Муча

1  2  3  4  5  6  7  8

13. ПОМНЮ – НЕ ПОМНЮ
Возможно, по итогам того разговора, я и выглядел жертвой «печальных обстоятельств», хотя, на самом деле, это не соответствовало действительности. Конечно, моя память хранит ту неприятную ситуацию, в результате которой я стал жить с Юрцом, но не рисует ее слишком темными красками.
Обстоятельства эти разрослись из одной квартиры. Из той квартиры, пожалуй, в которой я провел последнюю ночь с Серегой. Из какой-то обычной съемной квартиры, одной из двух десятков съемных квартир, которые были в моей жизни. Но та была особенно сырой, на первом этаже хрущевки. Наконец, хрущевку, простоявшую полвека без ремонта, постигла катастрофа – рухнула канализация, сточные воды ринулись в подвал и затопили его. Фекалии подпирали мне пол. Начались препирательства жильцов с жеком, в которых я не находил времени участвовать. Хозяйка же слезно молила меня вписаться в эту проблему – сама она жила за городом с двумя малолетними детьми исключительно на пособия и мою арендную плату.
Епать-копать. Если бы я был жильцом той хрущевки, возможно, я бы полжизни и двенадцать месячных зарплат положил на то, чтобы протрезвить пьяных сантехников и заставить их предпринять хоть что-то. Но рулить чужие проблемы, продолжая оплачивать непригодную для проживания квартиру, я не мог. Нужно было съезжать быстро, свободных денег не было, маклеры гнули страшные предновогодние цены…
Запах дерьма преследует меня и теперь при воспоминании о той квартире. И этот запах перекидывается на всю историю, последовавшую за этим.
К тому времени я знал Юрца года три. Я тогда работал в газете, а он регулярно загружал нас рекламой своей фирмы и нудными, противными, без намека на юмор разговорами. Кажется, всем молодым парням в радиусе, хоть отдаленно напоминающим геев, он предлагал жить вместе с ним. Но никто не соглашался! Трудно поверить, но дураков не находилось: Юрец был предельно скуп. Разумеется, скупость его объяснялась не особо высокими доходами, но когда он приглашал какого-то мальчика на первом свидании в грязный фаст-фуд, мальчик бежал от него сломя голову.
Много раз за эти годы Юрец и мне предлагал сожительствовать с ним под видом его племянника, приехавшего из глубинки. Я ржал до упаду. Но вот настал тот день, когда я, подгоняемый запахом дерьма, всерьез задумался над его предложением и сказал, что не против встретиться. От мгновенного переезда меня удерживало лишь то, что до этого я не был близок с Юрцом и не знал, смогу ли это стерпеть.
Я не фанат секса без чувства, без малейшей симпатии, без желания, и становиться рабом «печальных обстоятельств» мне совсем не хотелось. Я пришел вечером с бутылкой коньяка, но оказалось, что выпивка некстати: Юрец в прошлом был запойным алкоголиком и завязал с большим трудом.  Зато курил он много, часто и густо, потому что дым вокруг нас стоял желтый и плотный, хоть ножом его режь.
Я выпил немного сам – Юрец отнесся к этому спокойно, в уме я поставил ему плюс. Но нужно было приступать к делу. Невысокая, корявая фигура Юрца ничем меня не привлекала. Большегубое лицо казалось отталкивающим. Я попытался сосредоточиться на губах – в отрыве от Юрца, но и оторванные губы, повисшие в пространстве, не могли меня возбудить. Однако я поднялся из-за стола и потянул его за ремень, требуя продолжения банкета. Юрец отвел меня в зал-спальню-кабинет. Квартира была двухкомнатной, но в другой комнате шел ремонт, и двери туда были закрыты. Я быстро поскидывал шмотки и лег. Юрец все делал сам, довольно ловко, с презервативами, и вообще хорошо и умело. Видно было, что он давно не трахался, потому что кончал с протяжным стоном избавления от многих проблем. Так и я решил избавиться от своих и сказал, что перееду к нему окончательно.
Он обрадовался настолько, что я удивился его радости и тоже обрадовался. Юрец никак не мог поверить, что я перееду с вещами, с ноутом, «навсегда». Машины у него не было, но уже на следующий день он попросил какого-то друга забрать меня с багажом. Друг был ровесником Юрца, оглядывался на меня с опаской. «Ты не прописывай, смотри, они такие шустрые», – шептал Юрцу в машине. «Да знаю, у меня квартира на отца зарегистрирована», – шептал ему Юрец. Отцу Юрца было девяносто три года, жил он в селе.
