Киндер, кюхе, кирхе

Мороз завернул – градусов двадцать. Снег скрипел под ботинками. Но небо затянуло низкой тучей, и мелкий снег лениво сыпался на город, устилая старые сугробы и мерцая бриллиантовой пылью под неяркими фонарями.
Александр Аркадьевич приехал по нужному адресу раньше времени. Звонить не стал. Топтался у подъезда, обводя взглядом тесный двор. Народ возвращался с работы, окна зажигались теплым светом. Подъехал жигуленок, из него выскочил мужик, гулко долбанув за собой дверью, и рысцой побежал в подъезд: холодно! Подошла женщина лет сорока, покосилась на Аркадьича и, кутаясь в пушистый воротник, остановилась рядом – видно, тоже ждать кого-то. Аркадьичу пришел на память давний вечер, когда он по звонку выходил забирать из другого, московского, дворика только что приехавшего покорять столицу оболтуса Мишку. Зима тогда была теплей, двор – шире. А на Мишке была потертая куртка с отодранным клапаном, который он стыдливо прикрывал рукой во время разговора. И в той же самой куртке он был в свой последний день на студии. Аркадьич вспомнил ощутимую даже со стороны тень нависшей над ними беды, отрешенные глаза Олега, растерянного и напряженного Мишку с кровоподтеком от удара через поллица. Так они и ушли – вдвоем, вцепившись друг в друга, как утопающий цепляется за последнюю соломинку.
Старческая сентиментальность стиснула горло, и, чтоб отвлечься, Аркадьич покрутил головой, пытаясь угадать: с какой стороны они появятся? Как теперь выглядят? И, интересно, у Олега – наладилось?  А если - нет, то будет ли это сразу видно по нему?
В узком горле двора синевато засветился ксенон.* Серебристая «Хонда Аккорд» вальяжно подъехала и впарковалась между сугробами. Из нее вышел молодой мужчина в дубленке и меховой шапке и кивнул ожидавшим. Аркадьич осторожно улыбнулся, узнавая и не решаясь узнать в нем Мишку Самсонова. Мужчина открыл заднюю дверь и протянул в салон руку, помогая выбраться малышу лет четырех. Незнакомка шагнула к ним и, пока мужчина доставал из багажника санки, поправляла на ребенке шарф. Аркадьич решил, что обознался, отвернулся, чтоб не смущать чужих людей некорректным любопытством. Но мужчина заговорил, и его голос не оставил сомнений: это был Самсонов!
- Ты почему сапоги ему надела? – вместо приветствия с напором спросил он женщину. – Есть же валенки. Минус семнадцать на улице. В третий раз за зиму хочешь на больничный?
Женщина обернулась - Аркадьич поморщился от впечатления какой-то уродливой странности, которое оставляло ее лицо - и заговорила. Речь ее резанула слух дефектной, нарушенной дикцией:
- Вчера на горке он в них снега начерпал. К утру - не высохли. У него носочки пуховые, - и наклонилась к малышу: - Юрик, не замерзли ножки?
Малыш замотал головой, устраиваясь на санках. Самсонов поправил у него под спиной подушку и протянул пластиковую лопатку:
- Ну, давай, космонавт! - потом сказал женщине строго: - Чтоб завтра в валенки обула, ясно?
Женщина что-то буркнула, намотала на варежку веревку санок и потянула их за собой.
Аркадьич проводил ее глазами, потом обернулся: Мишка стоял прямо перед ним.
- Александр Аркадьевич?! Вы не изменились, я б вас на улице узнал. Здравствуйте!
Они обменялись рукопожатиями. И Аркадьич, не сдержавшись, кивнул в спину уходящей женщине:
- А это – кто?
- Это - Юрий Олегыч, Самый Важный Человек! И Светка - без двух недель Олегова жена.
Он сказал это спокойно, без горечи, без боли. А горло Аркадьича снова сдавило. Досадно стало: зачем он вообще затеял эту встречу? Чтобы узнать, что его студия поломала жизнь еще одному неплохому человеку?
- Нам – сюда, - кивнул Миша на подъезд. – Замерзли, пока ждали?
Аркадьич качнул головой:
- Миш, я – совсем ненадолго. Может, и подниматься не стоит?
Но Миша по-хозяйски распахнул перед ним дверь:
- Заходите! Пока не согреетесь, я вас не отпущу!


