Семь жизней Брайана К

           
                   Шторм в океане

«Если ты веришь во что-то очень сильно, ты должен уметь пожертвовать ради этого всем. Когда-то сказал Джас… Интересно, Генри хоть чем-нибудь жертвовал в своей жизни?» — думал Брайан, ведя неспешную светскую беседу с Реной и Генри Фишером. Втроем они сидели в кафетерии Арт-Альянс Плюс и неторопливо потягивали семилетнее вино. Тонкие губы Генри сжимались, он щурился, делал медленный глоток, отвечал Рене и разглядывал Брайана с вниманием человека, которому нравится драгоценная вещь, но за приобретение которой он не готов заплатить истинную цену. Фишер явно желал ее скинуть. Заплатить меньше, или, к примеру, не платить вовсе. Брайан внутренне улыбался: такой подход был ему хорошо знаком.
— Я бы хотел приобрести картину мистера Тейлора, — сказал он.
— Какую? — спросил Фишер напряженно.
— «Горение». Если я правильно понимаю, это не новая работа? — очаровательная улыбка Кинни и глоток вина.
— Напротив. Ей не более двух месяцев. Чем она привлекла Вас? — прищуренный взгляд и очередной глоток.
«Как же тебе важно, Генри знать, что я думаю, — думал Брайан и чувствовал, как злость перехватывает ему горло, — Почему это тебе важно, Генри?»
— Человек уходит от огня. Точнее, от того, что может его сжечь. И пламя, покинутое им, готово пожрать все, что он оставил. Даже следы его шагов, — твердо сказал он, бросив короткий взгляд Фишеру.
— Вы считаете, он спасся? — Генри усмехнулся и закинул ногу на ногу.
— Думаю нет, — Брайан наклонился над столиком и спросил, — так Вы продадите мне ее?
Фишер сделал длинный, долгий глоток. Брайан ждал. «Заломит цену. Или вообще откажет» — думал он.
— Она не продается, — наконец сказал он, внимательно наблюдая за реакцией Кинни.
— 10000 долларов, — Кинни и бровью не повел.
— Это экспонат из частной коллекции, — не моргнув глазом ответил Фишер.
«Не из твоей ли, Генри? И с чего бы это Джастин стал дарить тебе работу, на которой изображен я?» — думал Брайан, чувствуя, как закипает мозг и сбивается с ритма сердце.
— Не могу сказать, что меня обрадовала эта новость, — выдержанно ответил он вслух, — но все же я надеюсь, что мне удастся однажды уговорить Вас.
На этот раз медленный глоток сделал Брайан и сквозь стенки бокала увидел, как помрачнел Фишер, как его и без того узкие губы сжались в полоску.
Рена молча наблюдала за этой сценой, ничего не понимая, боясь вставить хоть слово. Мало того, что картина Тейлора не являлась частной собственностью — уж это-то она знала доподлинно, так еще ей непонятна была причина очевидного напряжения, возникшего между этими двумя. Что такого было в картине Тейлора, что Генри вдруг передумал ее продавать? Тем более, за 10000 долларов!? Насколько она знала, Джастин сам настаивал на продаже, а тут такой отличный случай. Стоило ли его упускать?
— Может быть, Вам понравится еще что-нибудь на нашей выставке? — сказала она, чтобы разрядить обстановку, чувствуя, что еще чуть-чуть и над столиком начнут искрить молнии.
— Может быть, — улыбнулся он, и только задумался, как завести разговор о Хардмане, как Фишер сам спросил его:
— Если я не ошибаюсь, Вы новый продюсер Лэнса Хардмана?
«Ничего себе осведомленность…» — Брайан слегка растерялся, но не подал виду.
— Вы уже в курсе… — он улыбнулся одной из самых очаровательных своих улыбок, чувствуя, что еще немного и нервы не выдержат, — Да. Это мой новый проект.
— Старые песни о главном — презрительно протянул Генри и сделал очередной глоток.
— Новые песни о вечном, — твердо сказал Кинни, улыбнулся и тоже глотнул вина.
— Что ж, — сказал Генри, как человек, который внезапно принял решение, — условия прежние.
— Это какие же? — спросил Кинни, уже понимая, что этот раунд им проигран вчистую.
— Думаю, мистер Хардман объяснит все сам, — Фишер встал, поцеловал Рену, коротким кивком дал понять, что «аудиенция» окончена, затем вышел из-за стола и быстрым шагом удалился. Рена удивленно развела руками, не в силах что-либо объяснить столь удачно найденному клиенту. К слову сказать, покупателей картин она отыскивала с трудом, и сам Фишер платил ей за это немалые деньги. Что произошло сейчас, на ее глазах? Она не могла объяснить.
— Ничего не понимаю, мистер Кинни. Мне очень жаль. Надеюсь, происшедшее не повлияет на Ваш интерес к галерее?.. — сказала она неуверенно. Брайан улыбнулся девушке и сказал спокойным деловым тоном:
— Ни в коем случае, дорогая Рена. С этого момента, Арт-Альянс Плюс — место моего самого большого интереса. Надеюсь, мистер Фишер однажды поймет это.
                                                                           ***
Квартира, которую он снял для них с Лэнсом, находилась не далеко от центра, но все же нужно было ехать примерно минут 15, прежде чем оказаться дома. Брайан оставил машину на подземной парковке и вошел в большой полупрозрачный лифт. Он поднимался все выше и выше, взирая на панораму ночного города, думая о Хардмане и Генри: «Оказывается, эти двое были раньше знакомы… Черт! Что это за условия, и почему нельзя было их озвучить в присутствии Рены?» За напряженными раздумьями он не заметил, как оказался перед дверью нового жилища. Щелкнул замок, и Брайан вошел в просторную прихожую. Со знанием дела он еще раз оглядел помещение и лишний раз убедился в правильном выборе.
Сначала ему хотелось найти в НЙ что-нибудь наподобие питтсбургского лофта, но поразмыслив, понял, что это не та статья расходов, которая требует максимальной отдачи, и остановился на квартире-студии под крышей небоскреба. Отличительной чертой нового жилища была огромная крытая стеклянная мансарда, где был оборудован небольшой бассейн и зона для отдыха с панорамным видом на город.
— Лэнс! — позвал он, скидывая обувь.
Ответа не последовало. Брайан изумленно хмыкнул — в студии не было никого. Он поспешил в мансарду, в надежде, что Хардман блаженствует в бассейне после трудного дня, но и там его не оказалось. Не было на месте ни его кипы блокнотов, ни инструмента. Очевидно, что он до сих пор не возвращался из студии звукозаписи. Брайан глянул на часы — ровно полночь. Он никогда не волновался за Хардмана. Первой мыслью было то, что Лэнс закрутил с ассистенткой звукорежиссера, о которой рассказывал ему все чаще и чаще. Второй — что Хардман до сих пор занят записью… И тем не менее, Брайан не мог помыслить о сне, пока не услышал, как щелкнул замок, и Лэнс чертыхаясь не зазвенел ключами, не в силах справиться с новомодной системой дверного замка.
Кинни вышел навстречу, привычно забрал у Лэнса гитару, сумку, полную необходимых музыканту мелочей, и унес в рабочую зону Хардмана, где помимо гитары располагался компьютер, стеллаж, забитый дисками, синтезатор и стол.
Лэнс молча разделся и направился в душ. Брайан проводил его взглядом.
Когда в зашумела вода и обнаженная фигура Лэнса рассеянно отразилась в полупрозрачном стекле душевой кабины, Кинни не выдержал. Он прислонился лбом к стеклянной двери и громко спросил:
— Лэнс! Что у тебя с Фишером?
Хардман ответил не сразу. Словно не расслышал его, или сделал вид, что не расслышал.
