Семь жизней Брайана К

         
            Иллюзия смерти

Проснувшись утром на второй день после возвращения с University-биеннале Джастин Тейлор был совершенно счастлив, поскольку на сегодня, а возможно и на завтра у него появился стопроцентный повод не видеться с Генри. Безобидно начавшаяся простуда превратилась в настоящий грипп.
Стуча зубами от озноба, завернутый в плед, он заставил себя добрести до ванной и достать жаропонижающее. Остаток сил хватило на то, чтобы набрать кувшин минералки, с которым он вернулся в постель. Это утро было также удивительно тем, что он впервые за долгое время проснулся без чувства тревоги и неприятного ощущения напряжения в теле. Сердце билось пусть и учащенно, но зато ровно. Дышать было легко и в мыслях наступила долгожданная отчетливость.
К тому же, можно было с удовольствием отзвониться Генри, зная наверняка, что он не рискнет заявиться его проведать, поскольку до ужаса боялся малейшего чиха.
Все это радовало Джастина — его «каникулы», очевидно, продолжались. Только он потянулся к телефону, как тот ожил сам. Звякнула смска. Джастин открыл ее и долго смотрел с изумлением на дисплей. Это было сообщение из банка о пополнении счета ровно на 10000 долларов.
Он мгновенно вспомнил вчерашний разговор с Фишером о таинственном покупателе, предлагавшим за его картину именно такую сумму.
«Значит Генри все-таки продал ее. Но почему не взял процент?» — думал Джастин, запивая лекарство водой. Что угодно, но деньги для Генри — святое. Никогда, ни при каких обстоятельствах Фишер не снизил бы процент, а тут — вся сумма автору? С чего бы?
Помедлив немного, он набрал номер Фишера. Тот отозвался не сразу, и судя по тону голоса, был в крайне мрачном настроении.
— Привет. Ты кажется не хотел продавать «Горение»? Что, передумал?
— Как я понимаю, деньги ты уже получил. — ответил тот твердо.
— Да, но процент? Сколько я должен вернуть?
— Слишком много вопросов, Джастин.
— И все-таки.
— Таковы были условия сделки. Кстати, насколько я помню, ты обещал приехать сегодня. — тон Генри слегка смягчился, но Джастин прекрасно понимал, что это очередная попытка не дать ему ощутить истинное его состояние. Он всегда чувствовал, когда тот злился: по тону разговора, а иногда по странной особенности Генри переставлять местами слова. Сейчас он был особенно раздражен, и Джастин прекратил расспросы, оставив самое главное, что хотел сказать, напоследок:
— Генри, я не приеду. Похоже в самолете я подхватил простуду. Температура, насморк, горло… весь букет.
Генри помолчал. Джастину даже показалось, что он слышит, как тот скрипит зубами от злости.
— Жаль, — сказал наконец Генри, — тебе прислать Нормана? Он посмотрит на всякий случай.
— Не стоит беспокоить Барри. Я в порядке. Ты же знаешь, в моей ванной аптечный магазин, — Джастин усмехнулся и закашлялся, — лучше подкинь мне какую-нибудь несложную работу. Скучно валяться в постели без дела.
— Возьмешься за дизайн растяжек для концерта?
— Давай. Когда надо?
— Вчера, — съязвил Генри.
— А точнее? — Джастин потянулся через всю кровать, пытаясь достать блокнот и карандаш, которые на случай экстренного ночного творчества всегда лежали рядом на тумбе.
— Завтра к утру нужен хотя бы один вариант. К вечеру — второй. В принципе, двух должно хватить, я думаю.
— Кто клиент? И что за срочность такая? — удивился Джастин.
— Тебе Джонни позвонит и все расскажет.
— Вау! Рио-концерт-холл? Кто же это такой будет? — Джастину почему-то стало очень любопытно, он даже сел, спустив босые ноги на пол.
— Да так. Одна птичка певчая, — ответил насмешливо Фишер.
— Как я понимаю, она поет, потому что ты ее трахнул, не так ли? — съязвил Джастин, качая головой.
— Ладно, у меня дела, — коротко ответил Фишер, и в ухо Джастину раздались короткие гудки.
«О, как! У Генри новый любовник. Однажды он обойдет Великого Брайана Кинни! Если уже не обошел…» — подумал Джастин. Ему стало ужасно тоскливо. Со всей силой он швырнул блокнот в сторону тумбы, но промахнулся, и увесистая книжица полетела в сторону стеллажа с книгами, зацепив на одной из полок небольшую вазу из темного стекла, в которой стояла высохшая роза.
Иногда, когда настроение было особенно тревожным, Джастин покупал себе цветы. Они приносили ему странное успокоение. Он настолько привык к этому, что с некоторых пор это стало почти необходимостью — цветы в квартире. А этот полу распустившийся бутон молочного цвета он приобрел по дороге домой перед отъездом во Флориду. Конечно, за время его отсутствия цветок завял.
Сейчас, Джастин словно в замедленной съемке видел, как ваза летит вниз, вдребезги разбивается об пол, и роза падает сверху в темную груду осколков, теряя часть своих лепестков…
Некоторое время он не мог оторвать глаз от естественно возникшего на его глазах натюрморта. Довершали его остатки расплескавшейся из вазы воды и тусклый утренний свет.
«Так выглядит смерть… » — пришло ему в голову.
Не сразу Тейлор понял, что звонит телефон. Не отрывая глаз от розы, Джастин нехотя ответил:
— Да.
— Привет, Джас! — услышал он звонкий голос Джонни.
— О, привет!
— Мистер Фишер…
— Да, я в курсе. Диктуй, — ругнувшись, Джастин встал, и пошел босиком за блокнотом, мирно обосновавшимся на месте злосчастной вазы. Стараясь не задеть случайно «натюрморт», возвращаясь назад, он на ходу записывал то, что диктовал ему Джонни: «Лэнс Хардман. Акустическая гитара, вокал. «Перекрестки».