Конечно, «печальные обстоятельства». Но и мой выбор тоже! Это я выбрал Юрца в ту ночь, я сам. Мы прожили вместе полгода. Я бодрил его. Он меня трахал. Я перешел на работу в информагентство, бегал за репортажами по городу. Он немного ревновал, потом много – до паранойи, до неожиданных возвращений из командировок, но никогда не застал меня ни с кем, потому что я был ему верен. Все эти полгода я был верен Юрцу, задыхаясь в его смрадном дыму и закрывая глаза в постели. Нелюбовь стала выходить боком. Наконец, меня повысили до редактора, моя зарплата выросла, «печальные обстоятельства» закончились, а моя нелюбовь дошла до предела – я не находил ни одной темы для разговора с Юрцом, все в нем меня отталкивало, и даже моя задница пыталась избежать близости с ним. Тогда я лучше всех понимал женщин, постоянно ссылающихся на головную боль и месячные. У меня не было ни того, ни другого, но я отказывался спать с Юрцом, отворачивался от его лица, чтобы не слышать его храпа и не видеть раздутых ноздрей.
Тогда я понимал, что я не особо хороший человек. В моем сердце не было к нему ничего светлого, вообще не было ничего, кроме желания, чтобы он исчез, оставив меня одного в своей квартире в центральном районе. В постели с ним я был более бездомным, чем на улицах чужого города.
Наконец, я сказал ему, что ухожу. Он не мог понять причины: мы никогда не ссорились. Я снял квартиру на Холодной горе и стал ночевать там, оставив у него все вещи. Никак не мог собраться с силами, чтобы увидеть его снова. Прошло два месяца моей жизни без вещей, он позвонил и предложил помочь мне перевезти все по новому адресу. Я зашел к нему, запихнул шмотки в рюкзак, упаковал телик, который мне пришлось купить из-за того, что наши теле-вкусы совсем не совпадали. Мы вообще никогда ни в чем не совпадали, хотя я кончал от его члена. Смотрели в разные стороны.
– Так… а чего ты? Нашел другого?
Я помотал головой.
– Конечно, нашел, – уверенно сказал Юрец.
На том и порешили. Он подвез меня на такси, но войти я не предложил. Потом мы виделись несколько раз в издательстве, но никогда не здоровались и не подавали друг другу руки. Правда, никогда я не видел его с другими парнями, хотя не исключаю, что кто-то может общаться с ним не из-за «печальных обстоятельств».
И если уж копаться в себе, то даже этой истории я не особо стыжусь. Кому-то продажность дается легче, кому-то – тяжелее, но практически все проходят через такие истории, и кто-то остается в них навсегда. А я не остался! Я выгреб из нее, я избавился от дурного запаха. И если Муча решил, что я стыжусь себя… то я знаю, как доказать ему обратное!

14. СТЫЖУСЬ – НЕ СТЫЖУСЬ
Решение укрепилось во мне, когда Таня сказала, что Муча досдал деньги на новогоднюю вечеринку и «тоже пойдет».
– Тоже пойдет? – не мог поверить я.
– Да. Его только не хватало! Но как я могла отказать?
Мне вспомнилось, как он говорил о шантаже. Про себя я рассмеялся. Ситуация перевернулась, как песочные часы, и потекла в другую сторону. Это Муча своим появлением шантажировал меня – испытывал на «слабо». Но мне не слабо – ей Богу! Пусть даже это будет театрально, пафосно, пошло, манерно – мне не «слабо».
Чертового корпоратива я ждал с нетерпением. Но время тянулось медленно. Сначала вышел новогодний номер – открыточно-поздравительный, как заведено. Потом мы мониторили продажи, и это тоже было нервно – накануне праздников людям вовсе не до полиграфии, им бы достать семгу пожирнее. Но, к счастью, минимальный тираж разошелся, мы вздохнули с облегчением. Набрали немного материалов для январского номера – иначе пост-новогоднее похмелье сорвет нам все сроки. В общем, мы немного подстраховались, и грянул корпоратив. Елки, гирлянды, одетые снежинками официантки, свежесваренный Baileys. Все мигало, звенело и искрилось. Возник и Муча – в черно-белом своем прикиде, стриженный, приглаженный, надушенный.
Мой Муча.
И вдруг я понял, как я это сделаю. Как мне сказать это так, чтобы не было ни театрально, ни пафосно, ни пошло, ни манерно. Ведь нужно всего лишь сказать правду. Не обязательно для этого рвать на себе кожу, раздирать ребра и демонстрировать сердце. Все равно правда заложена в самом человеке – в его глазах, в улыбке, в голосе, в каждом жесте. Как в Муче заложена правда его увечья, его невзрослости, его стеснительности, так и во мне заложена правда моего пути, моего поиска, моего выбора, моей любви…
Мой тост открывал вечеринку. Я взял бокал и, как это делал Муча, поднял его высоко над головой.