— Что ты говоришь? — раздался сквозь плеск его напряженный голос.
— Ты прекрасно меня слышал. Что у тебя с Генри Фишером?
Лэнс выключил воду, и вышел, столкнувшись в дверях с Брайаном лицом к лицу. Зеленые глаза смотрели напряженно куда-то мимо. Лэнс явно подбирал слова, и это совсем не нравилось Кинни. К тому же он был какой-то другой сегодня, словно слегка на взводе. Губы Лэнса улыбались, но взгляд… Брайан научился понимать его взгляды, и зачастую угадывал истинное настроение Хардмана, даже когда тот хотел что-нибудь от него скрыть. И сейчас Брайан видел - Лэнсу явно не хотелось говорить о Фишере. Но Кинни ждал.
Хардман тщательно вытер волосы, растянулся на подиуме, укрытом ковром, и наконец сказал:
— Ты говорил с Генри. Я предполагал, что однажды это произойдет.
— И? — Брайан сел по-турецки перед подиумом, надеясь, что Лэнс расскажет все сам.
— Что он сказал тебе? — спросил Лэнс с тяжелым вздохом.
— Что условия прежние, — Брайан следил за каждым движением Лэнса и любовался. Несмотря на трудный разговор, он с удовольствием наблюдал элегантно-небрежную позу Хардмана, то, как он расчесывает влажные волосы, откидывая их за спину, открывая при этом шею, на которой еще поблескивали капельки воды. Брайан вспомнил, как Джастин кормил его мороженым. Когда холодные сладкие кусочки падали ему на грудь, солнечный мальчик слизывал их прямо с кожи, улыбался и целовал. С каким наслаждением сцеловывал бы сейчас Брайан эти капельки на шее Лэнса… Короткий наплыв воспоминаний был прерван горькой усмешкой Хардмана.
— В общем, Брайан. Ничего не получится у тебя со мной, — констатировал в конце-концов он, — за диск огромное спасибо. Он безусловно мне поможет, но дальше хода нет. — Лэнс встал и прошествовав непередаваемо эффектной походкой через всю студию к бару, достал из него коньяк, налил себе немного и выпил залпом.
— Так. Давай без далеко идущих преждевременных выводов. Рассказывай. Что за условия, в конце-концов? Попробуем найти выход.
Лэнс вернулся на подиум. Сел свесив вниз длинные босые ноги и ответил.
— Да нет выхода, Брай, я никогда не смогу выполнить эти условия.
Теперь уже Кинни встал, и прошелся, сложив руки на груди.
— Он хочет тебя — спокойно сказал он, внезапно догадавшись, и остановился посреди комнаты.
— Бл*, я надеялся, что мне никогда не придется возвращаться к этому… — глухо сказал Лэнс.
— Давай я попробую рассказать, а ты будешь опровергать или подтверждать мои догадки. Идет? — Брайан сел рядом и обнял натянутого как струна Лэнса за плечи. Тот только смог кивнуть.
— По этой причине 10 лет назад не состоялся твой концерт в Рио-концерт Холле?
— Да! — Лэнс отвечал сдавленно, ненависть буквально раздирала его изнутри, — мне тогда было чуть меньше 30.
— Ты конечно был шикарен, — сказал Брайан утвердительно, — и Генри влюбился.
— Я не знаю, похоже ли это было на влюбленность. Была вечеринка, мы с командой анонсировали будущий концерт и новый альбом. Я тогда немало выпил…
— И Генри сделал тебе предложение, от которого нельзя было отказываться.
— Брайан, он застал меня врасплох! Все расходились уже, а я заболтался с Реной. Есть у него такая милая помощница. Честно говоря, я планировал уйти с ней, но Генри приподнес мне коктейль, смешанный по его личному рецепту. Я глотнул, не задумываясь. Сейчас понимаю, что если бы я выпил все…
"Нет", — подумал Брайан, глядя на Лэнса во все глаза в полном ужасе от услышанного.
— У меня закружилась голова. Я встать не мог. Генри предложил помощь, и я пошел с ним «на воздух», как он мне пообещал. Бл*, Брайан! У меня и в мыслях не было, что такое может быть!
«Нет…» — Кинни закрыл лицо руками, качая головой из стороны в сторону, догадываясь, о чем собирается рассказать Лэнс.
— Я половину вообще не помню. Мы оказались в какой-то комнате. Он повалил меня на кровать, стал целовать. Я не сразу понял, что происходит — спать хотелось невероятно. Потом он стал расстегивать молнию на моих джинсах… — Лэнс замолчал на какое-то время, затем продолжил.
— В общем, я каким-то чудом среагировал. Что-то сказал, не помню, что. Вроде назвал его пидором и ударил коленом в промежность. Видимо удар достиг цели, потому что Генри сложился пополам и стал умолять меня, чтобы я его простил, и не говорил об этом никому. Но потом он внезапно разъярился и вытолкнул за дверь со словами: «Это было твое последнее соло в НЙ, Хардман!»
Я в тот день домой вообще не попал. Не знаю, что это была за дрянь, но ночевал я в туалете, в обнимку с унитазом.
— Значит не молодые голосистые ребята скинули тебя в объятья Рибману…
Лэнс встал и закурил, глядя в окно.
— Забудь, Брайан. Эти двери закрыты.
«Не для меня», — подумал Брайан. Он был настолько впечатлен рассказом Лэнса, что чувствовал, как его всего трясет, словно он, а не Лэнс пережил весь этот кошмар. Но несмотря на это, на языке вертелся вопрос, который давно хотел Кинни задать Лэнсу, но все как-то не было повода. Спрашивать напрямую Кинни не хотел. Сейчас повод был стопроцентный. Какое-то время, он медлил, но наконец решился. Брайан подошел к Лэнсу и забрал у него сигарету.
— Голос испортишь… — улыбнулся он.
— Скажешь тоже, — Лэнс мотнул головой.
— Лэнс… Тебе Генри не понравился, потому что это был Генри, или…
— Или, — твердо сказал тот.
Это было уже больно. Сердце Брайана упало к ногам и будто спружинив, подскочило вверх, заткнув горло частыми глухими ударами. Зря он спросил. Не стоило этого делать, тем более сейчас.
— Ладно. Давай спать. Завтра подумаем, — он собрался было уйти, но Лэнс крепко сжал его запястье и ловко обхватил второй рукой в районе груди. Под ладонью Хардмана билось, словно птица в клетке сердце Брайана, и Хардман не мог этого не заметить. Он коснулся лбом его затылка и прошептал в самое ухо:
— Тебе не надо думать об этом. Генри далеко в прошлом, как и вся эта гнусная история.
С этими словами, Лэнс скользнул губами по его шее, и нежно поцеловал в то место, где она переходит в линию плеча. Брайан выругался про себя. Он не знал, что думать. Лэнс не играл с ним, это было уже очевидно, но он все равно не мог понять, как воспринимать эти его внезапные приступы нежности, от которых у Кинни подкашивались коленки.
Часто в такие минуты Брайан думал о Майкле. Ему становилось черезчур ясно, что чувствовал тот, постоянно находясь рядом, страстно желая его, и не имея при этом возможности осуществить свою надежду. С каждым новым днем, прожитым с Лэнсом, ему открывалась какая-нибудь новая «другая сторона» его собственных представлений о жизни, и о себе самом. Многое виделось иначе. Особенно все то, что раньше было связано с Джастином. Парадоксально, но Брайана мучило желание дать Лэнсу то, чего так хотел от него Солнышко. Словно Кинни был должен что-то этому миру и Лэнсу, как воплощению всего самого лучшего, что всегда было в нем самом. Лэнс словно в апокалиптическом зеркале отражал его собственную душу, которая тянулась к телу Брайана, потерянная и одинокая.

