Девять дней одного года

1  2  3  4  5  6  7  8  9

Этот день прошел в ожидании. Неяркий, не жаркий и не холодный, на первый взгляд ничем не примечательный, он тянулся и тянулся, час за часом испытывая терпение каждого на свой лад.
Павел Петрович собирался с завтрашнего дня в отпуск, и повседневные рабочие обязанности уже к обеду стали казаться ему невыносимо нудными. Но заведующий лабораторией считал, что не имеет права демонстрировать сотрудникам свое легкомыслие. Он же не Воробьев, который в этом году, наконец-то, смог оплатить заграничную путевку и в день перед отъездом замучил всю лабораторию восторженным пересказом своих планов. И уж тем более не Симонов – тот перед отпуском и не пытался работать, объявив, что резкое снижение нагрузки опасно для психики. Нет, Павел Петрович был ответственным человеком, и поэтому прилагал героические усилия, скрывая нетерпеливое ожидание завтрашнего дня. Нельзя сказать, чтобы этого кто-то не заметил, но все тактично промолчали.
Матвей ждал перекуров. Выйдя с больничного, он с изумлением обнаружил, что теперь курить в течение рабочего дня, попутно не подтрунивая над ним, Светке, видимо, не в кайф. И поэтому каждый раз, хватая пачку со своего стола и направляясь к двери, Тимоха сурово вопрошала: «Звездыкин, ты идешь?» И Матвей шел, стараясь сохранять осмысленный темп и не натыкаться на стулья. На перекурах поначалу насмешки и подначки сыпались на него как из рога изобилия, но однажды Светка, поцапавшись с Пал Петровичем, раздраженно спросила:
- Матвей, что такое деспотизм? Ты ж у нас, вроде бы, эксперт?
- Деспотизм - это когда тебе не оставляют выбора, Светочка, - последовал спокойный ответ, и она надолго замолчала, задумчиво глядя в окно.
А потом обернулась и с вызовом заявила:
- То, что я тягаю тебя курить, как слона за хобот – это он и есть. А ты терпишь.
- Ну что ты, - мягко улыбнулся Матвей. - Я ведь могу не ходить, правда?
- Можешь? – ее глаза сощурились, требуя откровенности.
- Могу, - серьезно ответил он. – Но мне нравится.
- Ахх ты-ыы… - Светка задохнулась от возмущения, - то есть ты просто позволяешь мне командовать?!
- Да, – на этот раз улыбка была чуть ироничной. – А что в этом плохого?
Тимоха тогда в ярости умчалась в лабораторию, но, как ни странно, звать Матвея курить не перестала. Только с тех пор посреди привычного стеба все чаще останавливалась, как будто хотела спросить о чем-то. А сегодня с утра так и вообще молчала, сердито выпуская дым через почти сжатые зубы. И Матвей ждал каждого перекура как прыжка с парашютом, точнее, без него. Потому что догадывался, чего ждет Светка – когда ее терпение лопнет, и на волне адреналина можно будет, наконец, возмутиться: какого черта он оставляет инициативу за ней?! И тогда он ответит…
Вовка Гадайский изводился в ожидании вполне заслуженного наказания. Накануне он в обед сорвался с работы на встречу по поводу халтуры, и завис до вечера, безоглядно надравшись с заказчиком. Отпроситься у начальства Вовка, конечно, не догадался – кто ж знал, что так выйдет – и сегодня, явившись с головной болью, он едва ли не каждую минуту покаянно вздыхал и без конца оглядывался на заведующего лабораторией. А Павел Петрович, видя страдания ближнего, откладывал суровый выговор из педагогических соображений.
Леночка ждала телефонного звонка. В последнее время вполне пристойные, но удушающе настойчивые ухаживания не понимающего отказов знакомого довели ее до нервной дрожи. И вчера она решилась на такую авантюру, что куда там Гадайскому: попросила Вальку вечером сводить ее в ресторан, где работал администратором непонятливый ухажер. Простой, но гениальный план, изложенный Илюшину, предполагал наглядную демонстрацию того, что сердце Леночки занято. Валя, как и ожидалось, эту идею в принципе поддержал, только авторитетно рекомендовал применить в такой ситуации тяжелую артиллерию. И пообещал уговорить пойти с Леночкой… Сан Саныча. Она даже не стала возражать: было ясно как день, что Сабурский подходит для придуманной роли гораздо лучше – он и без умысла мог запугать кого угодно, не то что Илюшин, с его открытой улыбкой и несолидными манерами. В отличие от Вальки, Лена была не в курсе убеждений мрачного юриста об обязательной помощи слабому полу, и просто не поверила, что Александр Александрович пойдет в ресторан валять дурака. А он взял и согласился! И идти на попятный сразу стало неудобно: с Валькой-то можно было передумать в любой момент, но согласие Сабурского накрыло, как бетонная плита: приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Леночка пришла в ужас.