Глава 1. Много раньше…

Мишка млел. Ладонь Олега медленно скользила вдоль Мишкиного члена, замирала на долгие секунды, нежно стиснув головку, потом, чуть касаясь напряженной плоти, опускалась вниз. Подушечками пальцев Олег пробегал по гладко выбритой мошонке, описывал овалами напрягшиеся яйца и снова смыкал кольцо пальцев у лобка.
Заходясь от наслаждения, Мишка стонал:
- Лёль, давай уже! Не могу больше!
- Можешь! Терпи! – искушающе шептал Олег.
И Мишка выгибался, привставая на лопатки:
- Ты - садиииист!
Теплая волна истомы разливалась по внутренней стороне его бёдер, спускалась к коленям, набирала жар. Пальцы Олега неторопливо шлифовали его наслаждение. Мурашки бежали уже к щиколоткам. Низ живота налился сладкой мУкой. И первая судорога подходящего оргазма на краткий миг сдавила поясницу.
Специально отдаляя пик разрядки, растягивая и смакуя чувства, Мишка выдохнул:
- Какие руки, Лёлечка! Как нежно! Так будет всегда? Много-много лет, правда? – и вздрогнул, когда Олег огорченно, неожиданно даже для самого себя, проговорил:
- Знаешь, я постарею. Они станут грубыми,…
Мишка, не открывая глаз, нахмурил брови. А Олег, не удержавшись, продолжал:
- Тогда найдешь девчонку – молодую, с мягкими ладошками, и она вместо меня будет так делать.
Мишка поднялся рывком, оттолкнул ласкавшую его руку и с болью в голосе вскрикнул:
- Бля, сколько можно, Лель?! Задрал ты меня этой темой! Какие, на хер, «девчонки»?! Я сказал: мне никого кроме тебя не надо! …Идиот!
Как был, голый, отошел к окну, кусая губы. Олег вскочил следом, торопливо частя:
- Миш, прости! Я - молчу! Ложись, доделаю! …Малыш?...
Но Мишка захлебывался обидой:
- Уже не надо! Я так импотентом стану. Посмотри, как резко упал. Мне больно сделалось.
- Заяц, извини! – Олег потянулся обнять любимого, но тот увернулся:
- Просил: не делай так! Нельзя как-нибудь не в постели ревновать? Ко всем мифическим «молоденьким девчонкам»?! Я - расслабился, растёкся, и – на тебе под дых!
- Я боюсь: найдется какая-нибудь - ласковей, чем я. Красивая. С грудями.
- …И с такенным членом! – зло добавил Мишка. – Я говорил: не нужно мне «с грудями». Мне нужен ты. Но только чтоб в постели, когда я уже «поплыл», не говорил херни. …Всё, одеваемся, поехали на рынок! – он натянул трусы и взял с кресла рубашку.
- Минь, какой рынок? …Ложись, доделаю! – Олег мягко коснулся Мишкиного локтя.
- Не надо! Не хочу. Больше не стоИт, - капризно дуясь, Мишка застегивал пуговицы.
Но муж его был нежен и настойчив. Выждав, когда последняя пуговица войдет в петлю, Олег развернул обиженного пацана к себе лицом и начал неторопливо снова их расстегивать.
- Прости, мой сладкий! Ну, давай - немножко! Я сделаю всё медленно. И – молча.
Мишка медленно сдался. И через пару минут они уже опять лежали в прежней позе. Ладонь Олега по-хозяйски обегАла все свои сокровища, а Мишка, умоляюще шепнув:
- Только больше не болтай фигни! – смежил веки и медленно уплыл в свою нирвану.


