Муча

1  2  3  4  5  6  7  8

15. ХОЧУ – НЕ ХОЧУ
Все-таки я надеялся, что увижу его – и не один раз. Мысль о том, что не увижу, не укладывалась в сознание. Я пошел в отдел кадров.
– Я снова по поводу Бондарчука.
– Что-то часто ты, Олег, стал мужчинами интересоваться, ха-ха, ха-ха!
Вот неминуемое последствие корпоратива, вот оно. Пришлось тоже поулыбаться.
– Это он забрал нашего Мучу назад? – спросил я все-таки.
– Нет-нет, – Наташа замахала руками. – Муча, наоборот, хотел так уволиться, чтобы не нужно было возвращаться в столицу и подписывать там бумаги.
– Он спешил куда-то?
– Сказал, что по семейным обстоятельствам.
Откуда у Мучи «семейные обстоятельства»? У него и семьи-то нет. Я позвонил ему снова, наткнулся на традиционные долгие гудки.
Город уже начинало присыпать снегом, до Рождества оставалось несколько дней, но издательство не могло себе позволить рождественских каникул, мы усердно трудились над номером.
Вечером я поехал по знакомому адресу. Ввел знакомый код доступа, поднялся к знакомой двери, позвонил.
Я не знал, дома ли Муча, подходит ли он к двери, видит ли меня в глазок. Я позвонил снова и для верности постучал. Дверь открылась.
– А, ты за зонтом, – сказал вместо приветствия Муча. – Входи.
Я прошел в его прежнюю – чистую и безликую – квартиру. Муча был в брюках и пушистом свитере – выглядело немного необычно. Не по-домашнему, не по-офисному.
Я разулся в прихожей, размотал шарф.
– А тапочек у тебя нет? Мне холодно.
– А ты надолго?
Он был так близко, что мне пришлось отвести глаза.
– Если не выгонишь.
– Не выгоню, – сказал Муча.
Только теперь я оказался в комнате, где он работал. Конечно, компьютер. Высокое кресло. Разорванная пачка чипсов на полу. Все по-взрослому. И по-детски.
– Почему уволился?
– А зачем я там нужен? Меня, как ты понял, поощрить решили. Я для холдинга базы данных когда-то делал, простейшие механизмы, Бондарчуку понравилось – он и стал меня продвигать. И я подумал, что это будет попыткой социализации для меня, а заодно и возвращением в родные края. Но провалилась эта попытка.
– Ты же сам отказался от социализации, закрылся в кабинете, устранился…
– Про лишних людей слышал?
– Так мы все лишние. Мир без нас развивался бы даже лучше.
– Мир без нас?
– Просто Земля – с собаками там, кошками, лосями, червяками, я не знаю.
Муча заулыбался.
– Нет. Тебя любят. Ты не лишний точно.
– На работе? Так в своей работе и ты не лишний, – я кивнул на комп. – И тебя какие-нить америкосы любят виртуальной любовью.
Он ничего не ответил. Разговор уперся в паузу.
– Нальешь кофейку? – спросил я.
– Конечно, – Муча тоже обрадовался простой теме. – Или… ты с работы же. А у меня есть нечего.
– А сам что ел?
– Чипсы.
– Всегда так? – спросил я.
– Иногда пиццу заказываю.
– Тогда закажи, если ты меня не выгоняешь, мы это отметим.
– У меня вино есть, белое. Какое-то итальянское.
– Кто бы сомневался!
Он засмеялся, но ничего не сказал. Муча перестал капризничать, он послушно позвонил и заказал пиццу с ветчиной, грибами и салями, потом достал из холодильника бутылку белого вина.
– С тобой что-то не то, – сказал я.
– Таким ты меня не любишь?
– Конечно, люблю. Даже больше, чем раньше. Хотя больше уже некуда.
Муча взял из шкафа два бокала, нашел штопор, откупорил бутылку.
– Правильно делаю?
– Все правильно делаешь. А почему сомневаешься?
– Потому что гости у меня нечасто.
Муча был другим, без вздрагивающих жестов.
– Никто не ждет тебя? – спросил бегло.
– Нет.
– А тот парень, о котором ты говорил на вечеринке?
– Это ты.
– А тот, которого ты любил, но с которым не жил?
– Это было шесть лет назад.
– Большой срок.
– Да.
Принесли пиццу. Только при взгляде на коробку я понял, что голоден, возбужден и уже будто пьян. Сознание туманилось. Муча не прогонял меня! Наоборот, он разложил пиццу на тарелки и разлил по бокалам вино, и даже перелил, и тут же стер салфеткой.
– У меня с координацией небольшой разлад. Я поэтому вожу так осторожно.
– Если права выдали, значит, отлично водишь, – сказал я.
