Богема

1  2  3  4  5

Дорогу я запомнил, как бешеное мелькание летящего навстречу снега.
А потом мы поднимались к нему в тесной кабине лифта, прислонившись к противоположным стенкам и глядя друг другу в глаза.
Обволакивающее тепло мастерской. Ничего не значащий, напряженный разговор.
- Кофе будешь?
- Нет, спасибо.
- Тогда я в душ.
- Постой…
- Я скоро.
- Миля…
- Да?
- Плевать на душ…
Он пожимает плечами, но отпускает дверную ручку, вешает на нее полотенце и подходит к дивану, останавливается напротив меня. Я не встаю, просто кладу ему руки на бедра и притягиваю к себе, утыкаюсь лицом в живот, обнимаю ноги. Он чуть тянет меня за волосы, шумно выдыхая:
- Рэм…
Мягко освободившись, опускается рядом, и я поворачиваюсь к нему, провожу ладонью по щеке, целую… Его пальцы все крепче сжимают мое плечо, и каждый нерв, как бикфордов шнур - огонь бежит по ним, пугая неотвратимостью взрыва. Последний вопрос, самый-самый последний, пока я еще в сознании, чтобы услышать ответ, чтобы знать точно, чтобы не сомневаться:
- Мой подарок – это ты? Правда? - хрипло, вперемешку с поцелуями, - Скажи мне это… Просто скажи…
- Да этому подарку уже полгода, - Миля сердито отталкивает меня и, хмурясь, расстегивает манжеты, - Только попробуй сейчас сбежать – догоню и кости переломаю…
Все. Взрыв. И кто из нас глупее, уже не важно: мой свитер летит в сторону вслед за его рубашкой…
Оох… Все когда-нибудь бывает впервые: первый шаг, первый класс, первая крутая драка… первый интимный прыжок вдвоем в стратосферу. Как будто нами выстрелили из пушки, и теперь мы, тихо планируя, мелкими такими фрагментами опускаемся назад…
- Миля…
- Ммм?
- Тебе тяжело?
- Да уж не Дюймовочка… Но пусть…
- Ты в душ хотел…
- Чуть погодя.
- И кофе.
- Кофе – это тема, - его пальцы тихо перебирают мои волосы. Вставать нет ни малейшего желания.
- Рэм, а я хочу спросить тебя.
- А я хочу ответить, - улыбаюсь и трусь щекой о его грудь.
- Почему ты тогда умёлся, когда я сказал, что спал с моделями?
- Ну, если ты не заметил, я тебя поцеловал…
- И что?
- Испугался, что ты меня правильно поймешь.
- Ага. За дурака держишь. Ладно. А потом, ночью – все так хорошо начиналось…
Я все-таки поднялся на локтях, чтобы заглянуть ему в глаза. А ведь не шутит.
- Тебе не кажется, что момент был не совсем подходящий?
- Почему?
- Эээ… Затрудняюсь с ответом. И потом, ты же сразу уснул.
Миля немного смутился.
- Подумаешь… У меня, между прочим, температура была. Мог бы и разбудить.
Вот как с ним разговаривать, а?
В ту новогоднюю ночь мы почти не спали, и все последовавшие за нею – тоже, до самого Рождества. А потом праздники кончились, и начались трудовые будни, самые замечательные трудовые будни в моей жизни. Потому что несмотря на то, что я большей частью был невыспавшийся, настроение у меня было чудесное, и все казалось просто потрясающим – и занудная в начале года работа, и погода, со всей ее слякотью и промозглым ветром.
Почти каждый вечер я приходил к Миле, если не было неотложных дел. Теперь он строго выставлял всех не позже одиннадцати, и мы оставались одни. Это не обязательно означало интим, и я не всегда оставался на ночь. Но эти вечера, какими бы разными они ни были, становились неповторимыми каждый в своем роде.
Например, он работал, а я готовил, мыл посуду или просто балбесничал, глядя на него, и это было всегда ново и всегда здорово. Поначалу я, как и прежде, заскакивал ненадолго и уезжал, если вез из конторы хвосты, но потом Миля расчистил для меня стол, на котором легко помещался чертеж, и с тех пор по вечерам я мог работать у него. Он бездельничал, хозяйничал, читал, а я корпел над каким-нибудь расчетом, который удивительно бодро шел под его возню и привычку тихо напевать что попало.