* * *

Олег, вполглаза косясь на экран телевизора, листал риэлтерские сайты. Мишка, яростно «болея» за свой «Челси», временами вспоминал о втором своем деле: он гладил рубашки. Когда футбол прервался на рекламу, Олег вместе с креслом повернулся к другу и посмотрел на него снизу вверх:
- Минь, в среду – День таможенника. У нас корпоратив. Я посижу пару часов, ок?
Мишка пожал плечами:
- Посиди. Что ты меня спрашиваешь? Я что тебе – сварливая жена?
- Тогда «Хилфигер»* мне погладь, - Олег потянул одну из рубах за рукав. - На среду.
На экране опять забегали футболисты. Петер Чех столкнулся с Уиллом Кином*. Двухметровый вратарь, закатив глаза от боли, катался по газону, стискивая ладонями колено.
- Это – красная!* – завопил Мишка, отставляя в сторону утюг. – Где судьи? Лёль, ты видел!?
На пятачке перед воротами суетились игроки и санитары. Красную карточку не дали. Мишка зашелся в возмущении.
- Опять, как МанЮнайтед играет – так судейство никакое! Торрес* ровно также прошел прямой ногой – его удалили. Всё, блин, всегда – «по-честному». Мне с мужиками пить – нельзя, а тебе с девицами – можно!
- Тебе не с мужиками нельзя, а – водку, - осторожно проговорил Олег, так неожиданно попавший «под раздачу». - Ну, ты чего опять завелся?
Но взбудораженный Мишка вскинулся:
- Ты когда на работе признаешься? У меня на заводе все знают, что я – семейный. А тебе на вашей таможне все девы глазки строят. Это – нормально?
- Ну, не ревнуй! Не нужны мне эти «девы». Я на «рабочий стол» компа поставил наше с тобой фото. Если спросят – сразу скажу, что ты – мой супруг.
- А если не спросят? – Мишка пристально смотрел ему в глаза.
Олег промолчал. Мишка снова склонился над утюгом. Минут через пятнадцать, развешивая в шкаф плечики с наглаженными рубашками, он негромко, словно ни к кому особенно не обращаясь, буркнул:
- Да я, Лёль, – ничего. Не хочешь – не признавайся. Я знаю, что ты - не гуляешь…
Олег встал из-за компа, подошел и обнял его сзади за плечи:
- А вдруг мне из-за этого признания уволиться придется? Что тогда?
- К нам на завод пойдешь, в дирекцию, - ответил Мишка, не оборачиваясь и прижимаясь спиной к Олеговой груди.
- Кем? Секретаршей?
Мишка молчал. Олег стиснул его еще крепче и прошептал, виновато и ласково:
- Я признАюсь, Минь. Правда!
Поздно вечером, когда они уже угомонились и легли, когда Олег по-хозяйски сгреб Мишку в охапку и уткнулся носом в его лопатку, Мишка сказал в темноту:
- Давай, я на той фотке вокруг нас рамку из сердечек сделаю? Тогда обязательно спросят.
- А ты сумеешь? Прямо на фотку? – уже сонно откликнулся Олег.
- А что там? Автокадом* - несложно!
- Раз тебе всё так несложно – шел бы ты учиться, а?
Мишка отмахнулся:
- На фиг надо? У меня в прошлом месяце и так больше инженерной ставки вышло! – а потом лукаво добавил: - А вот если ты на работе признаешься – я пойду вступительные экзамены сдавать. Идет?

На следующий день в десять утра Самсонова вызвали в техотдел. Отделенное от цеха стеклянной стеной прокуренное помещение казалось тесным из-за толпящегося в нем народа. Главный технолог – дымящая как паровоз, необъятных размеров Анна Львовна резко повернулась навстречу вошедшему:
- Самсонов, скажи: «тринашка» цилиндр на тысячу двести зазенкерует?*
- Нет! – уверенно ответил Миша.
- Но почемуууу? – вскричала Анна Львовна.
- А я тебе сказаааал! – громовым голосом возликовал сидевший напротив нее Андреич.
Мишка прижался спиной к двери и озадаченно ответил:
- В апреле на тысячу сто двадцать ставили: не держат крепежи. Я потом всем «тринашкам» станины регулировал.
- Я говорил тебе, овца? – Андреич, наплевав на субординацию и уши десятка подчиненных, собранных в техотделе, грохнул кулаком по столу. – Надо на «Хитачи»* ставить.
- «Хитачи» тоже не потянут, - пискнул Мишка, вбирая голову в плечи. – Там размер гнездА – впритык. Туда и в апреле-то еле ставилось.
Андреич, секунду назад видевший в Самсонове союзника, теперь разъяренно обернулся к нему:
- Сейчас мы с тобой пойдем туда с рулеткой, и ты увидишь, что гнездА – хватает!
- Тогда цилиндр опускать нужно строго сверху. Это только Арни сможет, а даже Нечаев, например, сломается. Я уж не говорю про тех, кто ростом ниже и слабей.
- В апреле ставили? – Андреич снова грохнул кулаком по столу.
- Арни всем и ставил, - выдохнул Мишка, проклиная про себя свою излишнюю разговорчивость.
- Ну, вот и сейчас всем поставит.
Анна Львовна, замяв в пепельнице бычок и прикурив очередную сигарету, откинулась в своем начальственном кресле:
- Знаешь, Андреич, когда Глазов тебя по стене размажет за то, что ты ему нормальных денег не дал заработать, я на венок тебе скидываться не буду!
- Значит, надо погрузчик монтировать, - Андреич устало поник плечами.
Тут встрял молчавший до того начальник смены:
- Ты накладные расходы посчитай, с погрузчиком-то! Так весь цех ни копья не заработает!
Мишка боком-боком задвинулся в угол, где сидели на столах еще трое наладчиков и технолог Оксанка. Ему дали прикурить.
- Давно это? – шепотом спросил он.
- Полчаса уже. Мы думали - подерутся, - усмехнулась Оксана.
И тут у Мишки затрещал телефон. Он покосился на экран, нажал «ответить» и зашептал в трубку:
- Олег, сейчас не вовремя.
Но голос Олега тревожно и торжественно звенел:
- Минь, я – признался!
Мишка не сразу въехал:
- Чего?
- Про нас с тобой. Признался на работе.
Краска бросилась Мише в лицо. Не спрашивая разрешения у ругающегося между собой начальства, он выскользнул за дверь и заговорил в трубку:
- И – что? Увольняешься? Драка была?
- Пока не знаю. Драки не было. Там из мужиков были только Илья Иваныч и Егор, остальные – дамы. Я сказал и вышел. Сейчас на улице сижу, курю.
- Ты только не дерись ни с кем. Будут домогаться – первым бей и сваливай. Я сейчас к тебе приеду!
- Блин, ко мне идут…. Не едь, не надо. Уж не побьют меня как-нибудь. Я перезвоню! – и уже не Мише, а невидимому собеседнику сказал: - У меня заявление на увольнение написано. Если нужно,... - и в трубке жалобно заныли короткие гудки.
Мишка вернулся на «поле сражения». Страсти там схлынули. Андреич, Анна Львовна и технологи теснились перед монитором, на котором был развернут чертеж новой детали. Мишка сел на прежнее место, судорожно сжимая в кармане мобильник, и думал уже только об Олеге.