Муча хмыкнул. Мы выпили – без тостов. Хватит с меня тостов, отговорила роща золотая. Хотелось выпить молча каждую минуту наедине с ним, и в то же время стала закрадываться мысль о подвохе.
Понимает ли Муча, на какое продолжение вечера я рассчитываю? Догадывается ли, что та любовь, которую я многократно ему задекларировал, – телесная, жадная, горячая? Он пойдет на это? По его лицу я не угадывал никакого страстного желания, скорее – сомнение, какой-то незаданный вопрос.
Конечно, когда я целовал его в прошлый раз, он был еще холоднее, он был ледяным Мучей, застывшим у моей двери. И не думаю, что мой поцелуй мог разбудить настолько мертвую царевну…
В то же время, зачем ему оставлять меня и поить вином? Я вгляделся в Мучу, пытаясь угадать по его лицу решение. Но на нем было лишь ожидание.
О, лучше бы он снова стал капризным ребенком, а не умолкал так внезапно. Я растерялся.
– Куда мне теперь? В душ?
– Иди, если хочешь, но…
Ну, вот по этому «но» я понял, что «без секса».
– Отлично, – сказал я. – Секс мне и не нужен.
– Правда? – Муча вздохнул с облегчением. – Я просто хочу, чтобы ты остался, лег со мной и выслушал одну историю.
– Ну, если это такая история, которую нужно рассказывать ночью под одеялом, я готов!
– Это именно такая история.

16. ПОМНЮ – НЕ ПОМНЮ
Когда я вернулся из душа, Муча был еще одет и сидел за компьютером, потом взглянул на меня, держащего в руках половину вещей, выключил комп и поднялся.
– Пойдем в спальню.
Там я бросил шмотки в кресло, снял брюки и лег в кровать. Муча, не выключая свет, тоже разделся до трусов. Я наблюдал, затаив дыхание.
Честно говоря, разглядывая до этого свое божество, я и предполагал под одеждой такое вот худощавое, смуглое мальчишеское тело. Но сколько бы мы ни представляли, мы никогда не можем угадать самой сути обнаженности – того эффекта, который она может произвести. В этой обнаженности – часть Вселенной. Глядя на нее, понимаешь, что мир без нас – ничто, что мы и есть весь мир.
Муча выключил свет и лег рядом. Он лег на спину, не касаясь меня. Только его тепло уткнулось мне в бок. С минуту мы молча смотрели в черный потолок. Потом глаза привыкли к темноте, и я обернулся к его профилю.
– Что за история?
– Сейчас. Расскажу.
Я уже решил, что он ничего не расскажет, когда Муча все-таки заговорил – с такими паузами, будто подбирал каждое слово и каждым был недоволен.
– В тринадцать лет… мы жили в этой квартире. Я ходил в школу. Я был… самым обычным мальчишкой, мне нравилась математика, я немного занимался боксом. Может, это их и разозлило, что я такой коротышка и «боксер». Меня затащили в подвал. Этот подвал… он есть до сих пор. Ну, понимаешь, что дальше. Физической боли не было… Мне кажется, они сначала запихивали в меня какие-то флаконы, что-то такое, потом свои члены. И это немного облегчило, мне не было больно, только на руках и ногах остались синяки. Они бросили меня там. Я потом поднялся, оделся, пошел домой, синяки прикрыл… Потом кто-то кому-то рассказал, похвастался. Потом знали уже все во дворе. Одна мама не знала, понять не могла, почему я бросил бокс, почему прогуливаю уроки. Но зачем бокс, если он мне не помог? Зачем уроки? Она ничего не могла от меня добиться, только видела, что на меня упала тень, какая-то беда. И я не выдержал ее допросов – слег в постель. Я чувствовал себя настолько униженным, раздавленным, что не мог подняться. Приходили врачи, но толком ничего не сказали, синяки к тому времени уже сошли. Я молчал… Прошло время. Я кое-как закончил школу, но черная тень так и лежала на всей моей жизни. Мама, совершенно отчаявшись, позвала в дом бабку или гадалку, мне она показалась цыганкой. Смотрела на меня молча, неподвижно, долго. Я перепугался, как в тот день, когда все случилось. Подумал, что она все видит по мне и сейчас расскажет маме. «То, что он пережил, даст ему счастье, – сказала она. – А ты дай мне полотенце». Мама отдала ей новое полотенце, и старуха ушла. Я был настолько поражен ее словами, что разрыдался. Какое счастье? Я чувствовал себя ничтожным, жалким, стерпевшим и простившим надругательство. Я уехал из города, чтобы начать новую жизнь, но и отъезд мало что изменил в моей жизни. В университет я ходил редко, учил все самостоятельно, по книжкам, друзей не завел, стал получать какие-то заказы и полностью ушел в работу. Мама, оставшись одна и окончательно потеряв контакт со мной, уехала с подругой в Италию и там неожиданно вышла замуж – за модельера, не самого знаменитого, но вполне обеспеченного дядьку. Она звала и меня, но к тому времени я уже понял, что переезды ничего не меняют. Я был уверен, что где бы ни жил, люди запросто по моему лицу смогут угадать все, что со мной произошло. Я пробовал встречаться с женщинами, но и им что-то не давало относиться ко мне серьезно, ни одна меня не любила, ни одна не хотела создать со мной семью. Я сказал тебе, что был женат, но женат я не был.
