Голубой портрет

1. Я закрываю глаза и снова вижу бежевый автомобиль «Победа» ГАЗ М-20 1952 года выпуска. Шурша шинами по булыжной улице, автомобиль останавливается у ворот шикарного дома с колоннами. Это могло начаться именно там и тогда, в другой жизни. За раскидистыми акациями шумит морской прибой.
 В то лето 1954 года я отдыхал у тёти Глаши, сестры отца, в приморском городке. Приём постояльцев в летний сезон был хорошим подспорьем в материальном плане для тёти, чтобы в зимнее время не испытывать нужды. Первую ночь по приезду я спал в тётиной комнате, так как поезд прибыл ночью, и тётя встречала меня на вокзале. К дому мы приехали на такси. Утром тётя велела мне освободить комнату на втором этаже. Это была даже не комната, а комнатка. Ромбы и квадраты на шпалере делали её ещё меньше. В неё вела деревянная скрипучая лестница с перилами. В зимнее время она превращалась в кладовую, где тётя хранила разную утварь. Здесь и предстояло мне оборудовать своё лежбище. В комнатке было одно окно, которое выходило на противоположную сторону от моря, но зато первые лучи солнца были моими завсегдатаями.
  - Илья, спускайся, самовар уже вскипел, пора чай пить,- услышал я голос тёти. Самовар всегда стоял у неё на веранде.
  - Ильюша, я приготовила тебе раскладушку, постельное бельё и полотенце. После завтрака отнесёшь.
  - Хорошо, тётя.
Летние постояльцы получали в свободное пользование весь дом. И с утра двор наполнялся детскими криками и музыкой граммофонных пластинок. Когда отдыхающие уходили на пляж, двор погружался в тишину. Я же предпочитал спуститься к скалам, понырять и поплавать. Однажды, возвращаясь после купания, я проходил мимо красивого дома с колоннами за высоким забором, и коваными воротами. Позже я узнал, что усадьба девятнадцатого века принадлежала какому-то графу. У ворот остановился автомобиль «Победа».
Из автомобиля вышли: солидный мужчина в белом летнем костюме, женщина в лёгком платье и шляпке. Из задней двери, со стороны водителя, вышел паренёк лет пятнадцати.
  - Петя, занеси чемоданы в дом,- озадачил мужчина водителя.
  - Гарик, захвати сумку и мои коробки,- обратилась женщина к сыну.
Доставая из багажника сумку, паренёк посмотрел в мою сторону и, как мне показалось, замешкался. Почувствовав неловкость ситуации, я развернулся  и пошёл по улице.
***
 Во время обеда я спросил тётю:
  - Тётя Глаша.
  - Да, мой дорогой.
  - А, что это за дом такой красивый с белыми колоннами?
  - Сто лет назад это была графская усадьба. После революции из него вывезли всю антикварную мебель, и устроили там детский дом. Говорили, что по распоряжению самого Феликса Эдмундовича Дзержинского. Он просуществовал до самой войны. Во время войны детский дом эвакуировали на Урал. Из-за судоремонтного завода, немцы часто бомбили город, но дом уцелел.
  - А сейчас что там?- не унимался я.
  - После войны усадьбу реставрировали. Завезли антикварную мебель и сейчас это государственная дача с огороженным пляжем, и мраморной лестницей к морю. К пляжу примыкает пирс для прогулочных катеров.
  - Понятно.

 После обеда, в самое пекло, я предпочитал лежать у себя наверху. В комнатке было прохладно, и я с удовольствием предавался чтению. Отдыхающие в это время укладывали детей спать. Во дворе снова наступала тишина. Она опускалась, как лёгкий льняной платок, на ужасающе жаркий день.