До самого конца смены он вздрагивал от каждого звонка. В пять часов «пулей» собрался и через двадцать минут был уже у проходной таможни. Рабочий день там заканчивался в шесть. Сорок минут Мишка места себе не находил. Вышел из машины. Сходил за сигаретами. Долго оттирал фары. Сел за руль. Закурил. Включил радио. Выключил. Потушил сигарету. Снова вышел.
Наконец, минуло шесть, и из проходной потянулся народ. Олег вышел одним из первых. Лицо его было сосредоточенно. Мишка подошел быстрыми шагами, протянул для пожатия руку и задержал Олеговы пальцы в своей ладони.
- Ну, как?
- Нормально! – голос Олега дрожал, но сам он – улыбался. – Не увольняюсь. Татьяна Дмитриевна вызывала, сказала, что надеется, что мой каминг-аут не повлияет отрицательно на мои деловые качества. …С чего он мог бы повлиять, как думаешь?
Мишка шмыгнул носом и тоже улыбнулся.
- Всё. Хватит их всех на сегодня. Едем домой!
Они отъехали недалеко. За вторым перекрестком Мишка вдруг резко принял направо, припарковался к обочине и опустился головой на руль.
- Минь, ты что? – встревожено спросил Олег.
- Я думал – ты НИКОГДА не признаешься! Думал, ты еще меня «полюбишь» какое-то время, а потом там, на таможне, себе хорошую невесту найдешь.
Олег надулся:
- Ты – совсем дурак?
- А что? Нормальное решение. – Мишка плакал и смеялся. – Там – дети будут и обычная семья. А со мной – один разврат и общественное порицание!
Олег положил руку на плечо друга.
- Успокойся. Перестань. Я никогда так не собирался делать. Просто – трусил.
- Ты – трусил? – переспросил Мишка. – Вот не верю! Ты у меня – супермен. Всё можешь.
Олег достал из кармана платок и вытирал текущие по Мишкиным щекам слезы. Голос его был мягок:
- Сказал: прекрати! Фантазер,… - и только когда Мишка уже успокоился, снова включил зажигание и двинул в сторону дома, спросил осторожно: - И что ты собирался делать, если бы я не признался?
- Любить, - спокойно и серьезно ответил Мишка. – Любить тебя, сколько будет можно. Другого не дано.
- Дурашка моя мелкая! – расплылся в улыбке Олег. – Тебе без меня вообще нельзя, понял?! То ерунду придумываешь, то – ревнуешь на ровном месте, то – замерз, то – напился. Я разве брошу тебя? Кто за тобой следить-то будет?
Мишка улыбнулся. Светофор включил зеленый. И они поехали к себе домой. Туда, где можно любить. И заботиться. И где никогда не будет никаких невест. Потому что – кому они нужны, эти невесты, когда и так всё замечательно?