В результате они поехали в ресторан втроем, и три часа к ряду Сан Саныч обстоятельно, светски и в меру деспотично ухаживал за своей потрясенной дамой. А Валька, в качестве гаранта безопасности, сидел за соседним столиком и наблюдал, как они беседуют, пьют вино и даже танцуют. Леночка к исходу первого часа про Илюшина уже забыла: увлеченная обсуждением любимых фильмов и книг, а еще больше – рассказами о поездках в города и страны, она лишь удивлялась своим прошлым глупым страхам. С Александром Александровичем было спокойно и интересно, а унылая физиономия получившего неоспоримую отставку поклонника, маячившая в конце зала, подтверждала, как замечательно все получилось.
Но сегодня Леночка нервничала, ожидая упреков по телефону, хотя и надеялась с замиранием сердца, что неприятного звонка не будет.
А Валька и Сан Саныч весь этот бесконечный день ждали вечера. Ждали с самого утра, когда явившийся в кабинет юриста, якобы клянчить кофе, Илюшин повел себя не по протоколу. Следуя неоговоренному, но очевидному для обоих правилу, на работе они не прикасались друг к другу, пока в лаборатории оставался хотя бы один человек. Но сегодня Валька, прикрыв дверь, неторопливо обошел письменный стол и прислонился к его краю, оказавшись в непосредственной близости от Сан Саныча. Тот замер в кресле, изумленно поднял глаза на очень серьезного сослуживца, и попытался осторожно отодвинуться от колена, плотно прижавшегося к его бедру.
- Доброе утро, - тихо прозвучал над ним напряженный голос.
- Доброе… Спятил?!
Валька медленно покачал головой.
Он был почти уверен, что не ошибся вчера, наблюдая хит сезона: Сабурского, красиво и четко ведущего в танце смущенную Леночку. То, что Саныч закажет музыкантам медленный танец, не было для него сюрпризом – планируя акцию, они даже вместе выбрали «Маленький цветок» Бише, как наиболее подходящий к ситуации. Но вот то, что, танцуя, Сан Саныч вдруг найдет его глазами и будет смотреть до самых финальных аккордов, Валя совершенно не ожидал. Чувственная и чуть надрывная мелодия плыла по залу, и от острого, горящего взгляда у Вальки кружилась голова.
Уже почти два месяца их отношения никак нельзя было назвать дружескими. То есть дружба никуда не делась, но одуряющие поцелуи и откровенные ласки в маленьком неосвещенном кабинете существенно выходили за ее границы. Дальше в интимном плане они так и не зашли: дома у Вали всегда была Надежда Тихоновна, а едва они оказывались у Сабурского, Сан Саныч так подчеркнуто держал дистанцию, что не то что поцелуи – прикосновения казались неуместны. И Валька не спорил. Ему, как и Санычу, с лихвой хватало того, что происходило между ними по вечерам в тихом и пустом институте. Не часто, не каждый день, без предварительных намеков – это просто случалось, и было всегда неожиданно, по-прежнему ново и так ценно, что желать большего не приходило им в голову.
А вчера пришло. Осторожно обнимая свою хрупкую партнершу, отточено и свободно двигаясь в чуть старомодном узоре танца, Сабурский не сводил с Вальки отрешенных и шальных глаз. И всей кожей, шестым, седьмым, сотым чувством Илюшин ощущал, что тот хочет не просто поцелуев и прикосновений. Непонятно было, что так пробило Саныча – выпитое вино или близость послушного в танце тела – но в непривычно темных глазах плескалась жажда смять под собой, овладеть, взять, бешеным звериным темпом загнать партнера до исступления. Да, партнера – женщину представить под этим тигром было жутковато. И Валька вдруг понял, что откликается на призыв, осознанный или нет, неважно… Легкий сквознячок ужаса только раздувал желание испытать власть над собой, а еще – увидеть и принять Саныча таким, каким его наверняка никто не знал. В интимном общении он старался контролировать свой темперамент, Вальке это было очевидно. В числе других своих талантов, сдерживаться Сабурский умел замечательно, и странного взгляда в ресторане не понял ни один человек. Кроме Илюшина.
До утра оказалось достаточно времени, чтобы решиться, и теперь Валька негромко произнес совершенно новую для их общения фразу:
- Пригласи меня к себе домой.
И ожидаемо услышал в ответ резкое:
- Даже не думай.
Уловить, о чем идет речь, Сабурскому не составило труда. В принципе, он уже давно ждал подобного предложения – судя по тому, как Илюшин вел себя наедине, странно было, что эти слова прозвучали только сейчас.
Сан Саныч никогда не раздевал Вальку, лишь аккуратно расстегивал ширинку. И в какой-то момент удивлялся, что опять не заметил, как тот умудрился распотрошить его самого – вытащить из брюк рубашку, расстегнуть ее, стянуть галстук, расправиться с ремнем и приспустить трусы почти на бедра… И горячие ладони уже гладили голое тело, пробегали по ребрам, по груди, спускались по животу. На словесные протесты Валька внимания не обращал, и всякие там задыхающиеся «что ты делаешь» или «прекрати немедленно» встречали лишь тихое «да-да, конечно», а руки продолжали свое движение, губы ловили слова вместе со стонами, пальцы сжимали, ласкали, сводили с ума, заставляя терять возражения. Стоило один раз, забывшись, позволить этот беспредел, и остановить валькины руки теперь не хватало сил. Сан Саныч уже знал умение Илюшина незаметно будить предательскую податливость тела, и поощрять его дальше не собирался.