— Портрет нужен? — поинтересовался Джастин, обдумывая название. Эти «перекрестки» немало его озадачили. Необычное, и странное название…
— Да, фото я тебе сейчас на почту скину.
— Вкратце расскажи, что за личность?
— Ой, слушай. Он очень круто смотрится. Высокий, подтянутый, платиновый блондин. Свободный такой. Чудесные зеленые глаза. Одевается… В общем, ты бы оценил, это точно. Выглядит довольно молодо, хотя, я, когда поговорил с ним подольше, понял, что он меня намного старше.
— Мне нужно будет два фото — портрет и во весь рост, — без эмоций отозвался Джастин.
— Ок. Жди, вот только ушло. — Джастин собирался уже нажать на отбой, но Джонни продолжил:
— Они честно говоря оба… Ты бы видел какой у него менеджер! Я сначала вообще подумал, что он и есть протеже мистер Фишера.
Джастин рассмеялся:
— Джооонниии. Ну ты на всех подряд засматриваешься. Совесть имей.
— Нет! Клянусь тебе. Никогда таких не встречал. Джас, он прямо Совершенство!
— Не смеши меня, Бога ради — Джастин смеялся во весь голос, кашляя до слез, — слова то какие. Совершенство…
— Да ладно тебе. Они правда классно смотрятся: один блондин, второй брюнет. Примерно одного роста, фигуры у обоих — закачаешься! Менеджер кстати, сильно помоложе будет, и хватка у него волчья. Вытряс из меня самый максимум за пару минут, да так ловко, что я не сразу и понял даже.
Слушая Джонни, Джастин чувствовал, что настроение немного поднялось, и он спросил любопытства ради:
— Пара?
— Да вроде нет. При мне по крайней мере никак не проявили себя. Но отношения у них, по-моему, самые что ни на есть теплые. Шутили постоянно, пока я все оформлял.
— Ладно. Раз такая срочность, давай, до связи. Буду работать. — и Джастин отключился.
Вроде бы он и не придал значения разговору с Джоном (слишком уж известен тот был своей чрезмерной восторженностью), но что-то все равно не давало покоя. С одной стороны — лихой эпитет «Совершенство», который дал Джонни менеджеру клиента, словосочетание «волчья хватка», высокий брюнет, дополнялись вчерашними словами Генри, когда он давал описание человеку, готовому заплатить за «Горение» 10000 долларов: «высокий, стройный брюнет, с отличной деловой хваткой. Слегка за 30. Ироничная улыбка, карие, орехово-шоколадные глаза».
Джастин внезапно занервничал. Стало дурно. Он приложился к кувшину с водой, и выпил его до половины.
«Господи, мне везде мерещится Брайан… С ума бы не сойти» — подумал он и заметался по комнате. Он подошел к «натюрморту», затем к окну, чувствуя, как по спине стекают ручейки пота (жаропонижающее подействовало, или очередная страстная иллюзия Брайана?). Стало невыносимо жарко и Джастин стянул с себя промокшую майку. Ему одновременно хотелось, и не хотелось, «чтобы это был Брайан».
Джастин еще раз взглянул на натюрморт, который про себя назвал «Иллюзией смерти», и понял, что до него руки скорей всего дойдут только ночью. Думая об этом, он открыл ноутбук и буквально прилип взглядом к фотографиям Лэнса Хардмана. Они настолько заняли все его воображение, что он перерыл весь интернет в поисках информации об артисте в надежде хоть что-нибудь узнать о его менеджере и продюсере. Но как назло, о нем нигде не было ни слова.

Фото Лэнса были студийные, и, судя по всему, сделанные в Нью-Йорке.
Студия «Сенситив» — подумалось Джастину, очень уж почерк фотографа был знаком. Именно в ней работал некий Элвин Мартин, отличительной особенностью которого было умение «достать» из модели ее характер, интеллект, сущность, энергию, сексуальность… Лэнс был умен, насмешлив, свободен, смел, как-то по-особому нестандартен: слегка агрессивная поза с гитарой на коленях, волосы, ниспадающие на плечи, цепкий и в то же время чувственный взгляд уникального цвета зеленых глаз. Длинная шея, и руки… Руки его были прекрасны: идеальной формы кисти и аристократические ладони с длинными пальцами. А длинные, расставленные в стороны ноги, согнутые в коленях, и узкие ступни в элегантных туфлях довершили сей «убийственный» образ. Джастин разволновался так, что пострадавшая от давней травмы рука, давно не тревожившая его, внезапно дала о себе знать длинным болезненным спазмом. Он сморщился и зашипел.
Идея пришла сразу.
Тейлор увидел Лэнса в фентези-образах, в соответствующем антураже и костюме. Джастин очень быстро сделал 3 наброска в блокнот. Один — портрет в эльфийском образе, один — во весь рост, в стиле «викинг» с гитарой на переднем плане, на которую Лэнс опирался двумя руками, словно на меч. А третий — не для растяжки. Для себя.
На нем Лэнс был изображен в пустой комнате у окна, в одних джинсах с обнаженным торсом. Его голова немного склонялась на грудь, лицо закрывали падающие волосы, в руке он держал сигарету. Поза была расслабленной и в то же время выражала сумасшедшую внутреннюю энергию Хардмана. Закончив рисунок, Джастин долго вглядывался в него, словно в живого человека, и физически ощутил откуда-то пришедшую мысль: «А вот это, Тейлор, и есть твой личный и неотвратимый пи***ец».
Джастин работал до самой темноты, и к 23.00 оба варианта растяжки были готовы. Рассматривая макеты, Тейлор мысленно пытался представить, кто мог бы встать рядом с Лэнсом в воображаемую пару. В первую очередь Джастин представлял женщину, этакую Диану-охотницу, но с той же степенью вероятности представлялся рядом и мужчина — моложе, брюнет, с ироничной улыбкой на губах…
«Опять бл* Брай!» — подумал он про себя нервно.