Ограничившись единственным поцелуем, Хардман лениво разомкнул объятья и словно ничего особенного не произошло, прошествовал наверх, к бассейну. Брайан услышал, как плещется вода. С трудом сбросив с себя Лэнс-наваждение, он решил обдумать сложившуюся ситуацию.
Судя по всему, Генри был из тех, кто трахал все, что шевелится. Желательно конечно молодое и красивое, и по первому требованию. Конечно, власть, которой обладал Фишер, позволяла ему все что угодно, и Лэнс в свои 30 лет был более чем желанным призом. "Впрочем, как и сейчас..." - подумал Кинни.
О том, что призом Генри мог оказаться также и Джастин, Брайан старался не думать, но, по всей вероятности, так оно и было. Не слишком ли «жирно»: «мистер Фишер обычно всегда в курсе дел мистера Тейлора», очаровательный юный помощник Дэйв, «условия прежние» и Лэнс… (???)
Кинни охватил гнев, подобный тому, который однажды сподвиг его на невероятный поступок в отношении будущего мэра Питтсбурга, когда Брайан истратил целое состояние, только чтобы не допустить его к власти в городе.
Это нельзя было назвать праведным гневом, но стоило ему представить, что обладающий истинным талантом человек должен был пройти через все это дерьмо, его выворачивало на изнанку. Джастина в этой роли он даже представлять не хотел: мгновенно вспотели ладони, и если бы Брайан был кем-то из породы кошачьих, можно было бы сказать, — он почувствовал то же, что испытывает разозленное животное, когда шерсть на загривке становится дыбом. Он схватил тяжелый коньячный бокал и с размаху грохнул его об пол.

                                                                          ***

— Доброе утро, Мистер Тейлор. Надеюсь Вы хорошо спали. Ваши билеты. Рейс 1777 в 21.13, 14 июня, это завтра. На сегодня, к сожалению, мест в первом классе не нашлось. Машина будет ждать Вас у гостиницы в 18.45…
Распорядитель University - биеннале сообщила еще массу ненужной информации. Джастин выдерживал это с трудом. Вчерашняя вечеринка, посвященная закрытию выставки, затянулась почти до утра, в гостиницу он попал уже засветло, поэтому с трудом смог подняться, когда девушка-распорядитель ровно в 10.00 постучала в его номер. Он извинился за свой потрепанный вид, ответил всеми возможными и невозможными в этой ситуации любезностями, дождался, когда можно будет закрыть дверь и снова лечь. Он вывесил наружу табличку «не беспокоить» и растянулся на огромной двуспальной кровати. Однако, сон не шел, и необъяснимое чувство тревоги охватило его. «Черт. С этим надо уже что-то делать» — в который раз думал он.
Проблемы со сном появились у Джастина перед Новым годом. Он сначала не придал этому большого значения, но постепенно ситуация усугубилась, и стала влиять на жизнь. Он плохо засыпал. В голове вертелись мысли, образы, о которых ему все время хотелось думать. Часто Джастин вскакивал посреди ночи и делал быстрые наброски карандашом, а однажды вот так спонтанно родилась целая работа, которая отняла немало душевных сил.
«Горение», он долго не показывал никому, но в конце-концов понял, — картина не дает ему покоя. В свете последних событий это было уже черезчур, и он решил продать ее через Генри. Тот пообещал выставить "Горение" в галерее Альянса. Была ли она продана, Джастин не знал до сих пор.
Привычка ли работать ночами стала причиной его проблем, или тот звонок, на который он не получил ответа, но Джас больше не мог заснуть, если кто-то или что-то случайно разбудило его. Просыпался он обычно с безотчетным чувством тревоги, которое в течение дня сходило на нет. Идти с этим к психоаналитику он не хотел, и тянул до последнего.
Сейчас он лежал с полуприкрытыми глазами, стараясь отключиться от бухающего в ушах сердца и сдавливающего голосовые связки напряжения. Отвлекало от неприятного, не контролируемого состояния знание, что вчера вечером он перевел на счет банка последний взнос за его Нью-Йоркскую квартиру, которая с сегодняшнего дня, наконец, стала его собственностью. Радовало также и то, что после немалого процента, принадлежащего Генри, оставалась еще приличная сумма, с которой он наконец-то сможет уже что-нибудь отложить.
Благостные мысли, однако, были прерваны желанием взять в руки мелки. В мозгу возникла идея, словно зажегшаяся лампочка, и Джастин, поняв, что все равно не сможет уснуть, решил ее осуществить. Он вздохнул, заказал в номер завтрак и пошатывающейся походкой направился в ванную.
Включив воду, он посмотрел на себя в зеркало. «Мда… Что и осталось от нежного питтсбургского мальчика?.. А ничего не осталось…» — думал он, сосредоточенно проводя ладонью по подбородку, щетинившемуся двухдневной небритостью. «Брайан не узнал бы меня».
Жизнь в мегаполисе заставляла вертеться так, как он и близко не предполагал, живя в Питтсбурге. Первый месяц он и подумать не мог, чтоб хотя бы раз появиться в клубе. Он с утра до ночи обивал пороги галерей, галеристов и прочих влиятельных в искусстве людей, в надежде найти покровительство или (о, чудо!) заинтересованность в собственном творчестве. То, что Джастин талантлив видели многие, но никто не хотел рисковать, инвестируя неизвестное имя.
Джастин похудел и осунулся, но злость, с которой он упорно искал выход, не оставляла его. Звонить Брайану и рассказывать про все это было невыносимо, и он оттягивал звонки до тех пор, когда уже не мог терпеть. Он знал, что, лишь услышав слегка ироничные интонации глубокого тембра голоса Кинни, ему станет легче, и трудности покажутся мифом. Но в какой-то момент он стал уставать так, что сил не хватало даже набрать до боли родной номер.
Тогда-то он и встретил Генри.
Джастину было на тот момент совершенно все равно сколько ему лет, и что тот откровенно давал понять, что хочет секса. Важней всего было то, что у него появится временная передышка, что оплата квартиры и еда не будут отнимать все его заработки, и что еще важнее — появится, наконец, возможность нормально выспаться.
На удивление, первое время с Генри было очень даже неплохо.
Фишер, имея огромное влияние, стал вводить единичные работы Джастина в уважаемые всеми экспозиции в более чем уважаемых местах, и постепенно Джастин получил имя. Появились приглашения на моно-экспозиции, оформление крупных культурных проектов. Джастин снова работал как вол с утра до ночи, и начав зарабатывать, наконец поправился и пришел в форму. Сейчас он выглядел значительно более брутально, чем даже год назад: он возмужал, плечи стали шире, ладони мощнее, и, лишь голубые глаза выдавали в нем прежнего юношу-Джастина питтсбургских времен.
К моменту выставки University — биеннале он уже полностью встал на ноги. Но тут случилась новая напасть: Генри время от времени охватывала странная ревность и он стал завышать процент. Однажды дошло до того, что Джастин лишился довольно серьезного проекта по его милости, только лишь потому, что ему оказалось недостаточно денег. Сейчас он не спешил возвращаться в Нью-Йорк, поскольку понятия не имел, как встретит его Генри, и как в дальнейшем сложатся их отношения.
Про секретаря и любовника Генри, Дэйва Гранко, Джастин знал очень давно, и был равнодушен к этому: Генри до сих пор открывал для него те двери, которые, несмотря на известность, он не смог бы открыть сам. А о жаркой встрече его и Дэйва в коридоре на лестнице между этажами его дома, Генри Фишеру знать совершенно не обязательно.