* * *

Для простых студентов сессия – геморрой и нервотрепка. А для «вечерников» это в первую очередь – учебный отпуск и куча свободного времени.
Будильник прозвонил полчаса назад. Олег позавтракал и одевался перед большим зеркалом шкафа, а Мишка всё валялся, взбив подушки себе под спину и наблюдая за его сборами. Олег аккуратно заправил ремень в шлёвку*, сдвинул крошечные складки рубашки на спину и обернулся:
- Что не встаешь?
- Ремня хочу! – Мишка мечтательно закатил глаза.
- Смотри, без него совсем кончать разучишься, - Олег иронично и чуть самодовольно улыбнулся, - извращенец малолетний!
Мишка насупился:
- Долго я еще малолеткой для тебя буду? Мне двадцать два года уже!
- Вот найдешь молодую девчонку, будешь сам ее «воспитывать» – тогда станешь взрослым. А пока со мной – малолетка и есть!
Мишка, принимая игру, пытливо впился взглядом в лицо друга:
- Когда Я буду воспитывать, ей не придется меня о ремне упрашивать. Она будет его своевременно получать.
Но Олег на провокацию не повелся. Затягивая галстук перед зеркалом, усмехнулся:
- Когда всё по-своему устроишь, позовешь меня посмотреть: что у вас и как! Всё, вставай! Два дня до экзамена. Матан – это тебе не история, где одной болтовней можно выкрутиться.
Мишка поднялся, накинув на плечи единственный у них, общий, домашний халат:
- Что там на завтрак?
- Манка.
- Фу!
- Вставал бы сам и хоть бифштексы жарил! А мне перед работой некогда.
Мишка постоял в прихожей, пока Олег зашнуровывал ботинки. Молча, без слов, коротким и отточенным движением мягко ткнулся кулаком в симметрично вскинутый Олегов кулак и закрыл за другом дверь. На кухне выудил с полки банку бабы-Зоиного варенья, щедро плеснул его в кастрюльку с кашей и приткнулся к подоконнику.
За тесный квадрат двора всю зиму вели бой сугробы и автомобили. Олег, кликнув брелоком сигнализации, долго грел их новую кредитную «Приору». Потом аккуратно стал сдавать назад. Права он получил всего месяц назад, и за рулем пока чувствовал себя «не очень». Два раза выходил смотреть: не зацепляет ли соседнюю машину? Наконец, развернулся, остановился у выезда из двора и вышел из машины со щеткой - чистить запорошенные за ночь зеркала и фары. Мишка набрал его номер. Олег, не прекращая сгребать с капота снег, покосился на окно и выудил из кармана телефон:
- Алло?
- Лёль, вечером купи орешков, а? У нас закончились. Когда учишь – так хочется чего-нибудь жевать….
- Орешков? Как гламууурно! – заехидничал Олег.
- И это говорит человек, который двадцать минут из двора выпарковывался, как блондинка с маленькой собачкой! – бойко возмутился Мишка.
- Никаких не двадцать! – оскорбился Олег. – Ты бы сам не сразу выехал. Там – сугробы!
- Там места – до фига! – хмыкнул Мишка. – Я бы на КАМАЗе выехал с первого раза! Ладно, аккуратней на дороге: скользко!
Он доел полкастрюльки варенья, несильно разбавленного манной кашей, выпил чашку чая и, сидя на кухонном подоконнике, смотрел с телефона результаты ночных европейских футбольных матчей, когда пискнула смс-ка. «Я доехал. Орешков куплю. Вечером получишь то, чего всё утро выпрашивал». Мишка улыбнулся, потянулся - сладко, так, что хрустнуло в костях, свалил в раковину ковшик, чашки и Олегову тарелку и пошел заниматься матаном.


* * *


Глава 2. 

* * *

Мишка всё же ревновал. Куда от самого себя денешься?
Олег был франтом. Нет, таких дорогих костюмов, как в Москве, он уже не покупал, новые были - попроще. Но и в них он смотрелся – ну, хоть на обложку журнала! Строгие офисные сорочки. Безупречные галстуки. Дорогие ремни. Летом – стильные светлые брюки и льняные рубашки с кокетливыми погончиками. Правда, и Мишку он как куклёнка наряжал. Щегольским джинсовкам чуть тесновато было на широких Мишкиных плечах. Яркие поло с приталенным кроем обнимали стройный торс и открывали глазу накачанные бицепсы…. Дамы за соседними столиками оборачивались, когда они вдвоем спокойным летним вечером заходили посидеть в свою любимую кафешку около Кремля.

