Девять дней одного года

1  2  3  4  5  6  7  8  9

Этот предпраздничный день запомнился сотрудникам лаборатории надолго. Начать с того, что нежданно-негаданно похолодало так, что с утра пришлось влезть в уже отложенные до осени теплые вещи. Выпавший за ночь мокрый снег, конечно, растаял, но серое тяжелое небо теперь угрожало дождем – давление продолжало неумолимо падать. А значит, и самочувствие у всех было отвратительным, не говоря уже о настроении. Все-таки, Пётр I умудрился прорубить окно в Европу в крайне неудачном месте – это единственное, в чем сослуживцы за целый день достигли согласия. В остальном же, взаимопонимание отсутствовало напрочь – на этот злополучный день пришлось рекордное количество ссор и недоразумений.
Леночка до обеда обижалась на каждый шорох, и, напуганный ее болезненным видом, Павел Петрович строил всех почем зря. Воробьеву влетело за треп по телефону. Симонову – за модно драные джинсы. Над Гадайским вновь нависла угроза проехаться на полигон, поскольку траектории огня в его игрушках сегодня коробили начальство больше обычного. Незадолго до перерыва Светка, у которой на фоне всеобщего бурчания два раза подряд грохнулась новая программа, ледяным голосом потребовала прекратить истерику, и Лена со слезами на глазах пожаловалась на головную боль. Павел Петрович, звеня ключами от машины, заботливо помог ей надеть куртку и повез домой, пригрозив всем, что еще вернется. Никто особенно не поверил, учитывая короткий день, пробки и леночкину квартиру у черта на рогах, но легче не стало.
После обеда в институтской столовой, где рабочий день, видимо, был еще короче, у Тимофеевой в третий раз навернулась программа, и Светка, шаря рукой по столу в поисках пачки сигарет, смахнула на пол свой мобильник. На жалобный прощальный треск телефона первым откликнулся Матвей:
- Светочка, тебе помочь?
И тут же словил яростный отказ от звездыкинских подачек. Вжав голову в плечи, он нахлобучил наушники и молча раскрыл плей-лист. Пока Тимоха нажимала на убитом аппарате все кнопки подряд, Валька поднялся из-за стола, налил кружку крепкого чая и аккуратно поставил ее рядом c клавиатурой Матвея. Посмотрел в монитор, читая название идущей мелодии, и вдруг, таким же спокойным движением, вынул из гнезда джек наушников. По нервам неожиданно громко шарахнула то ли ария, то ли серенада на итальянском языке. Все подскочили, а Светка, чуть не уронившая снова несчастный мобильник, возмущенно рявкнула:
- Это что-о?!
Матвей медленно зажмурился и стиснул кулак рядом с мышкой. Посидел еще мгновение, бросил наушники на стол и пулей вылетел из лаборатории. Но Валька только неторопливо уменьшил звук:
- Ты, Свет, найди в сети русский текст, а там разберешься.
И отправился следом за Матвеем, прихватив его сигареты. К моменту, когда Звездыкин с Илюшиным вернулись, мелодия давно доиграла, и текст на русском языке Светка уже нашла. Теперь курить ей хотелось просто ужасно. Стараясь ни на кого не смотреть, она чинно вышла и, только доставая сигарету, заметила, что руки дрожат. Полный нескрываемой страсти, в памяти звучал низкий мужской голос, поющий, оказывается, о любви.
«Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я ночей не сплю, о ней мечтаю.
Что всех красавиц она милей и краше –
Я сам хотел признаться ей,
Но слов я не нашел…»
Как Валька сказал – а там разберешься? Да конечно, разобраться не трудно! И, прежде всего, стало ясно, наконец, почему он перестал с ней встречаться. Нет, Светка действительно не пыталась удержать его, но от непонятого, хоть и мягкого разрыва, осадок остался довольно болезненный. А ведь это случилось месяца через два после того, как в лабораторию пришел Звездыкин. И, главное, кто! Маменькин сынок со щенячьими глазами, бесхарактерный ребенок на год моложе нее. Так это из-за невнятных звездыкинских порывов Валька свернул отношения. Однако!