- Нет, Валя, я к этому не готов. Извини.
Взгляд, сопровождавший категорический отказ подчиниться, был жестче некуда, но Илюшин только вздохнул и, чуть улыбаясь, пожал плечами.
- А я – да.
Сабурский нахмурился и почти с угрозой переспросил:
- Что – да?
Но Вальку явно не пугал суровый тон. Он смотрел на Саныча так, словно тот запутался в решении простейшей задачки, только в зеленых глазах за стеклами очков вместе с ожиданием читалось беспокойство.
- Я – готов. Постой, не сердись! Просто послушай: ты – нет, а я могу, да. С радостью. Правда.
Сан Саныч застыл, пытаясь осмыслить эти слова: сердце громыхнуло, споткнулось, замерло в изумлении. Не может быть…
И захотелось, как в рыцарских романах, медленно опуститься на колени и склонить голову, словно перед дамой, обещавшей ему ночь. Черт, да так оно и было, только ни одна женщина не вызывала у него желания благодарить за одно лишь обещание. А сейчас хотелось прижаться губами к запястью, извиняться за непонятливость, умолять не передумать, обещать благоговение и нежность… Но он не стал ударяться в эту сентиментальную чушь и делать глупости. Вместо этого Сабурский быстро отвернулся и поднял голову повыше, пытаясь отдышаться.
Валька подождал и почти ровно добавил:
- Если ты хочешь, конечно.
- Хочу.
Голос прозвучал сухо и ломко, как скорлупки орехов под ногами. После откровенного заявления Илюшина признаваться в своем желании было вроде бы и не стыдно, но все равно ощущения более всего напоминали путь по очень тонкому льду над бурлящим темным потоком. Сан Санычу казалось, что от следующего шага с режущим треском разверзнется кипящая бездна – запросто. И завертит, окончательно сметет возможность контроля, перекроит по-своему все его существо. Рисковать какой-никакой, но стабильностью было страшно, только ведь и Вальке, наверное, непросто далось принятое решение, и пренебречь его доверием означало ранить, причем сильно. А это недопустимо.
И Сабурский, взяв себя в руки, достал из ящика стола кофе.
- Держи легенду. Только не особенно увлекайся этой растворимой бурдой. Дома я сварю тебе нормальный.
Валька выдохнул и негромко рассмеялся, забирая банку:
- Да знаю я твой кофе – одно молоко!
- Спецзаказ, - невозмутимо парировал Сан Саныч. – Работайте, гражданин Илюшин. До вечера еще много времени.
О да! До вечера вполне можно было успеть не только уработаться, но и действительно упиться кофе, всерьез поссориться с часами на мониторе и вообще свихнуться от волнения. Удивительно, что ничего из перечисленного не случилось. Бесконечный, тянувшийся как горячая карамель день все-таки кончился, Валька после работы съездил домой, и к сумеркам уже был на Галерной.
Сан Саныч открыл сразу, словно дожидался звонка, стоя по ту сторону двери, и напряженно отошел, пропуская Илюшина. По дому плыл запах свежесмолотых кофейных зерен.
- Проходи.
Не проронив больше ни слова, Сабурский отправился на кухню, и Валька поплелся за ним, гадая, как разрядить обстановку. Задумчиво понаблюдал за процессом приготовления кофе, и, не придумав ничего лучше, обнял сзади, прижался губами к теплой коже у ворота футболки. Тихо звякнула чуть не слетевшая с блюдечка чашка, и сердитый голос отрывисто произнес:
- Валя. Иди в комнату, я принесу все туда. Нам нужно поговорить.
- А может, на фиг разговоры? - Валька в дурашливом отчаянии помотал головой, слегка отстраняясь.
Но Сан Саныч развернулся и очень серьезно посмотрел ему в глаза.
- Это необходимо, уж ты мне поверь.
И Валька послушался – почему-то стало ясно, что Сабурский не передумал и не пытается оттянуть момент. Речь пойдет о чем-то действительно важном.
Устроившись в кресле и получив в руки свою любимую кружку, полную почти белого, но ароматного напитка, Илюшин в ожидании смотрел на то, как Саныч осторожно отхлебывает горькое черное пойло и щурится, глядя в пустоту. Валька не торопил его начинать разговор, и оказался прав – очень скоро ему стало не до кофе.
- Я уже рассказывал о лесопромышленном холдинге, с которым у меня не сложились отношения. Ты должен помнить – это их громилы оттянули тебя дубинкой по спине. И еще я тогда говорил, что это старая история. Так вот, я выиграл процесс против них не впервые. И в прошлый раз они в ответ украли моего сына, требуя передать им весь неиспользованный в деле компромат. Котьке тогда было восемь лет.
Валя осторожно, как во сне, отставил кружку.