На другой день с утра было пасмурно. На море штормило, и к обеду полил дождь. Небо затянуто облаками. Отдыхающие играли на веранде в карты. В азарте они громко разговаривали и смеялись. Дети выскакивали в дождь, за что получали нагоняй от взрослых. Погода вынудила меня бездельничать весь день. К вечеру дождь прекратился, но солнце так и не выглянуло из-за туч. Сменив шорты на брюки, и надев пуловер, я решил прогуляться на побережье. Спускаясь по лестнице, меня окрикнула тётя:
  - Ильюша, ты куда собрался?
  - Прогуляться к морю.
  - Выпей молочка и иди.
  - Хорошо, тётя.

 Проходя мимо усадьбы, я остановился. Из приоткрытого окна слышно, как поёт женщина, аккомпанируя на рояле. Такое академическое пение я мог слышать только по радио. Когда пение прекратилось, я отправился к скалам. Подняться на них можно было по длинному, пологому спуску. Устроившись на своём месте, на скале, я заметил фигуру парня на пирсе. Волны разбивались о пирс, забрызгивая его, и он время от времени отскакивал от брызг. Через какое-то время незнакомец стал возвращаться к усадьбе. Мне безумно хотелось познакомиться с ним, и я решил его опередить. Когда он подошёл к воротам, я сделал вид, что гуляю по улице. Заметив меня, он остановился. Поравнявшись, он заговорил первым:
  - Привет.
  - Привет,- ответил я.
  - Ты местный?
  - Нет, я приехал к тёте на лето. А вы надолго?
  - На месяц. Мама поёт в опере. Её театр здесь на гастролях. Тебя как зовут?
  - Илья.
  - А меня Гарик.
  - Я знаю.
Его улыбка бросилась мне в глаза с обещанием мгновенной взаимной симпатии. И вот я уже пожимаю его руку. Он пожал мне руку так, словно извинился, что коснулся её. Заметив мою неловкость, он вежливо пригласил меня в дом.
  - В другой раз,- отказался я. – Если завтра будет хорошая погода, давай сходим на пляж.
  - Зайдёшь за мной?
  - Договорились.
***
2.
 Истерический припадок курицы, снёсшей за домом яйцо, разбудил меня лучше всякого будильника. Уже слышались голоса проснувшихся постояльцев. Выпив традиционно стакан молока, я отправился к усадьбе.
Лёгкий утренний ветер, свежестью своей напоминал, что день предстоит жаркий. Солнце жгло, как в середине июля и даже как-то жарче. За коваными воротами усадьбы я увидел садовника. Он ходил по двору, обрезая кустарники, и прихрамывая на одну ногу, видимо отголосок войны. Это были великолепно выстриженные изумрудные газоны.
  - Здравствуйте, позовите Гарика,- обратился я.
  - Садовник окрикнул:
  - Гарик, к тебе пришли!
В открытое окно первого этажа выглянул Гарик.
  - Я сейчас.
Через минуту Гарик вышел. На нём футболка с цифрой 12 на спине, шорты, полотенце на плече и солнечные очки, предмет моей зависти. Мы спустились по мраморной лестнице к огороженному пляжу.
  - А я всегда купаюсь у скал, там и понырять можно,- сказал я, когда мы разделись под грибком.
  - В другой раз поныряем,- ответил Гарик.
Море ещё не успело прогреться, прохладный прилив лизал наши ступни.
  - Ну, что кто первый?- спросил он.
Я быстро вошёл в воду по колено и нырнул. Когда вынырнул, Гарик уже догонял меня кролем.
Мы лежали на песке, подставляя тела ласковому солнцу. Наши ноги касались. Я мог бы поцеловать каждый палец его ноги, затем поцеловать его лодыжки, колени… Как часто я утыкался взглядом в его плавки пока он щурился от солнца. Он даже не мог догадаться, куда я смотрю. Ощутив напряжение в плавках, я перевернулся на живот. Трогательные моменты внезапно вспыхивали между нами.
  - Гарик, вы отдыхаете на государственной даче. А кто твои родители?- меня занимал этот вопрос.
