То, что я увидел, до сих пор вызывает у меня иногда тягучую сладость, стоит мне только вспомнить сидящего на мотоцикле деду Юру и его огромный, ровный, как линейка, член, который он, обхватив обеими руками, ласкал, ни о чём не подозревая. Член был мокрым и хлюпал, словно нога в галоше. Дедовы руки - всё такие же грубые и жёлтые - в этот момент больше напоминали руки скульптора или музыканта, играющего на флейте. И даже отсюда, с крыши, я чувствовал, какими они могут быть нежными, эти руки, и нежность, казалось, охватывала весь мир.
На душе становится хорошо, хоть и тротуар хуевый. Что-то такое есть тут в воздухе, чего нет в других городах и странах, и бог с ним, с тротуаром.
На Приморском стоят люди у поребрика (аааааа!!) и смотрят задумчиво на полуразрушенный морвокзал, а где-то внутри организма щекочет радость, что не в мой дом попало. Чувство, что каждый день вполне может стать твоим последним, тихо-тихо мурлыкает там же.
Ну ёбнет так ёбнет - мяукает где-то с другой стороны. Детей я бы, конечно, отсюда вывез, а сам - да и хер бы с ним со мной.
Живи каждый день, как будто завтрашнего дня у тебя не будет! - ну вот и живем. Танцуй каждый день, как в последний раз! Ну, я особо уже не танцую, а в клуб схожу, порадуюсь за народ.
Я даю себе слово, что уж теперь-то точно ноги моей не будет в этом холостяцком будуаре, но против природы ведь не попрёшь, а выбор в нашем не самом продвинутом миллионнике всё так же скуден. В общем, Гриша снова оказывается у моих ног и не только ног… Пока он вполне неплохо работает языком, я обращаю внимание на израильский флаг, висящий на противоположной стене. Кошка, которую не успели выгнать из комнаты, с демонстративным подозрением взирает на происходящее.
- Голых мальчиков?
- Если бы… Это ж для себя, для души. Покупают чаще всего натюрморты, какую-нибудь абстракцию в интерьер. А это - мои и только мои. Я их каждого по имени называю…