– Мы пережили непростой год, – сказал я. – Мы отделились от информагентства, выросли в журнал, поднялись на ноги, удержались и выстояли. Начало положено. Мы все хорошо постарались для этого. Друзья, я благодарен всем вам за профессионализм и исполнительность. Без каждого из вас проект рухнул бы. Я знаю, как сложно находить силы для ежедневной, рутинной работы. Я желаю вам этих сил в Новом году! И благодарю Бога и моего любимого парня за то, что эти силы есть у меня!
Я опустил бокал и выпил. Ни с кем не чокался, не ловил ничьей реакции, хотя сердце покатилось в пятки.
– Ура! – грянул Виталька.
Под звон бокалов Таня полезла ко мне целоваться.
– А мы думали, ты это скрываешь, – сказала громко, и я рассмеялся.
Дальше серпантин. Сплошной серпантин. Где-то вдали мелькнуло лицо Мучи, потом отдалилось и пропало. Все продолжало звенеть и сиять. Я даже не предполагал, что этот день может закончиться для меня такой звонкой, сияющей легкостью.
Очухался я только к вечеру тридцать первого декабря, на удивление, в собственной квартире. Как выбрался с вечеринки, не помнил, но – судя по следам от грязной обуви в прихожей – мне помогали. Да для того и существуют корпоративы, чтобы помнить их смутно.
Из этой смуты словно вынырнуло лицо Мучи – смуглое, резкое, с приплюснутым носом, с большими карими глазами. Вынырнуло и потерялось, успев прихватить с собой мою легкость.
Никакой легкости не было – лишь вязкое, болезненное похмелье. Я протопал на кухню за минералкой. Вот и новый Новый год, который я встречаю в одиночестве. Без колебаний, в похмельном, больном порыве я набрал номер Мучи, срисованный из Танюшиного блокнота. Мне было, что сказать ему, но он не брал трубку.
Да и что бы я сказал? Ощущение того, что я его сделал, победил, выиграл, уже прошло. Что я выиграл у него? В какой игре? По каким правилам? Скорее всего, я все выдумал, как обычно. Может, Муча из праздного, абстрактного любопытства поинтересовался, не чувствует ли гей угрызений совести или вины перед обществом за то, что он гей. Не чувствует ли он себя униженным, пришибленным осознанием своей инаковости. И я ответил на его вопрос.
Возможно, это не был чистый эксперимент. Я ответил на его вопрос в кругу коллег, образованных людей, по большому счету, своих единомышленников, по еще большему счету – своих подчиненных, но, так или иначе, я ответил. Он же меня не спрашивал о колониях для несовершеннолетних или строительных бригадах – он спрашивал меня обо мне в моей среде. И я ему ответил.
Но зачем он спрашивал? Я сразу воспринял его вопрос как вызов, я не подумал о его мотивах. Я взялся доказывать ему, что мне не «слабо» выдержать публичный каминг-аут, что мне нечего стыдиться.
Но зачем он спрашивал? Только ли в рамках дружеской беседы? Или он думал обо мне? Или он о себе думал? Похмелье улетучилось. Я снова набрал его мобильный и выслушал долгие гудки. В следующий раз набрать не получилось – сеть была перегружена поздравительными звонками.
«С кем он сейчас? – думал я. – Празднует или по-прежнему смотрит в бесконечные ряды цифр, заменяющие ему живых людей?»
Вдруг пришло в голову поехать к нему, но я набрал еще раз его номер, еще раз выслушал хрипы и стоны перегруженной сети и никуда не поехал. Выпил минералки и лег спать.
Кажется, я спал несколько дней – ровно до тех пор, пока не вышел на работу. Встретили меня утомленные праздниками и притихшие коллеги. И вдруг влетела Таня.
– Сейчас такое скажу! У меня такая новость!
Я подумал, что она, наконец, нашла жениха.
– Муча уволился! – объявила она.
– Вау! Хорошее начало года! – прокомментировал кто-то. – Это точно?
– Да. Мне в отделе кадров сказали.
– И не попрощался, свинья такая.
– А куда он? Обратно в столицу? – спросил я.
– Я не узнавала. Какая разница? Ребята, а чей теперь кабинет?
Мы стали думать. Потом позвонил директор нашего филиала – сообщил, что шеф-редактор нас покинул, и выразил уверенность, что мы справимся своими силами. К концу дня кабинет Мучи занял литературный редактор, избавившись, наконец, от девчачьей трескотни.
Так исчез Муча. Внезапно, как и появился. Не простился ни с кем даже конфузливым жестом, не оставил на память о себе даже шариковой ручки. Журнал посещений в браузере был тщательно вычищен.