- Обошлось, - тут же среагировал на этот жест Сабурский. – Но только потому, что его успели найти, пока я торговался с холдингом, явившись в их офис. Тянул время, утверждая, что ребенок не мой, и они попали пальцем в небо. И Михалыч успел. Повезло. Правда, на следующий день пришлось проститься с шевелюрой, чтобы не радовать сединами сволочей, - Саныч криво усмехнулся и перевел на Вальку тяжелый взгляд. – Потом я развелся с женой и отказался от встреч с сыном. И с тех пор у меня никого нет. Только случайные связи, но это редко. А в остальном – шлюхи. По вызову.
- И сколько сейчас твоему… Котьке? – Дыхания хватило только на шепот.
- Четырнадцать.
Илюшин долго молчал, потом стащил очки и с силой сжал переносицу.
- Чееерт, шесть лет! Ты шесть лет один…
- Ты не понял главного, Валя. Рядом со мной нет никого, потому что это опасно. Я жил так годы, я не хотел никем рисковать. И теперь не хочу.
Валька медленно поднял голову.
- А с тобой… - Сабурский сбился с размеренного, спокойного тона. - Я как-то… о тебе так не думал. Да я вообще ни о чем не думал, понимаешь? Как отрезало… Будь ты женщиной, я бы быстро опомнился, а тут...
- Постой, – голос вышел хриплым, словно горло засыпал песок, - ты хочешь сказать, что… всё?
- Нет! – в глазах Саныча мелькнул страх, но тут же сменился тоскливой обреченностью. - Я хочу сказать, что наши… отношения ставят тебя под возможный удар. До меня, наконец, это дошло. Сегодня. Прости, что так поздно.
- И что с того? – теперь удалось ответить четче и ровнее, только интонация получилась вызывающей.
- Ты должен об этом знать. Возможно, ты захочешь… остановиться.
- А-а. То есть ты считаешь, что я смогу тебе сказать: спасибо, было классно, и будь здоров? Серьезно?
Сан Саныч покачал головой.
- На самом деле нет. Не думаю. Но благородство может тебе дорого обойтись, так что если ты передумаешь, Валя, я не…
- Слушай, а почему решать должен я? – перебил Илюшин, стараясь сдержаться. - Ты же ушел от жены, так выстави и меня, и нет проблемы. Я пойму. Ты не хочешь мной рисковать.
- Ну-у, Ирина не очень расстроилась, - как-то отстраненно протянул Саныч, и Валька все же вскипел:
- Правильно, а я расстроюсь! Так причем тут благородство? Ты сам-то хочешь останавливаться?
Сабурский резко поднялся из кресла, отошел к окну.
- Нет, не хочу.
- Так о чем мы говорим, черт возьми?
Зачем Валя подскочил к нему, он и сам до конца не понял: то ли обнять, то ли схватить за грудки и встряхнуть. Но вышло наоборот – Саныч быстро обернулся и вцепился мертвой хваткой, уткнулся лицом в шею, почти зашептал, касаясь горячими губами:
- Я не хочу останавливаться, Валька. И не хочу, и не могу… И чувствую себя от этого последней скотиной, - шумный, отчаянный выдох опалил кожу, неожиданно отозвался болезненной волной в груди. Спустя несколько мгновений Сабурский порывисто отстранился, удерживая за плечи и глядя в глаза чуть плывущим взглядом. - И говорим мы вот о чем: если ситуация осложнится хоть сколько-то, если возникнет хотя бы тень угрозы, мы расходимся, сразу. Совсем, без споров и обсуждений - это единственное, что я сумел придумать. Обещай мне это.
- Погоди, - спохватился Валя, хмурясь, - но ты же дружишь с Михалычем? А про… нас все равно никто знать не будет. Так зачем расходиться с другом?
Сан Саныч коснулся кончиками пальцев валькиной щеки, провел по нижней губе.
- Знать никому не надо. Но это ничего не меняет. С Михалычем я вижусь очень редко, и еще он – полковник МВД. А твоей безопасностью шантажировать меня проще простого, друг ты мне или больше, чем друг – не важно. Обещай.
- Обещаю, - Илюшин грустно усмехнулся и присел на подоконник. Саныч прерывисто вздохнул, опускаясь рядом. - Что бы ты там не думал о моем благородстве, склонностью к суициду я не отличаюсь, психовать мне нельзя, да и тебе трепать нервы желания я не имею. Но ведь пока все спокойно, разве не так?
- Спокойно. Иначе бы я сегодня совсем… После той истории в подъезде я предупредил холдинг о своем сотрудничестве со следствием против их верхушки в случае повторения инцидента. Поздравил с тем, что нападавшие обознались, и заверил, что если хоть что-то долетит лично до меня, то я не стану разбираться откуда прилетело, а сразу перейду к действиям. Так что они, в принципе, вообще охрану должны ко мне приставить.
Сан Саныч нехорошо усмехнулся и пошел за сигаретами.
- А вдруг они тебя просто… - от пришедшей мысли Вальке стало так тоскливо, будто он, проснувшись, обнаружил над собой крышку гроба. Но Сабурский покачал головой и подчеркнуто спокойно выдохнул дым:
- Нет. Ты думаешь, зачем я держу на них компромат? В случае моей смерти все документы будут переданы куда надо – это стандартный ход, и холдинг о нем знает.
