца, да еще прекрасные в час-то ночи? Куда вообще катится мир?...
      Его стало клонить ко сну. Когда он резким движением сдернул чехол с дивана, что-то блеснуло в отсветах огня и с металлическим звоном ударилось об пол. Кинни поднял небольшой блестящий предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался пряжкой ремня. Дышать стало трудно, потому что он прекрасно помнил, как сам, в порыве страсти случайно оторвал эту самую пряжечку у Джастина на джинсах. Увлеченные друг другом, они не обратили тогда на это внимания, а теперь изящная вещица холодно поблескивала в ладони и тянула душу в пропасть.
«На х*й!» — отчетливо произнес он, и пряжка совершила молниеносный полет в огненную пасть камина. Он бросился на диван в надежде заснуть. Но ничего не вышло: провозившись какое-то время, он сел, достал сигарету, закурил ее, и пару минут сидел неподвижно, раздумывая.
      У Брайана было одно верное средство, стопроцентно спасающее ситуацию, подобной той, которая сложилась сейчас. Когда старая боль неожиданно хватала за сердце, он открывал ноут и писал письма Джастину, в которых не сдерживаясь, высказывал все, что думает и чувствует в данный момент. Письма были короткими и длинными, гневными, полными ругательств, и напротив — нежными, наполненными тоской. Ни одно из них, конечно, Брайан не отсылал. Высказавшись от души, он нажимал delete и возвращался к реальности.
      Идею с письмами ему подсказал Бен, но даже он не предполагал, что Брайан ею когда-нибудь воспользуется, поскольку Кинни саркастически высмеял ее в лучших традициях Мистера Совершенство. Лишь спустя какое-то время, Брайан понял, что Бен был прав. Его совет оказался значительно более действенным, чем алкоголь, загулы с Майклом или монологи Дебби. И не важно, что после каждого "сеанса" своеобразной терапии ужасно ломало, главным было то, что, благодаря ей, выплескиваясь понемногу, внутренняя драма теряла остроту. Кинни оживал.
      Вот и сейчас, Брайан нехотя открыл ноут, расположил его на коленях, за неимением стола, и слегка помедлив, начал писать.
      «Привет, Солнце. Я по-прежнему свободен. „Как и всегда“, скажешь ты. И это правильно, наверное. Но я часто мысленно возвращаюсь в тот день, когда ты уехал. Не знаю, что я пытаюсь там найти, но это не дает мне покоя. Наверное, лучшего решения тогда мы придумать не могли. Ты сейчас скажешь, конечно, что все было "с обоюдного согласия", и бла-бла-бла, и бла-бла-бла… Но спустя время как-то иначе все видится. И я думаю... В общем, Джас, я не заслужил этого, каким бы гадом ни был. Поверь, я совсем не хочу, чтобы ты меня жалел. Зачем тогда пишу, ты скажешь? Не могу молчать, с некоторых пор.
      Наверное, эгоизм — единственное, в чем я остался прежний: когда бывает хреново, я как можно скорей стараюсь избавиться от этого состояния, и уж прости, буду писать тебе, пока не отпустит. Я вообще не понимаю, как ты выносил меня эти 5 лет, потому что я не могу вынести нормально даже несколько месяцев твоего молчания. Твои звонки, пусть со временем и случались все реже, но они довольно много давали мне, как оказалось. И я не был готов к тому, что все так внезапно прекратится. Сейчас, спустя время, все ж пытаюсь жить, и хочу верить, что у меня получается. Но тогда, я не мог тебе этого простить. Как, собственно, и себе.
       Я говорил, что ты часто бываешь прав, но в одном ты всегда ошибался, Джас... Не то хотел сказать. В общем, умею я любить, даже более чем... Почему не доверяю? Черт его знает, словно это и не от меня даже зависит. Это всегда было очень сложно для меня.
      Я хорошо понимаю, что, наверное, больше никогда тебя не увижу. И наверное это не та тема, на которую я стал бы говорить с тобой, если бы увидел (если вообще было бы тогда до разговоров). Я хотел сказать, что сейчас я поражаюсь тебе.