Джастин часто играл сам с собой в подобную игру, когда хотел выяснить хотя бы предположительно чью-либо ориентацию. Он полагался на собственное воображение, и почти никогда не ошибался. В Лэнсе, с вероятностью до 99 процентов он видел би. И это наводило на размышления.

Ближе к полуночи, он почувствовал себя хуже. Он прополоскал горло, обмотал шею шерстяным шарфом, выпил что-то на ночь и забрался под одеяло. Его снова знобило. Но к ознобу добавилась иррациональная тревога. Джастин вертелся в постели битых два часа. Мысли его постоянно возвращались к менеджеру Лэнса и самому Хардману…
«Давно надо было узнать у Рены, кто купил «Горение», — ругал он себя, — сейчас хотя бы спал бы спокойно». Но тут же возражал себе: «Ну да. Если бы спал вообще…».
Мысль о Брайане не давала покоя. Он словно чувствовал его присутствие в Нью-Йорке. Его почерк, его поступки, его энергию. Словно в целом городе что-то изменилось, стало иным. Джастин как-будто уже знал, что однажды встретит его здесь. Провертевшись полночи, он все-таки встал и минут за двадцать создал набросок «Иллюзии смерти» в темном, ночном освещении. Только после этого, потеряв силы, вырубился на остаток ночи.
Проснулся он около 9.00, словно от толчка, сел, опустошил кувшин с водой, и сразу набрал номер Рены Тешеску. Рена ответила сразу. Она уже была в галерее и распоряжалась монтажом очередной экспозиции.
— Привет, Джастин! С приездом. Говорят, ты болен…
— Да, спасибо. Вчера вернулся. Простужен слегка, но в целом — в порядке. У меня к тебе вопрос.
— Говори, пока есть время.
Джастин разволновался и закашлялся до слез, не в силах произнести ни слова.
— Ууу, да тебе лечиться надо, дорогой, — сокрушалась Рена.
— Да… сейчас… что за черт… Погоди, Рена… Скажи, кто купил «Горение»?
— О… это очень интересный клиент.
— Реночка. Имя. Бога ради. Назови, — едва не выкрикнул Джастин.
— Да пожалуйста, не стоит так волноваться. Кинни. Мистер Брайан Кинни. А что? Тебе Генри деньги перевел?
Джастин был словно громом поражен. Он предчувствовал еще вчера, — подтверждение Рены было лишь формальностью. И тем не менее, теперь, когда он знал наверняка, стало намного труднее. Перед глазами стояли фото потрясающе красивого, талантливого и сильного человека — Лэнса Хардмана, а также — собственноручно созданные для него анонсные растяжки в стиле фентези. Джастин молчал.
— Эээй, ты там уснул, Джастин? — усмехнулась Рена.
— Да… нет… спасибо, Рена. Деньги я получил. Извини, что отвлек. — и нажал отбой.
                                                                      
                                                                            ***
Брайан проснулся довольно поздно, его немного мутило, и чуть кружилась голова, но в целом — самочувствие было вполне сносным. Он встал, прошелся босиком по студии, отметив про себя, что Лэнс ушел продолжать записывать альбом, не разбудив его. Он сожалел о вчерашнем, но не стыдился, что было для него новым. Он улыбался, вспоминая, как Лэнс целовал его ладонь, и как они целовались потом, перед тем как заснули. Губы Лэнса были жестковаты, но не грубые, а прикосновения… Брайану казалось, что в большей степени это они вернули ему нормальное состояние души. Но доктора Брайан тоже оценил: Кинни поморщился, и размял больное место на ягодице, куда Норман без предупреждения засадил вчера укол.
Брайан открыл холодильник, достал энергетик, и собрался уже привычным жестом открыть его, но остановился, вздохнул, убрал его назад и достал минералку.
«Здравствуй, старость», — подумал про себя Кинни, выпил залпом почти всю бутылку, остатки вылил себе на голову и отвесил холодильнику шутовской поклон. Слишком хорошо он запомнил вчерашнюю беспомощность и ужас от невозможности нормально вдохнуть и выдохнуть. Вообще вчерашний вечер он с трудом мог воспроизвести. Наиболее отчетливо помнил он «разговор» с Фишером, потом себя и Лэнса в клубе, а потом все было размыто, лишь поцелуи Лэнса и сковывающий сердце ужас…
Только он собрался в душ, как в дверь позвонили.
Двое брутального вида молодых парней придерживали упакованное в плотный картон полотно.
— Доставка из галереи Арт-Альянс Плюс для мистера Брайана Кинни — любезно улыбнулся курьер.
Только сейчас Брайан вспомнил, что вчера, помимо «разговора» с Фишером, успел перевести на счет Генри 10000 долларов. Брайан удивился себе, как он вообще смог подумать об этом в том, вчерашнем своем состоянии. Он расписался в документах, обхватил картину двумя руками, и закрыл дверь. Полотно было среднего размера, но довольно тяжелое, или, может быть, так Брайану показалось, из-за того, что он еще не до конца восстановился после вчерашнего.
Он едва дотащил его до диванчика, и хотел было сразу развернуть, но передумал и ушел в душ. Пока вода смывала вчерашние переживания, Брайан, закрыв глаза, думал о картине, и художнике, который ее создал: «Джастин… Солнышко мое… адов чертенок… когда же ты отпустишь меня?»
Он также думал о Лэнсе, о том, что жизнь его, наконец стабилизируется, что все получилось в Нью-Йорке. А это очень важно именно сейчас. Чтобы получалось все. Но в то же время, стоило лишь на мгновение вспомнить Тейлора, он начинал чувствовать себя чуть не самым несчастным человеком на свете.
Любил ли он Лэнса? Любил.
Он вдруг понял про себя, что вообще любит черезчур, и многих: Джастина, Майкла, Дэбби, Эммета и Тэда, Лэнса. И Дэйв неправ тысячу раз — он не бесчувственная сволочь, напротив — слишком боится проявлять настоящие свои чувства, поскольку они очень сильны. Он всегда знал про себя, что страшно раним, но очень боялся, что об этом узнают другие.