- Лёль, опять ты без паранджи в публичном месте… Она же себе шею вывихнет! – Мишка краем глаза наблюдал, как бальзаковского возраста туристка в пятый раз оборачивается, пытаясь ухватить момент, когда Олег закурит.
- Кто – «она»? – Олег, сделав глоток ледяной медовухи, оглянулся.
- Молодой человек, у вас огонька не найдется? – сейчас же томно протянула дама.
Олег встретился с ней взглядом, взял со стола зажигалку:
- Пожалуйста!
- Вы не знаете, здесь всегда так медленно обслуживают?
- Зависит от заказа, - корректно улыбнулся Олег. – Если вы свежего судака заказали, то его сначала выловят в Ильмене, привезут, почистят,… - Олег почти не вздрогнул от ощутимого тычка по ноге, которым наградил его под столом Мишка. – А если - пиццу, то она у них сразу есть, в холодильнике, - и только договорив фразу, повернулся к приятелю: - Ты что-то сказал?
- Сейчас – скажу! – угрожающе зашипел Мишка.
- Отелло! Что, потанцевать с ней меня не отпустишь?
Мишка метнул сердитый взгляд и демонстративно уставился в окно. Олег пересел на его сторону стола, передвинув за собой бокал и тарелку с печеными пирожками:
- Ну, чего дуешься? Я пошутил.
- Пошел ты!..
- Не буянь! А то прямо здесь поцелую! – пальцами касаясь Мишкиного локтя, Олег наклонился к его уху: - Мне такие не нравятся! Даже если б она моложе была на двадцать лет – не в моем вкусе.
- А какие нравятся? Худые?
- Мне нравятся, когда краснеют. В самый-самый первый вечер в Москве, когда ты только приехал, я смотрел, как ты маковым цветом заливаешься, и думал: «Интересно, зачем мужику такой румянец? Кого соблазнять?» А оказалось: меня!
Мишка потеплел лицом и улыбнулся:
- Целоваться хочу.
- Терпи! Еще двадцать минут твою рульку будем ждать. Говорил же: заказывай рыбу.
- Ладно, потерпим! – Мишка чокнулся с Олегом высоким бокалом и выбрал из тарелки самый румяный пирог.