Илюшин перевел дух.
- То есть, разобраться с тобой окончательно им не светит, но портить тебе нервы они могут всякий раз, как посчитают для себя полезным. И ты уверен, что именно такая жизнь тебя устраивает?
- Я выбрал работу сам, и по сей день считаю ее важной. Но то, как сложилась в результате моя жизнь, теперь влияет и на твою – в этом и заключается проблема.
- Да нет никакой проблемы, Саныч! Я не ребенок, и, как ты верно заметил, не женщина. Свой выбор я тоже делаю сам, и сам же за него и отвечу, если придется. А проблему ты просто придумал по инерции – у тебя комплекс гиперконтроля.
- Валька, ерунду городишь. Ну причем тут гиперконтроль? – Сан Саныч смял окурок в пепельнице, глотнул из чашки остывшего кофе и сморщился. – Уй, дрянь какая. Пойду новый сварю.
- Не надо! Ты посмотри на себя: и так на взводе, а если еще кофеина добавишь, так меня запросто на части разорвешь.
Черная густая жидкость едва не выплеснулась на поднос, Сабурский ошалело хлопнул глазами и тут же опустил взгляд. И всё, наконец, вернулось на круги своя. Ну, почти. Валька прислонился затылком к оконному стеклу и, наблюдая из-под ресниц за реакцией на свои слова, принялся усугублять неловкость – всё лучше, чем обсуждать гипотетический разрыв.
- Ты знаешь, Саныч, я не перестаю тебе удивляться. Как скрутить в бараний рог какой-нибудь зловредный холдинг – это ты пожалуйста. Как куковать годами в одиночестве ради тех, кто тебе дорог – это за милую душу. И по первой просьбе помочь девушке – без проблем. А как себе самому разрешить хоть немного радости – тут ты стесняешься, и вся крутизна летит к чертям собачьим.
- Неправда, - тихо воспротивился Сабурский, сцепив руки в замок и пристально разглядывая пол у себя под ногами.
- Правда. Можем проверить, если хочешь: я сейчас скажу, чего жду от тебя сегодня вместо разговоров, и ты покраснеешь, спорю на миллион. А я как только вижу это, так любые тормоза теряю. Ты хоть замечаешь, что со мной тогда творится, Саша?
Нет, Сан Саныч не замечал, как действует на Вальку его смущение. Ему в такие моменты было не до анализа, зато он прекрасно знал, когда тот говорит «Саша». Так по-детски нелепо Валька называл его, целуя, касаясь, растворяясь в близости. И ничего поделать с этим было нельзя. Да Саныч и не пытался. Просто сначала вздрагивал, отзываясь всем телом на непривычное обращение, а потом перестал, заворожено принимая вместе с поцелуями негромкий шепот:
- Саааашаа…
Но сейчас имя шарахнуло, как током. Оно прозвучало, и отпала всякая необходимость уточнять, чего ждет Валька, чего весь день и вечер ждал, ужасаясь своему безрассудству, Саныч. Он всё сказал, всё объяснил, и вдвоем они еще могли бы принять разумное решение, но один… Нет, один, когда Илюшин всё знает и откровенно провоцирует, один он не справится… Ладно. Действительно, выбор сделан, и теперь не время терзаться и тормозить. Вот только подойти, обнять, посмотреть в глаза не было никакой возможности. При всем желании – просто не получалось. Опять, как это часто бывало именно с Валькой, проклятая стеснительность скрутила тело в напряженный узел. Но не сидеть же колодой до ночи! Сабурский с отчаянием потер ладонями и вправду пылающее лицо и хрипло распорядился:
- Иди в спальню, раздевайся.
Схватил поднос, резко поднялся и, не глядя на потерявшего дар речи Илюшина, ушел на кухню. Валька проводил его ошалелым взглядом, несколько минут прислушивался к глухой тишине и, наконец, мрачно усмехнулся. Да уж, усугубил неловкость… На полную катушку, идиот. Вечно меня с ним заносит… Саныч сейчас наверняка с ужасом ждет громкого хлопка входной двери. Так, где тут включается свет в спальне?
Эта комната нравилась Вальке – впрочем, как и всё в квартире Сабурского. Портьеры и ковер цвета бутылочного стекла, большой шкаф темного дуба, старинное кресло с аккуратно сложенным шерстяным пледом, тумбочка рядом с кроватью… Да, и кровать. Широкая. Так же аккуратно застеленная зеленым покрывалом в тон портьерам и ковру. Ждал ведь, а кровать расстелить не решился. И что теперь? Действительно раздеться и улечься на нее, как одалиска в гареме?
Когда минут через десять Сан Саныч все-таки появился на пороге, в спальне горела только лампа на прикроватной тумбе, освещая комнату мягким, теплым светом. А Валька стоял рядом, задумчиво водя пальцем по краю абажура. На нем по-прежнему были джинсы, он лишь небрежно бросил в кресло любимую фланелевую рубашку – ее рукав свисал до самого пола – и выправил футболку.