«Меньше люби, тогда и боли меньше будет» — вспомнил он слова одной из подружек Линдс, сказанные в пылу их обсуждения вопросов любви и привязанности в далекие подростковые годы. Тогда это показалось Брайану разумным, и он создал для себя тот образ, в котором видел для себя собственное существование наиболее безболезненным. В итоге получился мистер Совершенство, — восхитительный юноша-брюнет, которого хотели все, а затем — король клубного секса, самец с волчьей хваткой и охотничьим инстинктом. Пока не появился Тейлор, и не выломал к чертям всю крепкую и надежно работающую систему. Брайан думал, что это было похоже на взлом компьютера, когда слетают все блокировки, пароли и защиты и наступает хаос…
Хаос — то, что было в его душе сейчас.
Все еще чувствуя слабость, Брайан решил остаться дома. До начала репетиции в Рио-концерт-холле было еще немало времени и как обычно, в одном полотенце после душа, Кинни растянулся на подиуме, чувствуя приятную прохладу, касающуюся кожи, так и не решившись распаковать картину.

                                                                           ***
— Мистер Хардман! Я сейчас перенастрою, и мы еще раз начнем, ок? — на весь огромный зал раздавался голос звукорежиссера.
— Ок! — отозвался Лэнс и принялся сосредоточенно подстраивать гитару.
Сцена была освещена не полностью, и Лэнс чуть щурился, наклоняясь к гитаре.
— Дайте полный свет! — попросил он.
Осветители врубили полно концертный вариант и Лэнс, пройдясь по сцене туда-сюда, крикнул в темноту полупустого зала:
— Это только на первую и седьмую композицию.
— Да-да, не волнуйтесь, мистер Хардман! Все будет по сценарию.
— Тогда пока оставьте так. Я начну сначала.
— Ок! Вы готовы? Можем начинать.
Звукорежиссер дал совсем небольшую подзвучку и низкий, чуть хриплый голос Хардмана змеей вполз в душу Джастина, тайком пробравшегося на задний ряд балкона. Обмотанный шарфом, время от времени заходящийся кашлем, он сгибался пополам, в страхе быть услышанным. Тейлор сидел пусть и далеко, но прекрасно видел при этом Лэнса, свободу, с которой он двигался по сцене и внутренний драйв, которым он был переполнен. Оторвать глаз от него было совершенно невозможно. Много всего было намешано в душе Джастина, ведомой чудесным голосом. Голос Лэнса задевал в те струны, которые он давно заставил в себе замолчать.
Было больно и сладко одновременно. Так, как чувствовал себя Джастин всегда, лишь улавливая на себе взгляд Кинни, даже если он брошен был случайно, даже в момент ссоры, когда глаза Брайана вспыхивали адовым огнем…
Лэнс спел несколько композиций и остановился.
— Что-то не так, мистер Хардман? — спросил режиссер.
— Нет, все в порядке, я бы чуть-чуть добавил басы, но опять же — на Ваше усмотрение, может быть это со сцены мне так слышится. Как в зале?
— Ну, только если совсем чуть-чуть. У меня нет впечатления, что маловато басов. Голос чудесный, низкий, если я прибавлю, могут некоторые частоты потеряться.
Ленс улыбнулся:
— Тогда оставим как есть.
— Продолжим? Номер девять? — вновь раздался голос звукорежиссера.
Ленс опустил гитару, сделал на месте пару шагов, словно хотел удостовериться, крепок ли пол под ногами, затем неожиданно для всех сказал:
— Девятой сейчас не будет. Я прямо на концерте исполню.
— А звук?
— Оставим тот же. Она будет без сопровождения. Давайте №10, 11, 12 и последнюю.
— Как скажете! — отозвался режиссер и репетиция продолжилась.
Когда Лэнс запел последнюю композицию, Джастин наконец увидел Брайана.
Он спустился по краю сцены, сделал знак «виктори» Лэнсу, и поднялся выше, но не сел, а остался стоять в проходе, сложив на груди руки. Джастин буквально бросился к краю балкона, в надежде разглядеть его. Непередаваемая, грациозная походка Кинни, родная до боли, жесты, неспешные, и в то же время точные движения рук, словно магнитом притягивали к себе. Брайан был одет в легкие летние брюки свободного кроя, очень сексуально сидящие на бедрах, и простую белую майку. И этого было более чем достаточно.
«Господи…» — прошептал Джастин. Его снова настиг приступ кашля, который он задавил в себе с трудом: из глаз потекли слезы. Он сел прямо на пол на ступеньки между рядами кресел, молясь, чтоб его случайно не обнаружили. Не то, чтобы он прятался именно от Брайана, нет, но он не хотел показываться ему в изможденном, болезненном виде.
Когда приступ отступил, Джастин выпрямился и осторожно выглянул в зал. Кинни как ни в чем не бывало смотрел на сцену и явно ждал окончания репетиции.
Когда умолкли последние аккорды, Джастин стал свидетелем сцены, которая заставила его, словно подростка, убежать с места наблюдения.

Брайан не спеша вышел на сцену, принял из рук Хардмана гитару, улыбнулся, приобнял его за талию и сказал в микрофон:
— По-моему, было гениально.
Раздались аплодисменты, восторженные возгласы. В этот момент Лэнс наклонился и поцеловал Кинни в губы. Сердце Джастина будто остановилось.
Брайан тут же изысканно отшутился в микрофон:
— Мистер Хардман, Вы выписываете счет, который я не смогу оплатить.
В зале раздался смех, затем они вместе, демонстрируя залу неизбывное «виктори», покинули сцену. Джастин не очень помнил, как оказался в фойе второго этажа. Его потрясло то, что он увидел. Этот поцелуй не был ни дружеским, ни даже шутливо-благодарным. Он, бл* был настоящим, взрослым, пусть и коротким.