«Очей прекрасных
Огонь я обожаю,
Скажите, что иного
Я счастья не желаю…» - дрожал в груди невыносимой жаждой яркий и мощный голос. Обещал поклонение и покровительство, звал и тянул, как магнитом… Очень и очень внятно. От Илюшина такого фиг дождешься – слишком он легкий, как воздушный шарик. Вроде и рядом, а вроде и нет его. Радость на время. Счастье на час. Неудивительно, что он не захотел мешать Матвею. Но ее-то хоть кто-нибудь спросил?
Светка в ярости вскочила с подоконника.
А, черт! Никто ее ни о чем не спрашивал, и никто ничего не предлагал. И до сих пор не предлагает, учтем для ясности. И если Звездыкин только и может, что тихо страдать под чужой баритон, то пусть сидит в своих наушниках, пока рак на горе не свиснет! Она же пойдет домой, прямо сейчас. А долбанную программу и заковыристых мужиков – побоку!
Следующим после Светки отправился восвояси Симонов. Неторопливо повязал бандану, застегнул до самого подбородка молнию на косухе, и попросил передать Пал Петровичу, буде тот вернется, что ушел покупать новые штаны.
Лаборатория изрядно опустела, но ожидание покоя все равно не оправдалось.
- Вовка, хватит страдать. Неохота тащиться на полигон – пойди, наконец, в кладовку и попроси помочь, - Серега в который раз попытался отмахнуться от нытья Гадайского.
- Я же сказал: этот вариант отпадает, - строго отрезал Валька.
- Да чего ты заелся-то? – Воробьев крутанулся вместе с креслом и возмущенно ткнул пальцем в сторону Илюшина. – Твоя же была идея!
- Я предлагал только спросить совета. Нафига вы полезли наводить о нем справки? Хакеры неуемные, - тихо и сердито пробормотал тот.
- А что такого? – взвился, пусть и шепотом, Гадайский. Доводить свои сетевые подвиги до сведения Сабурского он не собирался. – Хотели узнать степень его компетентности. Нельзя?
- И надо же иногда тренироваться, а то навык заржавеет и связи остынут, - поддержал так же негромко Серега.
- Вот и сидите теперь на жопе ровно, – Илюшин редко упирался, но сейчас был как раз такой случай.
- Ну, знаешь, Феликс – не твоя собственность, чтобы мне что-то запрещать! – окончательно разъярился Гадайский, схватил блокнот с ручкой и рванул в кабинет.
«Блин, только этого не хватало, - расстроено уставился в свой монитор Валька. - Мне надо было добром попросить, а не лезть в бутылку… Но вот не хочу я говорить им о том, что видел на медосмотре. А теперь Саныч, как пить дать, поймет, что про ранения Вовка знает, и решит, что это я растрепал. Черт меня дернул предложить обратиться к нему за помощью – что они сами все разнюхали, он и не подумает…»
В последнее время Вале и так постоянно казалось, что Сабурский вот-вот начнет ему грубить. Но нет, он только старался не встречаться глазами, да и вообще не встречаться. Обходил Вальку, как зачумленного, будь то в коридоре, лаборатории или в столовой. А если все-таки случалось неожиданно оказаться рядом, выражение лица Сан Саныча более всего напоминало надпись крупными буквами: «Никого нет дома», а то и – «Не влезай, убьет». Валька и не лез.
Что с того, что хотелось? Очень хотелось снова вернуться к тому теплому и волнующему чувству, испытанному по пути из поликлиники. Несколько минут, проведенных в молчании, они были друг другу ближе, чем способны подпустить слова. И забыть об этом не получалось, хоть Сан Саныч, очевидно, пытался.
С тех пор у Вальки было ощущение, что уже их обоих, как в зоопарке, рассадили по разным вольерам, и сейчас можно только изредка, краем глаза, увидеть, что где-то рядом мечется по клетке большой красивый зверь. Тигр, наверное… Слышно его было очень хорошо – нервничает, испуган, сердится – а подойти нельзя. И уйти на все четыре стороны тоже уже нельзя, потому что появилась острая потребность постоянно слушать: как он там? Озадачен? Расстроен? Грустит? Да. И эти переживания заставляют сидеть тихо, не тревожить, не смущать еще больше… Что ж поделаешь, если зверь привык быть один и бежит от тепла, едва его почуяв?