- Миля, а почему я раньше никогда не слышал, как ты поёшь?
- Я тот еще певец потому что.
- А мне нравится…
- Просто у тебя слуха еще меньше, чем у меня.
- Нет, не поэтому.
Его руки, разминающие затекшую над чертежом шею, и теплый выдох в макушку.
- Ложись-ка ты спать, а то вон уже глаза красные…
- Прорвемся. Доделать надо, - сильные пальцы в моих ладонях, пойманы в плен, прижаты к щекам.
- Тогда горячего чаю и перекур.
- Да, точно.
Мы курили и трепались за жизнь, или молчали, устроившись на диване, и его голова лежала на моем колене. Вдвоем смотрели интересные фильмы и плевались, обсуждая нашу политику. Бросали все дела и развлечения и целовались, возвращаясь в реальность только под утро… Те отношения, что теперь были между нами, казались мне естественнее, чем дыхание, не считая моментов, которые смело можно было назвать сверхъестественными. Еще сравнительно недавно я считал себя ретросексуалом, а вот поди ж ты!

Часть 2

Народ шептался. К исходу зимы самые наглые несколько раз осмелились задать Миле вопрос о наших отношениях, и явно не удовлетворились информацией о том, что отношения эти хорошие. Мы отмахивались от вопросов и подозрительных взглядов, но в какой-то момент Стелла, которая с лета так и крутилась вокруг нас на ближней орбите, решила, наконец, вмешаться.
Она с трагичным видом объявила о необходимости серьезно поговорить и предложила поехать ко мне. Не вышло, и ей пришлось откровенничать прямо в мастерской. Миля деликатно уткнулся в ноутбук, сидя за столом спиной к нам, а Стелла приступила к просвещению неразумного меня. Оказывается, я веду себя неприлично. Я перешел все границы. Я, можно даже сказать, обнаглел.
Она-то понимает, что я просто не вижу ситуацию со стороны…
- Постой-постой, Стелла! Какие такие границы я нагло перешел? О чем ты?
- О вашей дружбе, Рэм. Ты же просто вздохнуть Миле не даешь!
Я невольно взглянул в его сторону – ничего, дышит…
- А может, мы сами разберемся?
- Если бы могли, я бы не решилась на этот разговор. С тех пор, как ты тут появился, от тебя деться некуда…
- Ты с Мариной подружилась, что ли?
- … а с Нового года вообще сплошной кошмар!
- Стелла, солнышко, не кажется ли тебе, что это ни фига не твое дело? – я потихоньку начал закипать.
- Но кто тебе об этом скажет? Тебя же все боятся!
- А ты нет? – в моей улыбке почти не было ничего хищного.
- Я просто хорошо тебя знаю.
- Правда?
- То, что мы расстались, еще не означает, что ты мне безразличен. Ты все равно останешься моим другом, и поэтому кроме меня тебя одернуть некому.
Да-а. Но принудительный характер такой дружбы мы опустим, на фоне героического одергивания.
- То есть ты уверена, что эта абсурдная беседа в принципе необходима?
- Да ты просто не понимаешь, какие слухи о вас ходят!
- Какие бы ни ходили, им прямая дорога знаешь куда?
- Рэм! Эти слухи вас компрометируют!
- Чего они делают?
- Компрометируют!!
- Кого-о?? Нашла тоже девиц на выданье…
- Неужели тебе совсем не важно, что люди о вас думают?
- Так, Стелла. Давай повысим эффективность от беседы по душам. Чего ты этим разговором хочешь добиться?
Она сдула со лба прядь волос и в качестве настоящего друга кинулась на амбразуру.
- Прекрати таскаться сюда день и ночь. А то все будут думать, что у вас роман.
Тут мне пришлось взять тайм-аут. Потому что прекращать таскаться сюда, как она выразилась, я из-за каких-то слухов не собирался, а отрицать то, что она пошло назвала романом, считал недостойным. Что я должен был сказать, типа спасая честь настоящих мужчин – что между нами ничего нет? Так, что ли? Ни при Миле, ни наедине с кем угодно я так делать не собирался. По моим меркам это как раз было бы по-настоящему бесчестно. А заявить, что они правы, черт возьми, и пусть идут на хуй со своим ханжеством, значило решить прежде всего за Милю – все-таки нас окружают именно его знакомые…
Поэтому я, подумав, собрался просто выставить Стеллу, причем в грубой форме, и пусть сама догоняет, что к чему… но не успел. Не оборачиваясь от компьютера, Миля тихим будничным голосом спросил:
- Рэм, ты же сегодня остаешься?