Увиденная картина оказалась такой уютной и мирной, что Сабурского накрыла волна облегчения. Ведь понял же, всё понял, как всегда…
Валька обернулся и негромко, без нажима, позвал:
- Иди сюда.
И улыбнулся.
И все стало просто. Сан Саныч подошел, уже привычным жестом стянул с Вальки очки, и обнял, выдыхая куда-то в плечо:
- Валя… я никогда…
Что «никогда», так и осталось несказанным. «Никогда не сморозил бы такую глупость, если б не волновался до судорог»? «Никогда раньше не делал этого с мужчиной»? «Никогда не думал, что ты согласишься»? Валька не стал спрашивать. Зачем, если горячие жесткие ладони уже забрались под футболку и неровным, нервным, но отчаянно голодным движением скользнули по телу? Даже «никогда себе не прощу, если с тобой что-нибудь случится» – ерунда. Все равно уже поздно. Простишь. Потому что я тоже дрожу и задыхаюсь также как ты, и тоже хочу этого, больше, чем ты думаешь, больше, чем думал сам, так, что готов торопить тебя… Поцелуи прошлись обжигающей дорожкой по шее, зубы неожиданно сильно прихватили кожу. Больно… Сладко…
- Еще, Саша…
Сабурский на миг замер, словно опомнившись, и Валька вывернулся из его рук, стянул с себя футболку, расстегнул джинсы.
- Ну же, еще!
Но Сан Саныч очень медленно положил ему руки на голое тело пониже талии, легонько, чуть заметно сжал пальцы, и коснулся рта почти невесомым поцелуем. Нет, он не играл, распаляя партнера – тогда и руки, и губы не дрожали бы так сильно. Пытался сдержаться, сохранить власть над собой. Валька безотчетно придвинулся ближе, обнимая, и большие ладони так же осторожно и чутко скользнули под пояс, спустя несколько бесконечных мгновений остановились на ягодицах. Неожиданный, протяжный, едва слышный стон Саныча заставил вцепиться ему в плечи, загнанно дыша, разрывая поцелуй и вновь слепо ища губы, но Сабурский запрокинул голову и тихо, четко, почти зло выдохнул:
- Уверен?
Вместо ответа оказалось достаточно прижаться бедрами и пару раз с оттягом проехаться по твердому, хорошо ощутимому бугру напротив. Приглушенный низкий рык словно втянул Вальку в центр урагана, и с этого момента происходящее воспринималось яркими вспышками, то появляясь с остротой и силой взрывов, то теряясь в жгучем дурмане.
Когда Валька отдышался, ему хотелось только одного – прижаться к Санычу, не открывая глаз, наощупь, и лежать в обнимку как можно дольше. Отголоски напряжения и боли разливались в теле удовлетворением настолько полным, что сравнить его с чем-либо, пережитым раньше, было невозможно. Валя пошарил рукой по кровати и все же удивленно огляделся – Сабурского не было рядом. Черт, плохо дело: тот сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, и глядел перед собой пустым взглядом. Понятно.
Валька с тихим кряхтением развернулся и улегся, положив голову Санычу на плечо.
- Страдаешь?
- Да, - после паузы прозвучал серьезный ответ.
- И напрасно.
- Ты будешь смеяться, но грубость вообще-то не в моем репертуаре, - голос у Сабурского был ровным и неживым, как будто говорил слегка охрипший автомат.
Валька и вправду хмыкнул, но потом завозился, устраиваясь поудобнее, и приглушенно зашипел сквозь зубы.
- Да мне как-то не до смеха – я переосмысливаю свои сексуальные вкусы. Веришь, я не знал, какой это кайф, если меня вот так скрутить. Первый опыт.
Сан Саныч резко повернулся, подхватив валькину голову ладонью. Вгляделся в глаза, бессознательным жестом сжал волосы на затылке:
- Врёшь!
- Да, как же, - совершенно честный взгляд светился радостью. - Покрывало тебе теперь стирать придется.
- Правда? Не… не может быть…
- Может. Сам удивляюсь. И отпусти меня, пожалуйста, я отодвинусь. А то как раз в лужу угодил – остыла уже, и скользко.
Сан Саныч тут же разжал пальцы, и Валька откатился по кровати, потянул край покрывала, вытирая бедро. И снова оказался распластан на спине, но на этот раз его удерживали осторожно, как хрупкую драгоценность.
- Валя… Валя… - поцелуи сыпались куда попало: лицо, губы, шея, грудь, плечи, снова лицо... Легкие, нежные, испуганные, торопливые и дрожащие, они мешались с набегающими друг на друга словами: – Валя, прости… я же просто сорвался… Валя… я ни за что бы нарочно… скотина же… никогда так не было, никогда…
Валька поймал в ладони его лицо, удержал над собой, глядя на приоткрытый, часто и неровно дышащий рот:
- Мне понравилось, понимаешь? Что тебя снесло, что не сдержался – со мной, впервые. Я от этой боли так кончил, как никогда в жизни. И мне твоя сдержанность не нужна, я ж не барышня, ты заметил?
Да уж, барышни так не целуют – губы Санычу словно прожгло горячей печатью «моё»! Но успокоиться вот так, сразу, поверить в диковинное везение, было почти невозможно. Просто не укладывалось в голове.