Оставалось не приближаться, стараясь сберечь и без того выбитого из привычной колеи Сан Саныча от лишних передряг.
Особенно сегодня. Весь этот бездарный день Сабурский провел за закрытой дверью, даже проигнорировав обеденный перерыв. И Валька, учитывая обстоятельства, от всей души одобрял такое решение – утомительные разборки и обиды до сих пор не касались его зверя. А теперь?
Довольно долго из кабинета доносились лишь приглушенные голоса – ровно, без пауз и напряжения, и Валя начал надеяться, что Гадайский сумеет удержать язык за зубами. Но не тут-то было. Вернувшись с изрисованным траекториями блокнотом, Вовка расстроенно плюхнулся на стул.
- Черт. Кажется, он, и правда, разозлился.
- На что? – Серега в недоумении широко раскрыл глаза.
- Как закончили, он спрашивает в лоб: откуда вы знаете о моих навыках? И неожиданно так, главное. Я, чтоб не светиться, самый общий план дал – ранения ваши, говорю, не секрет. Так он зубы, знаешь, как сжал? И отвернулся.
«Блииин. Хуже и быть не могло», - сообразить, что теперь делать, Вальке никак не удавалось. Тем временем открылась дверь кабинета, и мимо стремительно прошел Сан Саныч, на ходу уронив ледяное:
- Всего хорошего.
Оставшиеся удрученно посмотрели ему вслед.
- И вам - до свиданья, - с опозданием выдохнул Воробьев и ударился в пространный анализ непонятной обидчивости Сабурского.
Но Валька уже не слушал. Он в который раз удивлялся: как человек жив-то до сих пор, будучи таким ранимым? Вон – умчался на улицу, а пальто и кепку свою дурацкую надеть и не подумал…
«Ну нет, - решил Илюшин, - я согласен не подходить к тебе на пушечный выстрел, если ты не хочешь общаться. Но думать о себе гадости не позволю».
- Так. Я тоже пошел.
Забрать из кабинета черное шикарное пальто и такую же дорогущую кепку с козырьком и застегнутыми наверху ушами - было делом одной минуты. Схватить свою куртку и спуститься к машине - тоже заняло совсем немного времени. А вот попытки завести Фордовича грозили затянуться до вечера. Ну, собственно, в такой непутевый день это уже не стало сюрпризом. Валька плюнул и пошел пешком.
Дорога до Галерной улицы должна была занять минут пятнадцать, но даже при быстрой ходьбе жарко не стало. Тем более, легкая куртка из плащевки была надета утром в расчете на езду в машине, а никак не на прогулку по сырому и промозглому городу. Нести в руках одежду в такую погоду было глупо, а, кроме того, проклятая длинная шмотка мешала прыгать через лужи, и Валька со вздохом натянул пальто на себя. Кепку надел тоже, надвинул для полноты картины пониже козырек, и заторопился дальше, на всякий случай выискивая среди прохожих знакомую угловатую фигуру. Адрес он помнил, но вдруг они с Санычем выберут один и тот же путь? Хорошо бы, а то наверняка тому холодно…
Но Сабурского холод не особенно беспокоил. Он шел своим обычным маршрутом – не самым коротким, зато самым людным, согласованным с наружным наблюдением. И беспокоило его совсем другое – собственная дурь плюс окончательная потеря контроля. Вот это действительно было из ряда вон, вызывало стыд и откровенно ставило в тупик.