Даже если бы не собирался, мне теперь ничего не оставалось, как ответить:
- Да.
- А куда ты смазку положил? Найди, пожалуйста, а то не будет ее опять под рукой, а мне потом ни сесть, ни встать…
Жаль, что у меня не было фотоаппарата – запечатлеть в этот момент лицо Стеллы. В цвете. Я еще не придумал, что ответить на это сенсационное официальное заявление, да еще с конкретным указанием кто кого, а она уже поднялась и направилась к выходу, держа спину так ровно, будто проглотила кол. Я вальяжно подал ей шубку, Миля встал из-за стола и вежливо раскрыл перед ней дверь, но, как только она испарилась, с тревогой взглянул на меня:
- Расстроился?
Подойдя вплотную, я с улыбкой покачал головой:
- Можно даже сказать, польщен. И потом – это же твой круг, до моих знакомых твое откровение вряд ли дойдет. А о тебе теперь будет трепа немеряно…
Миля слегка пожал плечами.
- Они давно сплетничают, Стелла права. Я только подтвердил, а то совсем достала.
Я сгреб его в охапку.
- А про то, кто снизу, зачем было звонить?
- Я подумал – вдруг тебе неприятно, если про тебя будут так говорить…
- А тебе?
- А мне все равно.
Так это он меня так выгораживал… Я зажмурился и осторожно выдохнул. Сегодня.
- Смазка-то на месте, или правда потерялась?
- Еще не хватало…
- Это хорошо.
Мне давно не давало покоя, что я все время сверху. Это было как-то… несправедливо, что ли. В постели с женщиной вопрос о смене ролей не мог появиться по определению, но Миля, несмотря ни на что, вот прям ни разу не стал казаться мне женственнее. Наоборот, я остро чувствовал, что сплю с мужчиной, а значит, ему, наверное, тоже необходима активность… Только он никогда не проявлял инициативы, и каждый раз как-то само собой получалось, что я брал, а он позволял. И вроде бы его все устраивало, а я втихаря парился с этим неравноправием. Нельзя сказать, что мне так уж не терпелось оказаться снизу – такая перспектива смущала меня и даже пугала, но обделять Милю хоть в чем-то мне хотелось еще меньше. У моего Мили должно быть все, и даже больше, а мне давно пора понять его ощущения. И нечего жаться, как девица.
Поэтому сегодня, подстегнутый его декларацией, я, наконец, решился.
В постели я вытащил ободок из его волос и, пропуская мягкие пряди сквозь пальцы, начал:
- Миля, послушай, а тебе когда-нибудь хотелось… ну… меня?
- А что, ты не в курсе? – он негромко рассмеялся и придвинулся ближе.
- Нет, я хотел сказать… чтобы наоборот…
- А-а… Ну, было пару раз.
- Когда?
- Помнишь, после ругани в Союзе Художников я бокс с катушками со стеллажа сшиб? И мы потом по всей мастерской их собирали, на карачках ползали?
- Помню, конечно. И помню, во что это вылилось.
- Вот тогда.
- А что ж ты не…
- Да как-то не до того стало.
- Кхм… А еще?
- Я к тебе на стройку приезжал, когда свои ключи от мастерской посеял.
- И что?
- О, ты тогда, пока меня не видел, костерил кого-то на чем свет стоит. Холод собачий, а ты без шапки, куртка расстегнута, злой, как черт. Мне так вступило нагнуть тебя, и…
- Так нагни.
Миля удивленно приподнялся на локте и долго смотрел на меня, задумчиво покусывая губу.
- Зачем?
- Что значит – зачем? Раз ты этого хочешь…
- Нет, тебе это зачем? Я-то ладно, а хочешь ли ты?
- Я? Ну… да… И нечего ухмыляться так ехидно. Я правда хочу дать тебе все, что могу.
Он вмиг стал снова серьезным, даже брови дрогнули и потемнели глаза.
- Веская причина… Уверен?
- Миля! Начинай.
И он целует, без лишних слов и левых проволочек.