Сейчас, стоя в ванной, и разглядывая себя в зеркало, он жалел, что не попросил девушку-распорядителя поменять билет еще на день позже: он с удовольствием побыл бы один, наслаждаясь физическим отсутствием Генри, и драгоценной свободой, которую тот у него почти отнял. Джастин умылся холодной водой, фыркнул, еще раз оглядел себя в зеркало и снова решив не бриться, принялся одеваться.
Завтрака он так и не дождался: ужасно хотелось увидеть океан, сесть на песок или гальку, ощущая, как ветер ласкает щеки, губы, ресницы и вновь услышать тишину океана. Это было им найденное место: небольшая бухта открывала вид на залив. Пляж здесь был почти всегда пуст, лишь изредка появлялись вездесущие серферы, желающие поймать волну.
Несколько раз он приходил сюда рано утром, встречать солнце. Пальцы, сжимающие мелки, дрожали каждый раз, когда он видел это чудо — восход над океаном. Ему хотелось поймать оттенки утреннего пробуждения жизни — просыпающегося Светила, которое (он был убежден в этом!) будило Океан, и тот неторопливо гнал к берегу свои молчаливые волны.

Бросив этюдник на песок, Джастин забрался повыше, на каменистый отвес и какое-то время сидел неподвижно, не отрывая глаз от поверхности воды. Солнце стояло высоко, но это был один из тех редких дней во Флориде, когда низкие облака закрывали его и оно, тусклым пятном выделялось на фоне серого неба. Океан штормил. Темное небо и блеклое пятно солнца тревожили его диссонансным слиянием с темными водами океана. Джастин взялся за работу.
«Ты все равно мирный, — думал Джастин, — даже когда штормишь».
Приходя сюда каждый день до открытия экспозиции и после, как только возникала возможность, он, глядя на океан, часто думал о Брайане. Внутренней силой и молчанием также, как удивительной, неповторимой красотой напоминал ему океан. Джастин не мог оторвать глаз от мерно катящихся волн и меняющегося цвета воды, по мере того, как приближалась буря.
Как никогда он тосковал сейчас о том времени, когда был с Кинни. Он вспоминал его шутки, жесткие, полные правды, не справедливые слова, ощущал его реальность, которую не принимал, и с болью думал о дне расставания. О том, что было потом, он думать вообще не хотел. Генри, Рена, Альянс… — вся теперешняя жизнь была лишь постлюдией того рубежного момента, когда они отменили свадьбу.
Уже будучи с Генри, Джастин понял, что все его работы так или иначе связаны с Кинни. Он готов был писать его везде — в утреннем восходе Солнца, в штормящем бушующем океане, в душе, в собственном сердце. Его портретами в карандаше, пастелью, тушью, маслом, мелками была заполнена вся студия. Джастин создавал новые сюжеты и образы для своих работ, черпая их все там же: «Ты все равно тихий, даже когда штормишь». Жалел ли он, что уехал?
Джастин часто задавал себе этот вопрос, и понимал, что нет, не жалел. Найти собственный путь, каким бы он ни был, было очень важно. Талант, с которым сейчас он уже научился договариваться, в те, последние дни перед отъездом не давал ему покоя. Мысли, чувства, образы переполняли, требовали выхода так, как никогда раньше, ему хотелось быть услышанным, понятым и оцененным. Тогда Джастин и отстранился от Брайана. И тот был тысячу раз прав, поддержав его в желании уехать.
Больно стало потом, когда пришла известность. Когда цель, как будто была достигнута, Джастин вдруг почувствовал себя чудовищно одиноким. Даже не сексуально-финансовая связь с Генри выматывала его. Это было другое. Джастин чувствовал, что совершенно один со своим внутренним безумством, что не может и не хочет быть с кем-то, кто не знал его внутренней жизни, кто не понимал, и не любил его.
О, любовь! Глядя на приближающийся ураган, Джастин сложил этюдник, и подтянул ноги к подбородку.
Любовь! Какие высокие материи! В НЙ ее как будто не было вовсе. Окружающие люди не придавали ей никакой ценности. Деньги, успех, амбиции, власть, секс — основные силы, правящие этим безумным миром, подчиняли своим законам мозг и тело Джастина. Но только не душу. А душа болела все сильней, чем ярче расцветал его талант, чем известней становилось имя Тейлора.
Джастин ждал, когда небо разверзнется грозой, и все равно она настигла его внезапно: крупный ливень ударил по лицу легкими пощечинами. Он вскочил, схватил этюдник и бросился к скалам, — там можно было чисто символически укрыться. Мысль вернуться в гостиницу не приходила, Джастин жадно смотрел, как разыгрывается удивительной красоты драма: темные тучи и темную океанскую воду пронзали молнии, словно сшивали два полотна огненными иглами. Над всем этим грохотал гром.
Джастин подставлял лицо ливню, умывался в нем и чувствовал, как к горлу подкатывают рыдания. Разгулявшаяся стихия помогла ему — ливень и слезы сливались в единый поток, и Джастин чувствовал себя спокойнее, чище, словно избавился от чего-то гнетущего. Когда он, мокрый до нитки, вернулся в гостиницу, швейцар не узнал его, пришлось предъявить совершенно промокшую карту гостя и ключ от номера.
— Извините, сэр, — вытянулся швейцар. Джастин грустно улыбнулся, поднялся к себе, и прямо в одежде бросился под горячий душ, поскольку пока брел до гостиницы, страшно замерз. Согреваясь под теплыми струями, он стянул с себя майку, джинсы вместе с трусами, оставив все это на полу. Иуда-память тут же подбросила ему острое воспоминание о том, как они с Брайаном первый раз оказались вместе в душе, и о тех бесчисленных разах, когда они любили друг друга, называя все это отличным сексом. Джастин ударил в стену ладонью и выругался.
Где сейчас Брайан? С кем?.. Уж наверняка не один.
Думать об этом было нельзя, и Джастин силой заставил себя сменить тему размышлений.
Завтра еще день без Генри, — это все же неплохо.

В аэропорту Нью-Йорка, машина Генри ждала Джастина прямо у самолета. Он единственный из толпы пассажиров авиалайнера не сел в автобус, а прямиком плюхнулся на сиденье шикарного мерседеса. Джонни, водитель Фишера, приветливо улыбнулся, и спросил:
— Как поездка, мистер Тейлор?
— Вполне удачно, — отозвался похрипывающим голосом Джастин. Судя по всему, вчера он все же переусердствовал с созерцанием водных стихий: горло ощутимо саднило и слегка слезились глаза.
— Что с голосом?
— Ерунда, небольшая простуда. Поедем, Джонни.
Оставалось каких-то полчаса «до Генри» и Джастин наслаждался последними минутами свободы. Кутаясь в плащ, он закрыл глаза и попытался подремать. Когда он прибыл в пентхаус Генри, «небольшая простуда» разгулялась настолько, что уже ощутимо знобило. Но Фишеру об этом знать не надо.
Джастин прошел мимо Генри к бару, не снимая плаща, открыл его, торопливо налил щедрую порцию и залпом опрокинул в себя.
— Не нагулялся еще? — Генри холодно усмехнулся.
— Так, в догонку, — светски улыбнулся Джастин, — хотя, ты знаешь, было неплохо.
От коньяка внутри потеплело и он налил еще.
— Будешь? — предложил он Фишеру, но тот жестом отказался.
— Я перевел тебе вчера твой процент, — сказал Джастин как можно более равнодушным голосом, внутренне готовясь к чему угодно. Но Генри, на удивление, промолчал. Он приблизился к Джастину, снял плащ с его плеч, и погладил тыльной стороной ладони по щеке.
— У нас удачное предприятие, как я понимаю? — сказал он, притягивая Джастина к себе.
— Да, вполне, — отозвался он, чувствуя, что его снова начинает знобить.
— Останешься?