Последнее время Сан Саныч изо всех сил старался снова обрести утраченное душевное равновесие, но толку не было никакого. Тот яростно-весенний день профосмотра сбил все выверенные годами настройки, расшатал и сдвинул привычные барьеры, и теперь окружающий мир казался болезненно ранящим. Задевало абсолютно всё. Веселый смех в лаборатории заставлял чувствовать себя ненужным и лишним. То, что его кабинет продолжали называть кладовкой, обижало, словно он был запчастями или шваброй. Громкие увлеченные обсуждения новых разработок по ту сторону плотно закрытой двери делали составление договоров еще более рутинным и скучным…
А дома была тишина. Ватная, глухая, безразличная. И не находилось ни музыки, ни фильмов, которые могли бы ее разрушить. По телефону не звонил никто, кроме дежурных наблюдения, и официальные сухие отчеты словно издевались над его плохим настроением.
Бегать от Илюшина было смешно. Сан Саныч это прекрасно понимал, но упорно пытался восстановить безвозвратно потерянную дистанцию. И все равно, всегда знал, что Валька чувствует малейшую перемену в его состоянии. Ощущать спокойное и теплое внимание было непривычно – это дезориентировало, смущало, раздражало, и… вызывало привыкание, как к наркотику.
К праздникам стало совсем хреново: несколько долгих выходных дней сопротивляться будет нечему, и предстоящая ломка злила сегодня Сабурского неимоверно. Известие о валькиной болтовне было последней каплей – почему-то Сан Саныч считал, что Илюшин ни с кем не поделится увиденным. Но это же не повод так белениться! В конце концов, ничего страшного в этом трепе нет, просто неприятно, и все.
И теперь, шагая по холоду, Сан Саныч грыз себя за глупость и вспыльчивость, а еще больше – за то, что умудрился окончательно запутаться в непривычном шквале эмоций. Запутаться настолько, что, выставив себя полным идиотом, не знал, чему расстраиваться больше: оставленной на работе одежде или тоскливым праздникам, от которых совершенно некуда деться.
До дома оставался один поворот, когда от невеселых мыслей его отвлек задребезжавший мобильник.
- Александр Александрович, наружное, Юдин. В парадной двое – скорее всего, ждут вас. Лампочку сняли первым делом. Только что из-за угла вывернул человек в вашей одежде, направляется к подъезду. Вы в курсе?
- Остановить, немедленно!!!
- Не успеваю. Я…
Дальше неважно. Когда Сабурский в последний раз бегал так быстро - он не помнил. Давно. От угла до парадной всего метров пятьдесят, а наблюдатель, видимо, сейчас в одном из домов напротив, где-то на этажах. Черт с ним.
Не должны… Не должны насмерть… Хотели бы убить – стреляли б издалека… Но вдруг…
Валька, не ходи…
Сан Саныч вылетел на Галерную и увидел, как хлопнула дверь подъезда.
Темнота накрыла Илюшина сразу, едва ли не раньше, чем тяжелый удар между лопаток сбил его с ног. Пол оказался влажным и гладким – старый кафель встретил задохнувшегося Вальку отрезвляющим холодом. Не так уж и темно – занесенную опять дубинку видно, и рожу братка, и другого, перехватившего новый удар – все, как отдельные, рваные кадры. Не хватает воздуха, и от этого голоса плывут в тумане:
- Говорю же – не он, бля…
- Хер ли уже под руку…
- И что с ним теперь…
Яркая прямоугольная вспышка света, и на фоне нее – наконец-то, знакомый силуэт, единым росчерком влившийся в полумрак подъезда. Вдохнуть все же удалось.
И голос, этот – четко-четко:
- К стене. Руки за голову.
Дуло пистолета провожает осторожные шаги братков.
- По стенке – к дверям – и вон!
Грохот захлопнувшейся двери.
Тишина.
Сан Саныч сунул оружие куда-то подмышку и осторожно помог Вальке сесть. Тот нашарил слетевшую кепку, поправил чудом удержавшиеся во время падения очки, и еще раз судорожно втянул в себя воздух. Тихий, сбивчивый шепот звучал совсем рядом:
- Ты придурок, Валька. Никогда больше так не делай. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло. Они могли ударить сильнее. Я собирался зайти в магазин... Вставай, давай аккуратно. Сейчас поднимемся ко мне.