  - Мой отец член московского горкома партии. Ему по должности положен водитель, обслуга и все привилегии. У нас государственная квартира в высотке, окна из неё выходят на Кремль.
  - Теперь понятно.
  - Мама актриса театра. У нас в доме постоянно бывают разные чиновники, артисты, художники. Мама для них поёт. Я терпеть не могу, когда они просят меня что-то сыграть на рояле. У меня даже нет друзей. В школе я учусь с сынками высокопоставленных чиновников. Они такие высокомерные зануды. Бассейн, музыкальная школа, никакой личной жизни. Мне ограничивают общение с простыми ребятами. А кто твои родители?
  - Я живу с мамой. Отец пять лет прожил после фронта. У него был осколок под сердцем, врачи не рискнули оперировать. Тётя Глаша, его сестра, приезжала на похороны. Она всегда меня приглашает на каникулы.
  - Илья, сегодня вечером мама поёт в опере. Они с отцом уедут. Обычно после спектакля они ужинают в ресторане. Приедут поздно. Так что я приглашаю тебя к нам. Дома будет только бабушка и кухарка. Ну, так как?
  - Я согласен.
***
 Высокий забор был увит диким виноградом. Клумбы с роскошно разросшимися георгинами, бегониями, настурциями освещались окнами особняка.
Гостиная оказалась шикарной: повсюду были расставлены удобные кресла и диваны, так что любой гость почувствовал бы себя комфортно. Ближе к окну стоял рояль, над которым на стене висела картина. На картине художник изобразил молодую девушку в голубом.  Именно такого цвета - голубого с синими морщинами ряби – бывает море далеко от берега. Иногда единственный способ понять художника-это занять его место, пробраться внутрь него. Тогда всё откроется само собой.
  - Гарик, а кто это изображён на портрете?- поинтересовался я, всматриваясь в портрет.
  - Это моя прабабка. Этот портрет бабушка всегда возит с собой. Мы её привозим сюда на лето. Ей доктора прописали морской климат. У неё астма.
  - Понятно.
В гостиную вошла пожилая женщина в дорогом халате.
  - Гарик, я не слышала, как ты вошёл. Познакомь меня с молодым человеком.
  - Бабушка, это Илья. Илья, познакомься, это моя бабушка, Фаина Сигизмундовна.
  - Мне очень приятно, сударыня,- ответил я.
  - Я рада, что у моего внука такой галантный друг,- с улыбкой произнесла она. – Я оставляю вас молодые люди, мне пора принимать лекарства.
Когда бабушка вышла, Гарик предложил:
  - Хочешь, я тебе сыграю на рояле?
  - Да, да конечно.
Гарик присел к роялю. Открыл крышку и прикоснулся к клавишам. Моментально комната наполнилась волшебными звуками, или это мне так казалось, или потому что играл мой новый друг. А в голове звучало: «Пусть это лето никогда не кончается, и эта музыка в бесконечном повторе играет вечно»
Гарик закончил играть, и в комнате воцарилась тишина. Только слышен стрекот цикад за окном.
  - Это Шуберт «Музыкальный момент»- нарушил паузу Гарик.
  - Ты замечательно играешь,- констатировал я.
Гарик улыбнулся и присел ко мне на диван. Вошла кухарка.
  - Мальчики, Фаина Сигизмундовна распорядилась накрыть ужин на две персоны. У нас сегодня рыбный пирог и жареные баклажаны. Так что я приглашаю вас в столовую.
  - Пошли?- спросил Гарик.
  - Пошли.
Ночная жара неподвижно висела в бездыханном воздухе улицы, заросшей акациями, когда мы прощались у ворот после ужина.
  - Давай завтра поныряем со скалы,- предложил я.
  - Давай. Хочешь, я провожу тебя?
  - Нет, не надо, а то мне потом придётся тебя провожать,- я улыбнулся.