— Не сегодня, Генри. Тяжелый перелет, я очень устал…
— Ну как же, как же! Такие знаменитые художники, как мистер Тейлор, уже не нуждаются в высоком покровительстве, — Генри шутил, но подобные шутки с двойным смыслом стали почти нормой в его общении с Джастином.
— Прошу тебя. Не начинай. Я правда адски устал. Приду к тебе завтра хоть на весь день.
— И ночь, — припечатал Фишер, не отпуская взгляда Джастина.
— Хорошо, и на ночь, — вздохнул Джастин, — а сейчас я поеду к себе.
Фишер отстранился, сложил на груди руки и сделал вокруг Джастина круг. Тот вновь спасался коньяком, и с ненавистью смотрел на руки Генри, удерживающие его плащ. Чтобы как-то сменить тему, он спросил:
— Как «Горение»?
Генри усмехнулся и помрачнел. Джастин пожалел, что спросил, потому что лицо Фишера не позволяло думать о том, что ему удастся отсюда быстро уйти, а в свете разгулявшейся простуды уехать к себе Джастину хотелось, как можно скорей.
— Три дня назад один совершенно очаровательный клиент предложил мне за нее 10000 долларов.
Джастин даже перестал дрожать. «10000 долларов за мою картину, пусть даже и за „Горение“?!» — думал он в полном изумлении. «Это совершенно невероятно. Кто мог назначить такую цену?»
— И что? Ты продал ее? — спросил он едва слушающимися губами.
— Нет.
— Почему? — Джастин не верил своим ушам.
С одной стороны, он был почему-то рад, что картина не ушла, с другой же было слишком много Фишер-странностей: Генри не потребовал больший процент с Флориды, не продал картину за баснословную сумму, которую вряд ли вообще кто-нибудь мог предложить за его работы, и это настораживало.
— Ну, хотя бы потому, что мне интересно встретиться с этим человеком еще раз. Возможно, это случайность, но возможно и нет. У него есть личный интерес ко мне.
«Ну, конечно, у кого же нет к тебе личного интереса, Генри!» — раздраженно подумал Джастин. Генри явно не собирался пускаться в подробности об этом «совершенно очаровательном клиенте», хотя Джастин что угодно бы отдал, чтобы узнать, кто готов был заплатить такие деньги за самую дорогую для него картину. И еще, Джастину было совершенно очевидно, что Генри снова планировал шахматные ходы и манипуляции, суть которых как обычно сводилась к банальному траху. Этот «совершенно очаровательный клиент», которому не ушло «Горение» был новой секс-целью Фишера. Джастин видел это невооруженным глазом.
Дурнота подкатила к горлу.
Это было настолько одно и то же изо дня в день, из месяца в месяц: он видел, как откровенно наслаждается Генри своей властью и поражался, что такая по сути ничтожная цель, как секс с зависящим от него человеком, приносила ему настолько сильное удовлетворение. Джастин накинул плащ и поторопился к выходу: Джонни еще ждал его внизу. Но в самых дверях все же не выдержал и спросил:
— Кто это все-таки был, Генри? Ты не можешь не быть в курсе.
Фишер натянуто улыбнулся и описал:
— Высокий, стройный брюнет, с отличной деловой хваткой. Слегка за 30, я думаю. Ироничная улыбка, карие, орехово-шоколадные глаза. Само очарование!
— А имя? — Джастин забыл, как дышать.
— Об этом Рена знает. Мне было не до того. Мы обсуждали твое незабвенное творчество, — Генри очевидно злился, и Джастин понял, что тот по каким-то причинам ничего не скажет ему сейчас.
Он прикрыл дверь и вызвал лифт. В лифте, Джастин съехал по стене. Сил стоять уже не было. Ему казалось, что Генри описал Брайана, но в его вечно не выспавшемся, полувоспаленном от работы мозгу словно наваждение все время присутствовал его образ, как и в каждом стройном брюнете, встреченном на улице, и Джастин успокоил себя тем, что брюнетов с ореховыми глазами и деловой хваткой по всей Америке тысячи тысяч. «В конце-концов, Брайан в Нью-Йорке настолько же невероятная вещь, как я в Питтсбурге сейчас» — подумал он. Эти мысли успокоили его, он даже смог немного подремать в машине, по дороге домой.
А Генри думал о том, что мистер Кинни внешне удивительно похож на портреты работы Джастина Тейлора. Не просто так залетный человек предложил баснословную сумму за картину пусть и имеющего некоторую известность, но все же еще молодого художника. Между этими фактами существует явная связь, и Генри собирался ее как можно скорее выяснить, однако Джастину пока знать об этом совершенно не обязательно.
                                                                             
                                                                              ***
Брайан ехал в бильярд.
План, который он задумал был очень рискованным, но по-видимому — это единственное, что можно было сделать против Генри, поскольку его позиции были сильнее по всем «фронтам». Но Дейв мог и не согласиться, и тогда все летело к чертям. Кинни проклинал обстоятельства, о которых не знал: если бы Лэнс хоть словом обмолвился раньше об этой истории, к Дэйву он бы подошел совсем с другой меркой. А сейчас, ошибку придется исправлять, и Кинни толком не знал, как подойти к Гранко, чтобы тот хотя бы согласился разговаривать. А было нужно, чтобы он согласился не только разговаривать с Кинни. Задача очень сложная, но Брайан верил в удачу.
Дейв действительно оказался на месте. Он оставил кий, и вышел на широкий балкон покурить. Брайан шел за ним следом и наблюдал, как Гранко достал сигарету, долго искал в карманах зажигалку, но так и не нашел. И в этот момент рука Брайана с «огоньком» в ладонях оказалась как нельзя более кстати. Дэйв закурил и лишь после этого соизволил взглянуть, кто предложил ему свою помощь. Увидев Брайана, он едва не выронил дымящуюся сигарету и закашлялся.
Кинни постучал его по спине и закурил сам. Они стояли на огромном балконе молча, не глядя друг на друга. Брайан радовался уже тому, что Дэйв не устроил спектакль сразу, и не гонит его. «Быть может…» — думал он.
— Нет. Это невероятно, — сказал наконец Гранко, и глубоко затянулся.
— Что? — спросил Брайан, не поворачивая головы.
— Таких как ты, я еще ни разу не встречал дважды, — продолжил он и усмехнулся.
— Все бывает когда-нибудь в первый раз, — осторожно пошутил Брайан, по-прежнему не поворачивая головы.
— Раз ты вернулся, значит тебе что-то нужно — Гранко, повернулся к Брайану лицом и Кинни сделал то же самое. Серые глаза Дэйва смотрели устало. Что-то в его взгляде было такое, что обезоруживало Брайана. Ему стало очень не по себе, он готов уже был отказаться от задуманного, и уйти, но Гранко не дал ему этого сделать.
— Такие как ты чертовски сексуальны, техничны и долго прекрасно выглядят. К тому же, имеют феерическую популярность, как у ровесников, так и у молодых, типа меня. Таким как ты никто не отказывает, потому что вам невозможно отказать, — Дэйв немного помолчал, нервно затянулся, выпустил дым и продолжил, — но есть и обратная сторона медали.
— Какая же? — спросил Брайан глухо.
— Вы ничего не чувствуете. И будучи совершенно не способны к чувствам, слишком многим разбиваете сердца. Среди них немало тех, кто достойней вас, и в итоге окажется счастливее.
Брайан курил, стараясь не глядеть на Дейва, пальцы его дрожали. Он понимал, что имеет ввиду Гранко, но все же собирался выслушать до конца. И на сей раз это было не только потому, что Дэйв был его единственной надеждой.
— Это не совсем так… — попробовал он возразить, как можно мягче.