Старый лифт урчал и лязгал, забираясь на четвертый этаж, и Сабурский, крепко держа Вальку под локоть, отрывисто бросал в телефон:
- Обошлось. Да. В порядке. Не нужно. С ним я свяжусь сам. На сегодня, думаю, все.
Высокая дверь в квартиру быстро открылась, и в прихожей загорелся мягкий желтый свет.
- Давай помогу пальто снять, стой спокойно.
- Ну что ты со мной, как с раненым – все нормально, - попытался успокоить Сан Саныча Валька, но, снимая ботинки, на всякий случай оперся о косяк.
- Точно? А бледный, как бумага.
- М-мм… Голова немного кружится, – улыбка вышла виноватой. – Странно, получил-то по спине…
- Удар дубинкой между лопаток серьезно сбивает дыхание. Стандартное начало «разговора».
Без дальнейших вопросов сжав валькино предплечье, Сан Саныч отвел его в гостиную и усадил на диван.
- Чаю горячего выпьешь, и станет лучше. Я быстро, а ты ложись, если хочешь.
Но Валька остался сидеть, с интересом оглядываясь. Жилище Сабурского поразило его – здесь было стильно и комфортно. Сравнительно небольшая комната с высоченным потолком служила, видимо, еще и кабинетом – в дальнем углу находился большой письменный стол, и всю стену за ним занимали стеллажи с книгами. Почти вся мебель была старинной, обивка и портьеры цвета терракоты оттенялись светло-бежевыми стенами. А еще тут были картины, хрустальная люстра, антикварные часы с маятником. Оконные рамы с мелкой расстекловкой… Обалдеть. Жилье человека с серьезным достатком и хорошим вкусом.
В квартире было очень тихо, несмотря на то, что она выходила окнами на две стороны: гостиная – на улицу, а кухня и, наверное, спальня – что еще может быть за закрытой дверью – во двор. Но Галерная – не Невский, и негромкое звяканье посуды на фоне закипающего чайника доносилось до Вальки, делая этот дом неимоверно уютным.
Чай Сан Саныч принес на подносе, словно по-другому, не так красиво и обстоятельно, и быть не могло. По соседству с сахарницей и печеньем в узорной пиале на нем расположилась черная высокая кружка.
«Заметил ведь, что я сладкое люблю… И кружка моего любимого цвета. Случайно?» - Валька провел пальцами по черному горячему боку и вопросительно посмотрел на Сабурского.
«Нет, не случайно», - ответили ему чуть прищуренные глаза.
«Куплю ему все-таки синюю зажигалку», - решил Валя и потянулся к сахарнице.
- А сам не будешь?
- Я себе попозже налью. Ты пей.
Сан Саныч, глядя, как Валька осторожно отхлебывает чай, с удовлетворением стянул галстук и снял пиджак, повесив его на спинку стула у рабочего стола.
Вид портупеи с кобурой поверх светлой рубашки вогнал Вальку в чисто мальчишеский восторг. Как в детстве – когда игра вдруг становится такой реальной, что дух захватывает, и уже не заботит ноющая спина и неслабо отбитые коленки. Зато вот тут, совсем рядом – по-настоящему вооруженный человек! А еще мелькнула в голове очень взрослая мысль: ему ужасно идет, женщины, наверное, с ума сходят… Хотя нет, вряд ли он перед ними рисуется – не тот характер. Но, все равно, видели бы Саныча вот таким, слюной бы захлебнулись - это точно.
Заметив валькино внимание к оружию, Сабурский едва заметно покачал головой и выбрался из ремней. Ходить без надобности со стволом он не любил: дома снимал сразу, да и на работе тоже запирал в сейф, как только приходил. Сейчас, положив кобуру поверх бумаг на столе, он с облегчением повел плечами и отправился наливать себе чай – признавал только крутой кипяток, чуть холоднее уже считая помоями.
После случившегося в подъезде Сан Саныч чувствовал необходимость хоть что-то объяснить Вальке и теперь решал, как приступить к беседе. Но долго раздумывать не пришлось – как только он устроился в кресле около дивана, держа в руках обжигающую чашку, Илюшин сам проявил интерес к ситуации:
- Ты что, каждый день так с работы возвращаешься?
