Мужчина в белом

Колька позвонил на следующей неделе.
– Ну, ладно, я тебя простил, – сказал спокойно.
Я даже не мог засмеяться. Я офигел.

– За что?
– За то, что ты как бы… разбил все мои мечты. Я вот думал, что если бы я был таким умным, красивым и прикольным, как ты, я бы нашел себе самую лучшую работу и самую красивую телку, а, может, даже стал бы депутатом или даже президентом, а ты…
Разговор никак не заканчивался.
– А ты… оказывается… вот так – без гордости… ложишься под мужиков…
– Они тоже под меня ложатся, – уточнил я.
– Ну, или как там у вас… Мне это все равно. Мы же друг друга давно знаем. И я тебя простил.
– И что? Хочешь приехать?
– Меня мать с утра пилит. Я поспал немного после работы, а теперь совсем ужас – она бухтит и бухтит. Или ты сегодня с кем-то встречаешься?
– Нет…

Я вчера встречался. Позвонил Кислицкий, мы увиделись в центре, потом поехали в клуб, он отыграл сет, потом двинули к нему. Все в таком же рваном виниловом ритме. Жил Кислицкий в съемной квартире, ко мне переезжать не хотел.
– Жить вместе – это как замуж. А я еще молодой! – лыбился лукаво и целовал меня сквозь футболку.
И было душно июньской ночью, и пахло каким-то чужим одеколоном. И я знал, почему.
А потом Димка спросил вдруг:
– Ты домой, да?
А я не собирался. Но собрался. И уехал.
С утра уже планерку проводил на работе и пытался быть бодрым, и пытался, и пытался – до звонка Кольки. А после этого звонка уже не мог. «Ладно, я тебя простил».
На работе и не догадываются, каким я могу быть нерешительным, как могу путаться в простых фразах, как тяжело дается мне твердое «нет». Слишком часто прощаю, слишком со многим соглашаюсь и ради чего? Чтобы прилетела вот такая ответка – Колька Агарков тоже меня простил? Ох, е! Сейчас заплачу.

Он снова привез водку и пиво.
– Сколько бухать можно?
– Ну, че ты, как мать?
Колька прошел на кухню, откупорил пиво и сел на табурет.
– Ты на меня не обижайся. Я же парень простой. Нормальный.
Я тоже сел напротив.
– Просто…
Я много всего хотел ему сказать. И о том, что друзьями мы не были, и о том, что срать мне на его прощение, и о том, что ментов я ненавижу. Но взглянул ему в лицо и ничего не сказал, кроме этого «просто».
Конечно, он нормальный. И нафига вываливать на него весь этот бред? Он же не виноват в том, что у меня с Кислицким происходит. Он не виноват в том, что мир непостоянен, что связи не бывают стабильными, что я бы тоже Кислицкому изменил при случае – даже с Колькой изменил бы. Он не виноват в том, что июньскими ночами так холодно.
– Наливай, – согласился я.
Но с пивом не смешивал. И вообще не пьянел. Только наблюдал, как вертикальная морщинка на его лбу разглаживается, как Колька добреет и поглядывает на меня вполне миролюбиво.
– А ты парик носишь, да? – спросил вдруг он.
– Какой парик?
– Ну, такой… женский. И платье?
– Так я не кроссдрессер.
– Чего?
– Ну, я не переодеваюсь.
– А приколько было бы.
– Что прикольно?
– Ну, тебе бы пошло. Очень даже. Такие длинные волосы, белые.
– Блондинкой что ли?
Он еще махнул рюмку.
– Ладно, мне еще ехать.
– Да ночуй. Не надо мать нервировать.
И мы разошлись по комнатам.

И такая байда длилась почти неделю. Он то исчезал, то опять появлялся. То пил, то говорил, что уже бросил.
Я на нем не концентрировался – вот честно. Я рассредоточился в ту сторону. Работал, мотался на переговоры. Даже Димке не звонил.
Димка сам пришел в воскресенье, уставился на милицейскую фуражку в прихожей.
– Это что за садо-атрибут?
Навстречу ему вышел мой бывший одноклассник Колька Агарков.
– Ясно-ясно, – Димка кивнул. – А я-то думаю, что за дела – ни ответа, ни привета. Не очень-то и нужно. На папика не тянешь.
Колька просто взял меня за плечи и переставил в сторону, а Кислицкого взял за шкирку и пихнул за дверь. А когда я вышел следом, Кислицкий уже был вмазан в стену. Колька одной рукой держал его за горло, а другой выворачивал карманы.
– Кокаин с собой носим? Никого не боимся? В клубах продаем?
– Да ты… не знаешь…
– Не знаю? Про крышу вашу не знаю? – Колька прижал его сильнее. – Никто тебя, пидор, из-за решетки тащить не будет! Вот и вся твоя крыша. Будешь на зоне своими пластинками двигать. Усек? Еще один шаг к Ивану – посажу, не выйдешь. Пустят там тебя в разработку!
Димку колотило. Я не вмешивался. Просто не ожидал такого. Привык видеть Кольку расслабленным, нетрезвым, потерянным. Начал забывать, что он мент.
А он же мент. У него хватка ментовская. Потрошит карманы и шипит в лицо Кислицкому:
– Еще раз увижу – прибью, сука! Считай, спасся ты сегодня. Повезло.
Димка пятится к лестнице – едва не падает. Зрелище гадкое.