«Черт! ЧЕРТ! ЧЕЕЕРТ!!!» — Джастин осел по стене на пол, сжимая ладонями лоб, благодаря Бога и всех, кто мог случайно увидеть его сейчас, за полное одиночество и пустоту вокруг. В один миг пронеслись перед его глазами все самые дорогие моменты, связанные в его душе с Брайаном Кинни, особенно тот день, когда он впервые решил жить для себя. Нет, он не жалел о расставании тогда, он отчаянно мучился ощущением потери сейчас, когда опасения подтвердились прямо на его глазах.
Джастину нечем крыть. Ему казалось, что Лэнс круче по всем статьям: выше, стройнее, изящнее, умнее, прекраснее. Тысячу раз прекраснее чем он сам, и, даже как будто талантливее. Пережить это было очень тяжело. Все же до сего момента теплилась в душе Джастина надежда, что все не так печально, что Лэнс и Брайан просто партнеры… Деловые партнеры.
Особенно больно ему было от того, что Лэнс как нельзя более подходил по всем его личным представлениям, как претендент «на место под Солнцем», как человек, достойный Брайана Кинни. Мало того, Джастин даже желал бы, чтобы рядом с Брайаном оказался такой, как Лэнс.
Огромным волевым усилием, выругавшись про себя миллион раз, задавив самые беспомощные, бессмысленные слезы, бледный, кутающийся в шарф, Джастин спустился на лифте вниз и ничего не замечая вокруг, прошел через главный вход на улицу.
Не заметил он и того, что вслед ему внимательно смотрел Хардман, которому сразу после репетиции приспичило в туалет, и теперь он дожидался внизу, в фойе перед главным входом, пока Кинни улаживал последние детали с командой организаторов.
Удаляющаяся фигура Джастина показалась Хардману почему-то очень знакомой. Он попытался окликнуть уходящего, но тот был довольно далеко и не услышал. Беспокойство охватило Лэнса, и он торопливо набрал номер Брайана. Тот нажал на прием, но говорить не мог — Лэнс слышал, как активно идет обсуждение предстоящего концерта. Брайан был настолько занят, что лишь бросил ему:
— Лэнс, тут есть некоторые вопросы. Ты не жди меня, я задержусь…
— Ок, тогда я пойду. Гитару захватишь?
Было слышно, как Кинни прикрыв ладонью телефон, шепотом добавил:
— Захвачу. Ты был великолепен. Увидимся дома.
Эти слова чем-то царапнули Лэнса и неясное беспокойство только усилилось. Даже спустя время, он не мог понять, что это было — предчувствие, предупреждение? Но единственное, в чем он уверен был сейчас на все 100 процентов, что надо во что бы то ни стало догнать этого блондинистого парня, не смотря на теплую погоду, кутающегося в длинный шерстяной шарф.
Ему повезло.
Блондин не взял машину, а неторопливо шел пешком вдоль проспекта. Лэнс максимально приблизился к нему и пристроился следом, стараясь не быть замеченным.
Блондин долго шел словно без цели, затем остановился, достал телефон, набрал чей-то номер, не дождался ответа, и зашел в первое попавшееся кафе. Стеклянные стены заведения позволили Лэнсу наблюдать за ним: он сел за столик, сделал заказ и не поднимая лица уставился в стол. Ему кто-то позвонил.
Блондин коротко и очень раздраженно поговорил по телефону, потом закрыл лицо ладонями и так сидел неподвижно, пока ему не принесли то, что он заказал.
Это было спиртное.
Что-то очень простое: не коньяк и не вино. Как минимум виски или даже водка. Парень откинулся на спинку стула, сделал полный глоток, закашлялся и слегка повернул голову в сторону стеклянной витрины, за которой сидел. В этот момент Лэнс окончательно понял, где он мог его видеть.
Этот худощавый, с крепкими плечами парень был тот самый блондин, которого с болью и ужасом обнимал Брайан на фотографии, в интернет-дайджесте о взрыве в гей-клубе «Вавилон». И еще он понял, что это его блондинистую макушку на задних рядах балкона он несколько раз заметил со сцены. Лэнс понял все и почти сразу, но не смог уйти, также как в Питтсбурге, когда он случайно забрался в корзину удаленных писем Брайана, и не смог остановиться, пока не прочел все. Он видел, как блондин, прикрываясь шарфом плачет, как жмурится и буквально заставляет себя глотать довольно тяжелый алкоголь, который явно не шел ему в глотку.
«Ну что же, Лэнс… — подумал Хардман про себя, не отрывая глаз от откровенно напивающегося на его глазах прекрасного молодого блондина, — стоило догадаться раньше. Юноша из «Вавилона», Джастин — с этого момента твой личный, неотвратимый кошмар».
Лэнс отвернулся стиснул зубы, вышел на шоссе и проголосовал. Скрипнув тормозами, остановилось такси. Хардман, не оглядываясь назад, нырнул в полумрак вечернего авто, и попробовал успокоиться, откинувшись на сиденье, но затрезвонил телефон.
— Мистер Хардман, это Джонни. Я выслал Вам на почту растяжки. Можете оценить. Если все устраивает, завтра мы их развешиваем по городу. Должен сказать, Вам очень повезло. Дизайн сделал один из самых талантливых молодых художников Нью-Йорка.
— И кто же это? — равнодушно спросил Лэнс исключительно для того, чтобы спросить.
— Джастин Тейлор.
Лэнс едва не выругался вслух, но заставил себя вежливо поблагодарить и нажал отбой.
«Бл*… да что же это?! Не бывает таких совпадений!» — он тут же попытался открыть на смартфоне два файла, присланных Джонни, но ни тот, ни другой не открылся, и Хардман попросил шофера прибавить скорость. Они подлетели к подножию дома, словно на аэроплане, и Лэнс щедро расплатился с водителем, оставив того в немалом недоумении.
Он не помнил, как поднялся на лифте, как открыл дверь студии, четко осознав себя лишь перед открытым экраном ноутбука. Работа Тейлора была чудесна. Лэнс смог отключиться от тяжелого впечатления, которое охватило его, когда он наблюдал за Тейлором. Разглядывая себя в неожиданном и очень подходящем образе, Лэнс даже улыбнулся.