Конечно, детский ужас постепенно выветрился, перестал душить по ночам, но доверять людям, раскрываться, сближаться с ними, прямо смотреть им в глаза я так и не научился. Мне тяжело это. То есть это для меня невозможно. Я научился обходиться без людей. И обходился много лет. За эти годы я постарел, но не повзрослел. Ты тогда сказал про укус вампира – именно так все и было. Только вампир укусил меня за душу. Я прочел потом много статей – тысячи мальчишек становились жертвами изнасилований, и процент тех, кто свихнулся, бросился под поезд, слег со стрессом, утратил координацию, не так уж велик. Но эта история изменила меня в тринадцать лет, когда менять было еще нечего. Она стерла прежнее, и я попытался лепить себя заново – из каких-то программ, успешных проектов, брендов, итальянских тряпок моей матери. Много раз я делал попытку социализации, но ни одна не вышла за рамки жестокого эксперимента над собой. О последней ты знаешь – я вернулся домой, надеясь найти себя новым в новом коллективе, но нашел только знакомый подвал у дома и недоумение в глазах новых коллег. Но разве я чудовище? Разве я выгляжу настолько отвратительно? Разве я веду себя настолько странно? Этот страх преследовал меня много лет – быть другим, выделиться, привлечь к себе внимание. Поэтому я и спросил тогда, не боишься ли ты быть другим, не боишься ли ты неуважения…
Я задумался. Логика Мучи поставила меня в тупик. Спутанные еще в детстве понятия так и не разделились в его сознании.
– Мы все другие. Нет одинаковых людей. Просто ты не понял, какой ты и кто ты. Если бы ты понял это наверняка, то принял бы себя и не чувствовал бы особенным или лишним. Но ты так и не сделал никакого выбора. Тогда, в детстве, никто не ставил тебя перед выбором, хочешь ли ты такого секса. Никто не заставлял тебя признаться, испытал ты боль или удовольствие. Тогда, действительно, было унижение, бессилие, я понимаю. Но ты застрял на этом этапе, завис. Ты не перевернул страницу. Если бы ты ее перевернул, то решил бы для себя, что тебе нравится, к кому тебя влечет – к женщинам или мужчинам. И этот выбор уже не был бы продиктован твоим бессилием. Это был бы выбор твоего тела, навязать его нельзя. Но ты загнал себя в такую ситуацию, как будто у тебя нет выбора и ты обязан встречаться с женщинами, чтобы доказать что-то самому себе, чтобы вернуть себе самоуважение. И я не советчик тут, – я даже немного отодвинулся от Мучи. – Тут я не советчик. Я тоже не знаю, женщины тебе нужны, или мужчины, или только компьютеры.
После этих слов я бы с удовольствием его обнял, но вместо этого перелег еще дальше.
– Давай спать. Из меня и так плохой психолог, а ночью вообще никудышный.
– А ты завтра придешь?
– А есть еще одна история?
– Нет, больше нет. Меня только эта мучила. Но теперь, когда я рассказал, она мне кажется такой далекой, будто случилась не со мной
Мы помолчали.
– Муча, – позвал я.
– Что?
– В этом и есть твоя фишка. Если бы ты знал, какой ты загадочный, какой ты привлекательный со стороны – ты и ребенок, и мужчина, и языческое божество. Я когда тебя увидел, сразу понял, что пропал. Да ты любую девушку сможешь соблазнить – даже нашу Таню!
Муча хмыкнул.
– Вот эту вашу дурищу с красными когтями?
Я рассмеялся.
– Все-таки ты мальчиш совсем. Пишешь проги, хрустишь чипсами и ничего не знаешь о мире вокруг.
– И знать не хочу.
Мы еще долго лежали молча, потому уснули, а проснулся я оттого, что Муча прижимался ко мне во сне. Утро накрепко прилепило нас друг к другу, я осторожно снял с него свою ногу. И пусть этот парень еще сто лет доказывает себе, что он не гей, я давно уже все про него понял.
– Не уходи, не бросай меня, – проговорил он, не раскрывая глаз.
– Более того. Я даже разрешаю тебе отомстить всем женщинам мира и, наверное, даже мужчинам в моем лице. То есть не в лице…
Муча потянулся ко мне. Месть его была беспощадной и такой сладкой, что я опоздал на работу на полтора часа.
– От кого это ты опозданиями заразился? – удивилась Танюша.