Он немедленно поймал мою улыбку и улыбнулся в ответ.
  - Тогда до завтра.
  - До завтра.
***
 Стояла томная, глубокая тьма, полная сверчков и звёзд, когда я возвращался домой. Я вспомнил его пристальный взгляд, как будто он выжидал, чтобы что-то сказать. Должно быть, он о чём-то внезапно догадался, бог знает о чём. А может он старался скрыть свои чувства, и не быть застигнутым врасплох. Меня глубоко поразил его внутренний мир, тончайшие ньюансы характера и его способность интуитивно чувствовать вещи, как чувствую я. В любом случае мне никогда этого не забыть. Именно это тянуло меня к нему с необъяснимой силой, превосходя желание, дружбу. Поднявшись к себе на верх, я чувствовал себя счастливым. Я был счастлив от того, что в моей жизни появился кто-то, кто может любить то, что люблю я, хотеть то, что хочу я, быть тем, кем был я. С этими мыслями я уснул.
 После завтрака тётя попросила меня оборвать черешню. Пока не было жары, я тут же согласился. Крупные бордовые ягоды были медово сладкие. К дереву приставлена садовая лестница, и детвора отдыхающих норовила забраться на неё, вызывая нарекание родителей.
Солнце уже стояло высоко, когда мы забрались на скалу. Гарик посмотрел вниз и спросил:
  - Какая глубина под скалой?
  - Метра три или чуть больше, во время прилива.
  - Ты ныряешь головой или солдатиком?
  - Солдатиком.
  - Тогда смотри и учись,- разогнавшись, он нырнул головой вниз, как заправский ныряльщик.
Я прыгнул за ним. Вынырнув, увидел его улыбающееся лицо.
  - Ильюха, я занял второе место по прыжкам в воду среди юношей Москвы.
  - Тогда плывём наперегонки, посмотрим, какой ты чемпион,- вызвался я.
После заплыва мы сидели на гальке с ракушечником у скалы.
  - Гарик, а тебе когда шестнадцать исполняется?
  - В сентябре.
  - А мой день рождения был шестого января.
  - Илья, мне пора обедать. Кухарка тётя Даша не любит, когда кто-то опаздывает к обеду.
  - А мы можем заняться вечерним плаванием?
  - Конечно.
  - А потом я приглашаю тебя к себе.
  - Замётано.
***
3.
Мне нравилось сидеть и наблюдать, как день затухал, окрашиваясь в цвета вечера.
  - Давно сидишь?
Я обернулся на голос.
  - Гарик, я не слышал, как ты подкрался. Я недавно пришёл.
  - Ильюха, а как ты относишься к тому, чтобы искупаться без плавок? Солнце уже садится, и они не высохнут.
  - Без проблем.
Это был мой момент в раю, после такого предложения. Но вместе с этим меня охватила лёгкость. Это было маленькое освобождение. От моего драматического сентиментализма не осталось и следа.

 После вечернего плавания мы возвращались домой, когда все отдыхающие покидали пляж. Заметив нас, тётя вышла с веранды.
  - Тётя Глаша, познакомьтесь, это мой друг Гарик,- представил я.
  - Очень приятно. Мальчики, на веранде ваза с черешней, покушайте.
  - Мы возьмём вазу наверх.
  - Хорошо.
По двору бегал семилетний сынишка постояльцев. Завидев меня, подбежал.
  - Ильюшка, сделай мне лук.
  - Малой, давай завтра сделаю. Будешь настоящий Робин Гуд.
  - Ну, ладно.

Мы сидели в моей комнатке, поглощая черешню. Гарик взял книгу со стола.
  - Граф Монтекристо,- прочитал он. – Илья, да ты романтик. Я перечитал Дюма ещё в двенадцать лет. Книги его были в домашней библиотеке. За книжным шкафом у отца спрятан портрет Сталина.