Сабурский нахмурился:
- Валя. Это не шутки. Я крупно поссорился с лесопромышленным холдингом. И они, как видишь, не очень-то поверили, что я отошел от дел. Этот заход первый, но может стать не последним, хотя я, конечно, приму меры. Отнесись к этому серьезно и осторожно.
- Ладно… А чем ты их так расстроил?
- Выиграл процесс в пользу фирмы, которую они пытались съесть. В результате, попали под следствие люди из верхушки, и среди них – родственник одной политической фигуры.
Валька присвистнул изумленно:
- И ты знал, что делал?
Сан Саныч мрачно кивнул:
- У нас с этим холдингом старинная любовь. Видимо, пытаются отмазать своего главного от посадки, вот и решили меня предупредить, чтоб не совался.
- А ты не сунешься?
- Пока нет. На данный момент мы в расчете, – Сабурский сделал аккуратный глоток и добавил, очень стараясь, чтобы в голосе не прозвучал упрек: - Надеюсь, ты понимаешь, что говорить об этом никому не нужно.
Валька виновато взъерошил челку:
- Слушай, я Гадайскому только и сказал, что ты можешь ему помочь, скорее всего. А они с Воробьевым хакерский рейд учинили для разминки. Как-то я не подумал, что они полезут компетентность твою проверять…
Внимательно глядя в чашку, Сан Саныч улыбался.
- Как видно, проверку я прошел.
- О-о, - рассмеялся, довольный этой улыбкой, Валька, - с тех пор иначе, как Феликсом, они тебя не величают. Досье из базы МВД их здорово впечатлило.
Сабурский хорошо помнил, что в руках у него почти кипяток, и удержался от резких движений, прошипев:
- Идиоты. Когда они туда лазили?
- Недели две назад, - ответ сопровождало легкое пожатие плеч.
Сан Саныч медленно поставил чашку на поднос, во все глаза глядя на Вальку.
- То есть, ты хочешь сказать, что обошлось?
- Конечно. Лазили они не с работы и не вдвоем – это целая система с круговой порукой. Хакер-одиночка попадается быстро, а ребята этим промышляют уже не первый год. Зарплата у нас сам знаешь какая.
- И ты тоже можешь?
- Ну, у каждого в этом свои фишки. Когда-то и без меня не обойтись. Но я редко в деле.
- Почему?
- Понимаешь, не курю я эту траву. Просят – помогаю. Но меня не прет. Светку вот тоже, а Матвей, вообще, считает, что не царское это дело.
- Не знаю, как насчет царей, но если эти деятели попадутся, хорошего будет мало.
- Это верно. Только их очень трудно поймать. Это ж не любители, а профессионалы, – допив чай, Валька стряхнул над подносом крошки печенья с пальцев.
Сан Саныч задумчиво потер подбородок ладонью – в лаборатории он никогда так не делал.
- Что ж, тебе виднее. Я в этих ваших компьютерах разбираюсь, как свинья в апельсинах.
«Интересно, какие у него еще привычки, не предназначенные для широкого круга», - успел подумать Илюшин, прежде чем покладистость хозяина сменилась оценивающим взглядом:
- Что-то ты так и остался белым. Может, покормить тебя?
- Не, спасибо, - с сожалением вздохнул Валька, - мне, вообще-то, домой надо. Ляпнул бабушке сдуру, что сегодня короткий день, а еще ж Фордовича забирать. Вернусь к институту и заведу все-таки мерзавца.
Но Сан Саныч сурово припечатал:
- На сегодня подвигов достаточно. Я сам тебя отвезу.
- А у тебя машина есть? – валькины глаза за стеклами очков округлились.
- Есть, - проворчал Сабурский. - Просто до работы мне теперь близко, вот и хожу пешком. Я сейчас наружке позвоню, переоденусь, и поедем.