— Да так это. Так! Ты используешь людей, как вещи, по собственной прихоти. Это отвратительно, но я судя по всему, даже не понравился тебе. Тебе всего лишь нужен был Генри. Ты знаешь, я прекрасно отношусь к разовому сексу, когда знаю, что нравлюсь. Внешне, или как-нибудь еще, не важно. Но я не хочу быть вещью, ни для кого. Даже для такого, как ты! — в голосе Дэйва зазвучали стальные нотки.
— Я не буду сильно удивлен, если узнаю, что ты нашел Генри и трахнул его тоже в каких-то своих целях — Дэйв почти равнодушно смотрел в глаза Брайану, и выдыхал дым в его лицо. Брайан с трудом выдерживал этот взгляд и понимал, что ошибку уже скорей всего не исправить. Слова Дэйва очень подействовали на него. Он думал о том, что все задуманное им вероятней всего обречено на провал. Что он один «против всех», что вообще — один. Брайан глубоко вздохнул, бросил сигарету и вскочил на перила. Он стоял на краю пропасти, на дне которой текла сверкающая огнями автомобильная река… Дэйв боялся шевельнуться от ужаса.
— А ты прав, Дэйв, — сказал он, повернулся и пошел по самому краю перил в сторону растерянного Дэйва, который по-прежнему не спускал с него глаз.
— В моей жизни, действительно, было много такого, о чем я не задумывался, — продолжал он, как ни в чем не бывало прогуливаясь над пропастью, — и в принципе, один шаг решил бы все мои проблемы, ведь так? Но, я не самоубийца. — с этими словами он спрыгнул на балкон к Дэйву, и тот не скрываясь, облегченно перевел дух.
— Беда в том, что единственного любимого человека я, судя по всему, потерял навсегда. Это уже не исправить. И мне невыносима сама мысль, что я когда-то так фатально ошибся. Сейчас со мной рядом яркий, талантливый, потрясающе красивый человек, который мне дорог, и которому я почти ничем не могу помочь, потому что есть Генри Фишер. Всесильному Генри, этот человек однажды посмел отказать: он не может трахаться с Генри, не смотря на все его влияние, связи, деньги и прочее, поскольку природа создала его натуралом. Не все в этом мире можно купить, Дэйв!
— Искупление? — Дэйв грустно улыбнулся.
— Нет.
— Тогда что?
— Бл*, я не знаю. Ты прав, я не верю в любовь, привязанность и прочее… Но мне до сих пор больно, стоит мне лишь вспомнить о том, кого я потерял. Честно говоря, я не знаю зачем все это говорю.
— Я помогу тебе, — глухо сказал Дэйв.
Брайан вскинулся и подошел ближе.
— Ты даже не знаешь, о чем я собираюсь тебя попросить.
— Это не важно. Тебе нужно что-то от Генри.
— Он дорог тебе? — спросил Брайан.
Дэйв рассмеялся холодным злым смехом.
— У него тьма любовников. Талантливых любовников. Я — один из. Мистер четверг, или пятница. Вы, кстати, с ним очень похожи. Подходами. Я пытался устроится в НЙ, после смерти родителей. Генри нужен был секретарь, а у меня всегда была очаровательная задница. Сейчас я неплохо управляюсь с его бумагами, но поверь, это не то, чего я бы хотел в этой жизни.
— Чего бы ты хотел? — Брайан старался успокоиться, но получалось плохо. Он почти докурил уже вторую сигарету.
— Того же, что и все. Найти близкого человека, купить дом у океана, вырастить сад, например. Ты видел когда-нибудь, как восходит солнце над океаном?
— Нет…
— Поверь, тебе стоит это увидеть. Так что ты хочешь? Говори.
Брайан понял, что не хочет больше ничего. Он помолчал, затушил сигарету, обнял Дэйва и прошептал ему на ухо:
— Я желаю тебе все это найти. И дом, и океан, и… — Брайан не договорил, опустил голову и направился к выходу. Дэйв смотрел ему вслед, стряхивая пепел на пол, не в силах оторваться взглядом от удаляющейся фигуры.
Однако, далеко «фигура» не ушла, потому что из личного авто, ослепителен и ужасен вышел Генри Фишер и неторопливой походкой направился в клуб.
Бильярд Генри любил постольку поскольку, но за игрой легче было решать деловые вопросы, поэтому через час у него была встреча с человеком, который являлся идейным вдохновителем Парижского биеннале, куда он вскоре планировал отправить работы Джастина. Проходя через узкий коридор, ведущий мимо административных помещений в главный зал, Фишер столкнулся с Брайаном. Тот был настолько погружен в себя, что не заметил его, но Генри, коротко взглянув на часы, решил, что время еще есть и окликнул его.
— Мистер Кинни, какая неожиданность! Вы любите бильярд?
Брайан остановился, не оборачиваясь. Генри обошел его и встал лицом к лицу. Брайан сдержанно улыбнулся.
— Почему нет? Отличное занятие на досуге, мистер Фишер.
— Так чем же закончился Ваш разговор с мистером Хардманом? — глаза Фишера насмешливо поблескивали.
— Ничем. Я надеюсь, Вы озвучите мне «прежние» условия сами. Только после этого я приму решение, стоит ли говорить об этом с Лэнсом — твердо сказал Брайан, продолжая сдержанно улыбаться. В узком коридоре было пусто, неяркий свет освещал две стоящие близко друг к другу фигуры. Фишер приблизился еще, и повторил тот же жест, который еще утром был адресован Джастину. Ласково и требовательно он провел тыльной стороной ладони Брайана по щеке, и негромко сказал:
— Если мистер Хардман будет благоразумен, — для него будут открыты все концертные залы Нью-Йорка.
— Один только вопрос, — сказал в тон ему Брайан, — это единственно верный путь, я правильно понимаю?
— Это верный и единственный путь, — ответил Генри, проводя большим пальцем по его губам.
Брайан никогда в жизни не чувствовал такой ярости. Он молниеносно зажал ладонью рот Генри и вломился спиной в первую попавшуюся дверь. Это была пустая темная приемная: все, кто мог здесь сегодня быть, давно разошлись по домам, а хлипкий офисный замок не выдержал напора Кинни и сломался, словно спичка. Не ожидая нападения, Генри потерял драгоценное время, и оказался прижатым Брайаном к двери.
«Ты был прав Дэйв. Я обязательно трахну Генри. Прямо сейчас» — успел подумать Брайан, перед тем, как рывком обнажил круглую белую задницу Фишера. Тот протестующе замычал и завозился, но Брайан придавил его еще сильней, схватил за волосы, нагнулся к самому его уху и прошептал:
— Очаровательная задница, Генри. Кажется, я давал тебе 10000 долларов? Ты не взял. Не обессудь, теперь тебе придется отдать самое дорогое совершенно бесплатно. — Брайан почти шипел от злости.
— Не надо! — взмолился Фишер.
— Отчего же? Минуту назад ты откровенно намекал мне, что очень этого хочешь. Только я обычно сверху. Стоило это учесть, Генри.
Брайан медленно провел большим пальцем между его ягодиц и Фишер окончательно запаниковал, пытаясь закричать. Брайан дернул его на себя, прижимая к груди, и сдавливая рот. Генри уже не сопротивлялся, только сопел, воздуха ему явно не хватало. Тогда Кинни чуть ослабил хватку, чтобы дать Генри продышаться.
— Можем договориться, — твердо сказал он.
— Я отдам картину бесплатно? — жалобно просипел Генри.
— Продашь. Цену я не снижаю. При условии, что вся сумма уйдет тому, кто ее создал. БЕЗ процентов. А прямо сейчас ты звонишь своим агентам в Рио-концерт-холл и даешь команду на организацию сольного концерта Лэнса Хардмана.
— Ок. Только можно я все же оденусь? — в глазах Генри мелькнула лукавая усмешка.