«Да это же гениально совершенно! Никогда не предположил бы даже, что меня можно увидеть вот так… Все-таки «браво!», мистер Тейлор!» — думал он. Но даже в банальных концертных растяжках Лэнс чувствовал необычную ауру художника. Странное чувство охватывало его, глядя на собственные изображения: восторг и боль одновременно. Это было необъяснимо, задевало какие-то очень глубокие душевные «струны», и заставило Лэнса волноваться.
Он открыл окно и закурил. Наклонившись ниже, чтобы не сбить пламя, он вдруг заметил упакованную картину. Ему показалось, что именно сейчас он и найдет объяснение своей тревоге. Словно имея права на все, Лэнс распаковал ее и сел на пол по-турецки, разглядывая. Он не сразу понял, как мрачноватая аура «Горения» затянула его внутрь, в полумрак питтсбургского переулка перед «Вавилоном».
Лэнс узнал фигуру Брайана. Его следы сжирало пламя, растекающееся вниз, на всю ширину полотна — туда, откуда словно глядел ему вслед художник Джастин Тейлор. Лэнс включил весь возможный свет в квартире и подошел к полотну ближе. Он искал дату, когда была создана картина. Он знал, иногда художники на самом полотне, или на раме оставляли собственный автограф и дату создания работы. Не сразу, но он ее нашел: 28.04.2005.
«Два месяца назад…» — покачал головой Хардман, убрал лишний свет и издалека еще раз взглянул на картину. Страх, боль, любовь и чувство невосполнимой потери, выраженные художником, отозвались в сердце Лэнса, став неожиданно созвучными его собственным мыслям. Он думал сейчас о письмах Брайана. Они настолько поразили его тогда, что сейчас, глядя на картину, приходили на память из них отдельные слова, и даже целые фразы. Ему казалось, будто это они кричат о своей боли в пламени «Горения»:
«Я говорил тебе, что ты часто бываешь прав, но в одном ты всегда ошибался… Нет, не то хотел сказать…»
«Я ужасно устал без тебя…»
«Я хорошо понимаю, что, наверное, больше никогда тебя не увижу…»
«Зачем ты все это терпел? Может быть, тогда ты и спланировал эту месть?.. Если так, то получилось блестяще, Солнышко».
«Пожалуйста ответь что-нибудь. Пожалуйста…»
«Бл*, Джас! Какого черта все так? Ты затрахал мне душу! Мне бл* нормально не живется! Иди нах*! НАХ*ИДИ!!!»
«Вчера случайно нашел твою желтую майку. Ты искал ее перед отъездом, а она, представляешь, завалилась под кровать…»
«Если б ты знал, с каким наслаждением я трахнул бы тебя сейчас, паршивец ты мелкий!»
«Надеюсь, все же, что ты счастлив…».
«А ведь последнему из этих писем, нет и двух недель» — думал Лэнс.
— Господи, какая тяжелая вещь… — прошептал он. Он задавал себе вопрос: мог ли создать подобное совершенно счастливый человек? Брайан мог надеяться, конечно, но его Джастин точно не был влюблен, и счастлив с кем-то другим. Не мог он написать такое просто так. Он до сих пор любит Брайана и страшно сожалеет о своей потере. Лэнс увидел это настолько ясно, словно знал наверняка. Ему захотелось срочно уйти куда-нибудь. Или также, как художник Тейлор напиться, или просто побродить по городу, чтобы найти хоть немного равновесия в разбалансированном разуме и утихомирить собственную боль. Вместо этого Лэнс услышал звук открывающейся двери, и увидел Брайана с гитарой. Довольного и веселого. Он осторожно прислонил гитару к стене, скинул обувь, приблизился к Лэнсу, который не сводил с него глаз, и заявил, обнимая его за шею:
— Мы с тобой всех порвем в четверг. Я там пару идей еще подкинул по ТВ рекламе. Еще костюмы! Лэнс, какие тебе костюмы привезли! Ты бы видел. Это сээээкс! Кстати, завтра у тебя примерка после обеда…
— Брайан… — Лэнс пытался улыбнуться, не смея прерывать его. Слишком радостно было видеть его таким, после вчерашнего приступа, когда Лэнс чуть сам не умер от страха за него, но…
— А, кстати, еще… — Брайан обернулся к распакованной картине и замер. У Лэнса сбилось дыхание. Ему захотелось, как в сказке, магическим приемом спрятать мрачное полотно, чтобы Брайан не видел его. Совсем. Но было поздно.
— Ты распаковал ее… — Брайан странно усмехнулся, с совершенно изменившимся лицом оглянулся на Лэнса, и неуверенно подошел ближе к картине.
 — Знаешь, у меня утром духу не хватило… — Лэнс услышал горькие интонации в его голосе.
— Когда ты это купил? — спросил он, как можно спокойнее.
— На второй день, как мы приехали сюда… — глухо ответил Брайан, не оборачиваясь.
— А Генри?
— Что, Генри? — Брайан резко повернулся на 180 градусов, и подошел ближе, чувствуя, что снова, как вчера заходится его сердце.
Как ни крепился Лэнс, но наблюдение за Тейлором после репетиции, его блестящие, вынимающие душу работы, невыносимые сомнения, мучившие Лэнса со вчерашнего вечера, порожденные единственным звонком Фишера, — все это вместе скрутило нервы Хардмана в тугой узел, и он не выдержал:
— Фишер вчера звонил мне и намекал что вы с ним… — он встал, не в силах больше произнести ни слова. Дышать стало трудно.
— Генри лжет, — сказал Кинни твердо, чувствуя, что не станет сопротивляться даже если Хардман решит его сейчас убить.
— Да ну?! И поэтому мне дали Рио?! — Лэнс неожиданно для себя понял, что голос его дрожит.