- А вдруг я порвал тебя?
- Может быть, - снова улыбаясь, пожал плечами Валька. - Ты сам посмотри – мне же не видно.
Сан Саныч, чуть поколебавшись, осторожно приподнял Валькины колени и действительно посмотрел. Негромко и прерывисто вздохнул.
- Вроде бы нет, слава Богу. Натер только, но зато довольно сильно.
- Фигня, Саш. Оно того стоило.
Словно во сне, Сабурский осторожно провел пальцем по припухшему отверстию – очень горячему и еще скользкому от смазки. Валька с шумом выдохнул, и Саныч испуганно замер.
- Больно?
- Есть немного. Но все равно хорошо.
Окинув взглядом безмятежно раскинувшееся перед ним тело, Сан Саныч в изумлении покачал головой:
- Я тоже тебе удивляюсь. Как может быть больно и приятно одновременно? И неужели ты совсем не стесняешься? Никогда?
- Так я ж ненормальный, ты забыл? Теперь понятно, что по всем статьям. Да еще и бесстыжий к тому же, - засмеялся Валька, но, убедившись, что веселится только он один, продолжил серьезно: - Нет, Саныч. Именно потому, что мне сейчас немного стыдно, удовольствие от того, что ты смотришь, делается острее. Тоже самое оказалось и с болью. Ну, ситуация становится исключительной.
- Как будто она и без того недостаточно исключительная, – вздохнул Сан Саныч и улегся рядом с Валькой. Тот немедленно повернулся, подпер ладонью голову и стал разглядывать следы от ранений, тихонько водя пальцами по шрамам.
- Это да, с тобой всё особенное... А интересно: если гладить рубцы, тебя это заводит?
- Они не чувствительны к прикосновениям, но сам процесс в твоем исполнении – да.
- И меня заводит. У тебя такое лицо, что я…
- Валя! – Сан Саныч поймал руку, гулявшую по его животу. – На сегодня хватит. Не разводи меня на зверства, после второго раза ты точно станешь инвалидом.
- Так не обязательно же… ну, идти опять тем же путем. Можно по старому…
- Нет! – Саныч резко сел и добавил уже гораздо тише, не оборачиваясь: - Нет, Валя. Я дома не удержусь, не теперь, после… Ты иди в ванную, ладно?
- Да зачем мне – ты ж в презервативе был.
- Ну не в ванную, так в туалет сходи! Не все же мне от тебя бегать, скоро остатки самоуважения растеряю. Иди-иди, не маячь тут…
- Ладно, - Валька поднялся, улыбаясь. – Пойду поплескаюсь и чаю соображу. Остывай.
И уже из гостиной донеслось ехидное:
- Принести сигареты?
Сан Саныч с облегчением рассмеялся:
- Сам возьму, спасибо.
- И расстели постель – остаться-то можно? Я специально съездил, убедился – бабуля сегодня в порядке...
Несмотря на позднее время и завтрашний ранний подъем, угомонились они не скоро. После выпитого чая неожиданно вспомнили об ужине, после еды долго и неунывающе препирались, кому мыть посуду, а после того как плюнули на эту идею, Сабурский полез в Интернет проверять почту… И только когда Валька совсем было задремал в кресле, Сан Саныч, наконец, объявил, что ничего важного не пишут уже сто лет и пора спать. Как будто никто не догадывался, почему он оттягивал этот момент. Теперь Илюшину действительно оставалось только дойти до кровати, кое-как стянуть одежду и отключиться. Правда, уже на границе сна самые яркие картинки сегодняшнего вечера снова вспыхнули перед закрытыми глазами, перемешались со смутными образами возможных адресатов Саныча, и Валька томно пробормотал в подушку:
- Я теперь всё знаю про твой зловредный холдинг. Он просто прётся от тебя, вот и нарывается, чтобы ты его раком ставил… Пи*арас покруче нас с тобой…
Сан Саныч усмехнулся этой сонной импровизации и долго лежал, глядя в потолок и слушая ровное дыхание рядом. И мысленно продолжал разговор: ты спи, спи, Валька, ты об этом не думай… Тебе об этом думать нельзя, потому что нельзя нервничать. Хотя, похоже, ты так и не понял, во что ввязался: даже физической опасности не надо, тебе хватит одной стрессовой обстановки – я же знаю, как она на психику давит. И ты всегда поступал иначе, всегда уходил от негативных перспектив. А со мной остался. Почему? Не поверил, во что это может вылиться… Удивительная все-таки у тебя способность ждать только хорошего. И заразная, надо признать – оба мы ненормальные по всем статьям. Я-то в курсе, с каким огнем мы играем, а все равно не смог отказаться. Этот чертов надрыв, когда понимаешь, что нельзя, что не должен, что опасно и может ранить, и – делаешь, это как наркотик, не вынырнуть. И все острее в тысячу раз. Может, у тебя тоже самое в сексе? Тогда я могу понять… Но когда я снова смогу решиться на это, даже представить не могу. Вообще никакого контроля, на голых инстинктах, башку словно из розетки выключили. Я с тобой, оказывается, просто захлебнуться могу одержимостью, сумасшедшим кайфом. Тобой захлебнуться… И что обошлось без травм – это чистая случайность. Так что нет, Валька, ты спи, спи давай, да и мне пора…