— Нееет, дорогой, — Брайан резко притиснул его к себе и недвусмысленно дернул молнию на собственных джинсах. Это новый стиль: особенно важные деловые вопросы решаются исключительно с обнаженными яйцами, при мощной моральной поддержке особо заинтересованных лиц.
Генри ударился лбом в дверь и сипло произнес:
— А если я закричу?
— Тоже вариант. Не представляешь, как обрадуются знакомые, друзья и коллеги, застав тебя здесь со мной в столь выразительном ню. Особенно эффектны будут заголовки утренних газет…
— Ладно, — Генри с трудом набирал номер, чувствуя твердый член, упирающийся прямо в… Он торопился и промахивался по цифрам. Наконец, он дозвонился.
— Сделай громкую связь.
Генри послушно выполнил требование, и Брайан теперь слышал каждое слово.
— Вечер добрый Джонни, — сказал Генри, стараясь не дрожать.
— Да, мистер Фишер — отозвался молодой звонкий голос.
— Есть у тебя окошко для моего протеже на следующей неделе? — как можно более уверенным голосом произнес он. Кинни в это время продолжал сексуальную пытку, и Генри с трудом сдерживал рвущиеся наружу откровенные эмоции.
— Для Вас я найду.
— Это прекрасно!
— Свободен четверг. Имя пожалуйста.
— Мистер… Лэнс Хардман. Акустическая гитара, вокал…
— Менеджер?
— Ммм…
— Ты забыл, как меня зовут? — прошептал Брайан и стиснул пухлую задницу Фишера. Тот дернулся, но продолжил уверенно:
— Мистер Брайан Кинни. Сделай все по высшему разряду. И слушай его внимательно, он может быть весьма убедителен… — Генри умоляюще посмотрел на Брайана. Тот стиснул его бедра, и легонько надавил членом. Генри пискнул и вильнул задом.
— Отпусти, Бога ради… Следующий четверг, ночной сольный. Билеты пойдут в продажу уже сегодня. Реклама в интернете — буквально с этой минуты. ТВ, радио и газеты обычно через день после кампании в интернете. Джонни с командой все сделают, клянусь! Пока советую записать интервью, или ролик.
— Благодарю, маэстро. Можешь одеться. Хотя, мне жаль. Задница — прелесть! Только учти, милый. Если что пойдет не так, я тебя найду и закончу начатое в этой милой комнатушке. И тебе понравится — в этом я тоже могу поклясться. Кстати… — Брайан перевел дух, — передай мистеру Тейлору, что его работа гениальна.

Генри Фишер едва выполз в коридор.
Пошатываясь, отряхнул пиджак, попытался как-то уложить взъерошенные волосы с помощью дрожащих пальцев… Надо было держать лицо и улыбаться мсье Коди, который шел ему навстречу с распростертыми объятиями. Это было трудно, но Генри Фишер был профессионалом, и встреча прошла как по маслу.
Однако, непредсказуемость Кинни сильно напугала его. Он впервые встречал человека, которого не смог «прочесть», и про себя решил, что подобных лучше держать в «умеренных знакомых», чем во врагах. То, что на полотнах Тейлора был именно Кинни, Генри теперь ни минуты не сомневался — характер его Джастин схватывал безошибочно. И простить Тейлору этого Генри не мог. Он ненавидел в этот момент обоих, и, конечно, злобу затаил лютую.

                                                                          ***
Брайан спешил выйти на воздух как можно скорей. Приступ ярости, который придал ему физических сил, отступив, забрал их назад вдвойне, — он едва дышал сейчас, ощущая неясную боль в груди. На «автомате» он завел машину, и повел ее на небольшой скорости. Больше всего хотелось сейчас куда-нибудь лечь. Но домой он не поехал, хотя рад был бы увидеть Лэнса. В конце-концов, Брайан притормозил в паре шагов от одного из гей-клубов. Он надеялся чего-нибудь выпить и помолчать. Почему-то именно шумный ночной клуб больше всего подходил для этой цели. Брайан протиснулся сквозь толпу, заказал себе коньяк и устроился на тумбе.
Его до сих пор трясло, и совершенно не радовал максимальный результат сегодняшних встреч, поскольку они вымотали его до донышка. Если бы Брайану кто-нибудь решил сейчас посочувствовать, он бы банально разрыдался.
Первые полчаса все шло неплохо: Кинни неторопливо тянул коньяк в полном одиночестве и пытался отвлечься. Одного Брайан не учел, — несмотря на возраст, он по-прежнему привлекал к себе немало внимания. Парень, который подсел рядом, был даже чуть старше. Кинни не реагировал. Тогда тот предложил угостить его фирменным клубным коктейлем. Брайан раздраженно ответил «Не интересуюсь».
— Какая Принцесса, — отвратительно насмешливым голосом произнес незнакомец.
— Да, бл*, принцесса, отъебись! — Брайан старался держаться как мог, но незнакомец оказался наглее, и приобнял его за талию. Кинни дернулся, и коньячные бокалы со звоном полетели на пол. Незнакомец обхватил его еще крепче и буквально вытащил на танцпол. Потеряв остаток сил в этой борьбе, пытаясь справиться с темными пятнами перед глазами, Кинни смирился с происходящим. Но именно в этот момент он услышал знакомый голос, обращающийся к навязчивому ухажеру:
— Какие-то проблемы, приятель?
Брайан не поверил собственным ушам: «Лэнс? Здесь?»
— Он со мной, отвали по-хорошему, — интонации голоса его были откровенно угрожающими, и парень, ухмыльнувшись, поспешил ретироваться, оставив Брайана и Лэнса наедине в толпе танцующих. Лэнс притянул его к себе, сказал на ухо:
— Потанцуем? — и как всегда обворожительно улыбнулся. Брайан был настолько поражен, что улыбнулся в ответ, и согласно кивнул.
Лэнс танцевал удивительно. Это было не хуже того, что обычно Брайан называл секс-прелюдией на танцполе перед уединием в комнатах отдыха. Пару минут они танцевали, почти прижавшись друг к другу и Кинни даже начал охватывать азарт, но вдруг дурнота подкатила к горлу, и довольно сильно заболело в груди. Брайан, прислонившись щекой к щеке Лэнса, негромко попросил:
— Отвези меня домой…
Лэнс ни слова не говоря, схватил его за руку и потянул к выходу.
Когда они вошли в лифт собственного дома, Брайан почувствовал себя настолько плохо, что вцепился в Лэнса обеими руками, в надежде не упасть. Он был очень бледен, лишь горько усмехался над собственной слабостью. Хардман горячо обнимал его и оставлял спонтанные поцелуи где только мог. Если бы Брайан мог сейчас это оценить, он заметил бы много нового и важного для себя в эмоциях Лэнса, но единственное, о чем он сейчас мог думать — только бы добраться до постели. Когда не раздеваясь и не снимая обуви Брайан прилег на «подиум», Лэнс разволновался всерьез.
— Ты что-то очень бледный. Тебе, плохо? — Лэнс погладил Брайана по волосам и щеке.
Тот не ответил, только подтянул колени к груди. Секунду помедлив, Лэнс встал и набрал давно забытый номер. Барри Норман был когда-то его личным врачом, еще до истории с Фишером. Лэнс не очень надеялся, что дозвонится, поскольку времени прошло слишком много, и номер мог сто раз поменяться, но все же решил сделать попытку. Возможно, чудеса происходят по тем же непонятным причинам, по каким происходят и неприятности? Барри ответил все тем же, тысячу лет знакомым, басовитым голосом:
— Лэнс Хардман. Ничего себе!
— Дорогой Барри, не представляешь, как я счастлив, что дозвонился!
— Так надо срочно увидеться! Ты в НЙ?