В комнате наступила тишина. Чем дальше молчание разводило нас в стороны, тем явственнее становился идеально синхронизированный момент интимности и мы оба не хотели его нарушать. Впервые я посмел посмотреть на него в ответ. Обычно я лишь бросал короткий взгляд и тут же отводил его. Отводил, потому что не хотел плавать в прекрасном чистом бассейне его глаз. Он смотрел на меня пристально, выжидая, чтобы что-то сказать. Я обратил внимание на его длинные пальцы музыканта, и представил, как они могли бы забраться ко мне в плавки с невозмутимым безрассудством и сжать мой член.
 Покончив с черешней, он первый нарушил затянувшуюся паузу.
  - Илья, с тех пор, как я встретил тебя, ты мне понравился.
  - Для меня всё наоборот, чем больше проходит времени, тем больше ты мне нравишься.
  - Если это не обременительно для тебя, я бы хотел продолжать любить тебя.
  - Я тоже.
Он пересел ко мне на раскладушку и взял за руку. Несмотря на лёгкий загар, приобретённый им за короткое пребывание на море, цвет его ладоней был бледен.
  - Я видел, как ты смотрел на меня без плавок.
Меня моментально захлестнул ужасный стыд.
  - У тебя красивое тело,- промычал я.
Я был убеждён, что никто в мире не желал его физически настолько, насколько это делал я, скрывая болезненное желание прижать его к себе. Он заметил, как я вздрогнул, когда обнял меня.
  - Ты дрожишь?- спросил он.
  - Всё нормально.
  - Илья, я хочу завтра познакомить тебя с родителями. Бабуля о тебе им всё рассказала. Прикинь, мама спросила:
  - А он из хорошей семьи?
  - Из очень хорошей,- сказал я.
Обнимая друг друга, и целуясь, мы даже не представляли, что это наш последний вечер.
***
Я уже проснулся, когда услышал шаги на лестнице. В комнату вошёл Гарик.
  - Илья, просыпайся.
  - Я уже не сплю.
  - Мы сейчас уезжаем.
  - Как, куда?
  - В Москву. Папу срочно отзывают из отпуска.
Я стоял сам не свой.
  - Если хочешь меня проводить, надо поспешить. Меня ждут. Я принёс тебе мамину афишу на память.
Комок застрял в горле. Я не знал, что сказать. Я обнял его, и почувствовал, что сейчас разрыдаюсь.
  - Я тебя никогда не забуду, слышишь, никогда,- прошептал он сквозь слёзы.
Позже эти объятия запечатлелись в моей памяти, как единственный момент безыскусного, чарующего счастья. Пусть будет так, пусть будет так.
  - Всё, нам пора.
Всю дорогу к усадьбе мы молчали. Автомобиль стоял у ворот. Водитель укладывал чемоданы в багажник.
  - Гарик, ну долго тебя ждать?- спросил Иван Васильевич.
Гарик молча сел в машину. У ворот прощались женщины.
  - Эля, вы позвоните, когда приедете,- обратилась к дочери Фаина Сигизмундовна.
  - Хорошо, мама. Ты не волнуйся, береги сердце.
Увидев меня, Элеонора Георгиевна подошла, потрепала мои волосы, и прижала мою голову к себе.
  - Мальчик мой, прости нас,- сказала она, заметив мои красные глаза.
Из  ворот вышла кухарка со свёртком.
  - Это я вам пирожков напекла в дорогу,- сказала она, вручив свёрток Элеоноре Георгиевне.
Автомобиль отъезжая, поднял придорожную пыль и свернул на серпантин.
***

4.
 Какая неведомая сила тянула меня в этот приморский городок? Это был год денежной реформы, год полёта Гагарина в космос. Я всегда знал, что смогу сюда вернуться. Расплатившись с таксистом, я осмотрелся. При входе на пляж появилось летнее кафе. Возле кафе полноватая женщина средних лет торговала мороженым и газировкой.