- Рэм… Рэмушка… Как ты? Что-то я совсем из берегов вышел… Не больно?
- Нет. Но в теле приятная гибкость образовалась. Дай лягу нормально…
Он устроился за моей спиной на боку, обняв за талию, а потом вдруг провел ладонью между ягодиц, размазывая сперму. Нет, этот привкус порока буквально сводит меня с ума… Я повернулся и впился поцелуем в его губы.
- Вот погоди пять минут, шутник.
- Какие тут шутки, все сурово…
- Миля, как ты это выносишь, я не понимаю… Я чуть не помер к чертям от кайфа. Знал бы раньше, что это так…
- Тогда что?
- Затрахал бы тебя пуще прежнего.
- Мда. Диагноз: неисправимый актив.
- Нет-нет-нет! Если захочешь снова… хм, нагнуть – обращайся. Я с радостью.
- Непременно. Но скорее реже, чем чаще… Теперь ты в курсе, почему.
- Ох, Миля… Знал бы ты, какое ты чудо…
- Какое?
- Такое… Мое – вот какое.
С тех пор Миля и правда обращался, но действительно не часто. Я оставался сверху как правило, и был снизу, как исключение. Так больше нравилось нам обоим. Ему – разрешать мне все совершенно, а мне – делать это самое все, зная теперь, до какого состояния я его довожу. И больше меня вопрос неравенства не смущал.
Зато общественность после официальной декларации отношений наши роли учла по-своему: последствия отлились в первую очередь Миле – к нему банально попытались приставать.
В целом мало что изменилось – как-то они это сами пережили, нас не особо напрягая. У меня создалось стойкое впечатление, что народу интереснее было подозревать и догадываться, чем знать наверняка. Если кто-то и был недоволен, то их никто не спрашивал и вообще скатертью дорога, а остальные поопускали глазки, покраснели, помялись с недельку, да и успокоились, даже некоторые проперлись, как оказалось… Богема, одно слово.
Но и в ней не без придурков.
Первый придурок сыскался уже по весне, на одном из показов. После непосредственно действа Миля отправился в гримерные, чтобы высказать свое, мягко говоря, неодобрение одному из супер-моделей, который опять заперся на подиум укуренный. Не в хлам, но изрядно, отчего случилась каша с очередностью выходов. Я потопал с ним, потому что, ясное дело, все показы теперь смотрел тоже из-за кулис, если таковые случались, и вообще пребывал на стороне профессионалов. Пока Миля, как ядовитый змей, шипел на этого красавца с масляными мутными глазками, я перекидывался впечатлениями с его соседом по гримерке, и обратил внимание на разборку, только когда партия перешла в эндшпиль. К этому моменту голос у Мили стал совсем ледяным, а у красавчика, наоборот, сочился сладко, как патока.
- Больше ты в моих показах не участвуешь.
- Да утомил уже выволочкой своей, Миля! Ты это в агентстве скажи, посмотрим, что они ответят.
- Скажу, и они с тебя шкуру спустят.
- Им слабо. И вообще все знают, что я на тебя спокойно смотреть не могу, а работать с такой ледяной красавицей без травы – просто пытка. Мне сочувствуют, я, можно сказать, страдаю…
- Прекрати паясничать…
- Какой ты неприступный, прям как целочка, - и этот пидор плавным и быстрым воровским движением прижал руку к милиной ширинке и сжал.
Я только дернуться успел, а Миля уже отвесил герою такую оплеуху, что звон раскатился по всей комнате. Не пощечину и не зуботычину, а именно оплеуху – раскрытой ладонью по уху, со всего размаху. Такой номер в исполнении теннисиста я видел впервые, и оценил по достоинству. Парень отлетел в угол, роняя стулья и вешалки. Попытался сесть, прижимая пальцы к виску и испуганно хлопая глазами уже на меня. Я, не торопясь, подошел, и еще добавил чуть-чуть. Совсем немного, но зато ногой. На чем инцидент все посчитали исчерпанным.