— Да.
— Какими судьбами?
— Это долгая история. Ты мне сейчас очень нужен как врач.
— Что с тобой случилось?
— Не со мной. Я живу с моим новым менеджером, его зовут Брайан… Мы только что вернулись с… записи. Ему нехорошо, я не знаю, чем помочь, а скорую что-то не хочу вызывать. Ты смог бы приехать? Я скажу адрес.
— В принципе, могу. Давай, диктуй.
Когда Лэнс нажал на отбой, и вернулся к Брайану, он увидел, что тот сидит, свесив ноги. Он смотрел на Лэнса и пытался что-то сказать, но ему трудно было вдохнуть. Бледность его еще более усилилась, он одной рукой пытался снять с себя куртку, опираясь на другую. Лэнс бросился помогать, внутренне молясь о том, чтобы Барри приехал как можно скорей.
— Сейчас-сейчас… Немного потерпи. Барри классный врач, все будет хорошо… — Лэнс стягивал с Брайана обувь и прислушивался, как рвано и неравномерно тот дышит. Хардману стало не по себе. Его душа буквально рванулась к Брайану. Он помог ему лечь, укрыл пледом, сел рядом прямо на пол, не отпуская из рук бледного запястья, изо всех сил стараясь не думать о том, как едва заметной ниткой в сумасшедшем темпе бьется под его большим пальцем сердце Брайана.
Он приблизил его ладонь к губам, и стал целовать холодные пальцы, запястье, серединку ладони, думая о том, что не стоило рассказывать Кинни про счеты с Фишером. Лэнс страшно переживал и сожалел об этом. Причины переживаний Лэнса были в том, что Брайан Кинни не мог знать.
А произошло вот что: пока Брайан колесил по городу, пытаясь найти место, чтобы перевести дух после происшедшего с Генри, Фишер сам позвонил Лэнсу и сказал буквально следующее:
— Здравствуй, дорогой. Можешь считать, что ты меня переиграл в этот раз. Твой ночной сольный в Рио-концерт-холле состоится в следующий четверг, так что, не облажайся. Надеюсь, ты еще не до конца растерял хватку? Должен признать, твой новый менеджер очарователен, и умеет быть убедительным. Только учти, ты выиграл лишь сегодня. В будущем, на это не рассчитывай.
Лэнс не успел и слова вставить в изливающийся ядом монолог Фишера, как тот отключился. Сказанное Фишером произвело на Лэнса тяжелое впечатление. Слова «твой новый менеджер совершенно очарователен, и умеет быть весьма убедительным» многократно повторялись у него в голове. Очевидно, что Фишер намекал на секс с Брайаном, и это его ужасно задело.
Он решил сию минуту найти Кинни.
Он взял такси и принялся методично объезжать все гей-клубы в центре, логично предполагая, что вряд ли Брайан отправился бы куда-нибудь на окраину. К тому же, у Брайана уже были два излюбленных места. Около одного из таких он и обнаружил его машину. Лэнса разрывали на части противоречивые эмоции: с одной стороны, он страшно злился на Кинни за секс с Фишером, с другой, - винил в этом себя. Но была еще и третья сторона медали, которую Лэнс изо всех сил хотел задавить в себе, и что совершенно не получилось, когда он увидел, как Брайан нехотя пошел следом за коренастым парнем на танцпол. Он отлично помнил свои мысли при этом: «О, нет. Хрен ты Брайана получишь!»
Сейчас, сжимая ладонь Кинни в своей руке, целуя ее и шепча что-то, Лэнс окончательно признался себе, что влюблен. Он принял этот факт безоговорочно, даже не пытаясь анализировать и разбираться в себе. Одно Лэнс знал точно — никакой другой человек одного с ним пола не вызывал в нем таких чувств. Брайан Кинни был единственным. Неповторимым и уникальным. К нему Лэнса влекло во всех смыслах: и человечески и сексуально. Теперь уже стоило это признать.

От размышлений его отвлек звонок в дверь. Лэнс бросился открывать.
Большой Барри, как его звали все, сгреб Лэнса в охапку и добродушно рассмеялся.
— Ну, где твой новый менеджер? Хочу взглянуть на этого смелого человека, — пошутил он и, скинув обувь, пронес в комнату свой круглый живот.
Брайан снова попытался сесть и улыбнулся, но говорить по-прежнему не мог.
Барри твердым голосом приказал лечь, расстегнул ему рубашку на груди и послушал сердце. Затем, велел открыть настежь окно, и вынул из рюкзачка портативный кардиограф. Лэнс наблюдал за ним, стараясь не мешать, не задавать вопросов, но от волнения дрожали руки, и он едва не выломил стекло, не справившись с оконным замком. Он так и остался стоять перед открытым окном спиной к Барри и Брайану, не в силах повернуться.
Наконец он услышал тихий, насмешливый голос Кинни:
— Доктор, я буду жить?
— Ну, если у Вас еще есть силы шутить, значит точно будете, — отвечал в тон ему Барри, и Лэнс выдохнул.
— Перевернитесь-ка на живот и освободите ягодицу, — услышал он слова Барри.
— Доктор желает оценить эстетику филейной части? — шутил Кинни, прерываясь на глубокие вздохи. Барри усмехнулся, и видимо без предупреждения вколол ему что-то. Брайан от неожиданности вскрикнул и выругался. Лэнс обернулся, когда Барри уже собирал инструмент. Кинни лежал на боку, подтянув колени, и пытался продышаться, поскольку слов было сказано слишком много. Лэнс подошел ближе.
— Ну что, дружище. Менеджера нужно беречь. Вообще, неплохо бы пройти курс кардио реабилитации. Пока ничего страшного не произошло, но за сердцем нужно понаблюдать. Избегать сильных стрессов, отказаться от спиртного… Честно говоря, нервная система прилично расшатана. Сейчас, в большей степени это нервы, чем сердце, но это пока. Сколько Вам лет? — спросил Барри, обращаясь к Брайану.
— 31 — ответил за Брайана Лэнс и тот странно взглянул на него.
— Вот это, — он протянул ему листок бумаги, — нужно пропить. Причем полный курс. После укола сейчас лучше поспать. Все, Лэнс, убегаю, у меня пациент через полчаса. Попозже созвонимся — надо же отметить встречу!

Когда дверь за Барри закрылась, Лэнс наконец начал приходить в себя. Брайан как будто заснул, и Хардман снова сел рядом. Ему не хотелось никуда уходить, а мысли постоянно возвращались к одному и тому же: фото Брайана и молодого блондина после взрыва в Вавилоне, письма Кинни адресату по имени Джастин, и слова, сказанные Фишером по телефону. Лэнс беззвучно расплакался, сдавливая ладонями глаза, и вдруг услышал шепот Брайана.
— Лэээнс. Я буду жить… Это даже доктор сказал. Не плачь. — он явно пытался шутить и потянулся к нему рукой, касаясь плеча. Хардман не выдержал, откинулся назад, прислоняясь затылком к «подиуму» и очень чувственно, нежно поцеловал его в центр ладони. Кинни прерывисто вздохнул, прислонился губами к его затылку и сказал просто:
— Я так хочу тебя… Как ты говорил — «можешь меня убить?», — даже сейчас Брайан пытался шутить.
— Не поверишь, я тоже… — прошептал Лэнс, улыбаясь — только сейчас тебе нужно поспать. А утром… — не договорив, он повернулся и приник к прохладным губам Брайана, чувствуя, как тот обнимает его затылок, и всем телом тянется навстречу. Лэнс лег рядом, и долго гладил его по груди и плечам, пока тот не расслабился и не уснул, наконец.
«Когда ты последний раз влюблялся, Лэнс? Наверное блондин, по имени Джастин тогда еще только родился…»