— Лэнс… НЕТ! Прекрати! Да не так все было!.. — Брайан отступил на шаг назад, выставляя вперед руки, в надежде успокоить Хардмана. А Лэнс наступал на него, словно ураган, готовый снести все живое.
— Брайан… бл*, не смей! Никогда не смей ради меня… с НИМ! Ни с кем не смей!!! — он жестко схватил Кинни за плечо. Лэнсу хотелось ударить со всей силы, сделать что-то, чтобы хоть немного отпустило мучение, мощным потоком нахлынувшее на него в один лишь этот вечер, перевернув с ног на голову весь, едва созданный, такой теплый и уютный мир. Но потерянный взгляд Кинни, его напряженная грудь и шея, мягкий жест вытянутых вперед рук, взволнованное дыхание, побелевшие губы, отчаянно уговаривающие его, на которые он смотрел не отрываясь, завороженно вдруг сломали его.
«Господи, как же я люблю тебя…» — молнией мелькнуло в мозгу Лэнса, и он со всей силой впечатал Брайана в стену. Перевернулась и брякнула гитара, прозвенев всеми струнами подряд. Лэнс целовал его словно в последний раз, — причиняя боль, отчаянно, зло, а Брайан терпел, изредка вскрикивая от боли, и напротив, давал Лэнсу как можно более мягкую ласку, чтобы тот хоть немного успокоился и услышал, наконец, его:
— Лэнс… ничего. не было!..
— Не смей… — Лэнс исступленно целовал открытую шею в вороте майки, затем зубами потянул ее на себя, и Брайан торопливо снял ее.
— Никогда, обещай мне… никогда ради меня не иди на это! …
— Успокойся… Лэнс… Это ложь. Генри очень хотел…
— Ни ради кого!.. Брайан!
— чтобы ты …так нервничал…
Брайан внезапно перехватил инициативу, и они поменялись местами. Теперь Лэнс оказался прижатым к стене, и Брайан, всем существом своим как можно мягче и нежнее ласкался к нему, вжимаясь, чувствуя его возбуждение, сбитое дыхание и дрожь. Он касался его груди, обнимал бедра, раздевая, и увлекая за собой на огромную двуспальную кровать, на которой еще ни разу они не спали вместе.
— прошу тебя… доверяй мне…
Лэнс что-то сбивчиво шептал ему в ответ, но Брайан не слушал. Он делал сейчас все, что мог, чтобы Лэнс забылся и позволил любить себя, чтобы несмотря ни на что они любили друг друга этой ночью. Без ожиданий, сожалений и надежд…

Когда буря утихла, Брайан понял, что плачет, но не стал скрывать это от Лэнса, и просто уткнулся лицом ему в грудь. Он знал, что Лэнс не осудит его и никогда не воспользуется тем, что о нем теперь знает. Лэнс понял это, ощущая, как под трепещущими ладонями вздрагивает спина Брайана.
«Ты обязательно будешь счастлив… — подумал Лэнс, глядя в одно точку, — обязательно…». Не в состоянии разговаривать, прислушиваясь к дыханию друг друга, они молчали каждый о своем.

                                                                           ***
Была уже глубокая ночь, когда Джастин оказался на пороге пентхауса Генри. Он был прилично пьян, но душевная боль, переполнившая его словно колодец, до краев, не давала и шанса опьянеть по-настоящему. Тейлору казалось, что он сейчас даже более трезв чем в обычном состоянии. Он знал, что Генри не спит и скорей всего переписывается по электронной почте со своими партнерами по всему миру.
Джастин нажал на звонок и стал ждать, когда его мрачная физиономия высветится на экране входного видео. Наконец, ему ответили:
— Джастин? Почему так поздно? — раздался в микрофоне не слишком любезный голос Генри.
— Открой. Есть разговор.
— Что, прямо сейчас? — Генри как будто и не собирался открывать.
— Ты что, не один? — Джастин рассмеялся, — мне пох*. Пусть юное дарование чем-нибудь прикроется, он мне не помешает.
Судя по всему, Джастин угадал, так как помешкав немного, Генри все-таки впустил его.
Джастину стало очень смешно: великий и ужасный Фишер явно чувствовал себя неловко, торопливо запахивая на талии роскошный шелковый халат. Это разрядило обстановку.
— Куда, можно-то? — спросил он, едва сдерживая смех.
— Д-давай в белую гостиную, — пробормотал Генри, и буквально потащил его за руку в небольшую комнату, обставленную мебелью из белой кожи, с огромными от пола до потолка окнами.
— Садись, — предложил Генри. Но Джастин остался стоять. Несмотря на спиртное, которое согрело воспаленное горло, приступы кашля все равно охватывали его. Вот и сейчас, закашлявшись, ныряя носом в шарф, он увидел, как Генри брезгливо сморщился и невольно подтянул колени под себя. Джастину стало еще веселей. От выпитого виски, и внезапно принятого довольно простого решения, появилось желание немного подразнить Генри, и он спросил, улыбаясь во все тридцать два зуба:
— Дэйв? Керри? Стью, или может быть Берти?
Он с удовольствием увидел, как Генри бледнеет и молчит.
— Что, думаешь, секрет? Да весь Нью-Йорк знает. Ну? Так кто? Должен же я знать, кому оставляю тебя на поруки.
— Оставляешь? — Генри словно очнулся, и уставился своими красивыми, но как всегда совершенно холодными серыми глазами в глаза Джастину.
— Я ухожу. — серьезно сказал Тейлор.
— Да? — в голосе Генри проснулись стальные ноты. Он подошел к Джастину настолько близко, что Тейлор чувствовал его дыхание, — надеюсь ты понимаешь, что в этом случае я не смогу больше поддерживать тебя?
Джастин рассмеялся.
— Да, Генри, конечно понимаю.
— И Париж, и Лондон, и Мадрид… Ты готов отказаться от всего этого?..
— Готов. Ты извини. Это все — он провел рукой, показывая на буквально бросающуюся в глаза роскошь его жилища, — и бесконечные твои новые мальчики…
— Ревнуешь? — Генри презрительно фыркнул и рассмеялся мелким, неприятным смехом.