Гораздо неприятнее был случай в теннисном клубе. В конце мая вдруг зарядили дожди, я мотался по объектам, как заведенный, и поэтому в тот раз не играл, а только приехал забрать Милю с корта. Из-за тех же дождей тут было почти пусто – зимний корт закрыт на ремонт, летний сырой – да и те, кто был, успели разъехаться: я проторчал в пробке лишних двадцать минут. Несмотря на выглянувшее солнце, Мили на стоянке не было – странно, потому что он всегда курил здесь, если я приезжал за ним и задерживался. Может, он, конечно, уехал, не позвонив, но учитывая мизерную вероятность этого, я на всякий случай отправился в раздевалку. И застал там уже почти одетого, мрачного и разъяренного Милю с изрядно разбитой губой, и совершенно голого мужика, вяло приходящего в себя на полу в душевой кабине. Я знал его по корту – эстетствующий воротила лет сорока пяти, любитель антиквариата и дорогих удовольствий.
- Пошли, Рэм, пока он не позвал кого-нибудь.
- Здорово ты его, – на холеной морде у мужика расплывался здоровенный фингал, и глазами он вращал как-то уж совсем безыдейно.
- Отойдет… - Миля подхватил сумку и, не оборачиваясь, вышел в коридор.
В машине я как следует рассмотрел его губу – неприятно, но зубы на месте, уже хорошо – и, заведя мотор, спросил, несмотря на угрюмое молчание:
- Что он тебе сделал?
- Ничего.
- Ага, вы поспорили из-за мячиков.
- В смысле, ничего серьезного не успел. Пока я голову вытирал, он меня прихватил и палец попытался засунуть…
- Куда?!
- Туда…
Я выключил зажигание и отстегнул ремень, но Миля схватил меня за рукав:
- Рэм?
- Пойду засуну ему ракетку.
- Плюнь. Я ему со зла так по яйцам откатил – считай калека. Поехали отсюда, с души воротит…
Если честно, мужик и правда в добавке не нуждался, а Миля выглядел так, будто его сейчас стошнит.
- Ладно, если ты считаешь, что достаточно…
- Более чем.
- А ты серьезно думаешь, что он свиснет кого-то?
- Нет, вряд ли. Когда очухается, постарается замять, наверное.
- Почему ты так считаешь?
- Да мы давно знакомы – он, вообще-то, дядька ничего. А по зубам мне съездил, потому что от отказа рассвирепел. Думал, что можно, а я сразу в глаз…
- С-скотина. И откуда знает-то…
- Волочится за актрисами и моделями, Казанова хренов.
Миля откинул голову на спинку сиденья и замолчал.
Ну ничего, подумал я – сейчас и правда лучше это замять, раз дяденька фатально ошибся и не будет устраивать разборок. Но Питер город маленький, и когда-нибудь дороги, в прямом смысле, пересекутся. И вот тогда я ему объясню, что некоторые ошибки срока давности не имеют. А пока пусть отдыхает со льдом на яйцах…
- Рэм, а помнишь, ты сказал, что до твоего круга это не дойдет?
- Угу, - я, глядя в зеркало заднего вида, медленно выворачивал со стоянки.
- И никто из знакомых так и не в курсе? Твоя ж работа не моя…
- На работе тишина, - я почти выехал, несмотря на бестолково припаркованный рядом лендровер, - а друзьям сказал.
- Что сказал?
- Все.
Снова повисло молчание.
- Зачем?
- А чтоб отстали со своими бабами.
- Ну соврал бы, что есть уже.
Я остановил машину при выезде на дорогу и обернулся к Миле.
- А почему я должен врать? И скрывать то, что мне дорого? Они мне друзья или кто?
Его глаза дрогнули и стали темнее – как всегда, когда он волновался.
- Ну и как?
Я отвернулся.
- Двое отвалили. Трое сделали вид, что не слышали. А Миха с Саней предлагают пива вместе попить.
Миля вдруг тихо положил ладонь мне на бедро - только положил, и ничего больше. Но жест был таким благодарным и утешающим, и таким интимным, что меня пробило почти до слез. Все-таки я тех пидорасов искренне считал друзьями, и разрыва не ожидал. Да и реакция остальных меня задела, только сыщики мои доморощенные тронули своим пивом, оболдуи. А еще я за Милю сегодня изрядно струхнул. Но он стоил всех этих волнений, страхов и потерь – со своей ненавязчивой поддержкой, разбитой губой и темными, как мокрый асфальт, глазами.
Эта история в теннисном клубе и правда обошлась, мы просто стали ездить на другой корт, а, встретив как-то раз дяденьку в ресторане, обоюдно сделали вид, что не знакомы.