  - Молодой человек, купите мороженое.
  - Давайте два.
  - Вам эскимо или пломбир?
  - И то и другое,- ответил я.
К прилавку подошёл подросток, и я отдал ему мороженое.
  - А деньги?- спросил он.
  - Не надо.
Поблагодарив, мальчишка убежал. Я обратился к продавцу:
  - Скажите, а кто сейчас живёт в усадьбе?
  - Какой-то генерал с семьёй и обслугой. А вы часом не из бывших воспитанников детского дома? А то они часто приезжают из разных городов на отдых.
  - Нет, нет.
  - Может вам предложить комнату по сходной цене? У меня полный пансион.
  - Спасибо вам, я проездом.
***
Подойдя к усадьбе, я увидел старого садовника.
  - Кузьма Степаныч, вы меня не помните?
Старик подошёл к воротам.
  - Извините, не припоминаю.
  - Я Илья, друг Гарика.
  - А, вот теперь вспомнил. Вы так изменились, что не узнать. Какими судьбами?
  - Кузьма Степаныч, я здесь проездом. Расскажите, что вам известно о семье Гарика?
  - На другой день, после тебя, был звонок из Москвы. Ивана Васильевича срочно отозвали в Москву из отпуска. После этого звонка он переменился в лице. Я его таким никогда не видел. Они собрались за вечер, а утром уехали.
  - Да, я их провожал.
  - Гарик хотел остаться здесь с бабушкой, но родители были против. Так вот, как мне потом рассказывала Фаина Сигизмундовна. Элеонора Георгиевна отчитывала Ивана Васильевича:
  « Я тебе говорила, Иван, что эта хрущёвская оттепель до добра не доведёт. Ты уверен в своём окружении, осуждая политику власти?
  - Эля, я занимался обороной Москвы. У меня правительственные награды.
  - Ну, зачем ты вступился за актёра Павла Кадочникова?
  - Эля, меня трудно уличить в непорядочности. Ну не плач, дорогая, всё будет хорошо.
  - Я помню, как ты возмущался, когда седьмого февраля Хрущёв передал Крым Украине»
  - Ивану Васильевичу предложили подписать какой-то обличительный документ, но он отказался. А через неделю его арестовали по - нелепому доносу. Его осудили. После суда Фаина Сигизмундовна и домработница съехали с дачи. Потом от неё пришло письмо. Их выселили из московской квартиры. Элеоноре Георгиевне перестали давать роли в театре. Она запила и попала в психушку. Я так думаю, что Иван Васильевич попал под жернова партийных чисток.
  - А, что с Гариком?
  - Гарик приезжал прошлым летом к твоей тёте. Он не знал, что она умерла. Даже такси не отпустил, так на нём и уехал. А вы выходите на трассу. Там на попутке доедете до города.
  - Скажите, а кто сейчас живёт в доме тёти?
  - Начальник почты с многодетной семьёй.
  - Спасибо, Кузьма Степаныч. Здоровья вам.
   - И вам не хворать.
***
 Все эти подробности возникали перед моими глазами, одна другой свежее. Но они не были забыты. Их ни за что нельзя было забыть, как забыть своё имя. Они лишь как-то ускользнули на время из памяти. Теперь они вдруг бежали назад, как домой после самовольной отлучки. Казалось, они кричали мне: «Наконец-то ты приехал» И этот голубой портрет перед глазами. Только сейчас я понял, кого он мне напоминал. Черты лица, изображённой на нём девушки, были один в один схожи с лицом Гарика. Я приехал убедиться, что всё ещё что-то чувствую к нему, что внутри ещё что-то живо. Я знал, что он тоже был полон горя, когда в последний раз поцеловал меня.
 Когда я узнал, что он приезжал, я понял, что мы никогда не смогли бы отменить это, никогда не смогли бы переписать это, никогда не смогли бы стереть воспоминания или отпустить их – это просто осталось там.