На седьмое марта таможня, как обычно, затеяла корпоратив.
А у Мишки в цеху праздничной суеты почти не ощущалось. Женщин было всего шестеро. Подарили каждой по букету и коробке «трюфелей». Профорг толкнул речь о роли бабы в жизни человека. Вина Мишка пить не стал: ради ста грамм каберне ехать на работу без машины поленился, а оставаться на пьянку и не собирался, потому что, во-первых, не очень хотелось, а во-вторых, Олег не разрешил бы.
В их самый первый год, вернувшись из Сатарок, Олег условие поставил: вкус водки - забыть. «Попить пивка за пятницу» - отпускал, но предупредил: если Мишка хоть раз придет домой «себя не помня», будет скандал. Мишка молча кивнул, покорился. Он – сам не дурак! - еще в Сатарках додумал и понял: будет у него Олег – будет нормальная жизнь, не будет Олега – только пьяный угар вперемешку с тошнотным похмельем. Сам он - не вытянет, не устоит….
Вот почему в «предпраздничный» вечер Мишка слонялся по дому один. Раскрыл было учебники, пролистал пару страниц. Потом вспомнил, что они еще с воскресенья не убрали на место ледобур*. Потащил неуклюжую железку на балкон. Неловко открыв шкафчик, разбил пустую банку с узкой верхней полки. Это был непорядок! Он замерил рулеткой ширину полки, чтобы банки вставали в два ряда. …Когда, уже в начале одиннадцатого, вернулся Олег, учебники так и лежали сиротливо и заброшенно, а Мишка даже не услышал звяканье ключа в замке: перед открытым балконом, тщательно разметив оставшиеся от ремонта антресолей доски, он допиливал последний брусок для новой полочки.
- Бывают же «золотые руки» у людей! – смачно протянул Олег, привалившись плечом к косяку балконной двери. – Мне иногда провалиться от стыда охота: какой ты у меня – МУЖИК, и какой я у тебя - безрукий!
- Не подлизывайся! Пьяный пришел? – незлобливо огрызнулся Мишка.
- Не очень. А кто тебя учил пилить-строгать? Евгений Иваныч?
- Сам научился! – Мишка выпрямился и сдул с пилы стружку. – Хотя… да, для бабки сараюшку делали, я еще дошколенком был. Молоток подавал отцу, стамеску…. Отец показывал, как гвозди забивать, как проушины выпиливать. И так, помалу-помалу…. А тебя, что, отец не учил?
Олег нахмурился. Про своего отца он никогда ничего не рассказывал.
- Нет. Давай, закругляйся! Спать пора соседям.
Пока Мишка сворачивал свою «мастерскую» и выметал опилки, Олег позвякал на кухне посудой, сходил в душ, пощелкал пультом телика, где в честь праздника по всем каналам гнали Стаса Михайлова и «старые фильмы о главном», и завалился в постель. Мишка сел рядом:
- Как погуляли?
- Нормально.
- Что интересного было?
- Ничего. Спать хочу! – Олег отвернулся к стене и потянул на себя одеяло.
Мишка насупился. Подхмелевший Олег обычно любил потрепаться. С корпоративов приносил смешные истории и анекдоты, хвалил салаты, ругался на начальницу, которая сидела каждый раз почти до конца «гулянки» трезвая, и только когда она уходила, народ отправлялся «в отрыв». Мишка сослуживцев Олега знал. Олег его таскал с собой, когда они собирались в кафе, а не в офисе: на юбилей начальницы, на новоселье красавицы Верочки, на прошлый Новый Год. Смешливые девчонки-таможенницы Мишку обожали. Тянули танцевать, кокетничали с ним и задирали, демонстративно при нем строя глазки Олегу. Мишка с Олегом один раз из-за этого даже подрались под восхищенный визг девчонок и строгие окрики начальства…
А тут – молчание.
- Случилось что-то? – спросил Мишка настороженно.
- Нет.
Мишка щелкнул выключателем и лег. Придвинулся к Олегу, привычно положив ему на бедро руку. Тот никак не среагировал. Мишка полежал. Повозился. Потом – сел. Олег делал вид, будто спит. Подождав какое-то время, Мишка не выдержал:
- Лель, хватит! Выкладывай: в чем дело?
Олег молчал еще минуту. Потом резким рывком встал и потянул друга за руку:
- Иди сюда! - Мишка поднялся. Олег вынул из халата пояс: - Руки давай! – затянул узлами доверчиво протянутые ему запястья, бросил на пол покрывало, кивнул: - Сядь!
Мишка подчинился, не переставая настороженно улыбаться. Олег задрал вверх его руки, притянул к теплому стояку отопления.
- Не жмет? Удобно? – достал из шкафа ремень и, опустившись рядом с Мишкой на колени, опоясал его грудь и притянул ремнем к батарее: - Ну-ка, подергайся!
Мишка добросовестно повозился. Олег затянул ремень еще на одну дырочку Уже.
- Можешь шевелиться?
- Нет.
Олег встал и включил верхний свет.
- А теперь – поговорим.
Мишка тревожно вскинул голову:
- О чем?
- Ты Светку знаешь?
Мишка закусил губу и с силой рванулся:
- Какую еще Светку? Что ты сделал? Отвяжи меня! Я – не хочу….
- Не рыпайся, сиди. Поговорим, и отвяжу. Мне нужно, чтоб ты до конца дослушал.
- Блядь, пусти! Что я тебе – кукла? – Мишка пытался выдрать руки из узлов.
- Прекрати истерику! Я ни с кем не трахался. Так – спокойней?
Мишка обмяк, расслабил плечи и спросил тихо и горько:
- Нашел себе зазнобу? Бросишь? – и низко опустил голову: - Выключи свет! Или хочешь видеть, как я плачу?!
- Не будешь ты плакать, - буркнул Олег раздраженно. – Не брошу. Заткнись, дай сказать!
Мишка промолчал, не поднимая лица.
- Ты Светку знаешь? – снова начал Олег. – Головчук. С моей работы….
- Эту, без лица? – удивленно спросил Мишка. – Она-то причем?
Взрослая женщина Светлана в международном отделе вела документооборот на четырех языках. Наверно, она могла бы быть ценным сотрудником с хорошей зарплатой, успешным и счастливым человеком, но ей не хватало одной, но очень важной вещи – нормального лица. То ли жуткая авария, то ли ранение обезобразило ее: у нее не было нижней челюсти. Вместо подбородка лицо несимметрично замыкал небольшой осколок кости, обтянутый изуродованной кожей, похожий на куриную гузку или детский кулачок. Говорила она с трудом, шепелявя и глотая звуки. Чтобы понимать, нужно было привыкнуть к ее речи. Стесняясь, она закрывала рот рукой при разговоре и еде.
- Она подошла ко мне сегодня. Спросила, сколько мне лет, получается ли у меня с женщинами. Я подумал, что она напилась и клеится, хотел уйти, но она попросила дослушать. Короче, ей тридцать семь, принца уже не ждет, хочет для себя родить ребенка. Сказала, раз я гей, то для меня это – выход: она родит, запишет меня отцом, сказала, даже алиментов не нужно, а общаться с ребенком позволит. Типа, для моих родителей – внук, для меня в старости – поддержка. Я подумал: может, правда? Ты перестанешь ревновать, ждать, что я семью ради ребенка заведу. Маме внука привезу. Можно будет даже в Сатарки его свозить, там сказать, что это - твой. А?
Мишка нахмурился:
- И кого она родит? Урода?
- Говорит, у нее – родовая травма. Мать рожала в молдавском селе, врачи не справились и тянули щипцами. Обещала принести анализы, что у нее ДНК – без отклонений. Но если ты сейчас скажешь «нет», значит – нет.
- Нет! – выпалил Мишка.
- Вот и поговорили, - Олег с облегчением выдохнул и начал развязывать узел на Мишкиных руках.
Когда он полностью освободил друга, тот, разминая запястья, поднялся и спросил неуверенно:
- Но ты же хотел, чтобы было?... Раз начал?
- Я решил, что посоветоваться по-любому надо. Всё, закрыли тему навсегда.
- Знаешь, если бы это не Светка была, я бы спросил: «может, она тебе нравится?» А с этой…
- Я и подумал: к ней – не будешь ревновать. …Инвалид, несчастный человек….
- Ну, и нечего ребенка заводить от инвалида, - буркнул Мишка. А потом, вопреки всей логике, спросил: - А у тебя на нее встанет?
- Ну, надо было бы – поставил бы. Что я – в порно не снимался?! Тебя бы попросил, в конце концов!
Они снова легли. И Олег уже сам подкатился под бок к любовнику, устроился на Мишкином плече и притянул к губам его намятое крепкими узлами запястье:
- Прости. Не злись! Мне надо было выговориться. А если бы я не связал тебя – ты б не дослушал. Я и так думал, ты ремень порвешь….
- Не злюсь, - Мишка склонился щекой к макушке Олега, потом потянул его вверх: - Чуть повыше, Лёль!
Олег подвинулся удобнее. Голос его был уже спокойным и умиротворенным:
- Там что будет? Полочка?
- Ага. Под банки. Если мы банки пустые будем выбрасывать, мать скандал закатит! Должны привезти столько, сколько забирали.
Олег согласно кивнул и, касаясь губами Мишкиной груди, тихо сказал:
- Минь, если у меня когда-нибудь будет сын, ты его пилить научишь. Хорошо?