      Сколько было парней в нашей постели?!. Ты хотя бы приблизительно можешь представить это число?! Как у тебя духу хватало наблюдать все собственными глазами, и оставаться со мной, не смотря, ни на что? Зачем ты все это терпел? Может быть, тогда ты и спланировал эту месть?.. Если так, то получилось блестяще, Солнышко.
      В общем, я ничего тебе не обещал тогда, не обещаю и сейчас, потому что мои личные ужасы намного меня сильнее, как оказалось. Но обязательно буду пытаться освоить твою науку, не будь я, бл* тот, кто я есть! Если б ты знал, с каким наслаждением я трахнул бы тебя сейчас, паршивец мелкий! Хотя, в этом, наверняка ты и без меня прекрасно справляешься... Надеюсь, все же, что ты счастлив. Удачи тебе. Брайан».
Он перечитал письмо еще раз и удалил.
                                                                             ***
      Брайан все сделал как полагается — заказал мебель, уборщиков и отправил распоряжаться всем этим Дебби, — она давно хотела помочь ему устроиться на новом месте. Он почти забыл о вчерашнем и целый день крутился как белка в колесе в делах и идеях. Но чего-то ему все время не хватало, какая-то мысль зрела в его голове, никак не желая принять отчетливые формы.
      В перерыв, когда они вместе с Синтией и Тедом обедали в одном из лучших ресторанов Питса, Брайан увидел его.
      Ему было лет 40, или чуть меньше. Яркий, смело одетый платиноволосый, худощавый, жилистый, «звонкий». Он сидел в полоборота к Брайану и время от времени резким движением поправлял волосы, падающие на плечи. Он вел напряженный разговор с тем, кто сидел напротив, и кто был его полной противоположностью — маленький, невзрачный, полноватый, рыжеволосый коротко стриженный. Сидели они не очень близко, и как ни прислушивался Брайан, услышать, о чем разговор было невозможно. Лишь по жестикуляции Кинни догадывался о его характере.
      Поза блондина на первый взгляд казалась расслабленной, но ее неподвижность говорила о том, что это не совсем так. Слушая соседа за столиком, он барабанил пальцами по столешнице, а когда стал что-то говорить в ответ, раздражение стало особенно хорошо заметно: он резко подавался вперед и взмахивал кистями рук.
      Брайан не мог отвести глаз от его гордого профиля. Ему ужасно хотелось, чтобы платиновый блондин встал и появилась, наконец, возможность лучше его разглядеть. Но даже «в полоборота» Брайан понимал, что наблюдает редкую, вызывающую, до боли знакомую красоту: ОН в Питтсе! Не в Нью-Йорке, ни в Лос-Анджелесе, ни в Париже или Милане - в Питтсбурге! Что он мог здесь забыть? И тем не менее, без сомнений, это был Лэнс Хардман, собственной персоной. Не узнать его Брайан не мог. Не смотря на годы, Лэнс выглядел прекрасно, - Брайан оценил это в первую очередь.
      Внезапно Хардман вскочил, бросил что-то на столик, накинул на плечи легкую кожаную курточку и слегка раскачивающейся походкой направился к выходу. Брайан завороженно смотрел, как вскидываются и опадают в такт шагам его волосы... Решение было принято мгновенно.
— Синтия. Тебе поручение.
— Вся внимание, — пробормотала она, не отрываясь от еды.
— Мне нужен один билет на концерт Лэнса Хардмана.
      Синтия и Тед с изумлением переглянулись и оба, как по команде, кивнули. Брайан усмехнулся. В конце-то концов, откуда они могли знать, что Лэнс Хардман и его "прекрасные яйца" — легенда и мечта его юности.