— Какая ревность, Генри, ты шутишь? Я ухожу насовсем. И плевал я, честно говоря, на «необратимые» последствия.
— Что, оперился птенчик? — в голосе Генри послышались угрозы.
— Ой, вот только не надо меня пугать!..
— Тебе мало денег?
— Да нет, хватает.
— Тогда что?
Джастин помолчал мгновение и устало сказал:
— Я не люблю тебя… я очень устал. У меня одна жизнь, Генри.
— А! Я понял! Это Кинни! Брайан Кинни! Ты к нему идешь? Это ведь его ты изображаешь на всех своих полотнах целый год. Сумасшедший! Да стоит мне пальцем пошевелить, ему перекроют кислород по всему миру! — разъярился Генри.
— Не преувеличивай. Я очень хорошо осведомлен о границах твоего могущества, не зарывайся. — сказал Джастин твердо и добавил, вздохнув:
— Брайан не при чем, к сожалению.
— Тогда кто?
— Никто, — просто ответил Джастин.
— Ты самоубийца? — спросил его Генри таким тоном, словно говорит с душевнобольным.
— Напротив. Сейчас я чувствую себя живым, как никогда… — с этими словами, Джастин отвесил полушутливый поклон Фишеру, и неторопливым шагом вышел из квартиры. Он спускался на лифте вниз, прислонившись виском к огромному зеркалу. «Вот ты и свободен, Тейлор. Дальше что?», — думал он.

Когда Джастин добрался домой, было уже около 2-х часов ночи. Он скинул обувь, одежду и бросился на кровать. Спать, конечно, не смог, и стал обдумывать случившееся. Главное, что необходимо было сделать — навестить мать и сестру. Это был самый первый и самый важный пункт плана. Далее, он подумал, что его положение в целом неплохое: денег он заработал немало, кое-какая клиентура у него уже и своя есть, так что совсем без работы он не останется. Стоило признать, — наступали трудные времена, но все ж не такие, как тогда, когда он только приехал в Нью-Йорк. Сейчас у него было свое жилье, средства и имя, а это уже очень и очень много.
«Спасибо тебе Генри, но я расплатился сполна» — подумал Джастин.
Единственное, что никак не давало ему перелистнуть очередную выболевшую страницу своей жизни, это Брайан и Лэнс.
Лэнс и Брайан.
Ему смертельно хотелось уехать, чтоб не видеть никого из них. Джастину казалось, что Кинни счастлив, и он не собирался вмешиваться со своей нелепейшей, так и не реализованной любовью к нему. Но что-то мешало ему оторваться совсем. Он вспомнил океан, серое небо в тучах, и тусклое солнце. Сейчас он чувствовал себя бессмысленным бледным пятном на фоне хмурящегося небосклона, не имеющим ни света, ни тепла, ни себя самого, для того, чтобы ожил Океан. Его океан — человек с большим сердцем, объединяющий вокруг себя любящих людей, способный на поступок, благородный, сексуальный, талантливый, взрывной, прекрасный, сильный и нежный, лучший из лучших. Любимый.
«Бл*, Брайан! Если бы мне знать, что я пойму все то, что ты мне говорил своим молчанием, тогда, когда я уже ничего не смогу изменить… Если б знать… Быть бы хоть каплю мудрее…» — Джастин запрещал себе думать о Кинни, но думалось все равно, и душа болела нестерпимо.
И все-таки, он отдался на волю судьбе, решив остаться в Нью-Йорке до концерта Лэнса. Непонятно почему, но он чувствовал, что не должен уезжать прямо сейчас, что возможно это будет последний шанс, когда ему удастся увидеть Брайана. Приняв решение, он заказал билет до Питтсбурга на самый поздний рейс в день концерта, с таким расчетом, чтобы не задерживаться на разговоры, не травить душу лишний раз и сразу поехать в аэропорт. Билет на обратную дорогу он брать пока не стал, собираясь побыть в Питтсбурге столько, сколько захочется, не ограничивая себя ничем.

                                                                        ***
Был последний день записи. Лэнс снова ушел рано, стараясь не потревожить спящего Брайана. Мыслями он все время возвращался к сегодняшней ночи. Ничего подобного никогда и ни с кем он не испытывал. Это было очень сильно, и… очень больно. Хардман знал наверняка, что никогда не забудет эту ночь, и плачущего Брайана на своей груди.

Он вздохнул и подумал о принятом решении.
Сейчас оно казалось особенно мучительным, и Лэнс едва не молился про себя, чтобы ему хватило духу исполнить задуманное. Особенно трудно было ему, когда Брайан целовал его, когда глаза Кинни загорались азартом от задумок и намеченных планов, когда он ходил по студии, раскладывая по полкам каждый пункт, каждый цент и километр предполагаемых направлений.
Но Лэнс точно знал, что решение верное, как верным было и то, другое, принятое в единый момент в клубе Гардиан некоторое время назад. Он не собирался отступать, несмотря на тяжесть возможных последствий для обоих. О себе он старался не думать, насколько это было возможно.

Работать Лэнс закончил рано, и не стал торопиться домой, решив прогуляться, зная, что Брайан будет занят в Рио до вечера. Недолго думая, он направился к Эмпайр стейт билдинг — фантастический небоскреб ему давно хотелось увидеть, собственно, как и многое другое, чего он не видел в Нью-Йорке никогда. За этот день он успел и подняться на знаменитую башню, и посмотреть на нее издалека, пройтись по паркам и аллеям, и даже послушать в сумерках уличный джаз…

Лэнс все время думал о Брайане.
Когда пришло время возвращаться домой, ему стало очень тоскливо. Словно приговоренная к казни, заметалась его душа, и Лэнс уговаривал ее мольбой и ругательствами. Понимая, что остался лишь один день до концерта, и собственно — до реализации задуманного, он надеялся на крепость своего сердца и нервов, и на то, что Брайан сможет его понять...