Он легко поднялся и ушел в спальню, а Валька от нечего делать отправился рассматривать книжные полки. Тут была БВЛ – кто бы сомневался, Толкин и Сапковский, мировая фантастика, изрядное количество полных собраний сочинений, художественные альбомы и куча юридической литературы. Перед книгами кое-где стояли статуэтки, сувениры и фотографии в рамках. Валька медленно шел вдоль полок, стараясь угадать, кто изображен на снимках – только мужчины, совсем молодые и постарше, смеющиеся и серьезные – наверное, друзья. Немало…
Сан Саныч вернулся в джинсах и темно-сером шерстяном банлоне, и Валька, улыбаясь его непривычному виду, показал на фотографии:
- Это твои друзья?
- Друзья и коллеги, - Сабурский снова взялся за кобуру.
- Много их у тебя – весело живешь.
- Нет, - голос прозвучал совсем тихо, - это только память.
Прикусив губу и сощурившись, Валька медленно выдохнул:
- Прости.
- Ничего, - браунинг в уверенных руках издавал глухие лязгающие звуки – стандартная проверка оружия. - В следственный отдел прокуратуры я пришел в начале девяностых. Неспокойное время было.
Валька повернулся обратно к полкам, возвращаясь к глазам, смотрящим со снимков, и с облегчением заметил стоящий чуть в стороне образ Николая Чудотворца, небольшой и очень старый.
- Ого, какая штука!
- Ты про икону? – Сабурский вернул пистолет в кобуру и надел портупею.
- Да. Такая простая, а честная.
- В смысле?
- Ну, знаешь, бывают и огромные, и красивые такие, яркие, а не задевают совсем. А на эту глядишь, и становится как-то… правильно, что ли. – Валька беспомощно улыбнулся, не сумев объяснить толком, но Сан Саныч понял и спокойно кивнул.
- Это мне Лялька подарила, жена моего друга. После того, как я его, раненого, из залива выловил. Чуть не замерзли тогда оба.
- А он… тоже здесь?
- Нет, - в обычно серьезных глазах вспыхнула довольная усмешка, - Михалыч теперь уже полковник МВД. Ну что, тронулись?
Уходить так быстро Вальке ужасно не хотелось, но ничего не поделаешь. Глядя, как Сабурский в коридоре надевает черную кожаную куртку, как заводит стоящий во дворе «Мерседес», он не переставал удивляться тому, как легко рассыпались преграды и клетки. Смешно - всего-то и понадобился один удар по хребту. Вот уж не жаль. Зато теперь можно было удобно откинуться на спинку сиденья и раствориться в доверительной тишине. Зверь сидел рядом, спокойный и совершенно ручной. Не метался и не стремился удрать. Черный автомобиль представительского класса плавно трогался на перекрестках, неторопливо полз в пробках, легко и мощно разгонялся на свободных улицах. И город, со своими заботами и суетой, проплывал мимо, не мешая двоим быть вместе, словно тоже, наконец, принял это.
До дома у Парка Победы они ехали почти час, но дорога показалась слишком короткой – Валька не торопился выйти из машины. На лобовом стекле одна за другой появлялись капли дождя, и Сан Саныч закурил, стараясь не думать о бестолковых выходных в пустой и тихой квартире. Нужно было прощаться. Он совсем уже приготовился напоследок посоветовать Илюшину горячий душ, направленный на место удара, как вдруг услышал невозможно простой вопрос:
- А что ты делаешь в выходные?
Наверное, он обернулся к Вальке слишком быстро, и глаза слишком откровенно загорелись радостью, зато ответить удалось спокойно:
- Ничего. Собирался в тир на Динамо, пострелять, и все.
- Класс! Слушай, а если я пойду с тобой? Правда, стрелять я практически не умею...
- Не страшно. Я тоже не умею чинить старый форд.
- А мы будем чинить его вдвоем?
- Никогда не поздно освоить полезные навыки.
Смеяться вместе было просто замечательно, всю обратную дорогу Сан Саныч планировал праздничные дни, и только на подъезде к дому спохватился, что забыл сказать про горячий душ. Но теперь в мобильнике был валькин номер, а перспектива пусть короткого, но просто чрезвычайно нужного звонка, делала предстоящий вечер важным и интересным.