То ли подействовали самоуговоры, то ли усталость после насыщенного дня взяла наконец-то свое, но сон все-таки милосердно накрыл Сан Саныча теплой волной. И какой сон! Мирный, безмятежный, переливающийся ясными бликами мягкого, прозрачного света. Такое не снилось Сабурскому с незапамятных времен, и прямо там, в мареве ласкающих кожу солнечных лучей, он подивился – бывает же так хорошо! И неторопливо пошел берегом спокойного моря, слушая его далекий и глубинный гул, чувствуя лицом и всем телом слабый, чуть солоноватый бриз. Ветер Сан Саныч любил, даже сильный, но именно вот такой – ровный, свежий и ненавязчивый, наполнял его блаженной радостью. И море, единственное, что ему по-настоящему импонировало в природе, набегало тихими хрустальными волнами на песок, и небо, чистое, высокое, светло-синее, которое всегда казалось ему недоступным другом, легко дышало вместе с ним беспредельным простором. А еще Сан Саныч знал, что такая благодать не может ни исчезнуть, ни вечно оставаться неизменной, она обязательно должна перелиться во что-то большее, что-то более конкретное и личное. И не ошибся: рядом появился Валька. Саныч не увидел, просто ощутил – все, что его окружало, воплотилось в близости, дыхании, в ласке знакомых ладоней. Нежные прикосновения словно плавили обнаженную кожу, и отсутствие одежды не удивляло и не мешало: здесь, с Валей, это было так естественно, правильно и даже закономерно. Руки скользили везде, как вода омывали шею, грудь, живот, и бедра, и колени… Ох, колени… Возбуждение, уже разлитое в теле горячей негой, стало ярким и острым. А чуть позже – медленные поцелуи, едва касающиеся лица, и тихий шепот:
- Разве так бывает, Саша?
- Не знаю, – искренне отозвался он, но потом покашлял, избавляясь от непривычной хрипоты в голосе, и осторожно поправился: - Ну, видимо, да.
Сам тому удивляясь, Сан Саныч не испытывал неловкости ни за свою уступчивость, ни за свои крики. Его не терзали гнев или стыд – было просто замечательно лежать, чуть раздвинув и согнув в коленях ноги, и ощущать на себе тяжесть расслабленного, горячего тела. Может быть, потому что Валька еще долго целовал его так, словно поклонялся божеству, а может быть, потому что осталось стойкое впечатление, будто ему сделали подарок. Пусть неожиданный, но удивительно важный. И в связи с этим хотелось только уточнить одну деталь. Перебирая чуть влажные пряди валькиных волос, он негромко спросил:
- Это правда? То, что ты говорил? Или… влияние момента?
- Правда, Саш, – Валька опустил голову, потерся слегка колючей щекой о плечо Саныча, устраиваясь поудобнее. - Я мало помню, что сказал, но только правду – это точно.
Сан Саныч еще некоторое время лежал, с улыбкой глядя в потолок, а потом лениво возмутился:
- Эй, а ну не смей засыпать!
- Почему? Только полшестого…
- Потому что я иду в душ, да и тебе не помешает.
- Никуда я сейчас не пойду, - сонно запротестовал Валька, - принеси мне полотенце.
- Тогда слезь с меня, сделай такое одолжение.
Смеяться вместе вот так, касаясь друг друга всем телом, было еще лучше, чем прежде. И с Вальки даже слетел сон, по крайней мере, когда Сан Саныч вернулся и со словами «держи, неандерталец!» бросил ему полотенце, он еще не спал. Резко сел, поймал на лету мягкий махровый ком, и тут же едва заметно скривился.
- Кажется, я сейчас скажу пошлость.
- Ну, попробуй, - с интересом откликнулся Сан Саныч, укладываясь и потянув на себя одеяло.
- Как мы на работе сидеть-то будем целый день, а?
- Мда. Не удалась твоя пошлость, потому что это вполне обоснованное опасение. Хотя и запоздалое… Как-нибудь справимся. Не мы первые, в конце концов – значит, всё не так уж и страшно. – Сабурский будто невзначай перевернулся на живот, уткнулся лицом в подушку, и почти неслышно добавил: - И оно действительно того стоит.
Валька с минуту млел, рассматривая напряженные плечи и порозовевшую скулу Саныча, а потом вдруг неожиданно серьезно произнес:
- Знаешь, если этот блядский холдинг что-нибудь тебе сделает, я возьму твой пистолет и перестреляю там всех нахер.
Но Сан Саныча сейчас не могли расстроить такие ужасы. Не оборачиваясь, он счастливо улыбнулся:
- Воитель. Ты же стрелять толком не умеешь.
- Это неважно, - теплая широкая ладонь легла на поясницу поверх одеяла, ласково прошлась по голой спине, и легкий поцелуй коснулся загривка. - Если сунутся… все равно пожалеют. Спи.