      Весь вечер Брайан выбирал, в чем пойти. Армия черных рубашек взлетала над диваном, расправив рукава, словно крылья. Ни одна не нравилась ему. В конце-концов, скомкав когда-то любимую одежду, он выругался и решил, что все это — чушь и бред. И не стоит придавать столько значения этой встрече. Лэнс и Брайан настолько разные планеты, и такая давняя история… К черту! Утром он оделся в обычный деловой костюм, на чем и успокоился.
      Ситуация разрешилась сама собой, спонтанно, и абсолютно без участия Брайана: на работе, в обеденный перерыв они пили с Синтией кофе. Кинни рассказал чудовищно пошлый анекдот, Синтия рассмеялась, чашка в ее руке дрогнула, и кофе выплеснулся на рукав ослепительно белой рубашки брайана. Пиджак, висящий на спинке его начальственного кресла, уныло взирая на ругающегося хозяина, все же счастлив был, что его избежала печальная участь.
      — Так. Иди за мной, — сказала Синтия. Брайан не посмел возразить. Ее решительность, острый ум, тактичность и удивительное чувство момента всегда были убедительны. Брайан не вмешивался ни в процесс принятия решений, ни советом, когда Синтия за что-то бралась по собственной инициативе. Это была единственная, неповторимая, удивительная женщина, которой Брайан внутренне восхищался.
      Спустя каких-то 15-20 минут, она уже вертела его перед зеркалом в салоне одежды. И это не было желанием его «вочтонибудьодеть», - Синтия явно хотела, чтобы Брайан был неотразим.
      — Стоп. Я поняла! — воскликнула она, и извлекла на свет Божий откуда-то с верхних полок обыкновенный черный джемпер с V — образным вырезом. На бренды Синтия не смотрела, но благодаря прекрасному вкусу, выбрала дорогую и стильную вещь. Брайан словно помолодел лет на 10 — свободный покрой подчеркнул его элегантность, придал загадочности и одновременно,- вызова. Из недр «офисного планктона», эта простая, на первый взгляд, вещь на первый план вытащила взрывную сексуальность Брайана. Он смотрел на себя в зеркало и видел прежнего себя: яркого, в чем-то даже более вызывающего, чем раньше. В этот момент он снова вспомнил о Джастине, и в глубине души остро пожалел, что тот не видит его сейчас.
      — Девочка. Ты крутая, ты знаешь об этом? — сказал он, и притянул Синтию к себе.
      — Знаю. Отвали. И даже не облизывайся.
      Синтия шутила, но даже шутка в ее устах прозвучала настолько убедительно, что Брайана эти слова слегка задели. Тогда он поцеловал ее от всей души в мягкие губы, но ответа так и не дождался. Девушка выразительно продемонстрировала ему средний палец и жестом показала, что покупку неплохо бы оплатить.
      Конец рабочего дня ушел на внезапные дела со старым клиентом, который потерял важный договор. В анналах компьютерной памяти пришлось его искать и восстанавливать, поскольку все было срочно, "очень надо", сию минуту, и именно сейчас. Кинни опаздывал, и ничего не мог с этим поделать. В конце-концов, уловив его умоляющий взгляд, Синтия жестом отпустила его, приняв удар на себя.
      Брайан пулей вылетел из офиса, когда до начала концерта в Гардиан оставалась пара минут. Он хотел купить цветы, но времени совсем не оставалось и Кинни придавил педаль газа, рванув с места, думая только о том, чтобы успеть. Но Бог, которого так старательно избегал Брайан, по-видимому подумал обо всем заранее, потому что за пару кварталов до "Гардиан" Кинни буквально наткнулся на закрывающуюся цветочную лавку.
      Хозяин, (или продавец?) меланхолично грузил огромные вазы с цветами в свой маленький грузовичок. Брайан ударил по тормозам. Их скрип раздался над самым ухом «цветочника», и тот едва не уронил очередную из ваз. Брайан был раздосадован — розы были только белые, но выбирать не приходилось, и он купил одну из них, с нераскрывшимся бутоном на длинной ножке.