Наутро Мишка проснулся не первым. Вообще-то, Олег любил в выходные поспать. А тут – его подушка была пуста. Мишка вышел на кухню. Зацепившись ступнями под батарею, Олег качал пресс, руками в грипадах* прижимая к плечам гантели. Мишка присел рядом с ним:
- Давай, подержу!
Олег развернулся – так, чтоб Мишке было удобно зажать между коленями его ступни.
- Сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят! – досчитал и чуть отстранил Мишку рукой, - Всё, хватит! Я – в душ! Чайник поставишь?
Мишка, подавая другу руку и помогая подняться, сказал:
- Водить ее будешь сюда, понял? И только когда я - дома. Не у нее. Не в гостинице. Не в машине…. Ты – семейный человек. И по подворотням – не мотаться. Иначе – скандал.
Олег не удивился. Только спросил без наезда:
- А ты будешь свечку держать?
- Без свечки обойдетесь. Я - на кухне посижу.
- Только подумай еще раз спокойно. Если начнем – надо будет доделывать. Чтоб не получилось так, что я с ней трахнусь, потом ты запсихуешь. И не будет у меня – ни тебя, ни ребёнка….
- Ладно, - буркнул Мишка. – Справлюсь как-нибудь. Не полный дебил. Понимаю, на что соглашаюсь.
Олег замялся в дверях, оглянулся на друга и вздохнул:
- Я и сам-то не уверен: надо это мне или – на фиг?...