Не обошлась другая, по началу смешная и нелепая, взявшая старт, как ни странно, с приставаний ко мне.
Та самая ругань в Союзе Художников, после которой летали по мастерской катушки, была из-за студентов Академии Штиглица, или, по-старому, Мухинского училища. Их собирались вписать в июле на практику к ведущим модельерам, и Милю удалось-таки уломать – ему клятвенно пообещали целый год не приставать с просьбами о чтении курса современной моды.
Так что летом у нас в мастерской объявился практикант, Славик. Эдакий томный вьюнош, глазастый и трепетный. Симпатичный. Способный, даже талантливый, по милиной оценке. Вьюнош не досаждал, слушался, исправно приходил каждый день, хотя мог бы и прогуливать – никто бы не расстроился. Все шло тихо-мирно недели три, я только с легким изумлением вынужден был каждый раз в разговоре с ним делать шаг назад – он всегда подходил слишком близко. Потом он начал усаживаться ко мне вплотную, и я стал потихоньку звереть. Нет, ну правда, повернуться нельзя, не натолкнувшись на это костлявое недоразумение. Я с некоторым напрягом, но понял все-таки, к чему эти заезды, и стал подчеркнуто держать дистанцию. Так ведь нет - недоразумение улучило момент, когда Миля, тихо матерясь, перерывал груду бумаг в поисках какого-то телефона, а я на кухне варил кофе. Мальчишка ловко вынул у меня из рук турку, поставил на стол и быстро прижался ко мне всем телом. Я в обалдении замер, как памятник, а Славик слегка потерся об меня и вздохнул от полноты чувств. Спокойно, приказал я себе, а то ведь отпихну сейчас, так отлетит и убьется…
- Ну, и что это значит? – негромко поинтересовался я, готовясь к воспитательной беседе.
- Рэм, ты мне нравишься.
- Это я понял. Отойди. – Но он только крепче вцепился в меня.
- Трахни меня, Рэм. Пожалуйста…
Даже так. Идея почти тронула меня своей бесперспективностью. Я аккуратно взял мальчишку за шиворот и отодвинул. Бить его не хотелось. Он подавлено молчал, картинно ссутулившись и опустив глаза. Я плюнул пока на кофе и закурил.
- Рэм, я же красивее его… - раздалось печальное откровение.
- Почему ты так решил?
- Ну, моложе…
На этот абсурдный довод я и вовсе промолчал, но Славик заныл снова:
- Я, конечно, понимаю, что он знаменитость…
- Это тоже никакой роли не играет, поверь.
- А что играет? Чем я тогда хуже?
- Наверное тем, что мне нужен он, а не ты.
Но недоразумение не желало отступаться.
- Я понравлюсь тебе больше, правда… - выдохнув эту жалостную чушь, он схватил меня за плечи, поднялся на цыпочки и попытался поцеловать.
Вот сейчас лететь бы ему все же до самой двери, но с той стороны как раз раздался негромкий кашель. Увидев стоящего в дверном проеме наставника, парень отскочил от меня аж до середины кухни. Миля тоже взял его за шиворот, но совсем не так аккуратно, как я, и молча направился к двери. Славик не сопротивлялся. Раздался щелчок замка, тихие невнятные голоса, и, неожиданно – грохот и жалобные повизгивания.
Выпустив в окно струю дыма, я весело спросил вернувшегося и теперь уже очевидно взбешенного Милю:
- С лестницы-то за что?
- За то, что блядь.
- А порядочным я, значит, понравиться не могу?
- Можешь. Только порядочные вот так на шею не вешаются. И никто до сих пор сучкой меня не называл.
Веселья как не бывало. Я очень спокойно затушил окурок.
- Ну, пусть придет завтра.
- Не придет. Практику он сегодня завалил.
- Ладно. - Я был просто сама покладистость. – Встретимся в другом месте.
- Рэм, я ему уже всыпал, и практику не подпишу, так что пошел он на хуй – не пачкай руки.
- Да что ж я, только бить умею, что ли? Но за сучку ответит.
Бить поганца я действительно не стал. Просто в сентябре явился в к нему в Академию с цветами, подождал, когда побольше народу набежит, и произнес прочувствованную речь, что подумаю над его просьбой о сексе, если он даст мне слово всех других мужиков отшить. А то мне будет противно трахать сучку. Вручил букет и удалился.