      Когда он вошел в клуб, концерт уже начался. К изумлению, Кинни, слушателей у Хардмана было не слишком много: Брайан без труда нашел себе место за свободным столиком. И не успел перевести дух, как музыка буквально поглотила его: голос у Лэнса почти не изменился, разве что добавилось чуть-чуть хрипотцы, придающей низкому тембру особенную притягательность. Брайан положил розу перед собой.
      Лэнс пел, а Кинни слушал: как и раньше, тысячу лет назад, задолго до Джастина, и вообще до всего, голос Хардмана действовал на него магнетически. Он вспоминал отца, школу, себя, загнанного в угол собственных противоречий, мать с неумолимо жестким лицом. Это было глупо, больно и совсем не по нутру Брайану, но тем не менее... Кинни заказал бокал вина.
      Лэнс закончил песню, и равнодушным взглядом обвел зал. Мягкий свет подчеркивал резкие черты его лица и Брайан невольно засмотрелся. Глаза Лэнса темнели, контрастируя с платиновым цветом волос. Он словно думал о чем –то своем, не вникая в происходящее. Словно музыка, и дразнящая душу гитара, были чем-то совершенно обыденным. В этот момент Брайана кольнуло в первый раз, и он заказал еще бокал. Затем еще, и еще...
      Когда Лэнс запел старые хиты, Брайан понял, что сейчас сделает что-то выходящее за рамки, и остановить себя не сможет. Это было по меньшей мере не разумно. В клубе, полном натуралов, его не понял бы никто, но выпитое вино и не пролитые слезы слишком давили грудь.
      Это был ооочень старый хит. Они с Майклом даже пробовали его выучить, но куда им было до Лэнса! «Твои взгляды — моя боль»…
Брайан взял розу и направился к сцене. Вокруг зашептались, спиной он ощутил движение охранников, но был уверен, что успеет до того, как его настигнут. Когда Кинни подошел к Лэнсу, тот изумленно улыбнулся, но не прекратил петь. Брайан встал за его спиной и прислонил розу к его груди. Зал зашумел, но выпитое вино придало Кинни смелости. Он улыбнулся и приложил палец к губам, требуя тишины.
      Его послушались - публика притихла и охрана не предприняла никаких попыток увести его со сцены. Брайан положил вторую руку Хардману на плечо и остался так стоять, одними губами произнося слова, которые знал всю свою жизнь. Лэнс бросал на него короткие тревожные взгляды, но продолжал петь и улыбался потрясающей своей улыбкой. В какой-то момент многим из зала начало казаться, что именно ему Лэнс и поет свою балладу.
      Кинни глаза в глаза встретился с юностью, с сумасшедшей, несбыточной страстью, в которой ни он, ни Майкл не могли тогда признаться даже сами себе. Голубые глаза Джастина, чудесное вино, «прекрасные яйца Хардмана», слезы, и, черт знает, что еще… Брайан наклонился, и в одну из пауз поцеловал Лэнса в затылок. В зале замерли.
      Хардман сыграл последний аккорд, встал, крепко обхватил Кинни за талию, и они дружно поклонились на радость хлынувшим аплодисментам. Брайан сделал было шаг назад, но Лэнс жестко удержал его руку, заставив поклониться еще раз.
      Как они оказались в гримерке, Брайан не очень помнил: его дернули за руку и протащили словно по трубе через узкие клубные коридоры, лязгнул замок… Он пришел в себя, лишь увидев нависающее над собой лицо Хардмана и ощущая его волосы на своих губах.
      — Ты вообще кто?
      — Я? Ммм... Брайан Кинни.
      — Ок. Я — Лэнс Хардман. Что-нибудь более убедительное, пожалуйста.
      Лэнс был разозлен не на шутку: выходка Брайана была чудовищной. Вряд ли кого-нибудь подобное могло обрадовать, тем более Хардмана, о тяжелом характере которого еще в те годы ходили легенды. Брайан смотрел ему в глаза и полностью соглашался с гневом Лэнса: это действительно было по-мальчишески глупо и опасно с его стороны. Но почему-то он не жалел об этом.