Я потом отобрал у Кольки порошок и всосал. Он смотрел тяжелым взглядом.
– Как же ты можешь с такой мразью? С подонками?
– Много ты понимаешь, ментяра! С собственной матерью поговорить не можешь!
– А ты со своей поговорил?
– Поговорил. Не видел ее с тех пор, но поговорил.
Я думал, он домой уедет. А он просто спать ушел в свою комнату.

-4-

Потом я позвонил Кислицкому. Конечно, я соскучился и позвонил. Но он меня послал. И зло взяло на Кольку. Тоже мне рыцарь! Защитил называется. А с кем мне теперь трахаться? 
Честно говоря, и он меня сторонился, и я его. С тех пор, как я не мог подняться при нем с кровати из-за стояка, я вообще избегал к нему приглядываться. Но в тот вечер я был зол, был смертельно расстроен, и его массивная фигура, маячившая на кухне, довела меня до осатанения с одного взгляда.
– Все менты алкашей выселяют и квартиры у них отбирают, – сказал я.
– Когда такое было? – Колька сосредоточенно чистил картошку.
– Всегда такое было. И всегда будет. Один ты с родоками паришься.
– У нас так не делают, – Колька помотал головой.
– У вас на киче? Там только зэков можно выселить и их камеру занять? А ты глаза раскрой – в центре все квартиры ментовские.
– Ну, то, может, начальство…
– Какой смысл тогда в ментуре зависать?
– Я свою работу делаю. Задержанные иногда буянят, там контроль нужен.
– Проститутки хоть дают задаром?
– Не положено. Один пацанчик у нас так попал – от сифилиса потом лечился.
– Понятно.
– Я картошку жарю с сосисками, – сказал Колька. – Будешь?
– Нет, я такое не ем.
Я порылся в телефоне. Готов был звонить по первому попавшемуся номеру, только бы не видеть его спины перед собой.
– Плохо тебе без него? – спросил Колька.
– У меня таких друзей!
– Да?
– Ну, да.
Колька насупился. Картошка стала пригорать.
– Убил бы тебя! – выдал он вдруг.
Это развеселило.
– Убил бы меня?
– Убил бы тебя, когда ты такой. Выкинь этот телефон, не звони никому, не унижайся!
– У тебя горит.
– Ничего у меня не горит!
– Картошка у тебя горит, баран!
– Ой, бля!
На дне сковороды лежали угли. Колька отнес все в мусоропровод и сел перед пустой сковородой.
– Ну, хочешь я че-нить приготовлю? – предложил я. – Продукты же есть.
– А, давай. Дома мать вообще-то готовит, я сам не умею.
Похоже, он был рад, что я передумал уходить и занялся стряпней. Я нашел в холодильнике шампиньоны, свинину и сыр. Вполне съедобный набор. Колька наблюдал с интересом.
– А ты… ловко так. Видно, что давно сам живешь. И что… нравится тебе это?
– Готовить? Нравится иногда.
– Нет, не готовить. Секс такой?
– Нравится.
Я засыпал грибы к мясу и луку и накрыл все крышкой.
– А кино у тебя такого нет? – спросил Колька.
– Тебе? Тебе такое «не положено».
Нарочно его поддел. В надежде, что запретный плод манит. Но Колька ответил вполне серьезно.
– Просто интересно, как мужики такое могут. Я же не могу.
– Ну, ты же анальным сексом занимался со своей этой..?
– Нет, она не давала.
– Хочешь, я дам?
Кольку перекосило.
– Прекрати! У меня сейчас и аппетит пропадет. А так вкусно пахнет.
Я заткнулся. Колька отвернулся. И пока ел, вообще старался не смотреть на меня.
И я думал о том, зачем мне это вынужденное сожительство с реликтовым ментом? Какая мне от него польза? Может, в душ к нему запереться – хоть посмотреть, что он там от меня прячет? Мысли были злыми.

На следующий день я созвонился с одним давним приятелем – и мы рванули смотреть его загородный дом. Игорь только его купил и планировал перестраивать. Женат Игорь был давно и прочно, но встретиться со мной никогда не отказывался.
Ни душа, ни ванной в доме не было, я уже думал ограничиться осмотром шатких стен, как Игорь вдруг сунул мне руку под ремень. Прижал к стене, стащил брюки до колен.
– Скучал по тебе, аж ночами стонал…
– Мог бы позвонить…
– Так семья же. И ты с Кислицким.
Телефон звонил неистово. Где-то там, внизу – в кармане спущенных штанов. Я шарил рукой, а Игорь вминал меня в стену. И стена подо мной шаталась.
– Ты где? – спросил Колька, словно по рации у коллеги. – Уже десять вечера.
– Не приеду сегодня, – прохрипел я и отключился.
Он стал звонить снова.
– Димка? – спросил Игорь.
– Хуже. Просто друг.
– Нафиг просто друзей!
Я засмеялся. Не нужно было ничего объяснять, не нужно было смотреть в глаза. Он просто держал меня обеими руками – не давал увернуться от настойчивого ритма, не давал перевести дыхание. И телефон отпихнул ногой в угол комнаты.
Потом мы валялись на холодном полу, и хотелось говорить о чем-то личном, но Игорь снова рассказывал о том, как он тут все переоборудует, где будет брать цемент и керамзит, где выгоднее достать брус, стекловату и гипсокартон.
– И пол утеплить надо, – сказал я. – Очень холодно.
– Нет, пол нормальный, – не согласился Игорь. – Пол можно оставить. Детям тут удобно будет, просторно…