      — Пожалуй, это самое убедительное, что я могу сказать, — Кинни улыбался, но одновременно готов был сквозь землю провалиться.
      — Ты пьян что ли? Ничего не понимаю, - Лэнс сел и взмахнул руками.
      — Стоп! Я кажется понял. Ты пьян, и ты гей — он буквально сверлил Брайана взглядом, и усмешка рвалась наружу.
      — Так сразу? Давай предположим, что все-таки это была твоя музыка, — ирония Брайана отразилась в тоне его голоса.

      Хардман откинулся на спинку стула. В дверь постучали: «Мистер Хардман! Гонорар!»
      — Позже! — Лэнс резко повернул голову в сторону двери. Волосы на мгновение закрыли его лицо, затем опали назад, обнажая длинную жилистую шею. Брайан наблюдал за этим, словно все происходило в замедленной съемке, и едва не задохнулся от внезапной волны возбуждения, прокатившейся по телу. Чудовищным усилием воли он задавил в себе это.
      Лэнс злился, потому что не понимал, зачем приволок Брайана к себе. Белая роза лежала на его коленях: белое на черном — выразительно и печально. «Джас бы нарисовал это» — подумал Кинни, и сказал неожиданно для себя:
      — Что ты делаешь в Питтсбурге, Лэнс?.. Что ТЫ делаешь ЗДЕСЬ?!
Сказано это было настолько горячо, что Хардман смягчился, но от ответа все ж ушел.
      — Если бы Эдди все это увидел, ох и сошлось бы мне, - сказал он негромко.
      — Бойфренд? — Брайан задержал дыхание.
      — Боже упаси. Менеджер, — Лэнс шумно вздохнул, и уже иначе, с интересом стал разглядывать Кинни. Хмыкнул. Встал, прошелся по маленькой комнатушке, расстегнул пуговицы на запястьях. Помедлил. Снова сел, обворожительно улыбнулся и спросил мягким, сочувствующим тоном.
      — У тебя у самого-то есть бойфренд?
Кинни вздохнул.
      — Ааа... курить у тебя можно? — в свою очередь ушел от ответа Брайан.

                                                                          ***

      Спустя час, они вместе ехали в особняк Кинни. Лэнс говорил о своей жизни, об Эдди, о том, как тысячу лет назад его скинули с олимпа молодые голосистые ребята, что песни, в которые он вкладывал всю душу, уже никому не нужны, что прошло много жизней с той поры, когда два подростка, надрывая глотки, орали под гитару про его прекрасные яйца… В этот момент Брайан понял, что Лэнс Хардман обязательно запишет новый диск, который станет хитом, что лично он - Брайан Кинни - сделает для этого все, что возможно.
      И еще он понял, что встреча с Лэнсом - это и есть то недостающее звено, которого так не хватало Брайану, о чем он так много думал последнее время. То, что не давало выхода чему-то очень мощному внутри, что до конца так и не осознавал в себе Брайан. Мысль заново "раскрутить" Лэнса разжигала в нем азарт и возрождала вкус к жизни.

      Пока он думал об этом, Лэнс отпускал пошлейшие шутки над его гомосексуальностью. Подобного Брайан не простил бы никому и никогда, но почему-то сейчас ему было смешно. Он, конечно, тоже не оставался в долгу, и с удовольствием наблюдал, как Лэнс смеется во весь голос, откидываясь на спинку кресла.
      Весенняя ночь затягивала в себя заблудшие души. Выхватывая тени из темноты светом автомобильных фар, на все лады завывал майский блюз. Двое мужчин гнали по шоссе на бешеной скорости, убегая от одиночества и старых ноющих ран. Им было легко, и до странности привычно друг с другом.

      В это время "кровавый Феррари" отозвался далеким протяжным гудком: телефон Брайана, забытый хозяином на столике в клубе, звонил надрывно и настойчиво.
      «Джас-тин» — прочитал уборщик "Гардиана", нажал на отбой, и убедившись, что его никто не видит, сунул «трофей» в карман.